Вячеслав Михайлов. Шифровальщик снов и полуночник слова

ШИФРОВАЛЬЩИК СНОВ И ПОЛУНОЧНИК СЛОВА

О творчестве М. Кривошеева

 

 

Поначалу стихи Михаила Кривошеева могут показаться мрачными – ночь, глубины чувств, даже самых сокровенных, пессимистически-философские излияния на грани, где тесно, холодно и нечем дышать. И даже в природном мире его больше привлекают изгибы и изломы, чем стройные стволы:

 

Этот бред, этот снег опостылый,

этих сосен кривые рога!..

Стала мне безутешной могилой

и последним приютом Тайга.

 

Питательной почвой поэзии Михаила Кривошеева стало «безвременье» переходной эпохи 90-х годов. Бессилие, уныние, растерянность – основные черты социальной и духовной атмосферы тех лет. Тут не было возможности для создания цельного жизнеутверждающего мироощущения.

 

Страна, ты пила злую водку,

когда мы росли втихаря.

Мы знали тебя по походке,

и нам улыбалась заря. («Страна швыряла этой ночью…»)

 

Над Россией витал запах гари и тлена –

предсказание новой тревожной весны. («Неправильный английский»)

 

Все это настраивало мысль и лиру поэта на самый скорбный лад именно в русском нравственном смысле: и рванется душа от стыда за себя (вечный мотив) и за страну, но рвануться ей некуда, солнца нет, все проникнуто печальным настроением ее умирания. Внешне его стихи выглядят глубоко личными, он не дает конкретных социальных характеристик, делая это опосредованно:

 

Я тону в этом мёртвом, уродливом стаде

и не верю, что Богом назвали любовь.

 

Не хочу больше жить в этом тесном городе,

мне в нём больно дышать, мне в нём нету людей.

 

Это не простая небрежность стиля, но результат упорного желания быть понятым. В поспешном стремлении донести до собеседника поэтическую мысль просвечивает та открытость серьезного искреннего чувства, столь яркого и своеобразного в своей непосредственности. Куда же уйти от всего этого? И поэт непроизвольно выбирает вариант:

 

И было так тихо, и было спокойно.

Зарывшись в пушистые сны,

я все позабыл – одиночество, войны,

и в спячку залёг до весны.

 

Поэтому основным лейтмотивом стихов Михаила Кривошеева стала тема «жизни-сна». И для поэта это не случайный образ и не философский штамп, но реальная проблема существования современного человека. В различных аспектах она варьируется в его творчестве:

 

Оглянулся – в искрящейся бездне

снова снег, снова холод собачий…

Снятся мне заунывные песни

под распятьем созвездий незрячих.

 

Не забыть, не вернуть начала

снов, которыми мы рождены.

 

Полуостров Уфа, кособокие крыши

перекошенных на бок, облезлых домов;

непонятными знаками профиль твой вышит

на неровном холсте предсказаний и снов. («Уфимский полуостров»)

 

Ритуалами сна ты встречаешь с вокзала

в полусонных маршрутках полулюди не спят.

Приди ко мне, записывая сны. («Записывая сны»)

 

Как сладок сон и трепетные тени

окутывают нас, ликуя и скорбя.

Ты рядом, мир наш – покрывало.

Дом переполнен и все же пуст,

сон преисполнен печалью. («Белый барий»)

 

И даже столь сверхобобщающе:

 

Нас осталось не много, у нас все отобрали –

облака и драконов средь небесных дорог...

Здесь хранили когда-то таинственный Грааль,

здесь заснул, улыбаясь, дряхлеющий Бог. («Облака и драконы»)

 

И, тем не менее, явное стремление изменить эту жизнь-сон:

 

Обнаженные сны не приносят покой.

Тяжело отходить с перепою,

как похмелье всегда переходит в запой,

так и сны не приносят покою.

Где ты, бессонница, мать моя?

Где ты моя Богородица?

Как просил я и умолял

снова вернуть бессонницу. («Белый барий»)

 

Из этой же серии тема циклического движения от смерти к новому рождению:

 

Есть повод жить, но верится не очень,

что он действителен в сентябрьские ночи.

…проснусь одиноко, опять обреченно.

От ранней звезды прикурю сигарету.

До лысых чертей и до самых печенок

устал от безумного этого света. («Хикикомори»)

 

Такие перепады настроения были у многих известных личностей. Депрессии не избежали даже такие титаны мысли и слова, как Иоганн Вольфганг Гёте, Джек Лондон, Эрнест Хемингуэй и др. Более того, каждый человек хоть раз в жизни проходит через эти периоды, тем более поэт, который находится в гуще событий, и в то же самое время немного в стороне, чтобы видеть их. Вспоминаются по этому поводу слова Германа Гессе: «Вся лирика есть отражение мира в отдельном “Я”, ответ этому миру, жалоба, память и игра целиком и полностью осознанного одиночества».

Поэзия Михаила Кривошеева с его особенной тонкостью восприятия рождена его мироощущением, где все живое, даже камни:

 

Ты не веришь, что дышат прибрежные камни,

что в них есть кислород, изначальный и давний.

 

Он воспринимает все кинестетически – на уровне собственных эмоций, ощущений и телесных переживаний. И даже рожает себя, чувствуя теплоту внизу живота. Сама энергия и яркость образов «в глухом безвременье печали», где Михаил находился, служит средством борьбы с бесцветностью и вялостью жизни. Это противостояние так поэтом и осознается:

 

Обезумлюсь стихами, брошусь в них с головой,

как Кусто в глотки всех океанов.

Есть один океан, он для всех, мировой,

остальное – от черта. Как странно

 

ощущать это чувство внизу живота,

расцветание новой Вселенной,

и на краешке губ, и у самого рта

ловить шепот безмолвной Селены.

 

Но рождения без надрывных мук не бывает, и будущее уже вырисовывается:

 

И, как в ночь большого взрыва,

с дрожью в сердце понимаю –

я ведь сам себя рожаю,

от душевного порыва.

 

пусть вокруг гудит семья

и в груди немного щемит

зубром взрою землю я

чем сидеть один в пещере.

 

И стихи его, как ни странно, заряжают, позволяя видеть все в новом свете! Опять же, без тьмы не может быть света.

 

…но ведь звезды совсем не живут на свету

и цветут когда кто-то включает ночи.

 

Диккенс писал по этому поводу: «Есть темные тени на земле, но тем ярче кажется свет. Некоторые люди, подобно летучим мышам или совам, лучше видят в темноте, чем при свете».

И позы у М. Кривошеева нет, и пишет он не от дури, а просто потому, что не может не писать, вынося из себя без стеснения все самое мрачное и сокровенное. Задача его стихов – облегчить, насколько возможно, странствования мятущегося духа человека простодушием прямого слова, не опасающегося иронической оглядки:

 

Все ямбы, ямбы, ямбы, ямбы…

Я как плешивая кобыла,

однообразно и уныло,

овес жую и дифирамбы,

о том, как хорошо бы было

пишу, воспев хмельную прозу,

то ли икая, то ли блея,

сам от восторга просто млея,

приняв величественно позу… («Кобыла»)

 

Куда он движется, можно понять из этих строчек:

 

Тишиною да звездами синими,

полуночница, награди меня,

да другим нареки именем,

грусть-печаль на любовь выменяв.

 

И тогда, может быть, повинуясь не только глазам,

все задействовав чувства, мы расслышим далекие песни,

ощутив красоту и почуяв звериный азарт,

мы раскрасим снега, сделав город немного чудесней. («Чудные зимние звери»)

 

Ведёт его именно Любовь:

 

я глотал, запивая водкой,

потерялся в снегах России,

а любовь, кто бы думал, вот как,

не сумел перепить, пересилить.

 

Шифровальщики снов, полуночники слова,

постарайтесь во тьме нас таких рассмотреть;

обними меня ма, знаешь я теперь снова

словно в детстве не верю в какую-то смерть.

 

И от первого вздоха до последнего самого

созидать, создавать и любить.

Остальное все – оно от лукавого,

и его я прощу, так и быть.

 

Возроди меня к жизни своей новой песней,

возврати мне шоссе и кресты вдоль него («И в вагоне нам»)

 

Выйду в степь твою, поклонюсь снегам

будто бы стою перед Богом я.

 

Для обычного человека мир хаотичен, фрагментарен, но для поэта различные грани опыта всегда образуют новое целое. И такая способность составляет совершенно необходимое условие развития поэтической зрелости. Поэзия автора делает нас более внимательными к тем глубоким неизъяснимым чувствам, которые образуют глубочайший пласт нашего существования, куда мы редко заглядываем. Все это выявляет своеобразную цельность поэтического мира Михаила Кривошеева. И в качестве пожелания поэту процитирую его же стихи:

 

пиши бесконечно долго

дорогу осилит тот

кто верит немножко в Бога

кто кот.

 

© Вячеслав Михайлов, текст, 2014

© Книжный ларёк, публикация, 2015