Валентина Ушакова. Деревенский маньяк (16+)

ДЕРЕВЕНСКИЙ МАНЬЯК

 

Больше всего на свете третьекурсница университета Лара Пушкова любила кататься на коньках. Вот и сейчас она стремительно неслась вдоль берега реки, царапая крепкий лед остро наточенными лезвиями. Зимние каникулы подходили к концу. А впереди соревнования!

Деревня осталась далеко позади. Приятный морозец холодил щеки. Ни ветра, ни туч. Солнце уже потихоньку двигалось к закату, но до темноты было еще далеко.

Лара подумала, что пора бы уже вернуться, она сильно проголодалась, но сильное молодое тело жаждало движений. Ладно, еще немного, и домой!

 

Внезапно под ногами раздался треск, и Лара почувствовала, что теряет равновесие. По инерции она еще пролетела вперед и больно ударилась локтями и подбородком о лед. И в этот момент почувствовала, что ноги погружаются в ледяную воду. Лара инстинктивно поползла вперед, и это спасло ей жизнь: девушка оказалась на твердом льду. Ноги, главное, ноги!

Спортсменка с трудом поднялась (ноги не сломаны!), и ее взгляду предстала прорубь размером примерно метр на полтора, в которой плавали куски льда. Промокшим ногам становилось все холоднее: при падении Лара намочила их до середины голени. А главное, в этой стороне мобильник сеть не ловит!

Медлить было нельзя, несмотря на боязнь провалиться повторно: расстояние до деревни было приличным, и нужно было спешить. Чтобы снять ботинки и вылить из них воду не могло быть и речи: обувь потом можно и не натянуть.

Лара мчалась изо всех сил, чувствуя, как ноги сковывает ледяным панцирем. И это только ноги до середины голени! Что было бы, свались она в прорубь!

Оставалось еще более половины пути… Дикий холод в ногах уже перешел в боль, и Лара, стиснув зубы, мчалась по льду к деревне. А если еще где-то есть прорубь. Но выхода не было: по берегу не дойти…

Внезапно Лара споткнулась, растянулась на льду, больно ударившись головой, и потеряла сознание.

Пришла в себя она в избе. Вокруг нее хлопотали люди. На ее счастье, Петрович, рослый мужик лет сорока, живущий на краю деревни, возвращался с неудачной охоты. Увидев на льду лежащую без сознания Мариину дочку, он взвалил ее на плечо и притащил домой. А уж его жена, востроносая Нюрка, стащила с девушки ботинки с коньками, увидела красные, словно обожженные, ступни, и послала старшую дочь Женю незамедлительно вызвать «Скорую». Стационарный телефон был только в конторе, а мобильный поганец Ванька на днях уронил. А уж ждать-то этих скоропомощников, пока приедут из города – будь здоров!

Лара уже лежала в постели раздетая, укрытая несколькими одеялами. Нюрка быстренько налила ей самогона собственного изготовления «для сугреву», поставила на огонь чайник. Шустрый подросток Ванька сбегал за матерью пострадавшей. Наконец, явились фельдшера, осмотрели девушку и увезли в больницу вместе с матерью. К счастью, ничего страшного не случилось, повезло, что Петрович быстро обнаружил девушку. Но теперь ей необходимо было серьезное лечение, и ни о каких соревнованиях и речи не было…

 

*  *  *

 

В больницу приехала и старшая сестра Лары, Вика. После гибели мужа в автокатастрофе, Виктория Романова вместе с пятилетним сыном проживала в городской двухкомнатной квартире и работала корреспондентом в местной газете. С ними вместе проживала и Лара: до университета пешком – одна остановка.

После рассказа сестры Виктория обратилась в полицию. А что, если это покушение на убийство? Кому понадобилось прорубить лед вдали от деревни? Рыбакам? Они сверлят лунки. «Моржам»? Таковых в деревне не было. Подросткам? Вряд ли. Каким-то неизвестным? Вика пришла к выводу, что это могло быть покушением на убийство: об увлечении Лары конькобежным спортом и ее маршруте знали все. Кто мог заранее подготовить прорубь, чтобы она успела покрыться тонким льдом? Отвергнутый поклонник? Таковых было много, но ничего серьезного. Ревнивая соперница? Вряд ли…

Полицейские, конечно, приняли заявление, допросили Лару, осмотрели уже затянувшуюся прорубь. Ясно, что никто ничего искать не будет: не убийство, не изнасилование, не грабеж, не кража…

Виктория задумалась. Одна мысль не давала ей покоя: что-то уж слишком часто народ в деревне начал умирать… В этом году в деревне произошел ряд подозрительных смертей. Соседский тринадцатилетний Гришка летом упал с обрыва и разбился насмерть. Шестилетняя Лидка утонула в реке. Умерла старуха Михайловна, хотя была еще вполне крепкой. Алкоголик Митрич отравился паленой водкой. У Надюхи Ворониной, бывшей одноклассницы, в начале года умерла дочка, грудной ребенок. А теперь вот едва не погибла ее младшая сестра. Если бы не Петрович, Лара бы просто замерзла.

Но ведь среди череды нелепых смертей могут быть и скрытые убийства? Неужели в деревне завелся маньяк? Значит, деревенские жители находятся в постоянной опасности. Но когда Виктория попыталась донести свои подозрения до полицейских, на нее посмотрели, как на ненормальную… Что ж, придется как-то заняться этим самой.

Кто может быть маньяком, если он существует? Вика отбросила древних стариков и старух, малолетних детей и явно беременных. Оставалось еще много народа. Она исключила из числа подозреваемых свою семью и Петровича. И все равно, еще много потенциальных маньяков, деревня-то довольно большая.

В первую очередь перебрала мужиков. Некоторые по молодости отсидели за драку или хищение колхозной собственности в виде мешков с зерном или комбикормом. Однако на маньяков не тянули. Судимы за растрату были и колхозный бухгалтер Серебрякова с продавщицей сельпо Панюшкиной. Тоже все не то. А может, и нет никакого маньяка, просто совпадения, а прорубь от безделья прорубили непоседливые подростки, а потом, после случившегося промолчали от страха?..

 

*  *  *

 

Кроме обморожения ступней у Лары выявилась и пневмония. Придется теперь пропустить начало семестра. Не отстанет ли она от однокурсников слишком сильно, так что нужно будет брать академический? Лара тяжело вздохнула. К счастью, ноги, хотя обморожены, но не безнадежно.

Месяц спустя Лару выписали, однако ей еще нужно было подлечиться. Что ж, придется оформить академический отпуск…

Виктория все так же мысленно перебирала сельчан, и не находила ответа. Ну нет, нет среди них маньяка!

Летом, во время отпуска она приехала к матери в деревню, где уже была и Лара. К тому же за год у журналистки скопилась целая куча отгулов. Сына на всякий случай оставила с бывшей свекровью: та, женщина более чем обеспеченная, проживающая в собственном особняке, обещала слетать с ним в Диснейленд, а потом отдохнуть на море. Госпожа Романова не раз предлагала бывшей снохе бросить работу, переехать к ней, так как ее старшая дочь ни в чем не нуждалась и проживала вместе с мужем и детьми в Америке. Но Вика не спешила. Она любила свою работу, не хотела быть целиком зависимой от богатой бывшей родственницы и еще надеялась со временем как-то устроить свою личную жизнь. А ее ребенку со временем и так все достанется… Зная серьезность и ответственность Александры Александровны, Вика ничуть не сомневалась, что с ее ребенком все будет в порядке.

Что ж, а пока нужно будет осмотреться на месте, может, маньяк себя как-нибудь проявит. После случая с Ларой в деревне некоторое время ничего не происходило. Умер старик Ионыч, ну так и возраст преклонный… Отравились суррогатом насмерть двое колхозных трактористов. Тоже известные забулдыги, пили все, что горит.

И все-таки Лара выбрала, наконец, подозреваемого. Сыч, Иван Сычев, замкнутый бобыль, живущий со старухой-матерью. Его болезненная жена умерла совсем молодой, не оставив потомства, а больше он и не женился. Молчаливый, нелюдимый, непьющий мужик больше остальных подходил на роль маньяка. К тому же он обладал недюжинной физической силой. Вика, никому ничего не говоря, решила потихоньку понаблюдать за ним.

 

Главное, нужно быть очень осторожной. На всякий случай, Виктория описала свои подозрения и сохранила их в файле ноутбука и в записной книжке, которую она сунула в ящик своего стола. Охота на маньяка началась.

 

*  *  *

 

Дело у Вики было сложное: пойди туда – не знаю куда, найди то – не знаю что. Она оделась как можно неприметней, взяла в руки плетеную корзинку для ягод. Никто не мешал осуществить задуманное: сестра Лара только вчера уехала поправлять здоровье в санаторий. Мать сама возилась в огороде, который Вика помогала поливать по вечерам. Каждое утро отпускница натаскивала воду из колодца в большие баки и бочки, чтобы она за день хорошо прогрелась на солнце…

Она пошла к лесу. А вот и подозреваемый. Сыч уже возился в огороде: он все делал сам, старуха мать едва передвигала ноги. Вика вошла в лес, для конспирации насобирала ягод, чтобы они покрыли дно корзинки, и незаметно вернулась к дому Cыча, благо он находился недалеко от леса.

Сыч по-прежнему копался в огороде, ремонтируя забор. Вика снова вернулась в лес и продолжила сбор ягод. Затем подошла к кустам, росшим на опушке. Вот он, дом предполагаемого маньяка и две крохотных фигурки во дворе. Вика снова углубилась в лес. Похоже, у маньяка выходной, сегодня он на охоту не выйдет… Лучше насобирать побольше ягод, чтоб не впустую день прошел.

Журналистка каждый день ходила в лес, ссылаясь на то, что нужно увезти домой земляничного варенья, чтобы хватило на всю зиму своей семье, да еще и коллег угостить. Мать не раз предлагала ей объединиться с кем-нибудь из местных женщин, но Вика отказывалась: от их непрерывной трескотни у нее непременно разболится голова. Сама мать за ягодами не ходила: от наклонов у нее поднималось давление, ну и огород опять-таки требовал к себе внимания. Колорадские жуки в этом году расплодились как никогда, приходилось обирать каждый кустик, сидя на дощечке, иначе всю картошку сожрут. Не химией же травить урожай!

Наблюдение продолжалось. Иногда Сыч покидал дом, ходил в магазин, в лес он пока не наведывался. Никаких происшествий в деревне не наблюдалось. Может, она неправильно выбрала объект наблюдения? Пролетела уже половина отпуска. Земляника закончилась, поспела малина. На подходе и грибная пора…

 

*  *  *

 

 

Виктория собирала душистую лесную малину в пятилитровое пластмассовое ведерко. У них на участке тоже росла малина, крупная, но водянистая, ни вкуса, ни аромата. Вдали каркнула ворона. Ого, уже полведра набралось! Неожиданно она услышала треск сучьев: кто-то шел по лесной тропинке. Вика немедленно присела и затаилась. Может, человек уже успел ее заметить? Кто-то прошел мимо. Подождав, пока все стихнет, Вика осторожно поднялась и огляделась: никого. Она вновь увлеклась сбором сочной, спелой ягоды, время от времени закидывая самую крупную в рот. Внезапно молодая женщина ощутила странный, давно забытый аромат. Ноздри дрогнули… Аромат из детства. Тот самый.

 

Удавка обхватила горло. Она пыталась сопротивляться, но силы были не равны. Воздуха не было… В глазах потемнело. Все…

 

*  *  *

 

Она очнулась в полной темноте. Все тело болело и ломило. Горло горело огнем. Запах земли… Она вспомнила! Маньяк! Неужели ее похоронили заживо?

Вика попробовала пошевелиться и едва не закричала от боли. Нога! Она была словно деревянной. Вика в ужасе начала ее яростно растирать. Резкая боль и жар охватили конечность, застоявшаяся кровь устремилась в нее. Вика застонала. Через несколько минут боль стихла, а нога обрела чувствительность. Вика облегченно вздохнула. Теперь пришла пора разобраться с остальным. Что-то мешало. Ветки! Ее забросали ветками.

Виктория ощупала стенки своей темницы. Посыпалась земля, камни. Это была какая-то яма. Но не обычная. Вика попыталась ползти. Яма была узкой, но длинной. Вика продолжила ползти. Она поняла. Ее скинули в заброшенный карьер, посчитав мертвой. Удивительно, как она себе все не переломала… А темно, потому что ночь.

Глаза постепенно привыкли к темноте и начали различать очертания. Молодая женщина продолжила выбираться. Теперь ей нужно было подняться наверх. Она ползла по шуршащим, осыпающимся камням, то сползая, то вновь отвоевывая несколько десятков сантиметров. Она ползла уже из последних сил, задыхаясь от усталости, но оставалось уже совсем немного.

Все. Она наверху. Вика без сил упала на землю. Отдышалась. Начинался дождь. Вика совсем замерзла. Она с трудом поднялась и побрела к деревне. Дождь усиливался. Она насквозь промокла и дрожала от холода. Внезапно вдали она увидела свет. Люди с фонарями искали ее…

Она закричала изо всех сил. Потом была «Скорая» и полиция.

 

*  *  *

 

Пострадала она не сильно. Ушибы, царапины, след на горле: веревка содрала кожу. Вика даже не была изнасилована: ее просто хотели убить. Ее дорогие украшения, подарки мужа и свекрови, тоже остались на ней.

Потом Вику допросили. Конечно, никого не нашли. Даже вызванная из города собака не помогла. Лежа в больнице, Виктория изо всех сил старалась припомнить, что это был за запах. Редкий. Очень редкий. Она встречала его только в раннем детстве. Где?! Что это был за запах? Приятный, нежный, сладкий, слишком сладкий, даже приторный. Духи? Нет. Одеколон? Нет. Пудра, помада, какая-то косметика, крем? Нет. Это был какой-то особый аромат… Цветы, травы, древесина, что-то еще, такое волнующее…

Вика знала одно: если она вспомнит, что это за аромат, она поймет, кто убийца. Только вот память сыграла с ней дурную шутку. Она могла узнать этот аромат из тысячи, он врезался ей в память, но что это, она не помнила. Лет двадцать минимум прошло с той поры, прежде чем она снова ощутила этот запах. Запах убийцы. Значит, ей нужно как-то незаметно обнюхать каждого жителя деревни. Прямо, как настоящей ищейке! Хорошо, что чутьем она не была обделена: мать говорила, что нюх у нее, как у собаки. Но ведь она общалась практически со всеми обитателями деревни, и обязательно почуяла бы этот тонкий и чувственный аромат. Цветы, что ли, какие-то или травы? Может, нужно подходить к людям поближе? Или этот нежный запах перебивался более сильным?

Почему она так хорошо запомнила этот запах, почему сразу узнала? Видимо, с этим в детстве у нее было связано что-то очень важное, раз он так надолго врезался в память. Но что именно?

Сыч… В-первую очередь нужно как-то обнюхать Сыча. Кстати, Сыч, он был в числе тех, кто ее разыскивал. Но может ли от деревенского мужика исходить такой легкий, нежный запах, изысканный, аристократичный, похожий на аромат дорогих духов? Вряд ли… Кто же тогда убийца?! Он мог столкнуть подростка с обрыва. Отравить пьянчуг. Утопить девочку. Каким-то способом убить стариков и младенца… Подготовить прорубь для конькобежки. Набросить удавку на шею сыщицы-самозванки. И все это сделал обладатель нежного, чистого, сладкого цветочного  аромата. Ей повезло. Маньяк-невидимка впервые за все время прокололся.

Запах, запах… Почему-то ей казалось, что он был связан с Новым годом, а почему, она и сама не знала… Итак, Новый год, ей года три-четыре, не больше, и откуда-то взявшийся нежный, сладкий, чарующий аромат. Да, пожалуй, именно так. Исходил ли он от человека или от вещи? Этого Вика не помнила…

Новый год… Может, это было связано с гостем или подарком?! Кто-то пришел к ним в гости и подарил что-то… Или, наоборот, они пришли в гости к кому-то, и там был этот восхитительный, почти волшебный запах, так ее поразивший… Теперь ей казалось, что именно так и было. Но к кому же они тогда ходили?! Что же это был за подарок? И что это за аромат, достойный королей?

 

*  *  *

 

В больнице ее обследовали, не нашли ничего серьезного. Виктория лежала на койке в ожидании обеда и размышляла. Соседки – бабушки-старушки – уже обговорили все свои болячки и в очередной раз пили чай. Бывшая свекровь хотела запихнуть ее в одноместную, комфортную палату, да еще охрану приставить, но Вика отказалась. Вряд ли у маньяка хватит наглости притащиться сюда, в больницу!

Позвонила коллега Настя, крупная, вечно сексуально озабоченная девица.

– Привет, Викуля! Как самочувствие? Что-нибудь новое известно? Сегодня вечером к тебе забегу.

– Да ничего нового.

– А у меня ржачка. Познакомилась с таким шикарным мужиком, просто песТня, дошло до секса, а он – полный ноль! Теребил-теребил, пыхтел-пыхтел – ничего. Еще мне говорит: помоги, поработай руками. Охренеть! А я ему: я что тебе, доярка? Он обиделся, ушел. А сегодня опять звонит, типа в тот раз не получилось, сильно устал на работе, давай, мол, еще попробуем. А я говорю: в тот раз не вышло, и в этот не получится. А он говорит, не хочешь, и без тебя полно желающих. Представляешь, прямо очередь выстроилась, ага…

Настя рассмеялась. Деликатностью она никогда не отличалась. Вика улыбнулась.

– Ну ладно, хоть какое-то развлечение.

– Ага. Ладно, Викуля, извини, надо работать. Кобра уже дважды про статью спрашивала.

И без паузы, но уже другим тоном:

– Ой, Лариса Григорьевна, уже чуть-чуть осталось.

И отключилась.

Вика засмеялась. Настюха влипла, ну и перепадет ей!

Настя и еще одна коллега, молчаливая, вечно насупленная Карина притащились в больницу вечером с целым пакетом фруктов, печенья, конфет и соков. Настя снова пересказала свою историю облома, шокировав бабушек, пивших чай восьмой раз за день.

– И где это он мог устать так, козлина? Только языком и работает, тяжелее ручки ничего не держал! Да ты, наверно, знаешь его: адвокат Грушевский.

Виктория почувствовала, как что-то на миг сжалось в груди. Она не только знала Славу Грушевского, она была когда-то в него безумно влюблена. Но он ясно дал понять: она не в его вкусе. Женился на девушке из богатой семьи, со связями. Вика долго страдала, а потом познакомилась с Костей и выскочила за него замуж, не раздумывая. Вот, значит, как.

 

*  *  *

 

На другой день Викторию выписали. Сразу же после больницы Вика отправилась в магазин духов. Продавщица еще не видела такой капризной покупательницы: перенюхала все, но ничего не понравилось… Ей непременно нужен был аромат, сочетающий в себе цветы, древесину и траву.

Отпуск еще не кончился. Вика вернулась в деревню. Приехала из санатория и Лара: загоревшая, посвежевшая, повеселевшая. Вика завела разговор с матерью о прошлом, О Новом годе, как его встречали раньше. Увы! Ничего… Никакого намека. Где же искать ответ?

Вика стала больше общаться с деревенскими. Увы! От них пахло потом, навозом, самогоном, луком, чесноком, копченой рыбой, дегтем, бензином и прочими не благородными, но реабилитирующими запахами. Маньяка среди обнюханных не было… Вика даже делала записи, чтобы никого не упустить. Обнюхивала и повторно. Ничего… Но может, маньяк не всегда так пахнет? Может, он использует этот аромат, только когда выходит на охоту?!

В лес она теперь в одиночку ходить не рисковала. Вика с Ларой и толпой деревенских женщин шли только в сопровождении хотя бы одного из чьих-то мужей, грибники держались кучкой. Грибов было, хоть косой коси.

Умерла старуха Ильинична, жившая одиноко. Просить провести расследование, сделать анализы? А если смерть естественная? И так в полиции считают, что на нее напал не маньяк, а кто-то из бывших поклонников или заезжий придурок. Она же им просто статистику портит…

Виктория, придя домой, почистила грибы, часть отдала матери на супчик, а остальное взялась нанизывать на нитку для просушки. Зимой ох как пригодится!

Гирлянды грибов развесила во дворе под навесом.

Вернулась в дом и снова задумалась. Тот аромат… У духов или одеколона запах приятный, но примитивный и резкий. И так же быстро выдыхается. А этот аромат такой ласкающий, бархатный, незаметно пропитывающий насквозь каждую пору, каждую клеточку. И вот ты с ним уже одно целое…

 

Она вспомнила комнату, в углу которой стоит новогодняя елка со старинными игрушками из ваты и картона, со стеклянными буcами. На елке развешаны конфеты и орехи в золотистых обертках. Теперь уж так не делают… Она сидит на пружинистой никелированной кровати. На стенах репродукции: на одной из них дама с неприятным надутым лицом, вся в черном, похожая на ворону, со страусиным пером на шляпе – теперь-то она знает, что это «Неизвестная» Крамского, а другая – «Дети, бегущие от грозы» Маковского. Детей было жалко до слез… В комнате мама и кто-то еще… И этот так потрясший ее запах. Комната, кажется, пропитана им насквозь. Но он не резкий, нет. Нежный-нежный…

 

*  *  *

 

Отпуск кончился. Но домой они не вернулись. Бывшая свекровь настояла, чтобы переехали к ней в особняк, одним в квартире жить опасно, маньяк может и сам к ним заявиться. Звала и мать Вики, но та отказалась: как это все бросить, за зиму дом выстудится и обветшает.

Теперь по утрам Александра Александровна развозила их на своем черном бумере: кого в садик, кого на работу, кого на учебу. Предлагала и Вике получить права, но вождение машины вызывало ужас у молодой женщины.

Начались рабочие будни. Хотя Ларе нужно было приступать к учебе со второго семестра, но она ездила в университет, чтобы привыкнуть к новой группе и освежить знания…

Вечером Вика сидела в своей комнате и размышляла. Сын уже спал.

Новый год. Елка. Чужая комната. Она сидит в этой комнате с приятным запахом. В руке у нее подарок. Что именно? Она пока не помнила. Но он тоже пахнет, и еще сильнее, чем комната. Тот же аромат. Он маленький, совсем маленький. Что же это?..

Новая напасть! Мама попала в больницу. Еле спасли. Сколько было переживаний! Выкарабкалась… Оказалось, что мама сварила грибной суп, в котором был кусочек бледной поганки. К счастью, небольшой. Грибы собирала она, Вика, и собирала очень тщательно. Она не могла перепутать. Значит, поганку подбросил маньяк. В больнице, когда самое страшное осталось позади, Вика спросила:

– Мам, ты не помнишь, у кого в деревне на стене висели картины: такая надменная дама в черном и дети, убегающие от грозы?

– Да они одно время у всех висели. Мода такая была. У некоторых, поди, и до сих пор висят. Сейчас-то все с природой вешают…

– А не помнишь, у кого в доме пахло так приятно-приятно?

– Что-то такое припоминаю. Но не помню у кого… Это было-то сто лет в обед…

И тут облом…

Маму выписали, и она осталась погостить в доме у Александры. Вика продолжала размышлять. Комната с приятным запахом. Елка. Картины на стене. Никелированная кровать. Подарок в руке. Фарфоровые статуэтки на полочке. Красивые. Барышни в пышных платьях с высокими прическами и кавалеры в камзолах. Вышитая подушка на диванчике. На подушке вышит букет. Как настоящий! Она вспомнила! В руке у нее носовой платок. Но не чета нынешним, настоящее чудо! Самодельный! Белый кусочек полупрозрачного батиста, на котором искусно вышиты красные цветы. А края платочка с любовью обвязаны крючком в виде кружева. И от этого платочка исходит чудесный аромат! Кто же делает такие подарки? Конечно, фея! Они в гостях у старушки! Ни лица, ни голоса, ни одежды ее Вика не помнила совсем, но понимала, что этой бабушке очень много лет...

– Мама, а у кого из бабушек были статуэтки фарфоровые, такие, старинные… Дамы, кавалеры…

– Не помню я… Я на такую ерунду и внимания не обращаю…

Ну да. Это ребенку все внове, все интересно. А у взрослых другой взгляд, другие заботы…

– А с кем из бабушек ты дружила, к кому в гости ходила?

– Да к многим… Поумирали уж все… А что?..

Виктория вернулась в свою комнату. Нет, к этой чудесной старушке они ходили не один раз. И каждый раз она получала подарочки. Припомнила две фигурки лыжников. Расколотила, конечно. Разве можно маленькому ребенку давать такие вещи?! Еще припомнила маленький изящный флакончик с притертой пробкой в виде морской ракушки. Бабушка дарила ей духи! Но запах был совсем другой… Еще царские ассигнации, большие, не в пример советским рублям. Они долго хранились, а потом, после прихода одноклассницы, вдруг испарились…

Она вновь мысленно представила себе ту комнату, сервант. Старинный золотистый металлический стаканчик с рисунком на боку. Скорее всего, серебряный, с позолотой. Игольница, в виде сборной фарфоровой девочки, в которую вставлен кусок мягкой губки с воткнутыми иголками и булавками с разноцветными шариками на концах. Не иначе, бабушка была дворянкой! На стене – мягкий-мягкий фиолетовый ковер с алыми цветами, такая красота! На окнах – герани, они тоже приятно пахнут… А в углу – маленькая картинка с распятием… Все… Кто же это милая старушка, и какое отношение имеет к ней маньяк? Это ее сын, внук, племянник?

 

*  *  *

 

– Мам, ну припомни, кто в нашей деревне резко отличался от остальных.

– Ой, что ты, доченька, ты же знаешь, что после травмы у меня голова совсем дырявая.

Мать Вики в молодости недолго проработала на железной дороге. Получила травму головы. Но сам начальник упросил ее оформить травму, как бытовую. Мол, с табуретки упала. Иначе ему сильно перепадет. А он ей за это премию потом хорошую выпишет, грамоту почетную даст, на доску почета повесит, а там и в должности повысит. Можно и на учебу послать, и в депутаты выдвинуть. Молодая, наивная, она не знала, чем это ей аукнется в будущем, а бессовестные люди этим воспользовались. С работы вскоре пришлось уйти. Время от времени мать Вики мучили страшные мигрени. Да и память стала никудышной.

Вика стала размышлять дальше. И вспомнила… Кроме чудесного запаха, с той комнатой был связан еще и чудесный, неповторимый вкус. Разноцветные мелкие леденцы-монпасье. Они хранились в плоской круглой металлической коробочке с рисунком на крышке. Таких она не видела больше нигде. Откуда старушка их брала?!

 

Вике вдруг припомнились полотняные шуршащие мешочки, пахнущие травами. Даже слово всплыло: «саше». Ряды банок, в которых мокли головки цветов. Старушка сама делала духи! Она была травницей! Видимо, мать Вики ходила к ней лечиться! Виктория вспомнила, что она потом не один раз встречала ту старушку на улице, и та всегда давала ей гостинец: то чудесный шелковый носовой платочек, приятно пахнущий, но совсем по-другому! То конфеты, которые она доставала из старомодного ридикюля. Это были «барбариски» или «гусиные лапки», они же висели и на елке. То разноцветный и тоже душистый помпон. Лица старушки Вика не помнила, лишь серебряные волосы, собранные в узел на затылке, кружевную блузку с древним «жабо», да круглую брошь-камею на горловине блузки. Помнила только светлую, какую-то нездешнюю улыбку…

Еще Вика припомнила, что эту старушку она видела в церкви, куда они с мамой ездили, скорее всего, на Пасху. И они ходили к ней на Рождество… точно, горели свечи, а они пели торжественный рождественский псалом. На столе лежала толстая черная книга с желтыми страницами, конечно же, «Библия»! И потом они пили чай из маленьких, очень красивых чашечек из тончайшего фарфора, стоящих на таких же блюдцах. И варенье в хрустальной вазочке с длинной изящной ложечкой. Это были вещи из другого, уже ушедшего мира…

 

*  *  *

 

На выходные вернулись в деревню. Расспрашивать сельчан Виктория не решилась: еще нарвешься на маньяка. Но такую колоритную личность местные старухи не запомнить не могли. Нужно будет пройтись по домам сельчан, может, где попадется знакомая вещица.

Под разными предлогами она обошла всех. То соли занять, то котят посмотреть, то предложить купить блузку. Даже к Сычихе ухитрилась впереться, когда Сыча дома не было: пошел в магазин. Поинтересовалась, не может ли Сыч и им забор подлатать, мужика-то у них в доме нет. Мать и правда об этом как-то говорила. Сычиха сказала, что может, но попозже, а то сейчас дел невпроворот.

Нет, ничего!

Оставались заброшенные дома. Таковых тоже немало. Все ценное из них, конечно, добрые люди давно порастащили, но кто польстится на старые репродукции?! Эх, жаль, Лара уехала в город к подружке, та ногу сломала.

Вика подозвала к себе подростка Ваньку, сына Петровича.

– Вань, дело к тебе на миллион. Ты умеешь хранить тайны?

– А то! Могила. Зуб даю. Вот те крест!

Ванька размашисто перекрестился. Не хватало только «честное пионерское».

– Мне поручили написать статью о деревне, о старинном быте. Нужно будет облазить заброшенные дома…

– Теть Вика, вы чо! Совсем за мелкого меня держите? Думаете, я не понял, что вы маньяка ищете?

Ну вот! Уже даже дети в курсе. Не говоря уже о самом маньяке, который, наверняка, вовсе не дурак!

– Ладно, Вань, ты прав. Я хочу облазить старые дома. Только там страшно, некоторые настолько ветхие, набок уже перекосились, что туда опасно входить. Вдруг обвалятся! Войду я, а ты постоишь на стреме, понял?

– Вы чо, теть Вика?! Да мы эти дома с пацанами уже давно все облазили вдоль и поперек. Они еще сто лет простоят. Сейчас туда уже совсем мелкота лазит. Мамка говорила, что их хотят бульдозером снести, чтоб никого из мелких не завалило.

Тогда нужно тем более поторопиться! Но имеет ли она право рисковать Ванькиной жизнью?!

– А чо вы ищете? Чо там должно быть?

– Репродукции на стенах. Картинки такие. Тетка в черном, насупленная, на Касьяниху похожая, да другая картина – девочка несет маленького братика на плечах.

– Вроде видел чо-то такое, но точно не помню.

– Может в учебнике?

– Может…

– Еще какие-нибудь банки-склянки-флаконы, мешочки с травами, не?..

Ванька покачал головой.

Она снова вспомнила! Большие напольные деревянные часы, отбивающие каждый час… И круглые коврики на полу, вязанные крючком.

– Все равно нужно все осмотреть. Я знаю что искать, но не могу тебе объяснить. Я не все помню, но если увижу, узнаю обязательно…

– Ладно, когда пойдем? Сейчас?

Может, вернуться домой, оставить записку, куда они пошли?

– Ладно, пойдем сейчас. Начнем с этого конца деревни. Главное, чтобы нас не заметили. Сначала иду я. Ты идешь в отдалении, и близко не подходишь, как будто не со мной, понял? Тебя не должно быть видно, спрячься в кустах. Просто ждешь. Если меня очень долго не будет, ни в коем случае не заходишь в дом. Просто бежишь по улице и кричишь, что я зашла в тот дом и пропала. Сечешь?

– Ага. Проще пареной репы.

– Пошли.

Она облазила все дома. Жизнью рисковала, и зря. Сколько хлама переворошила, пылью надышалась, в паутине перепачкалась, джинсы о торчащий гвоздь порвала. Ни-че-го. Все не то. Оставалось последнее. После страшного пожара в деревне сгорело шесть домов. Целая улица. Было это лет двадцать назад. Кто-то отстроился заново, кто-то купил другой дом, тогда многие уезжали в город. Кто-то из погорельцев и сам уехал. Видимо, в одном из этих домов и жила старушка, имеющая какое-то отношение к маньяку. Отчего случился пожар? Погибла ли старушка в огне или же пожар случился после ее смерти? Нужно узнать.

– Что ж теперь делать-то?

– Найдем, Вань, не переживай.

– А вдруг он рядом с нами ходит, а мы не знаем?

– Вань, а у тебя нос хорошо работает?

– Ага, за километр чую.

– Насморка нет?

– Нет.

– Хорошо.

– А почему вы спросили?

– Ты не замечал, что человек пахнет не так, как должен?

– Это как?!

– Ну, там баба пахнет табаком или самогоном, а мужик – духами…

– Ну, от баб бывает, да. Чупачиха вон, сама гонит, сама пьет. Но чтоб мужик – духами… – Ванька засмеялся. – Это только в городе.

– Помни, никому не слова. Проболтаешься, нам крышка. Будь очень осторожен.

– Да что вы, теть Вика, девчонка я, что ли? Все помню.

Оставалось навести справки, кто жил в шести сгоревших домах.

 

*  *  *

 

Вика шла по деревенской улице, обдумывая план дальнейших действий. Внезапно у двора Ерофеихи раздались крики. Ванька выскочил из калитки, как ошпаренный, и промчался мимо Вики. За ним бежала с палкой Ерофеиха, Лидка Ерофеева, горластая, красномордая баба лет тридцати пяти-сорока, лицом и фигурой похожая на гориллу. Молодая вдова, ее мужа по пьяни дружки трактором переехали.

 

– Ах ты, гаденыш! Ворюга! На всю деревню ославлю! Запомнишь ты мои яблочки!

Ясно, Ванька сам решил заняться частным сыском. А когда попался, схватил несколько яблок для конспирации.

Вика решительно преградила путь разъяренной фурии.

– Чо орем? Убили, что ль, кого?

Та остановилась, переводя дух.

– Да Ванька, поганец, в сад залез, яблоки тырил. Жаль не поймала, а то бы навешала!

Вика приняла суровый вид и отчеканила:

– Так, статья сто седьмая «Избиение несовершеннолетних», от двух до пяти лет лишения свободы.

Да уж, общение с адвокатом не прошло даром… Конечно, в юриспруденции Вика не разбиралась, выпалила первое, что пришло в голову, надо же защитить юного сыщика!

Ерофеиха славилась на всю деревню скандальностью, поэтому с ходу пошла в атаку.

– А ты что везде лезешь, сучка городская? Думаешь, выучилась за родительские деньги, так и умнее всех? Вали в свой город, не всех, поди, мужиков еще там обслужила!

Зря она это сказала. Вика, конечно, была человеком интеллигентным, но зарвавшуюся хамку на место поставить могла.

– Это Ванька-то ворюга?! А ты вспомни, блядина деревенская, своего прадеда-комбедовца, который, сука, всю деревню обобрал под вид коммуны, да все домой волок своим выродкам ненасытным? У тебя на чердаке десяток самоваров до сих пор стоит, вся деревня знает! А твой дед-гнида, стукач поганый, не только на соседей, на родного брата донес, чтобы на его невесте жениться! Папаша твой, лодырь, алкаш вонючий, всю жизнь в колхозе пер все, что гвоздями не приколочено, за что и посадили. А ты, потаскуха, на другой день после похорон мужа уже шабашника принимала, думаешь, не видел никто? Разинь мне еще рот, чучело!

Ерофеиха и вернувшийся Ванька и, правда, стояли, разинув рты. Ерофеиха плюнула, бросила палку, развернулась и молча пошла домой. Не на ту нарвалась…

Вика перевела дух.

– А я думал, она вас палкой до смерти забьет, потому и вернулся. Здорово вы ее! Эх, такая сцена пропала! Не сломалась бы мобила, на видео бы записал.

Ванька глубоко вздохнул.

– Что ты! Я – профессионал слова, а она – так, любитель! Не переживай, Ванька! У меня где-то старая мобила завалялась. Надо будет, я с ней еще поругаюсь. Мы же с тобой партнеры! А кто тебе разрешил самому частным сыском заняться?

– Вам помочь хотел…

– Это очень опасно, Вань, на маньяка можно нарваться. И ты можешь мне очень сильно помешать. Ты, Ерофеиху, что ли, подозревал?! Беги домой и в это дело не суйся! Пока отбой. Понял? Как понадобится, я тебе сразу скажу!

– Ладно! – Ванька припустил домой со всех ног.

Виктория пошла дальше вдоль деревни. Почти никого. Кто-то копался в огороде, кто-то пошел за грибами или на рыбалку, кто-то косил траву на отшибе. Совсем не то, что при колхозе, теперь каждый сам по себе!

Грачиха, Зинка Грачева, кривоногая, коренастая баба копала землю в палисаднике. Славилась она, как известная на всю деревню сплетница. Местное Информбюро. Раньше, пока колхоз не распался, дояркой была передовой. На всю область гремела, в президиумах сидела, грамоты-медали получала. Прямо стахановка-рекордсменка! Не то чтобы трудяга, а умела начальству ловко зад лизнуть, с кем надо – пила, с кем надо – спала. А другие в это время за нее вкалывали. Теперь вот карьера кончилась, за воротник стала часто заливать…

Вика остановилась. Чуткие ноздри уловили запах перегара.

– Вот ирисы выкапываю. Ни на хрен не нужны. Ни запаха, ни вида, на цветы не похоже. Листья не листья, цветы не цветы, цветут три дня в году, только место занимают… Лучше клубнику или ревень посажу, больше пользы, или астры, хоть ребятам в школу.

Возле Грачихи лежала уже целая куча корневищ.

– Тоже дело.

– Уезжаешь скоро?

– На днях.

– Хочешь пирожок с луком и яйцом? Часа нет, как напекла.

– Не, спасибо. Только из-за стола.

Виктория двинулась дальше. Что это? Из густой листвы свешивались босые ноги. Ванька, подлец, попытался спрятаться, но ему это не удалось. Пацан сидел на развилке дерева и зорко осматривал окрестности. Вика сделала вид, что его не заметила. Ладно, пусть уж лучше ее добровольный помощник сидит на ветке, лишь бы по чужим дворам не шастал, поросенок.

Вике вдруг пришло в голову, что маньяком может быть и пришлый. Их немного. Шофер Виктор Зернин из города переехал, женился на Верке Моховой, продавщице. Сергей Пузырев – учитель математики. Тоже здесь осел, женился на Лариске Сурковой, она русский и литературу преподает. Григорий Сомов – фермер, приехал с семьей из Узбекистана, взял землю в аренду. Неужели кто-то из них?!

Виктория дошла до дома Сыча. Тот по-прежнему копался в огороде. Вика развернулась и пошла домой.

Мать лепила пирожки с ягодами.

– Мам, а кто жил в сгоревших домах, не помнишь?

Мария задумалась.

– Ну как же, помню. Кошкины вон, Жиляковы. Они заново отстроились на тех же местах. Шутовы перебрались к родителям, те уже старенькие были, вскоре и померли. Пестряковы перебрались в город, живут возле рынка. А Петуховы на Севере уж давно. А что?

– А была у них бабушка?

– Была. Аглая ее звали. Хорошая женщина была, верующая, царствие ей небесное.

– Она умерла до пожара или после?

– До пожара, незадолго. Легкая смерть, для праведников. Прямиком в рай! Вечером легла, утром не проснулась. Дети ее на Севере уже тогда были…

Уж не убили и Аглаю тоже?! Никто же не проверял. Может, старушку отравили или задушили! Если у нее были старинные безделушки, то могли быть золотые монеты и фамильные драгоценности. Вика вдруг вспомнила старинное дамское портмоне из серебра в виде вытянутого прямоугольника, позолоченное, из двух складывающихся половинок, с застежкой вроде двух накладывающихся друг на друга крючочков с шариками на концах и алым бархатом внутри. Словно крошечный сундучок! Она даже знала, что в них дамы держали золотые монеты во время картежной игры. Вещи галантной эпохи…

А могло быть и проще. Вдруг старушка стала свидетельницей преступления?..

 

*  *  *

 

И все-таки Вика допыталась.

– А откуда она была? Не местная же?

– Не, дед петуховский ее из лагеря привез, вместе сидели.

– Она дворянка была?

– Не знаю. Но грамотная, это точно. Что ни спроси, все знала. Может даже, москвичка. Или нет, вроде даже петербурженка. Точно! Да, скорее всего, дворянка. Про гимназию что-то говорила.

– Сколько ж ей лет-то было?!

– Да, наверно, под девяносто, а то и больше… Но она, как железная была, сейчас уж таких людей больше нет. Гниль одна…

– Откуда у нее все эти вещи красивые? Ведь все же конфисковывали при аресте?

– Она говорила, что знала, что арестуют. Такие были времена. Готовилась. Заранее все где-то зарыла. А потом съездила и забрала, все уцелело.

– А часы? Их же в землю не зароешь?

– Часы она купила уже потом. Говорила, у них дома почти такие же были…

– А за что она сидела?

– Да ни за что. Умная была да честная, еще и ученая, вот и не понравилось…

– А чем она занималась?

– Да жизнь долгая, всем понемногу.

– А их дети кто?

– У них всего одна дочь была, и та приемная, из детдома. Своих-то Бог не дал, да и в лагере отморозили все. Муж ее потом от туберкулеза умер. Дочь замуж вышла да и уехала с мужем на Север. Мальчик родился. Потом они разошлись, но возвращаться в деревню она не захотела. Вроде за другого замуж собиралась.

– А как дочь и внука звали, не помнишь?

– Аня, что ли? Или Аля? А может, и Ася… Что-то так… Не, не помню… Красивая такая, кудрявая, смышленая…

Надо же, как только речь зашла об Аглае, мама почти все вспомнила. След нашелся! Значит, нужно копать дальше.

– А когда она умерла, дочь приезжала?

– Да, мы с Касьянихой и Михайловной по очереди караулили дом, чтобы такие, как Ерофеиха, добро не растащили. У нее же «Зингер» был, ценная вещь, посуда дорогая, безделушки старинные. Дочь приехала, забрала все ценное и увезла. Мне часы предлагала, да ну, не уснешь с ними, каждый час бьют! Мебель и часы она продала по соседям за гроши. Остальное растащили… Я на память герань взяла да коврики на пол.

Залаял Мухтар. Кто-то пожаловал в гости. Клещиха! Старуха жила на том конце деревни. Просто так Клещиха никогда ни к кому не ходила. Вообще-то, ее фамилия была Крещук, но наблюдательный деревенский люд переименовал Ганну Опанасовну на свой лад. Клещиха считалась самой трудолюбивой и скупой бабой в селе. Ее семья была из переселенцев. Рослая, статная, в молодости она слыла первой красавицей, за ней ухаживали многие, но она выбрала самого работящего парня из зажиточной семьи. Тетя Ганя, как ее называла Вика, никогда не покупала то, что можно получить бесплатно, поэтому ходила к соседям за солью, спичками и прочей дребеденью, необходимой в хозяйстве, не считаясь с расстоянием. Вполне возможно, она даже наносила визиты соседям по графику. Всю жизнь вкалывая, как колхозная лошадь, каждую заработанную копейку Клещиха откладывала «на черный день», а он все не наступал.

 

Одежду баба Ганя много лет уже не покупала, а забирала у родственников умерших старух, потому всегда выглядела, как пугало, ничуть не стесняясь этого. Старуха собирала и тащила домой все, что выкидывали сельчане, и была бы достойной парой Плюшкину. Питалась скудно, в основном с огорода, экономила на всем, зимой мерзла, но берегла дрова. Ее дом, к слову сказать, весьма просторный, был заполнен разным хламом и зарос грязью. Зато по части здоровья Клещиха могла заткнуть за пояс любого олимпийца: она никогда не болела и была убеждена, что люди просто притворяются, чтобы не работать. Ее дети давно покинули дом, перебравшись на Север, и ни разу не навестили мать, лишь слали к праздникам открытки.

– Шо робите?

– Да чай пить собрались, теть Ганя, проходите, попейте с нами.

Клещихе дважды повторять приглашение не потребовалось. Она сняла у порога свои разбитые чоботы, размера на три-четыре больше нужного, и уселась за стол на краешек табуретки. Попив чаю с пирожками, старуха обратилась к Марии:

– Я зачем зашла-то? Обед поставила варить, а соль кончилася. Дай, думаю, по-соседски, зайду-ка к Марии… Еще и спички тоже заканчиваются… Эх…

Старуха вздохнула так горестно, что не отозваться могло только самое черствое сердце.

Вика сбегала в кладовку, притащила целую пачку соли и упаковку спичек, сложила в пакет и протянула бабке.

– Вот, возьмите, у нас запас, как на военном складе.

Старуха забрала стратегические товары, многословно поблагодарила и, нажелав добрым людям всяких благ, потащила добытое домой.

Клещиха! Вот у кого можно разузнать что-нибудь об Аглае! Ближе к вечеру Вика двинулась к старой скряге. Та собирала колорадских жуков в полуторалитровую пластиковую бутылку.

– Теть Ганя! У вас нет гвоздей? Несколько штук всего надо.

Другому бы старуха отказала, но Вика была ее любимицей.

– Есть! У меня все есть. Только нужно найти…

Они вошли в крепкий, некогда светлый и просторный дом, теперь заполненный хламом почти до порога. Вот оно! На стене висело несколько десятков старых-престарых репродукций и среди них «Незнакомка» и «Дети, бегущие от грозы». Возможно, здесь были и другие вещи, принадлежащие Аглае, но обнаружить их в этих кучах было бы нелегко. Ловко маневрируя, Клещиха пробралась в угол. Она ориентировалась в своих залежах, словно хороший завскладом. Постепенно глаза привыкли к свету, и Вика рассмотрела сломанные стулья и табуретки, ведра без дужек, тряпье, фарфоровые и керамические кружки, надколотые и с отбитыми ручками, костыли, клюшки стариковские и хоккейные, целые и сломанные лыжи, мячи, книги, в основном, школьные учебники, журналы, подшивки газет. А еще обнаружился солдатский ремень, строительная каска и маска сварщика, детские игрушки, всевозможные флаконы, фетровая шляпа, аптечка, банка с остатками краски и трофейный аккордеон без доброй половины перламутровых клавиш… Между кучами были оставлены небольшие проходы. Пять минут спустя гвозди были найдены в небольшом облезлом чемодане. С такими ездили еще осваивать целину…

 

– А шурупы не нужны? – расщедрилась старуха.

– Нет.

Вика указала на репродукции.

– Помню, такие картины были у бабушки Аглаи.

Клещиха кивнула.

– У буржуйки-то? Да, после нее много хороших вещей осталось: одежа разная, всякие банки-склянки, мешочки, коробочки красивые. Я все забрала, в хозяйстве все пригодится. Мы люди не гордые. Анька только шелковые отрезы забрала да с пальта воротник спорола.

Значит, дочь Аглаи звали Анной!

– А что она была за женщина?

– Аглая-то? Жадная. Попросишь у нее по-соседски соль или спички, она говорит, в магазин иди…

Да, значит, в отличие от Вики, Аглая не терпела наглых попрошаек.

– А ее дочь? Какая она была?

– Да скряга, вся в мать, хоть и не родная. Я у нее коврик на стену просила, красивый такой, с цветами, не задаром, за деньги, нет, с собой поперла на Север. Еще и мешок с корнями какими-то прихватила! Вот люди!

– Теть Гань, а вам сухари не нужны? У нас уже полмешка набралось.

– Как не нужны?! Нужны!

– Я вам завтра занесу.

Кое-что прояснилось.

Вика взяла ненужные, наполовину ржавые гвозди, поблагодарила и ушла. Дома разыскала старый мобильник, проверила. Рабочий! Вполне приличный, почти новый. Ей-то бывшая свекровь навороченный подарила. Нужно будет завтра подарочек Ваньке передать. Вот пацан обрадуется!

Осталось узнать про дочь и внука Аглаи. Можно, конечно, обратиться к частному детективу, у бывшей свекрови есть знакомый, а то полиция при виде нее скоро плеваться начнет… Александра Александровна не раз уже предлагала к нему обратиться, но Вика пока раздумывала.

Кстати, вот Ванька тоже по-своему прав. Почему она все на мужиков думает? Вон та же Ерофеиха любого мужика в бараний рог скрутит. Правда, пахнет от нее вовсе не цветочками… У Аглаи, ведь, кроме внука, могла позже еще и внучка родиться. Вика вспомнила пожарище со следами раскопов. Может, не деревенские мальчишки там всякую дребедень искали, а потомки Аглаи копались в поисках существующего или несуществующего клада. Может, маньяк убивает не просто так, а в первую очередь тех, кто стал невольным свидетелем?

Дома мать жарила блинчики. Вика только сейчас почувствовала, как она проголодалась. Может, мать вспомнит что-то еще.

 

*  *  *

 

Увы, надежды Вики не оправдались: мать ничего больше не припомнила. Что ж, завтра она понесет сухари Клещихе, и, может быть, там ей удастся узнать что-нибудь новое об Анне Петуховой. Вика позвонила на работу и напомнила о многочисленных отгулах. К счастью, Кобра взяла отпуск и уехала в Карловы Вары, а оставшаяся вместо нее Наталья Ильинична обладала покладистым характером. К тому же Вика пообещала позже сбросить ей статью о преимуществах отдыхе в деревне.

На другой день после завтрака Вика пересыпала остатки засохшего хлеба из мешка в два больших пакета. Вспомнила, что обещала отдать Ваньке старую мобилу и занялась поисками. Телефона не было видно. Тогда Вика достала подарок бывшей свекрови и нажала на номер. В спальне заиграла музыка, и мобильник был обнаружен на полочке с косметикой.

Вика рассовала телефоны по карманам и взяла тяжелые пакеты. Переть сухари было ой как далеко.

Мать, как всегда, собирала с картошки жуков. Вика сказала, что отнесет Клещихе сухари, и двинулась в путь. Нести было тяжело. Пакеты все больше оттягивали руки. У палисадника Грачихи остановилась передохнуть. Бывшая передовая доярка поливала недавно высаженные усы садовой земляники.

– Куда идешь?

– Да вот, Клещихе сухари несу.

– Этой все сгодится. Выкопала ирисы, бросила за калитку, хотела потом вместе с мусором в обрыв выкинуть, выхожу, нет, уже утащили! Ясно, Клещиха подобрала, другим они на хрен не нужны! Заходи на обратном пути, если хочешь, я тут пирог с вишнями собираюсь печь.

Вика подхватила пакеты и пошла дальше. Дошла до дома Клещихи. Странно, старухи не было видно. Обычно она всегда возится в огороде. Или опять пошла к кому-то за солью и спичками? А может, белых грибочков решила на ужин нажарить?

Собак у Клещихи не было лет уж двадцать с лишним, их же нужно как-никак кормить. Только кошка-мышеловка, та-то всегда на самофинансировании.

Вика вошла в калитку, поставила у входа пакеты, открыла тяжелую входную дверь и завизжала так, что едва не оглохла. Клещиха лежала лицом вниз у двери в большой луже запекшейся крови. Выскочив в калитку, Вика, так же пронзительно визжа, добежала до дома Петровича. Ни самого Петровича, ни его старшей дочери Жени, ни Ваньки, дома не было. По хозяйству хлопотала одна Нюрка.

– Клещиху убили!

Вика дрожащими руками извлекла из джинсов мобильник и набрала телефон полиции.

Потом были бесконечные допросы. Оказалось, что старуха убита еще с вечера. Ее несколько раз ударили в горло, сердце и печень острым длинным ножом. Алиби не оказалось у большинства жителей деревни. Полицейским сообщили, что у старухи водились деньги, очевидно, она погибла из-за заначки, которую убийца разыскал и забрал. Все в доме было перевернуто, а недалеко от тела валялась большая открытая деревянная шкатулка, в которой, видимо, старуха и хранила свои сбережения. Рядом валялись несколько смятых мелких купюр да пара горстей рассыпавшейся мелочи. Банкам Клещиха не доверяла…

 

*  *  *

 

Увидев Ваньку, Вика отдала ему, наконец, обещанную мобилу. Восторгу мальчика не было предела!

Отправили телеграмму на адрес, указанный на открытках. На похороны приехали дети Клещихи: сын и дочь. После похорон наследники тщательно обыскали дом, перекопали огород, искали и в сарае, и в поленице дров. Сказали, что заначки не было нигде: видно, и вправду, вор ее унес. Или же старуха спрятала деньги так, что найти их уже не представляется возможным. Правда, Грачиха высказала предположение, что заначку они все же нашли, но на всякий случай скрыли это от односельчан, чтобы не повторить судьбу матери. Ерофеиха же заявила полиции, что убить старуху могла и сама журналистка, затем утащила и перепрятала заначку, а уж потом подняла шум. Однако полиция отнеслась к этому заявлению без интереса. А Яшичка, Евдокия Яшина, тощая, подвижная старуха, бывшая общественница-активистка, утверждала, что заначку нашли и сперли сами полицейские.

Некоторые жители деревни даже на всякий случай от греха подальше перебрались к городским родственникам.

Позвонила Настя. В ее голосе слышался настоящий восторг.

– Привет, Викуля! Я тут познакомилась с настоящим мужиком! Ты не представляешь! Оооо! Просто песТня! Он мне за неделю компенсировал все месяцы простоя! Я уже несколько раз просыпала на работу! И мне за это ничего не было! Работать без Кобры – кайф! Вау!

Вика ничуть не сомневалась, что об этом радостном событии знал уже весь город.

Все дни после похорон родственники Клещихи вытаскивали мусор: они решили продать дом, так как не планировали возвращаться в деревню. То, что горело, сожгли во дворе, остальное оттащили и выбросили в овраг. Дом Клещихи снова стал просторным и светлым, правда, по-прежнему оставался сильно запущенным.

Покупателей быстро найти невозможно, тем более, в этом доме совсем недавно произошло убийство, а детям Клещихи нужно было уезжать. К тому же они еще не вступили в право наследования, должно было пройти целых полгода! Брат и сестра были готовы продать наследство за любые деньги! Вике всегда нравился этот дом, большой, некогда самый красивый в деревне, ухоженный сад и большой огород. Ей было просто жаль, что пропадает такое добро. Прекрасная дача! Этот дом просто заслуживал лучшей участи. Нужно только будет все тщательно отмыть да сделать косметический ремонт. И просят-то за него сущие гроши.

Вика позвонила адвокату Грушевскому, и тот предложил ей подходящий вариант, хотя все отговаривали Вику от невыгодной сделки: потом продать этот дом было бы невозможно. Александра Александровна повезла участников сделки в город на своем черном бумере. Подписав с наследниками договор, заплатив крошечный задаток и взяв расписку, Вика стала практически полноправной хозяйкой дома. Дети Клещихи были рады и этому: дом был им абсолютно не нужен, все лучше, чем ничего, хоть расходы на дорогу оправдаются. Вика получила и генеральную доверенность на ведение дел. Благодаря деньгам и связям Александры Александровны, все должно было быть сделано в кратчайшие сроки.

Следствие зашло в тупик. Вика вышла на работу, написала за неделю кучу статей, и вновь взяла отгулы. Она приехала с Ларой и сыном Вовой, Бобом, Бобиком, как его называли в семье, и вместе с матерью они взялись отмывать дом. Вика попросила только не трогать репродукции на стене – память об Аглае. Затем Вика с сестрой и сыном снова вернулись в город. Мать наотрез отказалась покинуть дом, несмотря на то, что в деревне появился убийца. Она пообещала быть осторожнее и всегда держать под рукой топор. К тому же Мухтар, крупный, сильный пес, был отличным сторожем.

В следующие выходные они приехали снова. Вика вошла, когда Бобик отдирал уже последнюю репродукцию. Что это? На стене – свежая штукатурка, размером с торец кирпича. С огромным усилием ей удалось вытащить узкий длинный металлический ящик, плотно обернутый тряпками. Заначка! Денег было много, очень много… Пятитысячные, тысячные купюры, плотно уложенные в ряд… Вот как выглядят неизношенные наряды, несъеденные лакомства, несгоревшие дрова, неподаренные подарки, неслучившиеся радости… Виктория подумала о наследниках Клещихи, за двадцать с лишним лет ни разу не навестивших мать, они явно не выглядели нуждающимися... Нет, эти деньги целиком пойдут на дом, в котором, может быть, так и бродит неприкаянная душа Клещихи, не желающая расставаться со своим добром! В таком доме просто обязаны жить люди! Вика вложила в отверстие кирпич, тщательно замазала и забелила дыру. Ее взгляду предстала ровная, однородная стена.

Александра Александровна прислала в деревню бригаду людей, сама выбирала материалы. Заново покрыли крышу. Поменяли забор. Евроокна и новые двери преобразили дом. А после уж поклейки обоев его и вовсе стало не узнать. Бывшая свекровь подарила Вике на новоселье новую мебель. На широкие, ровные доски пола в зале новая хозяйка постелила большой ковер. Вместо «лампочек Ильича» появились симпатичные люстры. Бывший Клещихин дом снова стал самым красивым домом в деревне. Одна беда: Вика могла приезжать сюда лишь на выходные и только толпой: с сыном, сестрой и кем-то из коллег, а иногда и бывшей свекровью, чтобы жарить шашлыки.

Но и тут повезло: Александра Александровна нашла жильца на несколько месяцев. Молодой писатель жаждал покоя и уединения, чтобы написать роман. За аренду он предложил вполне приличные деньги. Намекнул даже, что давно подумывал купить дом в деревне и жить там с ранней весны до поздней осени. Правда, Вика заподозрила, что это и есть тот самый знакомый детектив, о котором не раз говорила бывшая свекровь.

Ванька целыми днями слонялся по деревне, но ничего необычного, странного, подозрительного не замечал. Все было, как всегда. Мальчик старался как можно ближе подходить к односельчанам, но духами ни от кого из мужиков не пахло, да и от баб не исходило каких-то особенных запахов. Наблюдение за Сычом тоже ни к чему не привело. Ну совсем ничего! Карьера сыщика у Ваньки явно не задалась…

 

*  *  *

 

Ванька вздохнул. У полиции дел и так много, тетя Вика вышла на работу, ей некогда, вся надежда теперь только на него. Правда, ему тоже скоро в школу, но время пока есть. Хоть бы до первого сентября управиться, маньяка выявить! Ванька не расставался с подарком. Вдруг удастся заснять на мобилу что-то важное! В магазине Ваньке даже удалось потихоньку обнюхать нового постояльца тети Вики. От того пахло приятно, но ведь он городской. К тому же это наверняка не тот запах, иначе тетя Вика сразу бы его узнала. Да что ж этот маньяк такой неуловимый, прямо зла не хватает! Ванька снова горестно вздохнул. Нужно продолжать наблюдать и подмечать все необычное…

Вика снова приехала на выходные. Помогла матери по хозяйству. Прогулялась по деревне. Дошла сначала до дома Клещихи, вернее, теперь уже до своего дома. Постояла, полюбовалась. Дом – просто загляденье. Постояльца, Юрия Нестерова, было не видно. Или пишет, или за грибами пошел. А может, если и вправду сыщик, следит за кем. Симпатичный мужик, умный, серьезный. Таким она почему-то никогда не нравилась…

А вот и дом Сыча. И Сыча что-то сегодня не видать. Обычно всегда дома торчит. Видно, тоже решил на зиму грибами запастись. Вика теперь почему-то его почти не подозревала. Молодая женщина дошла до самого конца деревни аж до дома Петровича. Увидев ее в окно, Ванька закричал, замахал руками. Выскочила его старшая сестра Женя и затараторила.

– Идемте к нам чай пить со свежим повидлом, мамка наварила!

К ней тут же присоединились Ванька и сама Нюрка. Петровича дома не было, позвали на шабашку к фермеру. В доме стоял восхитительный густой аромат вишневого варенья, где-то жужжала оса.

– Я целый таз наварила, – похвалилась Нюрка. – Вкусное, как мармелад. И тебе, Викуся, баночку с собой дадим.

Вика очень любила вишневое повидло. Мать его почему-то никогда не варила, только варенье. Гостья села за стол: Нюрка славилась удивительно вкусной выпечкой. Ванька торжественно водрузил на стол вазочку с повидлом. Вика замерла…

Вазочка из тонкого хрусталя, словно изо льда, изящная, на стройной ножке, широкая, плоская, с зубчатым краешком. И ложечка в форме морской ракушки с тонким, неестественно длинным черенком. Те самые, из детства… Вещи Аглаи!

– Какая прелесть! – сказала молодая женщина, придя в себя от удивления. – Какая красота! Наверно, старинные?

Нюрка кивнула.

– Ага, от родителей осталось.

Она лгала, это ясно. Даже покраснела. Были они оба, и Нюрка, и ее муж, из бедных, многодетных и пьющих семей. Таких вещей у них отродясь не водилось: Нюрка вечно штопала трусы, носки и прочие вещички.

– Ой, мне так нравится! Не продашь?

Нюрка задумалась. Отдать было жалко, а отказать – стыдно. Все же, после недолгого колебания, Ванина мать решилась.

– Да так возьми! Ты же Ваньке мобильник подарила, он же дорогущий.

С фамильными ценностями так просто не расстаются.

– Не, подарок есть подарок, это не считается. Вы же Ларку нашу спасли. Я куплю. Сколько?

Нюрка пожала плечами.

– Ну, я не знаю. Да сколько дашь. Ты же и так с этим домом поиздержалась…

– Я хорошо зарабатываю.

Вика достала кошелек. Там было две тысячи с мелочью.

– Давай так. Тыща за вазочку и тыща за ложечку. Пойдет?

Нюрка не поверила своим ушам. Она думала, рублей двести даст, и то хорошо. А вазочки стеклянные да ложечки чайные у нее еще есть. Правда, не такие красивые…

Женщина смущенно взяла деньги. Для этих городских деньги, как вода, они там большие тыщи зарабатывают. А тут или в огороде копаешься, или к фермеру на поденщину ходишь… Ладно, Вике виднее. А может, оно столько и стоит? Не продешевила ли она? Ну уж теперь поздно…

Вика взяла в руки вазочку с вареньем, осмотрела. Ни трещин, ни сколов. Как только не разбили за столько лет!

– Вот и по рукам.

Нюрка произнесла, словно извиняясь:

– Детей в школу соберу на эти деньги. Женька-то у нас в следующем году выпускница. То да се. Только поэтому…

Вика быстро попила чай с горячими еще пирожками, поблагодарила, попросила газету и тщательно завернула покупку. Ей было неловко, что она воспользовалась наивностью деревенской женщины, фактически обманула ее. «Ладно, если вдруг потом скажет, что слишком дешево отдала, я ей доплачу. В конце концов, это же не яйцо Фаберже, ничего уникального. Просто память об Аглае». На прощанье ей вручили еще литровую банку повидла и мешочек с пирожками. Пришлось попросить пакет, после поисков нашли какой-то облезлый.

По дороге Вика размышляла. Откуда у Нюрки эти вещи? Купила у Аннушки? Но та не стала бы продавать эти вещи за копейки, она-то знала им цену. Разве что побоялась, что разобьет вазочку по дороге, вещей-то у нее много с собой было. А ложечка? Почему ее не взяла с собой? Или эти вещи были просто украдены после смерти Аглаи? Скорее всего, так и было. Вероятнее всего, Нюрка их просто купила по дешевке у вора много лет спустя. Или, что еще вероятнее, обменяла на самогон. Может, у нее есть что-то еще?

Нюрка… Это ведь Аня?! Нет, никак Нюрка не может быть дочерью Аглаи! Она старшая из многодетной семьи Кабановых, красивой, смышленой и кудрявой ее тоже не назовешь, да и взрослого сына у нее нет…

На обратном пути ни Сыча, ни жильца так же не было видно. Ерофеиха собирала жуков. Зыркнула глазами, но промолчала. Рассада клубники в Грачихином палисаднике принялась и радовала глаз изумрудным цветом. Видно и Грачиха потащилась за грибами или на поденщину к фермеру.

Дома Вика показала приобретение матери.

– Ма, посмотри…

Та бережно взяла вазочку в руки, кивнула.

– Ее вещи, Аглаи. Откуда?

– У Нюрки купила. Случайно увидела. Говорит, фамильное добро.

– Ага, барыня нашлась! Разве дочь Аглаи не увезла их с собой?!

– Выходит, продала.

– Да у Нюркиных родителей, алкашей, и денег-то никогда не было. И они бы никогда на это рубля не потратили. Лучше бы пропили. Да и Колькины-то не лучше. Нет, видно, вещи просто украли. Не доглядели мы, значит… Как же так?!

– Я тоже так думаю. Никому не говори. Нюрка-то не виновата. Думаю, она их у кого-то за самогон выменяла.

– Ясное дело…

Итак, кто-то после смерти Аглаи похитил часть вещей. Но ведь три женщины по очереди охраняли добро Аглаи. Не могла ли их забрать одна из этих женщин? Или же она просто недоглядела, вышла ненадолго, оставила дом без присмотра… Вещей у Аглаи было много, и в суматохе потерю не заметили… Дочь Аглаи, конечно, знала, какие вещи были в доме, но ведь вазочка могла бы разбиться, а ложечка – просто затеряться. К тому же в доме было много гораздо более ценных вещей, как «Зингер», серебряное портмоне с витиеватым узором на крышке или золоченый походный стаканчик. Возможно, было множество и других ценных вещей, которых она не помнила.

 

*  *  *

 

Вика задумалась. Итак, двадцать один год назад три женщины, ее мать, Михайловна и Касьяниха, по очереди караулят добро умершей Аглаи. Но часть добра все-таки, как выяснилось, пропадает. Свою мать Вика из числа подозреваемых исключила сразу. Во-первых, та отличалась кристальной честностью, во-вторых, в их доме не было вещей Аглаи.

Итак, одна из этих женщин находится в доме. Допустим, к ней прибегает сын или внук. В доме много красивых вещей. Когда женщина выходит из комнаты или отворачивается, ребенок или подросток кладет понравившиеся вещицы в карман, благо, они не крупные. Так?

Нет, не так. Ребенок мог бы взять красивую, яркую, но дешевую вещицу. Скорее всего, вещи Аглаи мог похитить взрослый, да еще и разбирающийся в ценностях человек. Выходит, если тогда он был взрослым, то теперь и вовсе пожилой. Но ту же вазочку в карман не засунешь. Выходить из чужого дома с вещью в руках и тащить ее по деревне вор бы не рискнул, даже, если бы он вышел оттуда с сумкой, кто-нибудь мог обратить на это внимание. Но зато, когда стемнеет, можно вынести вазочку или другую вещь из дома и спрятать в кустах, а в другой раз забрать. Или ее заберет родственник вора. Возможен и другой вариант. Добровольная охранница ночью, конечно, спит. Допустим, кто-то потихоньку открывает окно, забирает попавшие под руку вещи, закрывает окно и удаляется. Тогда вполне возможно, что в деревне могли остаться и дамское портмоне, и походный охотничий стаканчик из серебра, и что-то еще.

Аннушка, заметив недостачу, шума поднимать не стала бы: ее слишком давно не было в деревне, может, за это время ее мать сама продала часть вещей. Вика вдруг припомнила витой браслет из желтого металла, наподобие спирали, скорее всего, серебряный, но с позолотой, в виде змеи с рубиновыми глазками-камешками, который был на руке Аглаи.

Ближе к вечеру Вика с матерью сходили на деревенское кладбище. Подошли к простой могиле без ограды с выгоревшим на солнце деревянным крестом. Фотографии не было. Цифры и буквы были когда-то глубоко вырезаны и залиты черной краской, но теперь стали уже почти не заметны. С огромным трудом Вике удалось прочесть.

«Раба Божья Аглая Аристарховна Петухова 1905–1995». Перекрестились. Постояли молча. Вика вспомнила, как в детстве она с матерью ходила на кладбище и клала на могилу цветы. Вот и сейчас на могилу Аглаи положили скромный букет ромашек…

Дома Вика снова задумалась. Вор и маньяк – одно лицо? Может, между ними существует родственная связь? Или это совсем разные, посторонние друг другу люди? В следующий раз нужно будет обязательно сходить к Нюрке и расспросить, откуда на самом деле в их доме взялась вазочка для варенья с изысканной ложечкой.

Вика вернулась в город. Вещи Аглаи привезла с собой. Из-за этого дела она совсем забросила Бобика, бедный ребенок соскучился по матери… Хорошо, хоть Александра занимается внуком, а то был бы как сирота неприкаянная. Вика показала сыну чудесные вещи и строго-настрого запретила брать их в руки. После того, как ребенок уснул, она сидела рядом и долго смотрела на него. Что с ней происходит? Даже любимая работа уже не тянула так, как раньше…

На другой день после работы Вика отправилась в ломбард, показала товар и поинтересовалась ценой изделий. Вазочку-креманку оценили в тридцать пять тысяч рублей, а ложечку-ракушку – в пять. Что же говорить о прочих вещах, бывших в доме у Аглаи?! Вика сказала оценщику, что это слишком дешево, и ей посоветовали обратиться в другой ломбард, расположенный в нескольких кварталах от этого. Там более высокие цены, но и условия жестче. Вика вернулась домой. Взяла в руки ложечку. Глядя на нее, она вспомнила еще один подарок Аглаи – янтарную брошь, которую Вика, которой было тогда лет пять-шесть, потеряла, когда они ездили в городской парк…

 

*  *  *

 

Ваньке казалось, что он что-то упустил. Почти все лето он пробегал в поисках маньяка. Конечно, в одиночку Ванька не мог охватить всю деревню, но не сомневался, что если бы тетя Вика видела столько, сколько он, то маньяк непременно был бы уже разоблачен. У него просто не хватает ума, только и всего. Да еще и эта школа отнимает уйму времени, шестой класс как-никак! Ваньку время от времени беспокоила мысль, что он уже видел что-то такое, странное, необычное, чему он сразу не придал значения, а после забыл. Но не мог понять, что же именно это было. Вроде чепуха совсем, мелочь, какое-то несоответствие, что ли, когда ожидаешь одно, а получается совершенно другое, чего быть вроде бы не должно. Что-то удивило его, смутило на мгновение, показалось странноватым, да и тут же выпало из памяти. Ему казалось, что если он вспомнит, то поймет, кто маньяк. Ванька вздохнул и раскрыл учебник. Да, нелегко быть сыщиком!..

 

 

*  *  *

 

Вика любила пятницу, чудесное время! Завтра и послезавтра выходные. Вечером Александра отвезет их с Бобиком и Ларой в деревню. Нужно будет выкопать картошку, а потом все же узнать у Нюрки о вазочке.

На другой день копали с утра до вечера, хорошо хоть, что погода была хорошая. Вика устала так, что было не до Нюрки. Можно было и по телефону спросить, но Вика все же предпочитала личную беседу.

Бобик был доволен: за день он набегался и накопал картошки специальной картофелекопалкой, похожей на металлическую лапку, носил урожай маленьким ведерком. Рабсила!

На второй день тоже копали, сушили, просушенное спустили в погреб, отделили крупную «едовую» картошку от семенной, а совсем уж мелочь выставили в мешке за ворота: кто-нибудь заберет на корм поросятам. Вовремя успели: к вечеру стал накрапывать дождь. Часть картофеля повезли в город под неодобрительные взгляды Александры, которая считала, что «овчинка выделки не стоит». Так и не довелось Вике снова наведаться к Нюрке.

И снова она погрузилась в размышления. Почему же в деревне она ни от кого не почувствовала этот дивный цветочно-травяно-древесный аромат? Может быть, в обычной жизни маньяк пользуется крепким парфюмом, заглушающим нежный запах, а когда выходит на охоту, наоборот, не использует его, чтобы жертва не почуяла раньше времени. Но что-то она ни от кого в деревне не почувствовала и парфюма… Или от убийцы разит, например бензином, а перед тем, как отправиться на поиски жертвы, он отправляется в баню. Пожалуй, учитель математики, предприниматель и водитель снова выдвигаются в первые ряды подозреваемых.

Оставался один-единственный выход: нужно было как-то спровоцировать маньяка. Но торопиться не следует, нужно все тщательно продумать и просчитать, иначе во второй раз может и не повезти.

 

*  *  *

 

Итак, сначала разберемся с вором. Мать, кажется, все, что вспомнила, рассказала. Старухи Михайловны больше нет, она внезапно умерла весной. Осталась Касьяниха, нелюдимая, малоразговорчивая, работящая баба, но после копки картошки она на днях уехала погостить к детям. Вернется недели через три-четыре. Нет бы ее сразу и расспросить! А вдруг это именно она забрала вещи? Нет, сначала все-таки нужно как-то разговорить Нюрку.

И все-таки, вор и маньяк, скорее всего, разные люди. Тот, кто утащил когда-то из дома Аглаи вазочку с ложечкой, наверняка снял с нее бы и украшения, после того, как счел мертвой. Но они его не заинтересовали.

А не могла ли Аглая сама подарить Нюрке посуду? Ведь ей же, Вике, она часто делала подарки. Конечно, могла бы. Но в многодетной, пьющей семье хрупкую вазочку давно бы расколотили или выменяли на самогон, а ложечку затеряли. В семье Петровича – то же самое. Итак, значит, вазочка попала к Нюрке гораздо позже. Разберемся!

Но к концу недели у Вики внезапно разболелось горло. Ангина! Бывшая свекровь быстро затолкала ее в больницу. Не судьба съездить в деревню и расспросить Нюрку. После очередного полоскания горла Вика взяла мобильник и вышла в коридор. Позвонила Ваньке.

– Привет, Вань! Ты сейчас где?

– Здравствуйте, тетя Вика! На улице.

– Поблизости никого?

– Нет.

– Слушай, Вань, это очень важно. Узнай, у кого твоя мама приобрела вазочку с ложечкой.

– Так ни у кого! Они всегда были наши.

– Нет, Вань, не всегда. Двадцать один год назад они принадлежали совсем другому человеку. Вот давно ты эту вазочку помнишь? Сколько вы ею пользуетесь?

Молчание. Ванька некоторое время припоминал.

– Да года три уже как. До этого она в кладовке стояла, мамка ее там нашла, отмыла, что ж добру-то пропадать!

Значит, три года… Точно ли вещи Аглаи почти двадцать лет простояли в кладовке у Петровича, младшего сына из разбредшейся по свету многодетной семьи? Неужто сам Коля в юные годы стянул приглянувшиеся ему вещички и почти двадцать лет прятал их ото всех? Вряд ли… Что-то не верится…

– А чья она была?

– Женщины одной. Она уже умерла…

– Ну ладно, Вань, об этом разговоре – никому. Помнишь, что я тебе говорила? Постарайся как-то осторожно расспросить мать. Нет ли у вас еще таких вещиц? Это очень важно! Я приехать не смогу, лежу в больнице с ангиной. Вся надежда на тебя. Пока!

– Попробую. До свидания! Выздоравливайте!

Вернулась в палату. Еще раз прополоскала горло. Позвонила Настя.

– Привет, Викуля! Представляешь, таким козлом оказался, просто жесть! Пропал, на звонки не отвечает, двери не открывает. А на улице вижу, он, гад, с другой бабой идет, как тебе?! И меня как будто в первый раз видит, сука, ни здрасьте, ни привет, представляешь?! Ты, может, знаешь эту гниду, предприниматель, Ярошевич? Ой, пока!

И отключилась.

Вика положила мобильный на тумбочку, закрыла глаза и приложила ладони к вискам. Да что ж это за наваждение! Почему Настя идет по ее следам?! Словно не в миллионном городе живут, а в деревушке из трех домов… Дмитрий Ярошевич был любовником Вики после смерти мужа. Недолго… Она вспомнила бархатные карие глаза, ласково глядящие прямо в душу, чуть хрипловатый, завораживающий голос, теплые руки. Он делал ей массаж, бережно растирая уставшие за день плечи и ступни. Говорил об их будущей семейной жизни. Ворковал, как голубок. Она верила и была счастлива. Развесила уши, как Чебурашка! А потом все случилось, точь-в-точь, как и у Насти. Зачем он лгал? Чтобы она в постели была более страстной? Она же его ни о чем не просила…

Вика вспомнила, как, увидев его с другой, шла, словно слепая, по улице, и слезы ручьем текли по щекам… А главное, Александра об этом знала, Вика видела это по ее глазам, но бывшая свекровь не сказала ни слова. Деликатная…Конечно, ей было неприятно, что вскоре после смерти ее единственного сына бывшая сноха завела себе любовника. Но жизнь есть жизнь: у Александры и самой был молодой бой-френд, с которым она встречалась несколько раз в неделю. Правда, после расставания с Викой дела у Ярошевича резко пошли на спад: чувствовалась железная рука Александры. Да, Вика никогда не любила своего мужа, это правда. И бывшая свекровь это знала.

– Что, болит? – поинтересовалась Наташа, новая соседка по палате с перевязанной ногой, лежащая у окна. Роскошная дама, предпринимательница, наверняка знакома с Александрой. До этого лежала в соседней палате, но что-то не понравилось, перебралась сюда.

– Спасибо, уже легче.

– Хочешь сока?

– Своего полно.

– У меня домашний, натуральный.

– Ну, давайте.

– Сама подойди, нога болит…

Вика подошла к ней с кружкой. Наташа налила ей сока их трехлитровой банки. Вкусно, не сравнить с магазинным. Прямо яблоками пахнет!

– Спасибо!

Да и от самой дамы исходил чудный аромат.

– Ты же Саши Романовой сноха?

– Да. Вы, Наташа, пахнете, прямо, как роза!

– Еще бы! У меня ж сеть парфюмерных магазинов.

– Да?! Значит, вы в ароматах разбираетесь?!

– Ну да, вроде как…

Вика рассказала женщине о волшебном аромате детства. Теплом, ласковом, сладком, пахнущим одновременно цветами, древесиной и травой. Сейчас такого уже нигде нет.

Женщина улыбнулась и произнесла одно единственное слово:

– Ирис.

– Это точно?! Ведь ирис пахнет совсем по- другому.

– Я же не сказала – «цветы ириса». Не сомневайся. Высушенные и измельченные корни использовались уже в древнем Египте, как духи для полотна и белья. Порошок из корня ириса, который назывался «фиалковый корень», добавляли в воду для придания белью аромата. Корень ириса с нежным запахом фиалок добавляли для предохранения тканей от моли при дворе королевы Елизаветы. В Российской империи его добавляли в ванны для привлечения противоположного пола, мыли волосы. Клали в кремы, пудры и зубные порошки. Отвар использовали для полоскания рта…

Вот оно что! Как же повезло, что она познакомилась с Наташей! Вика вспомнила о корнях ириса, унесенных кем-то от калитки Грачихи. Это же и есть маньяк!..

Итак, Аглая Аристарховна, по привычке, заведенной еще в семье ее родителей, использует высушенные и измельченные корни ириса для отдушки белья и одежды, а также защиты их от моли. Конечно, знала об этом и ее дочь Анна, взятая из детского дома. Возможно, что и Аннушка делает то же самое, и своих детей научила. Значит, маньяк вполне может быть внуком Аглаи Петуховой. Вернись он в деревню, кто бы его узнал?

Старушка могла научить этому и кого-то из деревенских женщин. Но тогда Вика почувствовала бы нежный фиалковый аромат от кого-то из сельчан. Вот ее мать так не делает, может, Аглая и говорила ей об этом, но та отмахнулась, и так забот полон рот, не господа. Это дело на любителя…

 

*  *  *

 

В выходные Вика с Ларой и Бобиком вновь отправилась в деревню. Позвонила вначале Ваньке, тот пересказал ответ матери: мол, вазочка все эти годы провалялась в кладовке, как-то взялась разбирать хлам да и нашла. Может и так, иначе Ванька или его сестра Женя давно бы ее расколотили. А может, Анна сама подарила кому-то вазочку с ложечкой? Нет, Анна прекрасно знала, что эти вещи дорогие, и уж точно не стала бы она дарить их Нюрке. Нужно будет расспросить Нюрку об Анне Петуховой, у нее-то в отличие от Викиной матери и деревенских старух память должна быть хорошей.

Нюрка подтвердила, что нашла вещи в кладовке. Аглаю Нюрка в лицо помнила, а мужа ее – нет, он умер давно. Аглая Петухова держались обособленно от деревенских, она была другой, городской, хорошо одетой. Ведь она шила и перешивала вещи, и не только для себя. Дома у них Нюрка никогда не была.

Анну Петухову жена Петровича совсем не помнила, видела только один раз на похоронах Аглаи: та уехала, наверно, еще до ее рождения. Анна-то была образованная, вся в мать неродную, выучилась в городе да уехала по распределению. В деревню она больше не вернулась, мать не навещала. Говорили бабы, что вроде бы Анна вышла там замуж, есть у нее сын. Может, Аглая сама к ней ездила... А может, и не было никакого мужа, так родила, кто знает… Сейчас-то уж Анна сама давным-давно пенсионерка, и сыну ее, наверно, уж лет под сорок. Кажется, Нюркина мать говорила, что Анна не совсем чужая Аглае, какая-то родственница.

Итак, если Нюрка не врет, то кто-то спрятал в кладовку Колькиной семьи вещи Аглаи, да так, что они почти двадцать лет пропылились в темном, пыльном закутке. Потому и уцелели. С другой стороны, сама пятнадцатилетняя Нюрка могла стащить эти вещи, воспользовавшись моментом, когда вся деревня были на похоронах Аглаи. Или же это сделал семнадцатилетний Колька, ныне уважаемый всеми Петрович, чтобы подарить эту красоту девчонке Нюрке, а до времени спрятал среди хлама… Могли они это проделать и вместе, но из страха разоблачения вещи были спрятаны в чулан. Или случаем воспользовался кто-то из их многочисленных братьев и сестер, даже сами пьющие родители… Но какое все это имеет отношение к маньяку, любителю аромата сушеных корней ириса?

 

*  *  *

 

Вика с матерью и Ларой пекли пироги со свиным фаршем, привезенным из города, картошкой и грибами. Бобик помогал, весь извозился в муке. Забрехали собаки. Залаял Мухтар. Кто прошел мимо калитки. Мать Вики мельком глянула в окно. Из-за разросшихся яблонь и сирени ничего не было видно. Спилить бы эту сирень, старая уже, страшная стала…

Кот Базилио, или по-деревенски Васька, упитанный четырехлетний котяра серого цвета, любимец Боба, дремал у калитки, пользуясь последними погожими деньками. Неожиданно легкой ветерок донес до чутких ноздрей зверька густой цветочный аромат. Васька чихнул, потянулся и принялся вылизывать свою заметно погустевшую к зиме шубку.

 

Человек бросил беглый взгляд на дом Марии. Да, живучая оказалась журналюшка, большой прокол. Больше этого, конечно, не повторится. Досадная ошибка будет, обязательно устранена, но попозже. Человек усмехнулся. Сейчас на очереди другое дело…

Заиграла мелодия чардаша. Вика тщательно обтерла руки чистым полотенцем, взяла надрывающийся мобильник. Настя!

– Привет, Викуля, как дела, а я с таким мужиком познакомилась! Прямо песТня! Художник, талантище, гений! Виктор Сумароков, может, знаешь? Это нечто! Зверь, а не мужик!

Вика облегченно вздохнула. О художнике-авангардисте она в прошлом году писала очерк. Какой-то дохлый, странноватый, пришибленно-придавленный мужичок в черной коже с немытыми, распущенными волосами ниже плеч, неестественно бледный, не иначе, тихий алкоголик. Глядя почему-то все время в сторону, он утверждал, что в живописи устарело все, кроме авангарда, который идет лучше всего. 

 

Яркие, аляповатые, неряшливые полотна Вике не понравились, так, мазня. Уродливая, непропорциональная, неестественного цвета, мерзко раскоряченная «Обнаженная», «Девушка, в синем платке», почему-то похожая на лошадь, хищный «Красный цветок», расползшийся на все полотнище, словно опухоль… Тьфу, гадость какая! От них просто разило посредственностью! Кому это может нравиться?! Вике казалось, что не то что она сама, Бобик и то гораздо лучше нарисует. Но положительный, хотя и не восторженный отзыв дала. В конце статьи, правда, осторожно указала, что авангард нравится не всем, это творчество на любителя. Особенно ее насмешило, когда она спросила тезку, мог бы он скопировать «Джоконду», лучше или хуже оригинала? Художник гордо ответил, что не лучше и не хуже, а точь-в-точь, как у Леонардо… Да еще потом добавил, что каждая из его картин стоит три тысячи евро! Ага, держи карман шире… Ей потом передали, что Сумароков на нее сильно обиделся. За то, что не обратила внимания на его философский подход к живописи и гармонию новой эпохи. Вика вздохнула. Главное, что Настька снова хоть ненадолго счастлива.

Уплетая румяный, пышущий жаром пирог, Вика вдруг подумала: почему она подозревает лишь жителей своей деревни. Вблизи, в нескольких километрах хода, находилось еще две деревни. Их обитатели давно перероднились, переплелись так, что составляли уже одно целое. Младшая дочь Ерофеихи, например, перебралась в Васюковку. А сноха Грачихи – из Балашовки, правда, они давно уже на Севере. Парни из бедных многодетных семей охотно шли в «примаки» в соседние села. Люди помогали родственникам, что-то меняли, покупали, продавали. Появление в Кузьминках кого-то из соседней деревни не вызвало бы интереса. Что ж, круг подозреваемых расширяется… А если еще добавить сельчан, переехавших в город, но время от времени навещающих родню… Вика вздохнула.

Вернувшись в город, Вика узнала от матери, что еще двое пьющих мужиков в деревне погибли от «паленки»…

 

*  *  *

 

Нюрка вытащила из кладовки сверток, завернутый в ломкую, пожелтевшую газету. Развернула. Тускло блеснул металл. Осторожно потрогала. Стаканчик металлический, желтенький, наподобие как в поезде подстаканник, с рисунком лани на боку, продолговатый металлический кошелечек, тоже с узором и застежками-шариками, чешуйчатый браслет-змея с красными глазками, красивая коробочка с крышкой, тоже металлическая, узорчатая. Нюрка воровато огляделась по сторонам. Поблизости никого не было. Завернула вещички в тряпку, и сунула на прежнее место.Нюрка вернулась в комнату, закрыла глаза. Она до сих пор ничего не забыла. Глядя на нее, никто бы не поверил, какие страсти бушевали в ее душе двадцать один год назад. Она, пятнадцатилетняя девчонка, тогда земли не чуяла под ногами. Первые трепетные поцелуи за клубом… Это было какое-то наваждение… Она стала женщиной на жутко скрипящей койке в пыльном заброшенном доме, и все равно была безмерно счастлива. Коля до сих пор ни о чем не догадывается: он в то время тискал в укромных уголках толстозадую, не по годам грудастую Танюху, дочь Козлихи... Той, что не дождалась его из армии.

 

Какая ранняя, удивительно теплая была та весна, насквозь пронизанная дурманящими ароматами черемухи и сирени! Какое безумное было лето, жаркое, как ее любовь! Какие грозы гремели! А по вечерам крупные звезды высыпали на удивительно низкое темно-фиолетовое небо: кажется, протяни руку и ухватишь! Когда очередная звезда падала, они загадывали желания. Нюрка каждый раз желала одного и того же: чтобы они всегда были вместе. Это было словно мучительно-яркий и долгий-долгий сон… Потом уже никогда ничего подобного не было. Нюрка повзрослела, поумнела, и все стало обычно, заурядно и скучно…

Эти старинные вещицы Нюрке подарил тот, кого она тогда так безоглядно любила. Единственная память о былом… Он уезжал, но обещал вернуться… Она верила и ждала целых три года, до тех пор, пока Колька не вернулся из армии.

Правда, часть вещей пришлось продать шустрой Вике, ладно, что уж там… Все уже давно прошло, быльем поросло. Словно и не с ней все это было... Нюрка глубоко вздохнула. Даже сейчас, столько лет спустя, воспоминания взволновали ее, стало жарко… Почему то время врезалось в ее память так, словно все это было вчера?! Женщина усмехнулась. Чего уж там… Вспомнила бабка, как деткой была. Забудь… Вон уже Женьке семнадцать… Не в мать пошла, спокойная, рассудительная, расчетливая… Ну и хорошо, меньше страдать будет… И про вещи эти уже никто не вспомнит, ведь столько лет прошло: одни старухи поумирали, другие всё забыли, та молодежь уже состарилась, а нынешняя и не слышала о чудной Аглае и ее безделушках.

 

*  *  *

 

Вика стояла у окна редакции и размышляла. В деревню приезжала полиция, ясно, опять смерть некриминальная будет, кому она нужна, серия?! Их же начальство в бараний рог сотрет. Ну напились алкаши суррогата, ну и что? Не зарезали же их, как Клещиху… А еще Вике почему-то все больше казалось, что и девяностолетняя Аглая тоже не умерла своей смертью…

Ванька, когда мать ушла в магазин, решил обыскать кладовку. И нашел! Таких вещей в их доме быть не могло, они же не буржуи! Но они были… Тетя Вика права! Но неужели кто-то из его родителей – маньяк?! Нет, этого не может быть… Мальчик завернул вещи обратно в тряпку и прибрал на место. Тете Вике он решил ничего не говорить. Пока сам не найдет настоящего маньяка…

Вика стояла перед зеркалом и рассматривала новую норковую шубку – подарок Александры. Размер, цвет, фасон – все подходило идеально. Сама она выбрала бы именно эту шубку. Александра всегда дарила ей вещи так, что не придерешься. Ясно, не хочет, чтобы ее бывшая сноха и мать ее единственного внука ходила, как голодранка… Бобик, войдя в комнату, радостно заверещал: «Ой, мам, какая ты красивая!», обнял и крепко прижался, как котенок.

Александра смотрела на бывшую сноху и не могла понять: чем она могла привлечь избалованного красавца Костика? Заурядная внешность, никакой изюминки, ни амбиций, ничего. Другая бы на ее месте зубами за мебельный бизнес ухватилась, такие возможности! Нет, торчит в своей нищей, зачуханной газетенке. Простая деревенская девка, только немного окультуренная, только и всего. Вот главное слово – простая, примитивная. Как же ей легко угодить! Выбрала самое простое, без причуд, она и рада! Странно, Костик менял девиц, как перчатки, до тех пор, пока не познакомился с Викой. А какие были красавицы, умницы, интеллектуалки, из хороших семей со связями. Все не то! А к этой он сразу прикипел, словно приворожили, и вскоре заговорил о женитьбе. Несмотря на то Вика всегда была к нему равнодушной, даже не считала нужным притворяться. Да, бывшая сноха всегда была какой-то закрытой, отстраненной, отрешенной… Словно между ними стояла незримая преграда, как толстое стекло. И мамой ее никогда не называла. Может, и правильно. Она, Александра, всегда давилась словом, чуть не плевалась, когда называла так свою свекровь. Какая уж она ей мама…

Верно в народе говорят, что парень женится на той девушке, которая меньше всего нравится его матери. Она Вику приняла. А со временем даже привязалась к ней. Ну такая вот у нее сноха, уж какая есть. И другой теперь не будет…

Правда, в последний год отношения между молодыми заметно изменились. Костя постепенно охладевал к бесчувственной жене. Постепенно отдалялся от нее, домой уже не рвался, задерживался на работе, а по выходным отправлялся с друзьями на футбол или бокс. Вика отнеслась к этому безразлично, да и ребенок отнимал много времени. Может, Костик познакомился с кем-то? Куда он так спешил в тот проклятый день? Теперь уж не узнать… Хорошо, хоть внук остался, копия Костика… Единственная радость… Александра вздохнула. Зато, когда Вика познакомилась с этим ничтожным Ярошевичем, она просто светилась от счастья.

 

*  *  *

 

Ванька страдал. Подозрения измучили его совсем. Он даже ночами стал плохо спать. Неужели это кто-то из его родителей убивает деревенских? Или они просто украли вещи той богатой старухи? Уж лучше бы так. Мир мальчика, такой привычный, разваливался на куски. На уроках он вздрагивал, если обращались к нему, и не мог повторить, о чем говорили учителя. Двойки посыпались одна за другой. Жизнь внезапно повернулась к Ваньке задом…

Деревня давно уже спала. И только один человек, лежа на кровати, мечтательно улыбался, глядя в потолок. Перебирал варианты. Размышлял… О том, как именно он убьет следующую жертву. Он представил себе весь ужас, все страдания, которые выпадут на ее долю. И приятные мурашки побежали по коже. Нужно только все хорошенько продумать, чтобы второй раз не попасть впросак. Жертву он уже присмотрел, осталось выбрать способ убийства. Всякую пьянь травить – удовольствие маленькое. Хотелось, с одной стороны, какого-то разнообразия, оригинальности, юмора, с другой, убийство должно выглядеть, как несчастный случай. Он знал, что несравненно умнее их всех, этих жалких ничтожеств, пустых, никому не нужных людишек, козявок, копошащихся в земле. Но торопиться не следует: жертва должна утратить бдительность, как и остальные. Человек довольно потер руки. Попадешься, птичка, в сеть, не уйдешь из плена!

 

*  *  *

 

Нюрка переделала всю работу по дому и стояла у окна, поджидая из школы Ваньку. Пацан совсем забросил учебу, ходит сам не свой. Да что ж такое… Женщина глубоко вздохнула. И что у них семья такая невезучая!.. Вон, та же Вика все годы училась на отлично, ее мать и забот не знала. Нюрка снова вспомнила свою единственную любовь. Он вернулся в деревню, когда Женьке было уже пять лет. Какой-то потухший, ко всему безразличный. И не один, с женой, худой, вертлявой, сильно накрашенной городской бабенкой. С ней, Нюркой, равнодушно поздоровался и прошел мимо. Словно и не было тех соловьиных ночей…

Ванька вошел в дом понурый.

– Снова двойка?

Кивнул.

– Да что ж это такое, сынок, родненький…

Ванька заплакал и бросился к матери, прижался, обнял, как маленький.

Сквозь слезы проговорил:

– Мама, откуда у нас эти вещи? Тетя Вика сказала, что это маньяк…

Нюрка застыла. Вот в чем дело! Ее ребенок все это время страдал, думая, что живет в семье убийцы! Да как же так?!

 

– Что ты, Ванечка, как ты мог такое подумать! Эти вещи мне подарил давным-давно один человек, много лет назад… Он не может быть маньяком, поверь мне. Он очень хороший. Так уж получилось!

У Ваньки словно камень слетел с души. Он поверил матери. Его семья – не убийцы!

– Мам, давай отдадим эти вещи тете Вике, она их искала. Тогда она поймет, кто маньяк… Пожалуйста!

Нюрка кивнула.

– Хорошо, сынок. Отдадим. Только папе ничего не говори, хорошо?

Ванька кивнул.

– Кто подарил тебе вещи, ма?

– Я не могу тебе этого сказать, сынок, правда, не могу. Понимаешь… Хороший человек может попасть под подозрение. Полиция разбираться не станет, им хоть кого схватить да отчитаться. Он этого не делал, поверь мне. Он не такой… Эти вещи не имеют никакого отношения, правда…

Назвать Ивана Сычева нельзя ни в коем случае, ведь он уже был судимым, в молодости отсидел несколько лет за драку! Для полиции он – уголовник, он же и так уже наверняка под подозрением!

– Тогда я позвоню тете Вике?

– Звони, сынок, только скажем, что нашли их в кладовке, ладно?

– А вдруг она на папу подумает?

Нюрка задумалась.

– Хорошо. Я скажу, что нашла эти вещи в кустах, тогда, после похорон…

Так ведь и было. Иван сказал, что случайно нашел вещи в кустах у дома бабы Аглаи. Не принесли они ей счастья… Отдать и забыть…

Ванька позвонил Вике.

– Теть Вика! Мы с мамкой обыскали чулан и нашли еще вещи! Это не наши! Приезжайте, мы их вам отдадим!

– Что там, Ваня?

Мальчик перечислил.

– Две коробочки металлические, стакан и змейка. И ваза с ложкой не наши были!

– Хорошо, я приеду. И деньги привезу.

Вика позвонила начальнице и сказала, что ее срочно вызывают в полицию. Попробуй, откажи. А проверять она не станет. После чего позвонила Александре и поинтересовалась, не может ли та свозить ее в деревню? Александра, как всегда, могла.

Крутой джип остановился у Нюркиного дома. Александра даже не вышла из машины, она разговаривала по телефону.

Вика перебирала вещи из детства. Вот оно, дамское портмоне. Походный охотничий стаканчик. Браслет-змейка, который носила Аглая. И табакерка, Вика вспомнила ее сразу же, как увидела. Молодая женщина достала деньги и положила на стол. Нюрка остолбенела. Целых восемь тысяч!

– Не надо, вещи не наши. Я и те деньги потом верну, как смогу…

Вика покачала головой.

– Возьми, Нюра, Женьке с Ванькой пригодится. Это деньги за аренду Клещихиного дома, даром пришли. Я тоже не могу взять вещи так, они ж не мои… А так – покупаю…

Она положила вещи Аглаи в сумку.

– Это правда, что маньяк имеет к ним отношение?

– Не знаю точно. Мне кажется, да.

– Только, пожалуйста, не говори об этих вещах Коле. Очень прошу…

Вика кивнула. Значит, Петрович не в курсе. Скорее всего, их сперла сама Нюрка. А может, и правда, в кустах нашла…

Заехали ненадолго к Марии, после чего двинули домой. По дороге забрали Бобика из детсада. Вика достала вещи из сумки, еще раз каждую тщательно осмотрела. Ни пятнышка, ни царапинки. Аккуратная была Аглая… Добавила их на полочку к вазочке и ложечке.

Александра с внуком пили чай на кухне с пирогами и вареньем, привезенными из деревни.

Неожиданно Бобик наклонился к бабушке и прошептал:

– Баба, ты никому не скажешь? Это большой секрет.

Александра кивнула.

– Мы с мамой маньяка ловим.

Александра вытаращила глаза. Что у бывшей невестки в голове! Вот почему она ребенка совсем забросила. Маньяков ловит, мать ее! Прямо как та старуха из глупого английского фильма, досмотреть который у Александры не хватило терпения. А у Вики все книжки про эту старуху есть. Одни дураки сочиняют, другие читают, нет бы чем полезным занялись, бездельники. А если Вика опять на маньяка нарвется, что же, Бобик останется совсем сиротой?! Нашла занятие! Лучше бы снова любовника завела. А что, можно ей и помочь… Александра задумалась.

Бобик вздохнул…

– Только это трудно… Нам Ванька помогает…

– Какой Ванька?

– Нюркин сын.

– Какая еще Нюрка?!

– Мама же у них вещи купила. Он уже большой, в шестом классе учится!

Александра тяжело вздохнула. Нет, у снохи мозгов ну совсем нет! Еще и чужого ребенка в это дело втянула. Вроде бы взрослая баба… Одно слово – деревенщина.

Вика присоединилась к чаепитию. Вещи Аглаи найдены. Неважно, кто унес их из дома Аглаи: Петрович, Нюрка или кто-то еще… Вор и маньяк не могут быть одним и тем же человеком. Разве тот, кто украл чужие вещи из дома Аглаи, не снял бы с нее, Вики, дорогие украшения, когда счел ее мертвой? А маньяк не взял. В доме Клещихи он нарочно создал видимость поиска заначки. Деньги его не интересуют, только убийства. К тому же это сильный и трудолюбивый человек: лодыря не заставишь рубить лед вдали от деревни. Умен, раз до сих пор не пойман. Что еще?

– А? Что?

Вика так глубоко задумалась, что не сразу заметила, как Александра к ней обратилась.

– Пора мне. Можно я Бобика с собой возьму, сегодня купила ему диск с новыми мультиками.

– Мам, можно?!

– Да, конечно, мой дорогой…

Александра вздохнула. Ее сноха целиком ушла в поиски убийцы. Поговорить с ней, что ли? Махнула рукой и пошла к выходу.

 

*  *  *

 

Нюрка вздохнула. Вот и все. Теперь ничего не осталось. Ничего… Ей даже стало легче дышать. Неужели это правда? Неужели маньяк тот, кого она так любила? Нет, этого не может быть! Он не такой! Но ведь с тех пор он так изменился, что просто не узнать… Словно подменили человека. Приворожила, что ли, его к себе фифа городская… Как же она тогда любила Ваню, жизнь бы за него отдала, не задумываясь, даже сына в его честь назвала! Об их любви знала только лучшая подружка Люська Грачева. Ну, еще, может, догадывалась Верка Спиридонова, дочь Клещихи, уж очень подозрительно на нее тогда смотрела. Кажется, она тоже была неравнодушна к Ваньке, видимо, что-то подсмотрела или подслушала… Нет, он не может быть маньяком, Нюрка была готова поручиться за него головой. Она же так его любила! Но любил ли он?..

 

*  *  *

 

Человек размышлял. Нужно не только убить жертву и уйти незамеченным. Этого мало. Полиция сейчас стоит на ушах, и копать они будут глубоко. Нужно подсунуть им подходящую мишень, того, кого они примут за маньяка. Они клюнут. Подходящий человек уже имелся на примете. Сфабриковать улики нужно тщательно. А главное, у него не должно быть алиби. Человек улыбнулся. Затея обещала быть интересной. Обвести всех этих недоумков вокруг пальца и посмеяться над ними, разве это не удовольствие!

 

*  *  *

 

Все выходные Вика занималась с Ванькой, наверстывая упущенное. Она была прирожденным педагогом, находила точные сравнения, чтобы ребенку было понятно, шла от простого к сложному. Ванька удивился: почему учителя объясняют так сложно, скучно и непонятно, а тетя Вика в двух словах все объяснит и на примере покажет. Будущий великий сыщик даже повеселел: оказывается, он вовсе не тупой, как говорят учителя.

– Понял? Ну все, Вань, дальше сам…

Нюрка суетилась, готовя угощения для городской гостьи. Женька помогала накрывать на стол, даже Петрович был на подхвате. Достали лучшую посуду, чтобы не ударить в грязь лицом. Сели за стол. Какая же Нюрка искусная повариха и кулинарка! Еще и с собой Вике дали полные пакеты: салаты, выпечка и домашняя буженина, которые помогли донести до дома Марии Женька с Ванькой. Часть Вика оставила матери, а часть прихватила для Александры, которая осталась в городе с Бобиком, чтобы сходить на выходные в парк и в театр на утреннее представление. За Викой они вечером в воскресенье приехали веселые и довольные. Вика вздохнула: хорошо, что у нее есть такая свекровь!

 

*  *  *

 

Позвонила Настя:

– Привет, Викуля! Как дела? Представляешь, таким алкашом оказался, просто жесть! Вот гад! А говорил, вообще не пьет! Cобирались в гости к моей родне на днюху, так эта сволочь запила. Облевал меня всю, представляешь?! То сиреневое бархатное платье, в котором я хотела пойти на Новый год. Вот сука! Бездарь поганый! Да пошел он! И денег у него нет! Никому его тупая мазня не нужна. А я еще хотела очерк о нем написать на разворот! Вот тварь!

Вика вздохнула. Хорошо, что у нее нет любовника и проблем нет…

 

*  *  *

 

Иван Сычев наточил ножи, нарубил дров. Сходил в магазин: мать любила пить чай с конфетами. Там встретил Нюрку, сдержанно поздоровался. Как она постарела, какая-то облезлая стала, отощала совсем, волосенки жидкие, нос заострился, прямо на крысу похожа… А была когда-то огонь-девка. Он даже жениться на ней собирался. Эх, молодость, молодость. Наверно и он так же страшно выглядит, если не хуже, себя-то ведь не заметно… Да ладно, сойдет и так, под венец не идти. Он вспомнил свою покойную жену, разбитную, бойкую Ирку. Жаль, больная оказалась, а так веселая была и алиби, не моргнув глазом, подтвердила, иначе бы его второй раз посадили вместе с ее братом-отморозком Генкой. О детях она и слышать не хотела, а когда забеременела, избавилась без сожаления. Зачем, мол, лишние хлопоты, для себя надо жить! Одно слово, городская…

Какими же дураками они тогда были! Молодость, молодость… Иван вздохнул. Уже старость на носу, а словно и не жил… Женился бы на Нюрке и совсем по-другому бы жизнь сложилась. Не судьба… По хозяйству-то он и сам себе все сделает, а если когда понадобится баба, можно на ночь и к Ерофеихе наведаться, баба безотказная, как «Калаш»… Сыч усмехнулся.

 

*  *  *

 

Человек напарился в бане, тщательно ополоснулся пахнущим фиалками теплым отваром, вымыл им же голову. Благодать! Надел чистую одежду, в которой всегда ходил «на охоту». Рубаха и штаны были тщательно постираны и тоже прополосканы настоем из корней ириса. Кажется, этот запах вводит в заблуждение собак или раздражает им нос, что-то такое. Свежие корни не годились, только тщательно просушенные. Те, которые он подобрал у дома Грачихи, лежали теперь тщательно разложенные для просушки. Впрочем, для него эта банная процедура давно стала традицией. Вернулся в дом, посмотрел в зеркало и остался доволен: кожа порозовела, глаза заблестели. Настроение было отличное, приподнятое, как перед парадом. Он даже замурлыкал бодрую мелодию. Так было всегда в такие дни… Жертва намечена, план тщательно продуман, неожиданностей быть не должно. В случае осложнения действовать по обстановке. Маньяк готовился выйти на тропу.

 

*  *  *

 

Ерофеиха пила чай с яблочным пирогом. За окном накрапывал дождь. Пока небольшой, но к ночи разойдется… Забрехали собаки. Ей показалось, что у забора мелькнула какая-то тень. Не иначе как поганец Ванька снова за яблоками пожаловал, приглянулись они ему, как же – «белый налив», ни у кого таких в деревне больше нет. А во всем виновата эта городская выскочка, ишь, защитница выискалась… Начинается с малого, а потом пусть не удивляются, если Ванька в тюрьму загремит, как ее папаша. Надо обязательно Нюрке с Колькой сказать.

 

Ерофеиха накинула мужнин армейский плащ с капюшоном, выменянный еще в лихие девяностые на городском рынке за мясо у какого-то военного, взяла на всякий случай скалку и вышла во двор. Огляделась. Никого… Ерофеиха вернулась в дом. Снова села чаевничать. Эх, скучища какая. Хоть бы Сыч зашел, что ли… Или еще кто.

 

*  *  *

 

Вот и вечер! Грачиха после трудового дня налила себе «с устатку» из высокой, еще дедовой четвертной бутыли. Закусила соленым огурцом с сочной помидоркой, сальцем да свежей шаньгой с картошкой. Собаки во дворах лениво побрехивали: кто-то проходил мимо. Не сидится людям дома в такую погоду. Посмотрела на свой портрет на стене, где она молодая, в химических кудряшках и нарядной блузке в горошек (Аглая шила, мастерица, царствие небесное, руки золотые, а то не в чем было бы на награждение ехать), с медалью на лацкане пиджачка (тоже Аглая из мужского перешила!). Задержалась взглядом на пыльном красном вымпеле с портретом Ильича и золотой бахромой, висевшем на гвоздике на стене. На красном треугольнике золотыми буквами вышито «Победителю социалистического соревнования». На вымпеле приколот и значок депутата. Эх, были времена! Если бы не нынешняя поганая власть, каким человеком она могла бы быть! Баба глубоко вздохнула и поддала еще чуток…

Перевела взгляд на свадебную фотографию, где она, совсем молоденькая с Гришкой, белозубым, чубатым, бровястеньким. Добавила еще немного для настроения. Жаль, Касьяниха в отъезде: вдвоем веселее, да и огурцы с солеными грибками у нее вкусные неимоверно, у нее самой так не получается, и картошка рассыпчатей.

Грачихе показалось, что она услышала какой-то шум. Прислушалась. Нет, померещилось. Дождь, ветер. Может, ветка у яблони сломалась? Пойти посмотреть, что ли? А, неохота мокнуть. И завтра поглядеть можно, не к спеху.

На всякий случай выглянула в окно. Какая-то тень мелькнула на мгновение у забора между деревьями. Не иначе, как к Ерофеихе опять какой-то кобель потащился. Кто именно это был, ей, к величайшему сожалению, рассмотреть не удалось. Ладно, живые же люди, она тоже по молодости своего не упускала…

Достала толстый семейный альбом в зеленой бархатной обложке и погрузилась в воспоминания, время от времени добавляя понемногу из бутыли.

 

*  *  *

 

Человек шел убивать. Он любил дождь. Дождь смывал все следы. Любил грозу. Жизнь этих бесполезных сознаний зависела лишь от его воли. Жить или умереть здесь решал он… Капли дождя текли по лицу, приятно охлаждая кожу. Человек высунул язык и ощутил вкус дождя. Скоро, уже совсем скоро…

 

Человек остановился у калитки. Вот и пришел. Его выбор пал на этот дом только из-за отсутствия собаки. Человек улыбнулся. Это должно произойти сейчас. Он почувствовал охотничий азарт, нетерпение, знакомую дрожь в пальцах. Даже подвигал ими, разминая, словно пианист. Правда, на пальцах были перчатки. Спокойно, сказал он себе, не торопись. На несколько мгновений прикрыл глаза. Облизнул сохнущие губы. Поправил капюшон. Постучал в дверь. Игра началась.

 

*  *  *

 

Грачиха обвела комнату мутным взглядом. Остановилась на портрете детей, там сын и дочь еще совсем маленькие. Все, все у нее отняли, даже детей! Они с прошлого года жили в городе у бездетной старшей сестры и мать не навещали. Грачиха вздохнула. Ну ничего, придет еще наше время…

 

Взгляд снова наткнулся на «кулацкую» бутыль, доставшуюся еще от прадеда. Вот делать умели, сколько раз роняли, за сто лет не разбилась! Не то что теперь… Длинная рука Грачихи невольно потянулась к вожделенной бутыли, крепко ухватила узкое горлышко. Расплескивая мутноватую жидкость, налила в стакан. Выпила и даже крякнула от удовольствия. Занюхала кусочком шаньги. Да, хороший самогон получился!

 

*  *  *

 

Ерофеиха взяла последний кусок пирога, налила свежего чаю. Заиграла музыка: звонила дочь из Якутии. Поболтали, но недолго: с такими тарифами можно и без штанов остаться. Женщина доела пирог, допила чай, смахнула крошки со стола. Пора спать: в деревне ложатся рано. Подошла к кровати, проверила: топор лежал у изголовья. Скинула цветастый байковый халат, натянула просторную ночную сорочку и легла в постель. Через пять минут Ерофеиха уже храпела.

 

*  *  *

 

Грачиха задремала за столом. Внезапно до ее слуха донесся настойчивый стук. Грачиха прислушалась: точно, стучат. Касьяниха наконец-то принесла обещанные огурцы и грибы! Женщина, пошатываясь, встала и направилась к двери. Открыла и застыла от изумления. На пороге стоял человек без лица.

Человек уже снял резиновые сапоги и оставил их у крыльца: на ногах у него были медицинские бахилы. Теперь, стоя перед жертвой, он эффектно (долго тренировался!), одним движением, скинул просторный армейский плащ. До Грачихи дошло, что перед нею негр. Некоторое время она стояла, таращась, пытаясь осмыслить увиденное. Но одурманенное сознание не давало принять какое-то решение. Наконец, Грачиха просто повернулась и пошла обратно в комнату. Человек последовал за ней.

При свете еще советской трехрожковой люстры женщина убедилась, что была права – точно, негр! Его лицо расплывалось у нее перед глазами, словно большое черное пятно. Черные руки подхватили со стола заветную бутыль с самогоном и безжалостно швырнули на пол. Та со звоном разлетелась на куски. Грачиха возмущенно замычала от такого кощунства, протягивая руки к человеку. Затрясла головой, отгоняя страшное видение. Наклонилась над разбитым сокровищем. Внезапно ее грубо толкнули в спину. Крупные осколки впились в тело, причиняя боль, но не сильную: алкоголь смягчил ощущения.

 

Грачиха с трудом поднялась и начала вытаскивать осколки. Потекла кровь. Человек выбрал и осторожно поднял острую, похожую на клык стекляшку. Затем внимательно всмотрелся в горло Грачихи, вспоминая анатомическую картинку, прицелился и воткнул осколок в сонную артерию. Отошел подальше. Грачиха выдернула осколок и отбросила его в сторону. Кровь из горла била толчками. Человек развернулся и пошел к выходу.

Сквозь замутненное сознание Грачиха понимала: что-то не так…Она быстро трезвела. В комнате никого не было. Негр ей просто померещился спьяну. Крови на полу и одежде было много. Женщина поняла, что упала на разбитую бутыль и поранилась. Но Грачиха поначалу не очень испугалась: ей уже не раз доводилось пострадать спьяну. Женщина зажала рану рукой. До нее дошло: надо как-то перевязать… Грачиха осмотрелась в поисках перевязочного материала. Ничего подходящего… Взяла полотенце, прижала к шее. Закружилась голова. Нужно позвать на помощь! Но голоса не было. Тогда она просто завыла от бессилия…

Ерофеиха внезапно проснулась, прислушалась. Неподалеку надрывно выла собака. Нехорошо выла, к покойнику. К ней присоединилась другая псина. Ерофеиха встала, попила воды. Снова прислушалась. Собаки больше не выли. За окном по-прежнему лил дождь. Ерофеиха зевнула, поправила пухлую подушку и снова легла в постель.

 

*  *  *

 

Кобра была не в настроении, и на планерке досталось всем. Корректорам – за пропущенные ошибки, менеджеру по рекламе – за снижение доходов, фотокору – за то, что делает из людей уродов. Попало и ответсекретарю, и журналистам.

– Да что ж это такое, совсем обленились, газета серая, неинтересная, подписка не идет…

Дошла очередь и до Вики.

– Вы тут вообще, по-моему, только для демонстрации нарядов…

– Да я на этой неделе двойную норму сделала!

– А кто чуть не полгода был то в отпуске, то на больничном, то в отгулах? Да еще и в полиции! Останьтесь после планерки!

Вика уже наперед знала, что именно главредиха скажет, и не ошиблась… «Да не будь вы снохой Александры Александровны, с вами был бы совсем другой разговор! Только из уважения…» И это при том, что все самые ответственные интервью и репортажи вешают на нее: ни Насте, ни Карине такое доверить нельзя. Их дело спорт, собачьи выставки и прочая дребедень… Вика вздохнула.

 

Позвонила менеджер по рекламе Маринка, девица, способная обобрать до трусов последнего скрягу.

– Тут один мужик имиджевую статью заказал, предприниматель. Сказал, что ему нужен самый лучший журналист. Я его как липку ободрала и к тебе послала.

Маринка засмеялась.

Только договорила, вошел Ярошевич. Непосредственный, как всегда. У Вики что-то кольнуло в груди, и все.

– Привет, Вика. Мне бы статью. К тебе вот послали…

– Я предпочитаю, чтобы ко мне обращались на вы.

– Да ты что?! Давай по-простому!

– По-простому – это к Карине. Договорились?

– Ну, хорошо. Вы так вы.

Вошел фотокор Серега, странноватый малый, каждый год меняющий религию, но фотограф от Бога.

– Что предпочитаем – очерк, интервью?

– А что ты… вы мне посоветуете?

– Интервью – более солидно, очерк – живее, фотографий можно побольше вставить. Вы хотите рассказать о себе или о своем бизнесе?

– И о том, и о другом, и в наилучшем виде…

– Хорошо. Тогда очерк.

– Может, для обсуждения лучше встретимся где-нибудь в более подходящем месте, кафе или…

– Нет, говорите здесь…

Ярошевич вздохнул. Намекнул, что в последнее время дела идут не так хорошо, как хотелось бы: с одной стороны, кризис, с другой – конкуренты, а люди верят печатному слову. Словом, нужно внушить потенциальным покупателям, что лучшего товара и по более честной цене им не найти. Тем более что евроокна – такая замечательная вещь. Свое дело Ярошевич знал, кратко и точно описал достоинства разных фирм, и почему предпочтение следует отдать именно ему, такому замечательному предпринимателю.

 

Вика записывала на диктофон и одновременно чиркала в блокноте. Потом Ярошевич возил их по объектам, Серега снимал и предпринимателя в кабинете за компом, и менеджера с клиентом, и рабочих за установкой окон, и счастливую семью на фоне окна. Вика записывала восторженные отзывы потребителей.

Наконец статья вышла. Формально придраться было невозможно: сам Ярошевич и его бизнес были расписаны в самых радужных тонах. Но Вика была блестящим журналистом и слегка пересластила статью. Читатели мгновенно подметили фальшь в строках и почувствовали невольное отторжение. Любому становилось ясно с первых же абзацев, что бизнесмен – просто бессовестный лгун, а от его хваленого товара лучше держаться подальше.

Серега тоже не подкачал: на его фотографиях Ярошевич был так же красив, как и в жизни, но все портило мерзкое выражение лица, какая-то гадкая, презрительная ухмылка. Фотоаппарату претензии не выскажешь, он объективен и снимает то, что есть…

– Здорово ты постарался, – усмехнулась Вика, разглядывая новую газету.

– Да уж, целый час над этим козлом бился, – засмеялся фотокор.

Даже Кобра оценила.

– Надо же, как расстарались. Точь-в-точь, как в жизни!

 

*  *  *

 

Ерофеиха первая заметила, что Грачихи что-то давненько не видать. Уж не захворала ли пьянчуга? Хотя они, бывало, частенько цапались по-соседски, но тут дело другое.

К тому же Ерофеихе нужно было сходить в магазин: заварка заканчивалась. В магазине женщина увидела отоваривающегося Сыча. На ловца и зверь бежит! Ерофеиха высказала ему свои опасения. Продавщица подтвердила, что Грачиха дня два уж не заглядывала к ней. Ерофеиха купила две пачки чая и вместе с Сычом двинулась к дому Грачихи.

Грачихи во дворе не было. Постучали на всякий случай. Никого. Может, пошла за опятами да груздями? Прислушались. Сыч решительно отодвинул Ерофеиху и шагнул вперед. Та опасливо озираясь, двинулась следом. Иван дошел до комнаты. У видавшего виды мужика кровь застыла в жилах.

– Стой! Полицию надо!

Но любопытная Ерофеиха уже вытянула шею, заглядывая через плечо. После чего ойкнула и грузно приземлилась в коридоре. Когда женщина пришла в себя, она, заикаясь, вызвала полицию.

– Ой, тут у нас опять убийство! Зарезали! Кто? Грачиха! Я-то? Лидия Ерофеева!

У Сыча мобильника никогда не было и пользоваться им он не умел: нужды не было. Мать по старинке использовала стационарный, чтобы вызывать «Скорую».

Но тут Иван Сычев решительно взял телефон из рук женщины и произнес:

– Деревня Кузьминки. Обнаружен труп Зинаиды Грачевой. Иван Сычев.

Бывшая гордость области лежала в луже засохшей крови. В руке намертво зажата большая тряпка, полностью пропитанная кровью. Вокруг – россыпь осколков. В нос шибанул густой запах самогона.

Полиция явилась быстро. Снова несчастный случай.

 

 

*  *  *

 

Ванька гордился собой: он удивил учителя математики, решил контрольную без ошибок! Тот сначала не поверил, что Ванька сам решил, думал, что списал. Но соседи Ваньки не справились с заданием… Учитель вызвал Ваньку к доске, дал новое задание и убедился, что мальчик сам быстро решил задачу. Первая в этом учебном году пятерка! Спасибо тете Вике!

 

 

*  *  *

 

Человек стоял у зеркала и улыбался. Все прошло без сучка и задоринки. Он избавил мир еще от одного паразита. В следующий раз нужно придумать что-то другое, более веселое и оригинальное… Хотелось бы, чтобы все получилось красиво и эстетично… Чтобы радовало глаз и можно было полюбоваться…

После допроса Ерофеиха прибежала домой, торопливо побросала вещи в чемодан и дорожную сумку. Хватит с нее, пора бежать отсюда. К дочке в Якутию и как можно скорее. Ее восемнадцатилетняя Шурка только ранней весной вышла замуж, и рано бы, конечно, да залетела, дуреха зеленая. Вот и пришлось играть свадьбу. А молодые вскоре уехали к старшему брату мужа на чужбину. Работы-то здесь никакой. И правильно сделали молодые-ранние, хотя она поначалу против была. Здесь все мрут, как мухи. Валить, валить надо, пока не поздно...

Ерофеиха не блистала умом, но опасность чувствовала за версту. Ей казалось, что вокруг нее сжимается незримая петля. Зять, конечно, будет не в восторге, тот еще жлоб, сами квартиру снимают, но она же не навсегда, только пересидеть. А там к зиме уж наверняка поймают убийцу, и она вернется обратно…

Ерофеиха боялась самолета еще больше, чем маньяка. От маньяка еще можно как-то отбиться или убежать, силенкой-то она с детства не обделена. А вот если самолет рухнет с высоты, то все, кирдык. Нынешнее ворье ничего нового не покупает, так и летают на ржавом хламе, пока в воздухе не развалится. Опять же террористы всякие, развелось нечисти, потому что порядка нет…

Ерофеиха позвонила в кассу. На сегодня она уже опоздала, а завтра рейса не будет: поезда теперь ходят только по нечетным. Ладно, два дня можно уж как-нибудь перекантоваться. Заказала билет на послезавтра. Стоил он бешеных денег, но жизнь-то дороже. Да еще целых пять дней дотуда тащиться… Хорошо хоть, что у нее есть солидная заначка. Иначе как?!

Вещей собралось много. Не на три дня все же собирается. Надо попросить кого-то из деревенских мужиков отвезти ее в город на вокзал. Она с завистью вспомнила Вику, наглую Мариину дочку. Надо же, три дня побыла замужем за богатым шалопаем, а теперь с ней возятся, как с принцессой… Вот за что ей такое счастье? А главное, люди ничего не забывают… Вот та же Вика языкатая до сих пор помнит, что ее прадеда раскулачил прадед Ерофеихи. И своим детям передаст, а те – внукам. Самовары стоят на чердаке, это правда, и то, что многие на селе ненавидят род бывшего комбедовца, тоже правда… К пришлой Клещихе, скряге и попрошайке, и то лучше относились.

 

*  *  *

 

Узнав о гибели Грачихи, Вика с Ларой и Александрой рванули в деревню. Чуть ли не силком увезли Марию в город. Хватит, сколько можно там сидеть, не хватало еще новых смертей. Мухтара спустили с цепи, а Козлиха пообещала приносить ему еду ежедневно. Кот Базилио сидел на руках хозяйки и растерянно озирался, не понимая причин столь поспешного бегства.

Мария и Лара разместились в городской квартире, а Вика с Бобиком у Александры: вчетвером-то в двухкомнатной тесновато, а что ж особняк двухэтажный пустой стоять будет. Пора уже привыкать к лучшей жизни!

Ладно, погощу пока у детей, решила Мария. А потом домой, не дело это – хозяйство бросать. Вика и Лара видели, как за последнее время постарела мать, как неуверенно держится в городской квартире, а за столом спрашивает: «Можно я возьму?», хотя дочки сто раз сказали, что она у себя дома. Нет, не свое, и все тут…

 

*  *  *

 

Ванька видел, как полицейские входили в дом нового жильца тети Вики. Ванька подождал. Нет, не арестовали. Ванька вздохнул и пошел домой: нужно было делать уроки. Тетя Вика сказала, что учебу запускать нельзя, иначе сыщик из него не получится…

 

Вика задумалась. Столько всего за этот год случилось в деревне. Неужели полиция не установила вдоль деревни скрытые камеры? Чего проще? Хотя зачем им это, убийством признано только преступление против Клещихи. Остальное – несчастные случаи, даже покушение на Лару они посчитали шалостями подростков. А сколько всего в городе случается да других деревнях? Нет, никто ничего делать не будет, самим нужно искать маньяка…

 

Мария брала в руки старинные вещи, словно впитавшие в себя прошлое, гладила… Они напоминали ей о молодости, и об Аглае – красивой, умной, сильной духом: таких она не видела больше никогда. Хорошо, что Вика разыскала и выкупила эти вещи. Хоть память будет…

 

*  *  *

 

На похороны бывшей депутатки приехала из города ее сестра с мужем из города с младшими Лидиными детьми, еще подростками, да старший сын с женой, живший в примаках в соседней деревне. Глава администрации сказал несколько слов о былых заслугах покойницы, только и всего. Кое-кто из старух пустил слезу. Молча помянули. Вика с матерью и сестрой тоже приехали. Ванька зорко смотрел по сторонам, слушал разговоры: не выдаст ли себя убийца?

Ерофеиха уже уехала к детям, а Касьяниха еще не вернулась из гостей. Козлиха и Чупачиха по дороге о чем-то разговаривали вполголоса. Ванька настроил локаторы.

– Хорошо. К вечеру приду. Вилы, топор рядом положим. Пусть только сунется кто!

Ого, решили объединиться, прямо отряд самообороны!

– Только ты это, к чаю соленых огурчиков да квашеной капустки прихвати, они у тебя хрустящие.

– Ладно, захвачу.

Ванька захихикал. Ага, будут пить чай с солеными огурцами!..

 

Человек посмотрел на себя в зеркало, слегка похлопал по щекам, пригладил волосы. Ему не понравились темные тени вокруг глаз. Он очень устал, слишком велико было напряжение последних месяцев. Нужно отдохнуть. Хотя бы недолго. Пока все не затихнет.

 

*  *  *

 

Вике пришла в голову мысль, которая почему-то не посещала раньше. Почему маньяк не бросил ее в малиннике, посчитав мертвой? Почему тащил несколько сотен метров до заброшенного карьера, рискуя нарваться на кого-то из сборщиков ягод? Ну, псих, конечно, разве можно понять его логику… А она есть, иначе бы его давно поймали.

Во-первых, он хотел, чтобы ее нашли как можно позже. Почему? Чтобы уйти как можно дальше от этого места, растянуть период смерти и создать себе алиби. Поступок маньяка может свидетельствовать как о беспечности, так и о выдержке. Дополнительно отметим физическую силу. А еще отличное зрение и острый слух, иначе бы он не посмел тащить тело по лесу, в котором шастали любители земляники. Впрочем, если бы кто-то и стал невольным свидетелем, его участь была бы предрешена. Кто же этот умный, выносливый и расчетливый нелюдь? Может, бывший военный или полицейский?

Вика знала: даже теперь деревенские не перестали ходить в лес: и грибами на зиму запастись хочется, и дровишки нужны. Люди-то бедные! Впрочем, убить могут и в собственном доме, как Клещиху, а возможно, и Грачиху. Интересно, ее, Викин, жилец и вправду писатель, а может, все-таки полицейский или частный детектив?

На работе тоже никакого просвета. Кобра свирепствовала, совсем сорвалась с катушек, просто ела всех поедом. Климакс добавился к мерзкому характеру, помноженному на вседозволенность. Александра даже попыталась узнать, нельзя ли Викину начальницу как-то выкинуть из газеты. Оказывается, нельзя: у той на самом верху была такая мощная и волосатая лапа, что нечего даже пытаться…

Возле туалета Вика встретила фотокора.

– А ты знаешь, что Каринка на нас стучит, – поинтересовался Серега. – Мне Настя сказала.

– Знаю, сама догадалась. Ей Кобра даже отдельный кабинет выделила, хотя она после меня устроилась и пишет одни заметки корявые…

На другой день Настя притащила на работу картину бывшего бой-френда. Узнала, что продать эту мазню невозможно ни за какие деньги, а дома она ей уже глаза намозолила. И выбросить жалко: все же холст, краски ушло немерено, рамка, наконец.

Вика вошла в кабинет и открыла рот: на стене висела донельзя тощая девица с четырьмя глазами и с таким же количеством конечностей, похожая на паука, с голубым цветком, зажатым в одной из лапок. Вот гадость Настька приперла!

Картина сильно раздражала. Нет, в таком соседстве находиться невозможно! Вика сняла картину и поставила ее лицом к стене. Вошла Настя. Увидела пустую стену и картину фасадом к ней.

– Вика, это что?!

– Я не могу работать рядом с такой рожей!

– Тогда проси себе отдельный кабинет!

Вика встала и решительно двинулась в кабинет к главреду.

– Лариса Григорьевна, мне нужен отдельный кабинет!

– Что?! Вы прекрасно знаете, что свободных кабинетов нет. Это даже не обсуждается.

– Для Карины же нашли!

– Да это не кабинет, так, кладовка. И Карина первая попросила. Ах да, вы же у нас сноха Александры Александровны!

– Еще одна такая же кладовка стоит закрытая у торца.

– Там хранится ценное имущество. И она холодная. Может, вас на мое место посадить? Других у меня нет. Идите, работайте, разговор окончен.

Вика вернулась в свой кабинет, написала заявление об уходе. Не глупо ли она поступает? Но так надоело работать за стукачей, да еще выслушивать каждый день незаслуженные упреки! Ничего, как-нибудь проживем…

Положила листок на стол Кобре.

– Что это?

– Прочтите.

Кобра прочла. Нахмурилась. Задумалась, подперев щеки кулаками. Сняла очки, потерла переносицу.

– Идите к себе и позовите Настю.

Вика вернулась к Насте.

– Шефиня зовет.

Села за комп и продолжила набирать статью.

Настя с замирающим сердцем вошла в кабинет главреда. Та рвала какую-то бумагу.

– Я тут подумала… Вы у нас уже почти год работаете и работаете хорошо. Вы вполне заслужили отдельный кабинет. Берите свои вещи и переходите. Сегодня же. Перенести компьютер Сергей поможет. Та комната у торца. Возьмите ключ у секретаря.

Кобра сделала небрежный жест рукой в ту сторону.

Настя с гордым видом собрала вещи, прихватила свою жутковатую картину и потопала в холодную кладовку…

 

*  *  *

 

В выходные Вика с матерью и Ларой приехали на день в деревню. Дом проведать, Мухтара подкормить. Собрали яблоки и из части сварили варенье. Вика взялась за облепиху и черноплодку: пирожков напечь.

Мимо калитки прошел учитель математики. Приветливо поздоровался. Вике он всегда нравился: вежливый, ухоженный, обаятельный. Симпатичный мужик, умный, приятный. Злые языки поговаривали, что со своей женой они давно поделили дом и живут в разных половинах. Может ли он быть маньяком? Вполне может, почему бы и нет? Нужно будет к нему приглядеться…

В понедельник Вика столкнулась у входа в редакцию с Настей. Та хмуро сказала:

– Это какой-то феномен... Не поверишь, в кабинете холоднее, чем на улице. Обогреватель не помогает. Можно я буду пользоваться твоим компьютером, когда тебя нет?

 

Вика кивнула. Мир был восстановлен. А злополучную картину Настя в тот же день подарила Карине.

 

*  *  *

 

Человек стоял у окна. Он чувствовал, что та, неведомая сила снова цепляет его невидимым крюком. Это непреодолимое стремление походило на то, что чувствует рыба, идущая на нерест и преодолевающая бесчисленные пороги ради того, чтобы отложить икру там, где когда-то обитали ее далекие предки, и дать жизнь новому поколению.

Пока он еще сопротивлялся. Но уже знал, что проиграет, сдастся, почти с восторгом, чтобы вновь испытать сладостное, ни с чем не сравнимое наслаждение… Он вспомнил, с чего все началось. Закрыл глаза…

Ему семь лет, скоро в школу. Они с матерью и бабушкой живут в двухкомнатной хрущевке, насквозь пропитанной запахами лекарств и мочи: бабушка не ходит вот уж два года. Все это время, пока мама на работе, он сидит с бабушкой: нужно по часам давать ей лекарство. Иногда она просит пить или подсунуть судно. Бывает, что надо вызвать по телефону «Скорую», это он умеет, и знает, как объяснить, чтобы не подумали, что он просто шутит. К счастью, бабушка почти все время спит. Даже телевизор включить нельзя…

У бабушки желтое, как лимон, морщинистое лицо и седые волосы. Время от времени он подходит к окну и с завистью смотрит на ребят, играющих во дворе. Летом хоть форточка все время открыта и можно посидеть у окна, вдыхая свежий воздух. А зимой форточку открывать нельзя, а то бабушка простудится: мама сама проветривает комнату несколько минут в день. Ему кажется, что он и сам уже насквозь пропитался этим мерзким запахом.

 

В обед мама прибегает, разогревает обед, сваренный с вечера, они едят, и мама снова убегает.

Вечером мама делает бабушке уколы и перевязку: протирает пролежни, выбрасывает окровавленные бинты. Он с нетерпением ждет вечера: тогда можно идти погулять, подышать свежим воздухом. Правда, стрелки часов почти не движутся… Еще больше он любил выходные. В эти дни, пока мама делала в доме уборку и готовила обед, можно было прогуляться, сходить в магазин за хлебом и молоком, посмотреть на людей… Свежий обед гораздо вкуснее вчерашнего разогретого…

Друзей у него нет… Даже котенка взять нельзя: у бабушки аллергия на шерсть.

Ему все это кажется несправедливым: разве можно держать полумертвых людей рядом с живыми? Почему нельзя собрать всех таких бабушек в одно место и держать их там, в какой-нибудь больнице? Нанять сиделку у них нет денег: отец уехал и совсем не платит алименты…

Ночью еще хуже: бабушка начинает стонать, мама встает, включает свет, дает бабушке лекарство... А ведь ей утром на работу. Еще два года назад врачи сказали, что бабушка скоро умрет. Они с мамой поверили, но бабушка не умирает. Иногда ему кажется, что бабушка так и будет жить с ними, как Кощей Бессмертный… Нужно что-то делать… Может, не вызывать «Скорую», когда бабушка просит? А вдруг ей и без «Скорой» полегчает, что тогда?!

В выходной они смотрели по телевизору кино. Там тоже была бабушка. Убийца взял подушку и прижал к ее лицу старухи. Бабушка подрыгала ногами и все… Но там был взрослый мужчина! А у него силенок почти нет… И все же попробовать стоило.

Когда мать ушла на работу, он взял с ее кровати подушку, положил бабушке на лицо и быстро навалился всем телом сверху. Вначале он чувствовал сопротивление, бабушка дергалась под ним, но он изо всех сил продолжал давить на подушку. Постепенно сопротивление стихло, но он боялся слезть: вдруг бабушка оживет?!

 

Наконец, он тихо сполз на пол и убежал в свою комнату. Его трясло… Он долго сидел, сжавшись в комок, постепенно приходя в себя.

Он услышал звук ключа в замочной скважине: мама пришла! Подушка! Он вскочил, подбежал к бабушке, избегая смотреть на нее, схватил подушку и бросил ее на мамину кровать. Быстро поправил. Все!..

Человек усмехнулся. Тогда, в семь лет, он удивился, что оказался умнее мамы, так быстро, легко и просто решил трудную задачу. Мама поплакала, бабушку похоронили, и они стали жить, как все люди…

 

*  *  *

 

Теперь Ванька заподозрил учителя математики: он был единственным в деревне, от кого исходил приятный запах. Правда, тетя Вика сказала, что это совсем не тот аромат, а просто дорогой одеколон. Но Ванька все равно решил за ним присмотреть. Слишком уж разительно он отличался от прочих деревенских обитателей. Сергей Михайлович был из хорошей семьи, красив, хорошо воспитан, умен, обладал блестящим интеллектом, и было странно, что такой человек женился на простой сельской учительнице, далеко не красавице, да еще и сам переехал в деревню. Детей у них не было.

Сергей Пузырев часто ездил в город: за покупками, к родственникам и друзьям, причем, жену с собой брал крайне редко. В свои тридцать девять лет он выглядел на двадцать пять и очень следил за своим здоровьем и внешностью. Многие подозревали, что в городе у него есть любовница. В последнее время, поговаривали, что они вообще живут на разных половинах дома.

 

Ерофеиха несколько раз звонила Козлихе, интересовалась, как дела, как дом в ее отсутствие. Та отвечала, что беспокоиться не о чем, все в порядке…

Касьяниха, наконец, вернулась из гостей, и Вика решила расспросить ее об Аглае. Касьяниха была ровесницей матери Вики, тогда, двадцать один год назад, им было по тридцать два года, а покойной ныне Михайловне – пятьдесят три, как им сейчас.

Вика с матерью и Ларой приехали в субботу, занялись домашними делами, пылищи-то набралось много. После уборки, прихватив пирог с курицей и лисичками, Вика отправилась к Касьянихе. Попили чаю, хотя хозяйка предложила и что покрепче. Вика отказалась.

Тогда Касьяниха сказала, что себе она малость плеснет за встречу.

Вика приступила к допросу.

– Помню, такая старушка чудесная жила в деревне, все подарки мне делала, а у нее были разные фарфоровые фигурки – дамы с кавалерами, кошечки, собачки… А еще платочки вышитые…

– А, баба Аглая! Она и моим ребятам подарки делала, конфеты всякие. Шапочки вязала… Хорошая бабушка была, царствие небесное. Я на память шаль ее взяла, долго она у меня была, согревала. Анька разрешила… Да еще зеркало, мои балбесы потом разбили…

Касьяниха добавила в стакашек еще немного.

– А ее дочь, она какая была?

– Красивая, умная, хорошо одетая. Баловала ее Аглая, сиротинку-то… Зато всему обучила: и стирать, и крахмалить, и шить…

– Анна увезла ее вещи?

– Да, что смогла. Часы Ерофеихе продала, та уж очень их хотела. Недорого, конечно. Она их потом свахе подарила: надоели, говорит, спать мешают… «Зингер» Анька с собой увезла, хотя Ерофеиха прямо умоляла продать. Хорошая была машинка, строчила, как пулемет…

Новая порция «сугревательного» добавилась в стакан.

– А посуду всякую, чашки-блюдца-вазочки?

– Да не помню уже… Перебилось поди, все… Помню Анька спрашивала про какие-то вещи, не нашли мы их тогда… Может, продала их Аглая, может, подарила кому… Не до того было. Моим обормотам копилку подарила, кошечку, красивую! Куда там, мигом побили, обалдуи… Анька так благодарила, что хоть это сохранили, народ-то на чужое падкий… Вещи-то ценные, один «Зингер» сколько стоил, да еще и не купишь, трофейный поди! Отрезы шелковые да шерстяные, шерстяные-то Анька Михайловне подарила, царствие небесное!

Снова добавила полстакашка…

У Касьянихи было двое сыновей, один чуть старше Вики, второй – ее ровесник. Не могли ли эти бойкие ребята прихватить что-то из дома Аглаи? Да еще у старухи Михайловны были внук и внучка примерно такого же возраста…

– А никто ничего не мог из дома уволочь?

– Не, ты чо, мы смотрели! Иначе Ерофеиха бы мигом наведалась, эта не упустит, вся в папашу, жлобиха!

Язык у Касьянихи уже заплетался…

– Ну ладно, мне пора, а то стемнеет.

– Я тебя провожу… Хочешь, огурчиков соленых дам? Они у меня остренькие, с уксусом, с перчиком, с красной смородинкой, самое-то.

– Нет, спасибо.

Касьяниха попыталась встать, но пошатнулась и чуть не упала… Ухватилась за спинку стула и край стола.

Вика попрощалась и пошла к дому. По дороге встретила математика, который шел домой из магазина с пакетом. Сергей Пузырев, улыбаясь, поздоровался и пошел дальше. Вике он всегда нравился. Красивый мужик, обаятельный. Что-то часто он стал ей попадаться на глаза… Вика увидела и Ваньку, который шмыгнул в кусты. Ванька следил за своим учителем!

 

*  *  *

 

Вика снова задумалась. Кто же все-таки этот неуловимый маньяк? Вот как, например, мог кусочек бледной поганки попасть в суп? Допустим, мама ушла в магазин, и чужой попытался бы проникнуть в дом. Мухтар поднимет шум, к нему присоединятся соседские шавки. На этот шум вся деревня сбежится. Этого не было…

Кто-то пришел к маме и бросил кусочек поганки в суп? Нет, в тот день к ней никто не приходил. Поганка была подброшена раньше. Но как?! Она же сама собрала грибы, почистила, нанизала на нитки и повесила сушиться на веревке во дворе под навесом с помощью прищепок. В деревне так делают многие.

Маньяк умен и находчив. Нужно попытаться думать, как он. Как бы она поступила, если бы была маньяком? Вика вдруг ясно увидела, как это было. Кто-то, стоя у забора, сильно раскручивает такую же связку грибов, среди которых есть и поганки, и забрасывает ее как можно ближе к сушащимся грибам. От забора до веревки со связками грибов далековато, конечно. Мама видит лежащую на земле связку, думает, что ее просто сдуло ветром, поднимает и добавляет к остальным. А несколько недель спустя кладет высушенные грибы в суп…

Кто же в деревне обладает таким ясным, гибким, изощренным умом? Конечно, первенство тут, бесспорно, принадлежит красавцу-математику Сергею Пузыреву. Кто еще? Мог ли до такого додуматься Сыч? С виду простоватый мужик, он далеко не глуп. Пришлые фермер и шофер? Тоже возможно… Пожалуй, наберется с десяток человек… А может, этот человек держится в тени, и до сих пор ничем себя не проявил? Или он вообще из соседней деревни…

С другой стороны, может ли быть маньяком женщина? Подбросить связку грибов, столкнуть мальчика с обрыва, отравить пьяниц, утопить малышку, ткнуть пьяную в стельку Грачиху осколком стекла в горло… Тут много сил не надо, и подросток справится. Прорубь требует, конечно, много сил и времени, но если понадобится, она, наверно, и сама в состоянии прорубить лед, только времени понадобится гораздо больше, чем здоровому мужику. Набросить на шею жертве удавку… И это под силу здоровой деревенской бабе, вроде Ерофеихи или Касьянихи. Но туповатая Ерофеиха ни за что не додумалась бы подбросить связку грибов. То же самое можно сказать и о Касьянихе. И опять же запах, запах… И опять по кругу… Можно сойти с ума!!!

 

*  *  *

 

Сергей Пузырев подошел к зеркалу. Полюбовался правильными чертами и гладкой, чистой кожей. Изящным жестом поправил волосы. Оскалил ровные белые зубы. Побрызгал себя одеколоном. Хорош, конечно, но возраст уже начинает сказываться. Еще год и ему уже сорок! Математик стиснул зубы.

Нетерпение охватывало его все больше и больше. Слишком уж долго он терпел. Все, он больше не выдержит, он и так уже кое-как себя сдерживает. Нельзя так надолго затягивать! Хватит! Нужно съездить в город. Обязательно! Сегодня же! Бросить все дела! Иначе он просто не выдержит и проколется… Это невыносимо! Он впился зубами в руку. Нет, так больше нельзя… Жена за стенкой включила музыку. Пусть делает, что хочет, лишь бы к нему не совалась… Сегодня же суббота. Почти вечер. Впереди ночь, день и еще одна ночь. Море времени… Он переоделся, сел за руль свой машины и поехал в город.

 

*  *  *

 

Вика продолжила размышлять. Итак, допустим, самый умный в деревне – красивый и обаятельный математик Сергей Михайлович. Ясный взгляд, открытая приветливая улыбка. Но Вика поклялась бы, что есть в нем что-то еще. Что-то такое необычное. Как будто в глубине его глаз затаилась какая-то непреходящая тоска. Почему ей так кажется? И почему талантливый молодой математик из хорошей семьи (родители из университетской профессуры) внезапно покидает миллионный город и тащится в деревню. Ведь он мог сделать блестящую карьеру! Его жена – заурядная женщина, серая мышка, типичная училка, и вовсе не похоже, чтобы он любил эту зануду с вечно поджатыми губами. Зачем тогда он на ней женился? Что скрывает этот красивый и умный мужчина, при виде которого Вика всегда испытывала легкое волнение?!..

 

Ванька видел, как математик стремительно вышел из дома. Сергей Михайлович швырнул на сиденье сумку и уехал в сторону города. На шум мотора из окна высунулась невзрачная жена математика, училка русского и литературы. Скривила рожу. Постояла у окна и снова исчезла в глубине комнаты. Больше высиживать было нечего, тем более Ванька сильно проголодался, совсем замерз, да и уроки на завтра никто за него не сделает.

 

*  *  *

 

Вика продолжала расспросы.

– Мам, а почему ты с Аглаей дружила? Она же совсем старенькая была?

– Ну, ее муж нам дальним родственником приходился, так что не совсем нам чужая. Ну и она такая всегда приветливая была, добрая, открытая. Необычная, не как все… Я с ней советовалась, она мне часто помогала… Иногда за тобой присматривала… Я у нее многому научилась…

– А как ее девичья фамилия была, не помнишь?

– Не, ты что, столько лет прошло!

 

Вернулась Ерофеиха. В гостях она пробыла чуть дольше, чем в дороге. Разругалась со жлобом-зятем в пух и прах, и тот ясно дал понять, что у них не гостиница и не дом престарелых. Чтобы не нервировать каждый день беременную дочь, Ерофеиха собрала свои пожитки и вернулась в деревню. Теперь ей казалось, что никакого маньяка и в помине нет: Клещиху зарезали из-за заначки, пьющая Грачиха упала, выронила бутыль, да об нее вся и изрезалась, а противные Мариины дочки пострадали от рук ревнивых любовников. Те еще сучки, особенно старшая! Или кусок поганки случайно в суп попал: да бывало, целые семьи от этого вымирали! Что касается отравившихся «паленкой» забулдыг, утонувшей девочки или свалившегося в овраг подростка, то это и вовсе обычные несчастные случаи… Нечего было и панику поднимать! Эх, сколько денег зря потратила! Нет, почему же зря: дочку повидала…

 

*  *  *

 

Человек шел по лесной тропе. Понимал: пора! Можно снова выходить на «охоту». В деревне страхи поутихли, народ снова утратил бдительность. Даже старая потаскуха Ерофеиха осмелела и вернулась. И не она одна. Кого же выбрать? Жребий бросить, что ли? А почему бы и нет? Пусть за него все решит случай… Да, так и сделает. Кто же в деревне самый невезучий? Человек усмехнулся: сегодня вечером он устроит розыгрыш смертельной лотереи.

 

 

*  *  *

 

В понедельник после планерки, на которой снова все получили обидные, а главное, незаслуженные упреки, Кобра снова велела Вике задержаться: та, хотя и сделала две нормы за неделю, но не смогла встретиться с одной из героинь будущего очерка.

– Я понимаю, конечно, что вы – сноха уважаемого человека, но…

Вика перебила ее:

– Вы тоже не сирота безродная!

Главредиха изумленно вытаращила глаза на дерзкую подчиненную. Затем выражение лица ее изменилось: начальница засмеялась.

– Эх, вы, молодо-зелено, все спешите, хотите получить все побыстрее да без усилий… Так не бывает. Когда мне будет восемьдесят лет, я расскажу вам, как делала карьеру. Свободны!

Лариса Григорьевна махнула рукой, словно отгоняла назойливое насекомое, и взялась за телефон.

 

*  *  *

 

Человек нарезал аккуратные полоски бумаги и написал на них фамилии, имена или прозвища жителей деревни. Правда, не всех, а только тех, у кого не было собак. Желательно, чтобы собак не было еще и у соседей.

Тщательно свернул подписанные бумажки в комочки и смахнул со стола в зимнюю шапку. Тщательно перемешал правой рукой. Сунул в шапку левую руку, нащупал бумажку. Вытащил, развернул. Усмехнулся. Он тут не при чем. Судьба…

Маньяком он себя не считал. Маньяки – больные люди. Они убивают либо только детей, либо блондинок или, наоборот, брюнеток. Или рыжих. Или девиц в красном. Или бомжей. Он не из их числа этих психов. Он-то – нормальный…

 

Вика размышляла. Если остальные убийства были замаскированы под несчастные случаи, то почему этого не произошло с Клещихой? Вероятно, старуха попыталась сопротивляться или позвать на помощь, и маньяку ничего больше не оставалось, как нанести ей смертельные удары. Он бил и бил… А может, это был вовсе и не маньяк, а вор, решивший ограбить старуху, то есть совсем другой человек?! Лара могла просто уйти под лед, а пока бы ее хватились, пока начали поиски, прорубь уже успела бы заново покрыться льдом. Нашли бы только весной, еще один несчастный случай…

Но почему же маньяк попытался убить ее, не пытаясь имитировать случайную гибель? Наверно, он видел, как она следила за Сычом, значит, занималась поисками маньяка. Но ведь этим самым он только открыто проявил себя… Ничего не понять…

Жизнь в деревне текла своим чередом. К Ерофеихе наведался Сыч: как-никак три недели отсутствовала. Козлиха и Касьяниха больше не держали совместную оборону: никакого здоровья не хватит пить каждый вечер. Учитель математики стоял у зеркала и сиял, как новая монета, а его жена еще больше насупилась.

Ванька после уроков почти до наступления темноты носился по улицам, а ведь нужно готовиться к контрольной. Сегодня мать с Женей к его приходу нарезали помидорного салата с луком, испекли пирог с мясом, картошкой и грибами и маленькие сладкие пирожки с морковью и черноплодкой к чаю. Сам Петрович подшивал валенки: к зиме в самый раз будут, а то прохудились.

Яшичка и Чупачиха разругались в пух и прах из-за козы, забравшейся в чужой огород. Сычиха начала вязать к зиме шерстяной носок. Мать Вики варила себе гречневую кашу. Прочие обитатели Кузьминок также занимались своими повседневными делами…

 

*  *  *

 

Человек зашел в магазин, тщательно выбрал для своей жены или уж бывшей жены, теперь он даже не знал, как назвать ее правильнее, яблоки, виноград и бананы. В магазине были и чудесные груши, но ей нельзя, очень уж аллергичная. Когда он пришел, она варила его любимый суп с фрикадельками. Он протянул ей пакет.

– Суп будешь?

Он кивнул, помыл руки и сел за стол. Они молча поели: говорить было не о чем. Он похвалил суп, и каждый отправился в свою комнату. Жена села к компьютеру, и окружающий мир перестал ее интересовать. Он тщательно вымыл фрукты и поставил тарелку возле супруги...

Человек прислушался. Постепенно все стихало. Он уже побывал в бане, переоделся. Достал из тайника два комплекта: черные колготки с маленькой шапочкой-питеркой и шапочку-балаклаву. Извлек тонкие кожаные перчатки и еще одни, медицинские. Он помнил каждую свою жертву. Это были самые дорогие и приятные для него воспоминания. После бабушки он не убивал четверть века. Второй и третьей жертвой стали любовники жены.

 

Они никогда не любили друг друга, но разве это помеха для брака? Он носил жену на руках, полагая, что так и положено. Его мать терпеть не могла сноху, но ей не нравилось все, что нравилось ему. Отношения между молодыми были испорчены по ее вине. Вскоре после свадьбы жена попросила развода: она внезапно влюбилась, и этот человек сделал ей предложение. Тогда ему стало не по себе, словно его ударили в грудь.

– Ты же говорила, что любишь меня?

– Я притворялась!

Ему стало еще хуже. Он согласился на развод. Но оказалось, что его счастливый соперник передумал. А скорее, просто морочил голову влюбленной женщине. Разводиться они не пошли, но жена явно страдала, даже плакала. Он был оскорблен до глубины души: его женой пренебрегли. Значит, оскорбление нанесено и ему! Он все тщательно продумал, и соперника не стало. Все оказалось очень просто: любовник жены даже не знал его в лицо! Он подкараулил мерзавца, когда тот шел вечером к себе домой из бара. Кинулся обниматься, якобы обознался, а в итоге оказался у того дома. Они вместе пили, а под утро подонок оказался в петле.

Жена поплакала, успокоилась да и забыла о неверном возлюбленном. Все было, как и в первом случае, и он убедился, что убийство – самое простое средство для решения проблем. Супруги помирились. Но некоторое время спустя жена снова влюбилась. И все повторилось… Конечно, гораздо проще было бы убить саму жену, тем более с ее жуткой аллергией, но он уже привык к ней и относился, как к родной сестре. Детей у них не было. Секса тоже. Правда, по вечерам он часто делал ей расслабляющий массаж с растительным маслом: у жены временами болела спина, да и долгое сидение за компьютером не шло ей на пользу. Делать массаж он умел и любил это занятие.

Каждый из супругов давно жил своей жизнью. Жена окончательно разочаровалась в мужчинах и потеряла к ним всякий интерес. Его мать умерла, и он остался один: с родственниками отношения не сложились. И еще он был уверен, что если жена и узнает, кто он на самом деле, то никогда не сдаст. Так вот и жили… И как он считал, неплохо жили, не хуже других.

 

*  *  *

 

Человек сделал выбор. Он убрал в тайник колготки и питерку, оставив балаклаву и перчатки. Настроение было приподнятое, в душе уже играла походная труба, и боевой дух звал вперед. Приятные мурашки побежали по коже. Сегодня он придумал кое-что интересное.

 

Поглощенный своими мыслями он не сразу услышал, что его зовет жена.

Быстро прошел в комнату супруги.

– Что-то нехорошо мне… Лихорадит…

И правда, ее лицо выглядело покрасневшим.

Он легонько коснулся пальцами ее лба.

– Да ты горишь вся!

Его запал мгновенно испарился.

– Сейчас принесу градусник. Тебе нужно прилечь…

Да, Касьяниха явно родилась в рубашке…

 

*  *  *

 

Вот и долгожданный День деревни! Хотели отметить его летом, но не было средств. И вот их, наконец, выделили. Жители Кузьминок, веселые, нарядные, и такие же гости из города и соседних деревень собрались в клубе. Приехали звезды области: певица Ариадна Реут и женский ансамбль ветеранов «Горячие сердца».

Вначале выступил глава администрации, затем гости поздравили хозяев с праздником. Ветеранам колхоза, завклубом и активистам-общественникам вручили почетные грамоты и подарки. А потом начался концерт. Народу собралось столько, что стульев не хватило, пришлось притащить скамейки и поставить в проходах. Завклубом, располневшая смуглая брюнетка с раскосыми черными глазами, Марьям Абдурахмановна, выпускница хореографического училища, всегда жизнерадостная и подвижная, как ртуть, носилась за сценой туда-сюда, чтобы не допустить досадного промаха.

Вика сидела с фотоаппаратом на шее с краю второго ряда вместе с матерью, сестрой и Бобиком. Она пообещала Кобре сделать репортаж о деревенском празднике и время от времени вставала и подходила к сцене, выбирая наиболее удобный ракурс, чтобы сделать снимки. Александра вечером привезла их в деревню, сказала, что это Вике нужно написать заметку для «Вестника нищеброда», а она на это убожество не подписывалась, и тут же укатила в город, к бой-френду.

 

Все жители Кузьминок собрались в празднично украшенном клубе. Концерт был довольно неплохим. Ведущими были Женя Большакова, Ванькина сестра, непокорные волосы которой сегодня были уложены в высокую прическу, и учитель математики Сергей Михайлович, бесспорно, самые красивые обитатели деревни.

На Жене было пышное, как у невесты, красное шифоновое платье, состоящее из бесчисленных воланов, жутко дорогое, чуть не со слезами выпрошенное завклубом на один день в городской филармонии специально для этого случая. В нем девушка походила на сказочную принцессу. Юная ведущая была немного скованна, как-никак в такой роли она выступала впервые, зато обворожительный Сергей Пузырев в новом костюме с бабочкой словно рожден был для роли конферансье.

Нюрка с Петровичем и Ванькой сидели поблизости. Вика даже удивилась, как удивительно похорошела Нюрка, сделав укладку и макияж. Совсем другой человек! Позади Вики сидел Сыч со своей матерью. Сам бы он ни за что сюда не потащился, но нужно было помочь старухе дойти до клуба: Сычиха была среди награжденных. Дед Кузьмич, Максимыч, Ерофеиха, Касьяниха, Козлиха и уже помирившиеся Яшичка с Чупачихой сидели в первом ряду в новых нарядах: им, как и матери Вики, дали грамоты и праздничные наборы к чаю: на большее у местной администрации денег не было, либо они были потрачены на другое...

Вика осмотрелась. Прямая, как палка, жена математика, учительница русского языка и литературы Лариса Юрьевна или как ее называли школьники, русичка, вырядилась в пух и прах. Шофер Виктор Зернин сидел со своей половиной: ради такого случая продавщице Верке было разрешено закрыть магазин. Их дети жили в другом городе и не смогли выбраться на праздник. Предприниматель Григорий Сомов, переехавший из Узбекистана, пришел со своим многочисленным семейством. А вот и Лось, добродушный, в последнее время заметно располневший, директор школы, учитель биологии Михаил Петрович Лосев с супружницей Натальей Федоровной, историчкой-истеричкой. Вся деревня собралась сегодня здесь, за исключением нескольких человек, да и у тех была уважительная причина для отсутствия…

 

Вначале выступила самодеятельность, довольно неплохо, станцевали дети, затем душевно спел несколько песен ансамбль из города. А в конце под крики юнцов на сцену вышла вихляющаяся «звездушка» – сильно накрашенная блондинка, целиком упакованная в блестящую черную кожу. Она непрерывно скакала и энергично махала руками, в одной из которых был зажат микрофон. Вика представила, какая вонища от певички бывает после выступления и поморщилась. Зрители, большинство из которых уже успело принять на грудь в честь праздника, не жалели аплодисментов.

Вика знала, что девица совершенно бездарна, та же Ерофеиха заткнет ее за пояс мощным, как иерихонская труба, голосищем. Но, во-первых, девушка – протеже кого-то из верхушки, во-вторых, мощные усилители делали свое дело. Когда Ариадна запела о неудачной любви, из специально установленных контейнеров повалил густой белый дым. Молодежь завыла от восторга. Вика почувствовала слабый запах гари, у нее запершило в горле. Тьфу, кто только придумал эту гадость! Морща нос, журналистка сделала несколько удачных кадров. Сверху посыпались разноцветные блестки. Концерт уже подходил к концу.

Внезапно раздался крик:

– Пожар!

Только теперь Вика заметила, что в зале повисла белесая дымка. Огня не было видно, поэтому Вика надеялась, что это ошибка или дурная шутка подвыпившей молодежи. Ерофеиха мгновенно вскочила и, расшвыривая людей, оказавшихся на ее пути, дала остальным сигнал к действию. Народ, сметая все на своем пути, рванул к выходу. Началась давка. Дико закричали зажатые и упавшие под ноги.

Дверь оказалась заперта. Люди ломились в нее, но безуспешно. А окна в клубе наглухо закрыты решетками, чтобы дорогую аппаратуру не сперли, даже в туалетах… Запасной выход тоже оказался закрытым и заставленным разным барахлом, а ключи от него остались в кабинете завклубом… Кто-то бил стекла, пытаясь выломать решетки с помощью скамейки. Другие пытались с помощью скамейки выбить дверь. Петрович бросился на помощь мужикам. Завклубом схватила огнетушитель.

«Звезда» дико визжала, оставаясь на сцене. Вика стояла, прижав к себе перепуганного Бобика: ждала, что кто-то вмешается и наведет порядок. Поискала взглядом главу администрации. Не нашла. Увидела лишь, как в углу зала математик вытаскивает мобильник, включает его, чтобы вызвать пожарных. И вдруг поняла: сейчас никто не придет на помощь. Нужно действовать самой.

– Внимание! Всем оставаться на местах. Прекратить панику! Помогите подняться упавшим!

Люди замерли, прислушиваясь к спокойному, властному голосу, перекрывающему шум. Вика сама удивилась, как легко и просто у нее это получилось. Люди начали выполнять ее команды. Женя, расталкивая толпу, добралась до своих.

Зал постепенно заволакивало дымом. Может, это просто «дымовуха»? Некогда гадать… Она нашла взглядом математика: тот говорил по телефону. Их взгляды встретились. Вика показала ему рукой и головой в сторону лестницы, ведущей вверх, мужчина кивнул в ответ. Вика обратилась к своей семье и к Большаковым:

– Нужно пробиться наверх.

На окнах второго этажа не было решеток.

Вика с Бобиком, ее мать, Лара и Нюрка с Ванькой и Женей начали продираться сквозь толпу к лестнице, ведущей наверх. Кто-то наступил ведущей на платье, она яростно дернула за подол, и большой алый клок остался на полу.

Они добрались до лестницы, бегом поднялись наверх. Вика подергала все двери: закрыто на ключ. Она рассчитывала спуститься на портьерах. Делать нечего. Оставались окна в коридоре. Вика открыла окно, посмотрела вниз. Высоко… Внизу клумба, но вдруг там брошена разбитая бутылка? Медлить было некогда.

 

– Тетя Вика, дайте я!

Ванька быстро влез на подоконник. Женщины держали его за руки, стараясь опустить как можно ниже.

– Готов?

– Да!

Женщины отпустили руки мальчика, и он ловко приземлился на клумбу.

– Ну как?

– Нормально!

– Вань, пошарь, нет ли там где стекла!

Мальчик проверил.

– Нету! Бросайте, я поймаю.

Вика покачала головой, взяла на руки ревущего Бобика.

– Крепко держись за мою шею!

Ребенок вцепился в шею матери и крепко зажмурился. Вика прыгнула. Почувствовала дикую боль в лодыжке, вскрикнула. Ванька помог ей отползти в сторону. Затем спрыгнула Лара. Вика, морщась от боли, поднялась и, хромая, двинулась к входу в клуб, опираясь на руку Ваньки. Дверь была крепко подперта доской. Подбежала Лара, за нею - Женя. Доску удалось выбить ногой.

Мать Вики никак не решалась прыгнуть, хотя Нюрка снизу подбадривала ее. Сзади показался Сергей Пузырев. Он подхватил женщину и, держа за руки, опустил вниз. Разжал пальцы. Подождал, пока Нюрка оттащит Марию в сторону. Прыгнул сам. Поднял глаза вверх: Виктор Зернов уже готовился к прыжку. У окна толпились люди. Побежал к входу.

В это время дверь распахнулась, и из нее повалил народ. Кто-то прыгал со второго этажа… Выбежавшая завклубом увидела Женю в безнадежно испорченном платье и потеряла сознание…

 

*  *  *

 

Пожарные явились, когда клуб уже догорал. К счастью, никто не погиб, но кто-то сломал ногу во время прыжка, кто-то надышался дымом или пострадал в давке. В самом конце некоторые получили ожоги от капающего плавящегося покрытия потолка, а у завклубом случился нервный срыв.

Вика отделалась растяжением, главное, кость уцелела. Было возбуждено уголовное дело о поджоге. Пожарные не могли обвинить ветхую проводку, так как дверь была подперта снаружи. Теперь уже никто в деревне не сомневался в существовании маньяка.

Кто мог поджечь клуб? Да кто угодно! Народу было много, зрители выходили в туалет, артисты – в раздевалку. Мужики помогали таскать оборудование. Люди пересаживались на более удобные места, подходили к знакомым из соседних деревень или к односельчанам, приехавшим из города. Кто-то, как и Вика, фотографировал или снимал на видео, особенно молодняк.

Когда вышла Ариадна, молодежь кинулась к сцене и стояла там, хлопая в такт музыке, до того момента, пока кто-то не крикнул «Пожар!».

Для пожара было достаточно бросить окурок в груду тряпья, что хранится в дальнем закутке, который никогда не закрывается на ключ, а потом выйти и подпереть входную дверь доской. После чего спокойно удалиться. Итак, тлеющий окурок брошен в тряпье еще до начала концерта, и огонь постепенно разгорается. Сколько времени нужно, чтобы из искры разгорелся пожар? Десять минут? Двадцать? Тридцать? Сорок? Но концерт шел больше часа. Не мог пожар разгораться так долго. Значит, все было не так…

Маньяк пришел гораздо позже или все это время прятался в подсобке, а после поджег хлам и отправился подпирать дверь?

Не мог же маньяк и посреди концерта пробираться через переполненный зал, чтобы поджечь тряпье и потом уже выйти из клуба…

Самовоспламеняющееся вещество, вроде фосфора, достать можно, но сложно, к тому же это след. Вдобавок, нет гарантии, что оно воспламенится в нужный момент. Что же тогда? Как бы поступила она, если бы такая задача стояла перед ней. Вика задумалась… Свеча! Если ее оставить в груде тряпья, да еще обернуть до середины бумагой, то, дойдя до бумаги, начнется возгорание, которое перейдет на тряпье. Значит, маньяк экспериментировал, сжигая свечи: он знал скорость сгорания свечи, дотошно рассчитал, сколько времени нужно и какой длины должна быть свеча. Прямо математик!

 

В начале концерта дверь еще не была заперта: минут пятнадцать-двадцать подтаскивались опоздавшие. Значит, ее подперли позже, когда концерт был в самом разгаре.

Но практически ВСЕ обитатели деревни, кроме немногих отсутствующих по уважительным причинам, были в зале. Андрей Большаков, двоюродный брат Петровича по прозвищу Колдырь, на днях свалился по пьяни в погреб и теперь лежал в больнице, весь в гипсе. Галька Козлова родила девочку и готовилась к выписке. Машка Спиридонова лежала в больнице с аппендицитом. Еще пятеро человек, включая Викиного жильца, были в отъезде. Выходит, маньяк не из Кузьминок?

Вика вновь поставила себя на место маньяка. Ему наверняка бы очень хотелось увидеть все своими глазами! И не через окно. А не мог ли маньяк вернуться обратно в зал? Как?! И главное, зачем?! Алиби! И удовольствие! Но ведь это же смертельный риск? Не совсем… Он знает, когда примерно начнется пожар и готов к этому. Спастись он мог так же, как и Вика, выпрыгнув из окна. А давка? Его же могли просто затоптать! Можно заранее выбрать безопасное место вблизи лестницы. Главное, как попасть обратно в клуб, если все закрыто?! Запасной выход закрыт и заставлен, а ключ от него завклубом в суматохе не находит, тогда она хватает огнетушитель и бежит к источнику дыма. Можно было подпереть на всякий случай и запасной вход, вдруг завклубом все же отыщет ключ, но это не сделано. Скорее всего, ключ просто потерян или украден.

Итак, маньяк каким-то образом возвращается в зал. Деревьев у окон клуба нет, чтобы забраться на второй этаж… Может, по веревке, заранее спущенной из окна? Или, допустим, одна из решеток, например, в туалете как-то снимается? Нет, тогда бы ее легко выбили. Если только там не было какого-то секрета… Или у человека есть ключ от запасного выхода! Перед концертом маньяк заранее открывает его. А во время концерта, подперев дверь и запалив тряпье, возвращается обратно и снова закрывает. Но тогда бы входящего могли увидеть! Нет, если бы он прошел за сценой. Но там же все время Марьям, которая дает ценные указания самодеятельным артистам…

И все-таки был момент, когда маньяк мог пройти. После выступления детей на большом белом экране был показан ролик с историей деревни. Перед началом ненадолго выключили свет. Маньяк в это время незаметно покидает зал. Ролик шел минут пять. На экране – фотографии ушедших и ныне живущих ветеранов, ролик, показывающий деревню в разные времена года… В зале в этот момент было довольно темно. За пять минут вполне можно подпереть дверь, поджечь тряпье и проникнуть в обратно зал, закрыв запасной выход.

Маньяк садится с краю, как можно ближе к запасному выходу, и в нужный момент покидает его. Но тогда кто-то, сидящий рядом с маньяком, может заметить его отсутствие. И потом ему после возвращения нужно будет пройти вдоль сцены и пробраться к лестнице, идущей наверх, идя по ногам сидящих в проходе. Нет, это невозможно!

Но ведь у маньяка мог быть сообщник?! Хотя вряд ли, обычно они действуют в одиночку. И все-таки такое возможно. Маньяк приходит задолго до начала концерта, незаметно ставит свечу на груду списанных платьев и спокойно идет в зал, чтобы занять место ближе к лестнице, ведущей на второй этаж. Сообщник подпирает дверь и уходит. Тогда алиби обеспечено! Но в зале – все жители деревни. Кто же тогда сообщник?

И еще одно обстоятельство сильно удивило Вику. Математик хладнокровно вызвал пожарную команду, но не бросился спасать свою жену. Странно, Женя, например, сразу рванула со сцены к своим. А Сергею Михайловичу, видать, супруга не слишком-то дорога…

 

*  *  *

 

Человек лежал на кровати, закинув руки за голову, и улыбался. Все прошло без сучка и задоринки. Он наблюдал все от начала и до конца, и покинул клуб едва ли не в числе последних. Немного болела ушибленная при прыжке со второго этажа нога, зато он получил ни с чем не сравнимое удовольствие. Человек усмехнулся. Это было нечто. Крики, брань, плач детей, давка, рукопашные бои в проходах – как быстро люди теряют человеческий облик!

Он стоял недалеко от лестницы, изображая растерянность и одновременно любуясь происходящим. Видел, как сообразительная журналистка с домочадцами рванула наверх, за ней потащились и другие. Время уже поджимало, и он тоже двинулся к лестнице…

Человек усмехнулся. Как ловко он все провернул! Теперь у него есть железное алиби. Есть человек, на которого можно все навесить. И еще он получил массу острых ощущений! Так он еще никогда не веселился! И все благодаря дальнему родственнику Жоре, тридцатидвухлетнему обалдую, отъявленному придурку, не раз битому за свои дебильные шутки и даже как-то раз попавшему за них в полицию (это когда он позвонил и сказал, что больница заминирована). Впрочем, Жорик приходился родственником доброй половине деревни, там все давно перероднились. Он год назад вернулся из тюрьмы, жил в городской квартире, доставшейся по наследству от родителей, и пока не знал, чем ему заняться, перебиваясь случайными заработками. Родители Жорика в молодости перебрались из Кузьминок в город, сам же он в деревню давно не наведывался: во-первых, многим был должен, во-вторых, Спиридоныч, здоровенный бугай, грозился надавать ему лещей за то, что Жорик в свой последний приезд в деревню, еще на Новый год, напугал его беременную жену, надев маску Кинг-Конга.

Человек навестил шутника, прихватив пару бутылок беленькой и закуски. За распитием рассказал о готовящемся Дне деревне. Когда Жорик немного опьянел, как бы между делом обмолвился: хорошо было бы разыграть всю деревню сразу! Жорик немедленно загорелся идеей. Но как?! Человек поспорил на пять пузырей, что у Жорика ничего не получится. Взять дурака «на слабо» – милое дело! Подливая понемногу в стаканы, они обсудили разные варианты. Все не то!

 

Человек усмехнулся и ненавязчиво подкинул идею закрыть всех в клубе. Вот удивятся сельчане! Запасной-то выход за сценой закрыт на ключ и вечно заставлен хламом.

Жоре такая шутка очень понравилась: и смешно, и безобидно, за это не накажут. Парень принял вызов и поклялся, что дело провернет. Главное, чтобы его никто не увидел, в деревне с ним старые счеты. А главное, Жорик был убежден, что это он сам так ловко все придумал!

Человек продолжил:

– А приезжай ко мне вечером накануне. Выпьем немного, посидим, поговорим «за жизнь». Жены дома не будет, она сельские праздники не любит, поедет родителей навестить! Я пойду в клуб пораньше, чтобы забить хорошее место. Концерт начнется в три. В полчетвертого ты подходишь, капитально подпираешь двери и идешь обратно в дом. Смотри, если дверь откроют, ты продул! После концерта я приду и расскажу тебе, как все было. Потом уж капитально это дело обмоем. Да еще тебе с собой дам пузырь и картохи. Рюкзак прихвати. Остальное потом…

Жену он сплавил на выходные к родителям упреками, что она их совсем забросила, нет чтобы помочь старым людям капустой на зиму запастись вместо того, чтоб тащиться на старушечьи посиделки в клубе, каждый праздник там одно и то же… А он уж дома и сам приберется.

Приятели посмеялись, представляя недоумение бывших колхозников. Шанс, что все будет сделано как надо, был велик, учитывая непреходящую любовь Жорика подшутить над ближним, да еще и получить за это пять пузырей.

Жорик приехал поздно вечером из города на велосипеде. Обмыли встречу. Утром встали поздно, добавили по чуть-чуть для аппетита, сытно поели. После хорошего обеда с рюмашкой хозяин отправился в клуб. Он прихватил с собой свечу, завернутую в газету, и зажигалку, положил их в целлофановые мешочки. Пришел в клуб в числе первых, удостоверился, что никто его не видит, зашел в закуток, где хранилось разное барахло, поставил на груду тряпья свечу, до половины обернутую в бумагу. Вынул зажигалку, поджег фитиль. Прислушался, осторожно выглянул. Никого. Зашел в туалет и бросил зажигалку в унитаз. Смыл. Вымыл руки. На выходе из туалета встретил Максимыча, перекинулись парой слов. Затем он вошел в зал, сел с края, поближе к лестнице ведущей наверх.

Жорик, вернувшись в дом приятеля, ждал его, ждал, не дождался, начал пиршество сам, да и уснул. Когда он очухался на следующий день ближе к обеду, хозяин рассказал ему о пожаре.

 

– Да не пугайся, никто не пострадал. Тебя никто не видел. Скоро вернется жена. Спрячься пока в бане. Как стемнеет, уходи. Спокойно, без спешки. Ты в безопасности. Вот твой выигрыш.

Он указал на стоящую на столе бутылку.

– Смотри, никому не слова, иначе нам обоим каюк. Сейчас не пей, голова ясная нужна до дома добраться. Остальное потом тебе завезу.

Жорик кивнул, взял пузырь, бережно поставил его в рюкзак, почти доверху наполненный картошкой.

Он вдруг вспомнил. Произнес испуганно:

– А отпечатки?!

– Какие на хрен отпечатки?! Пожарники все водой залили!

– Ну, тогда ладно.

Жора вздохнул. Он не виноват. Ладно, никто же не пострадал, это главное. А что клуб сгорел, так старый был, видать, проводку ветхую аппаратурой перегрузили. Так уж получилось. Он-то тут причем?

Человек проводил исполнителя взглядом. Хоть бы не разбил бутылку дорогой. Водка была «паленой».

Жорик доехал до города, вынул из рюкзака бутылку, распечатал, налил стакан и выпил одним махом.

 

*  *  *

 

Кобра заболела к величайшей радости коллектива. Все мечтали только об одном: чтобы она пробыла на больничном как можно дольше. Воспользовавшись моментом, Вика выпросила отгулы. Прихватила Лару и отправилась в деревню, несмотря протесты Александры. Бобик остался в городе.

Мария обрадовалась приезду дочерей. Пока Лара ловко колола дрова, Вика решила испечь к ужину мясной пирог да сладкие пирожки с морковью и изюмом. Только поставила в духовку, зазвонил сотовый. Настя, кто бы сомневался!

– Привет, Викуся! Что делаешь? Пироги – это вещь! А я тут скучаю одна-одинешенька…

По голосу Вика поняла, что Настя пьяна.

– Не везет мне, Викуся… Попадаются одни дураки и уроды. И те замуж не зовут… Никому я не нужна… Скажи, вот почему? Чем я хуже других?

– Слушай, Настя, а что бы тебе не заняться нашим Серегой? Вроде неплохой малый…

– Ты чо, Викуся! Не смеши. Он же гей!

– С чего ты взяла?!

– Я же у «Театрального» живу. Самая их плешка. Нормальные мужики это кафе десятой дорогой обходят.

Настя пьяно засмеялась.

Вика удивилась

– Ты чо, Настена! Я сама там сколько раз обедала! Отличное кафе! Дорого, правда, но очень вкусно!

Настя снова засмеялась.

– Ну ты наивная! Днем там разный народ толчется, а вечером – только свои. Я из окна не раз видела, как наш Катков туда вечерком захаживает, нарядный такой, веселый, не то что на работе… Так что мимо, подруга…

– Может, он там подрабатывает?

– Судомойкой, что ли? Скажешь тоже! Или может, он их там фоткает?

Вика не нашла что возразить.

– Ну ладно, Настя, пока, а то у меня пирог сгорит… Держи хвост пистолетом!

Вика проведала Козлиху, помятую в давке. Принесла ей сладких пирожков. Старуха в прошлом была колхозным бухгалтером. Вика взялась ее расспрашивать об Аглае.

– Хорошая женщина была, сущий ангел! Не то, что мы… Моей Танюхе собачку фарфоровую подарила. И хоть собачки той давно уж нет, но Танюха, когда приезжает, всегда вспоминает, какая добрая бабушка была, как угощала ее конфетами, и про сувенир тот вспоминает. Не забывают люди добро. Как и зло тоже… Сколько лет уж прошло! Да, не повезло Аглаюшке в жизни. Она как-то сказала, у нее в лагере ребенок родился, девочка… А потом, говорю, что? Она только плечами пожала… Забрали ее, говорит, у меня добрые люди. И отвернулась. Аньку уж она потом взяла, годы спустя, когда на волю вышла. Петр-то у нее второй муж был…

Значит, у Аглаи была еще и родная дочь?!

Козлиха продолжила:

– Она ж меня к вере приобщила. Я-то тогда атеистка была, как и родители мои. А она в церковь ходила. Как-то говорю ей: «Зачем в церковь-то ходишь, никакого Бога нету. Люди сами его себе придумали, чтоб не так страшно умирать было. Умер человек, и все, конец. Зачем придумывать-то, себя обманывать».

А Аглая отвечает: «Мы сами выбираем, кто мы есть: созданы Творцом по его образу и подобию или потомки обезьян, с которых и спроса-то никакого. Как же вам, атеистам, страшно жить на свете! Умер, сгнил, как кусок мяса, и ничего не осталось! А у меня есть бессмертная душа». «Нету, говорю, никакой души, нету». А она отвечает: «У вас нет, а у меня есть».

Я этот разговор на всю жизнь запомнила. Крепко задумалась. Ведь я же человек, не животное, в самом-то деле! Спасибо Аглае. Уверовала я. И не поверишь, насколько же мне легче жить стало. Я уже не одна, Бог мне помогает… Как-то заболела Танюха, сильно заболела. Слышу, врачи говорят: «Не выживет девочка». А я все молюсь. И полегчало Танюхе, чудо, говорят, что выжила. Чудо!

– А о том ребенке, дочери своей, она ничего больше не говорила?

– Нет. Кто знает… То ли умерла дочка, то ли не нашла она ее потом. А может, и удочерил кто… Она ж двадцать лет в лагере провела! Потерялся след… А может, и отказалась дочь от матери-заключенной, кто знает… А в Аньку она всю душу вложила, любила, как родную. Хорошая девочка была, только Аглая как-то намекнула, что и ей не повезло в жизни… Я в душу-то лезть не стала, и так тяжело человеку, хотела бы, сама бы рассказала. \

Аглая-то из богатых была. Рассказывала, как с няней гуляла, как ей туфельки кожаные и прочую обувку башмачник по ножке шил, как всяким рукоделиям да языкам обучали… Помню, говорила, ходила в гимназию, правда, недолго. Мальчики там учились отдельно от девочек. В церковь, говорит, ходили каждое воскресенье. Чудно!

– А с кем она общалась больше, чем с другими? С кем-то же она дружила?

– С мамой твоей. Тебя больше всех любила, прямо, как родную. И еще с Сычихой: та тоже из богатых да раскулаченных, обе советскую власть не любили. Да и кому такая власть нужна, кроме Грачихи с Ерофеихой! Когда Аглая умерла, Сычиха в больнице лежала. А я тогда в командировке была, квалификацию повышала, так и не простилась… С Яшичкой, помню, они еще на лавочке сидели, вязали обе… А еще она цветы всякие красивые выращивала. А Чупачиху кроить да шить учила…

Больше Козлиха ничего не припомнила. Вика решила, что нужно будет расспросить Сычиху, да и Чупачиху с Яшичкой тоже. Вдруг еще они что-то новое вспомнят.

 

*  *  *

 

Женя отложила учебник и глубоко вздохнула. Зря все считают ее благоразумной и расчетливой. Вот уже несколько лет она была безнадежно влюблена. Предметом страсти был ее учитель математики Сергей Михайлович. Это была любовь с первого взгляда. Он был особенным, не похожим на других. Вот почему ровесники ее не интересовали… Девушка старалась учиться отлично, а уж математику любила больше всего. Женя даже подумывала объясниться ему в любви, но разве это ему нужно? У него уже есть жена, правда, скучная и невзрачная… А еще Жене показалось, что химичка Елена Юрьевна явно строит глазке математику. Хотя и замужняя. Кстати, Сергей Михайлович ее тоже явно выделяет из остальных училок. Она действительно умная и симпатичная. И еще математик так же выделяет тетю Вику. Как-то внимательнее, теплее к ним относится, чем к другим, что ли. Нравятся они ему обе, явно нравятся. А вот к супруге он явно равнодушен. Как и к ней, Жене… Девушка глубоко вздохнула.

 

 

*  *  *

 

На доске, которой подперли клуб, полиция нашла отпечатки. Георгий Коновалов был в картотеке, так как отсидел три года за хулиганство: в пьяном виде ударил продавщицу, разбил витрину да избил пожилого человека, сделавшего ему замечание. Сельчане единодушно подтвердили, что Жорик вполне мог поджечь клуб и подпереть дверь из мести: его не раз поколачивали за глупые выходки.

Но, увы, привлечь шутника к ответственности было невозможно: на днях он скончался от паленой водки в своей квартире.

Человек усмехнулся. Пора продумывать новую операцию. Нужно что-то оригинальное, запоминающееся, как пожар в сельском клубе… Жора дал ему алиби и унес тайну с собой. Касьяниха снова уехала к детям, так что пока ее очередь пропускается. Но идея с лотереей человеку понравилась. Когда он вытащил бумажку, широко улыбнулся…

 

*  *  *

 

Ерофеиха, как всегда, пила чай. Правда пирог в этот раз был не яблочный, а с калиной. Вчера был черемуховый, и она обдумывала, какой испечь завтра. Решила, что грушевый. Впрочем, можно еще и передумать. Дочь должна была на днях родить. Ерофеиха позвонила ей, поинтересовалась самочувствием, и продолжила чаепитие. Ей показалось, что под окном раздался легкий шум. Прислушалась. Нет, ничего…

Неподалеку забрехали собаки: не сидится кому-то дома. Может, Иван, с надеждой подумала Ерофеиха. Прислушалась. Вот почему бы ему на ней не жениться, а не только ближе к ночи в гости ходить? Она ж не какая-нибудь… Неплохой мужик, работящий, смирный. Жили бы втроем, и Сычихе бы место нашлось. Нужно будет намекнуть, только очень ненавязчиво…

Посмотрела в окно. Небо опять заволокло тучами, ночью точно будет дождь. Подождала… Нет, не к ней шел вечерний гость. Жаль… Женщина глубоко вздохнула, доела пирог, повесила халат на спинку стула, вытащила из-под подушки ночнушку и выключила свет…

Человек был уже во дворе. Задача была сложнее, чем с Грачихой: Ерофеиха почти не пила, берегла свое и так лошадиное здоровье. Поэтому он прихватил с собой стеклорез. Проникнуть в дом можно было через окно кухни.

Ночной посетитель выждал время. Стояла тишина: деревня спала. Он осторожно подобрался к окну. Под ним были высажены какие-то многолетники с фиолетовыми цветочками, похожими на ромашки. Человек осторожно опустил ногу между кустиками.

Раздался щелчок. Боль была такой, что он потерял сознание, и это его спасло. Иначе бы завопил на всю деревню…

Под окном Ерофеихи был установлен волчий капкан. Женщина попросила Сыча на всякий случай ее как-то обезопасить, живет-то одна. Тот, не долго думая, притащил несколько капканов и установил их в наиболее подходящих на его взгляд местах.

 

Человек пришел в себя. Боль была жуткой. Такой он еще никогда не испытывал. Ему повезло, что капкан не был медвежьим, иначе раздробил бы ногу, и еще спасло то, что в этот раз он надел высокие зимние ботинки на толстой подошве. Американские, армейские, суперпрочные, они приняли на себя почти весь удар. Острые металлические зубцы стиснули ногу, впились в тело, пробив толстую, утепленную мехом кожу. Попался!

Ерофеиха внезапно проснулась. Ей показалось, что она услышала какой-то шум. Прислушалась. Ни звука. Подошла к окну, вгляделась. Все было спокойно. Женщина напилась воды, вернулась в теплую постель и снова заснула.

Человек осторожно, по стенке поднялся. Держась за подоконник, попробовал наступить на пятку и застонал. Попытался руками раздвинуть зубцы – сил не хватило. Он на четвереньках пополз к калитке, стискивая зубы от боли. По дороге попытался открыть капкан с помощью палки – тоже не вышло. Ботинок изнутри стал влажным от крови. Дорога до дома с помощью двух палок показалась ему бесконечной. Временами пришлось ползти…

Жена спала. Женщина не подозревала, что находится в самом безопасном месте деревни – в логове маньяка. В темноте он задел стул. Тот свалился с грохотом.

– Ты чего? – раздался сонный голос супруги.

– Извини, киса, желудок расстроился…

Он не узнал собственного голоса.

Супруга перевернулась на другой бок.

Он осторожно пробрался в кладовку, достал инструменты. Кое-как с великим трудом освободил ногу. Подошва ноги не пострадала. Зато на верхней части ступни были видны четкие следы зубцов. Болело сильно, но все оказалось не так ужасно, как он предположил в начале. Он тщательно обработал раны перекисью, обмотал ногу бинтом. Сверху натянул полиэтиленовый пакет. Надел большие резиновые сапоги. Несмотря на ежесекундную пытку, человек нашел в себе силы вернуться и поставить капкан на место. Он старался в точности повторить предыдущий маршрут и предварительно ощупывал дорогу палкой: во дворе могли быть установлены и другие капканы. Конечно, проще было бы не возвращаться, но он не хотел, чтобы Ерофеиха обнаружила пропажу и насторожилась. Если он поправится, то наведается сюда еще раз, и тогда она узнает, что такое настоящая боль. Из-за дождя дорога стала скользкой, и он несколько раз падал в грязь, почти теряя сознание от боли.

 

Домой он добрался только под утро, совершенно обессиленный. Забросил перемазанные грязью вещи в кладовку и кулем свалился в постель. К счастью, ему не нужно было с утра идти на работу. О том, чтобы обратиться в больницу, не могло быть и речи.

Весь день человек пролежал в постели, вставая лишь для перевязки, еды и прочей мелкой нужды. Нога сильно опухла и выглядела скверно, поэтому он старался не тревожить ее без особой нужды. Неужели, неужели это конец?! На всякий случай он начал принимать антибиотики: учитывая частый риск, запас лекарств был заготовлен на все случаи жизни.

В обед жена пришла и застала его в постели. Он сказал, что ему немного нездоровится. Супруга, сама недавно переболевшая, предложила вызвать врача, но он отказался. Сейчас каждый и сам знает, какие лекарства следует принимать…

 

*  *  *

 

Ерофеиха прошлась по двору. Дождь прошел сильный. Везде стояли лужи. Цветы под окном были поломаны. Она осторожно приблизилась: капкан стоял на месте. Видно, ветер переломал. Женщина аккуратно расправила веточки, маскируя ловушку…

 

*  *  *

 

Целую неделю он провалялся в постели. Ежедневно делал перевязку с перекисью и противовоспалительной мазью. Зато отек постепенно начал спадать и боль уменьшилась. Раны перестали гноиться и начали заживать. Он сильно хромал, поэтому пришлось сказать жене, что свалился с лестницы в погреб. И снова отказался идти к врачу: перелома нет, а ушиб пройдет. Самое страшное осталось позади. Главное, кость, сухожилия и крупные кровеносные сосуды не пострадали, а остальное заживет. Но на ноге остались четкие шрамы от зубцов.

Теперь он обдумывал, как именно он расправится с коварной Ерофеихой. Она должна прочувствовать, что такое настоящая боль! Не следовало забывать и Касьяниху, которая жила уже сверх отведенного ей времени.

Почти месяц у него ушел на полное восстановление. И теперь он был готов повторить вылазку с учетом опыта, приобретенного такой дорогой ценой. Кое-какие идеи у него уже появились.

 

*  *  *

 

В свой очередной приезд Вика решила навестить Яшичку. Евдокия Яшина, рослая тощая старуха в очках, вечная правдорубка, из-за чего и часто страдала, бессменный член разных комиссий и народного контроля, встретила Вику радушно. Она вязала свитер внуку. Вика за чаем начала осторожно расспрашивать об Аглае.

 

– Хорошая была женщина, царствие небесное. Натерпелась она в жизни, врагам не пожелаешь.

– А правда, что у нее в лагере дочь родилась?

– Да, как-то раз она обмолвилась. Мол, дочь родную чужие люди вырастили.

– А что же – она ей не сказала?!

– Я поняла, нет. Вроде бы Аглаины дальние родственники забрали девочку из лагеря, ей год всего было, удочерили. Сейчас-то она сама, поди, давно старуха, если жива…

– А Анна?

– С этой тоже неладно получилось. Как-то при мне получила Аглая от нее письмо. Прочитала. Потом говорит: «Нет у меня больше дочери». Больше о ней и не вспоминала.

– Что же случилось?!

– Она не говорила.

– Так ведь Анна приезжала на похороны.

– Да, приезжала. Плакала очень… Потом забрала вещи и уехала. Я ее провожала, вещи нести помогала. Разговорились мы с ней. Сказала, помню, с обидой, что, видно, добрые люди самое ценное уже прихватили. А я говорю, не может быть, наши бабы караулили. Она говорит, нет, не укараулили. Или еще раньше все украдено. Вот так-то… Мне на память кое-что отдала: зонтик, рукоделие разное: нитки-мулине, пуговицы, спицы, крючки… Тогда же все дефицит было. Машинку швейную только увезла, «Зингер», да ковер трофейный, красивый, ни у кого такого не было. Ну и отрезы шелковые. Красивые, аж с искрой! Еще какие-то вещи, уж и не помню. Два баула набила.

– А посуда? Тарелочки, чашки?

– Не помню. Наверно, забрала…

– А о себе она что-нибудь говорила?

– Да, говорила, второй раз замуж вышла…

– И как, удачно?

– Не знаю, не жаловалась…

– У нее сын был?

– Да. Не помню, как звали.

– А сколько лет ему было?

– Даже не представляю.

Еще один пазл добавился к картинке. Оставалось допросить Сычиху и Чупачиху. Ну, можно еще старика Митрича спросить, правда, глухой совсем…

 

*  *  *

 

Жена директора школы, историчка Наталья Федоровна и молоденькая англичанка Вера Ивановна пили чай в учительской и сплетничали, обсуждая химичку.

– Надо же, Леночка опять в новой блузке пришла. Вот что значит муж-предприниматель! Да еще и две квартиры в городе сдают! Денег у людей куры не клюют…

– Да, повезло! Лентяйка, неумеха криворукая, другой бы и дня с ней не прожил, а этот терпит… Уверена, что у нее дома все грязью заросло.

– Нет, Верочка, ошибаешься! Как-то иду я мимо их дома, а он окна моет. Мужик! А недавно она ему звонит, говорит, пропылесось все. А когда ты была на больничном, она пирог такой вкусный принесла, ну думаю, научилась, наконец-то. Нет, говорит, муж испек. Он у нее прямо хозяюшка!

– А вы заметили, Наталья Федоровна, как она вокруг Сережи вьется? Прямо как бабочка вокруг цветка!

– Заметила. Он ведь тоже к ней явно неровно дышит! На месте Ларочки я бы присмотрелась, а то отобьет мужика, та еще штучка! Надо ей как-то деликатно намекнуть…

– Не думаю. Он-то, может, и рад бы, она ж прямо красотка по сравнению с Ларой… Но ей-то зачем нищий учитель? Она же привыкла в деньгах купаться. Зачем ей менять шило на мыло? Муж моложе ее, говорят, он у нее по счету третий или четвертый. Симпатичный. И трудяга! А что она на передок слаба, по ней сразу видно. Камасутру-то, наверно, лучше химии знает!

 

Учительницы засмеялись.

– Да, Верочка, видать в этом деле она большая искусница, только поэтому он ее и терпит. Других причин нет. Уверена, они с Сережей давно встречаются.

– Не сомневаюсь. Представляете, если найдется добрый человек и просветит мужа. Она вообще какая-то странноватая. Заметили, она всегда с ножом ходит? И не с каким-нибудь перочинным, а прямо клинок ого-го!

– Да, видела, и не раз. Как-то на праздник нужно было пирог порезать, а мы еще и салат делали. А нож один всего. Так она свой из сумки достала. Прямо кинжал! В другой раз надо было кусок веревки отрезать. Она опять нож вынимает. А ведь по закону запрещено ходить с холодным оружием.

– Так она же родом откуда-то с юга. Там все с ножами ходят с малолетства.

– Мужики – да. Но не женщины. И потом, если говорить о традициях, там у всех по десять детей, а это она почему-то не переняла.

– Да бесплодная она, Наталья Федоровна! На проезжей дороге трава не растет!

– Не скажи, Верочка. Я ей как-то говорю, мол, сейчас медицина хорошая, подлечитесь, Леночка, и будут у вас детки. А она вытаращилась и говорит: а зачем?! Ей, видать, только сам процесс нравится…

– Так она вам и признается, что бракованная, с ее-то гонором. Правда, мы вот тоже пока наследника себе не можем позволить, сами знаете…

Англичанка глубоко вздохнула.

– Ну, у тебя-то, Верочка, причина другая. Они-то целый детсад прокормят! И все равно ненормально, что она ходит в школу с таким тесаком! Не удивлюсь, если она при нужде пустит его в ход!

Англичанка засмеялась:

– Я тоже! С нашими-то событиями не грех и с топором, и с вилами ходить.

Историчка вздохнула.

– Повезло тебе, Верочка, что в клубе тебя не было. А мы, знаешь, какого страха натерпелись! Думали уже все, конец!

– Хорошо хоть этот придурок отравился!

В коридоре раздалось веселое цоканье каблучков. На пороге появилась та, о ком педагоги только что сплетничали: хорошенькая рыжеволосая химичка, стройная молодая женщина с большими сине-зелеными глазами. Елене Павловне было тридцать четыре, но выглядела она лет на десять моложе.

 

– Приятного аппетита! О, люблю с капустой! А маленькие с чем?

– Яблочно-грушевые.

Химичка поморщилась, достала из шкафчика большую банку кофе, вынула из сумки горсть дорогих конфет и выложила на стол. Затем отрезала себе здоровенный кусок пирога и присоединилась к коллегам.

Англичанка взяла конфету, посмотрела на жену директора и решила пояснить:

– Мы тут о пожаре говорили.

– А…

Химичка, как всегда, была немногословна.

Вошел математик.

– Леночка, вы все хорошеете.

Химичка зарделась.

– Спасибо.

Историчка с англичанкой переглянулись.

Бесшумно, как тень, вплыла блеклая словесница Лариса Юрьевна. Бросила быстрый взгляд на химичку, с аппетитом уплетающую пирог. Надо же, жрет от пуза и не толстеет…

 

*  *  *

 

Человек не спеша, со вкусом, намылся в бане, ополоснулся ароматным настоем. На улице потемнело, и ожидался дождь – его время. Еще раз перепроверил все. Когда стемнело, переоделся в свою «спецовку», взял инструменты и двинулся к дому Ерофеихи. На этот раз в руке у него была толстая палка.

 

У Ерофеихи горел свет. Он осторожно обошел дом, ощупывая дорогу палкой и внимательно прислушиваясь. Подобрался к окну, осторожно заглянул. Ерофеиха пила чай. Она была одна. Человек затаился в кустах, чтобы выждать время. Начал накрапывать дождь, но человека это не пугало: на нем был непромокаемый плащ и сапоги. Любимые армейские ботинки пришлось сжечь…

Внезапно человек услышал шаги и скрип калитки: во двор к Ерофеихе кто-то входил. Он присмотрелся. Кто именно рассмотреть не удалось, но точно мужик. Затем раздался стук.

– Кто там?

– Маньяк!

Раздался смех. Голос мужчины показался знакомым. Ерофеиха открыла дверь и впустила гостя. Человек подождал некоторое время и так же осторожно выбрался со двора. Однако домой возвращаться не хотелось, он уже настроился. Мужчина развернулся и пошел в другую сторону…

 

*  *  *

 

Молодая женщина внезапно проснулась. За окном назойливо барабанил дождь. Она сходила на кухню, попила воды и снова вернулась в спальню. Подошла к окну и замерла: в калитку входила нелепая фигура в длинном плаще и капюшоне. Бек! Почему он не лает?! Женщина вдруг вспомнила, что еще с вечера муж спустил пса с цепи, чтобы тот побегал. Загулял сторож…

Женщина метнулась в спальню мужа и остановилась, потрясенная. Ее мужа не было на месте. Не раздумывая, она бросилась в кухню, схватила с подвесной полки самый большой нож, и помчалась обратно в спальню. Притаившись за дверью, она приготовилась дать бой…

 

Она слышала, как в замке провернулся ключ, как открылась дверь и скрипнули половицы.

Человек на цыпочках пробрался в спальню мужа. Она ждала… Некоторое время было тихо, затем она услышала, как заскрипела кровать. Потом все стихло. Она еще подождала. До нее дошло: ее муж возвращался от любовницы! А древний армейский плащ надел из-за дождя. Она облегченно вздохнула. Нет никакого маньяка! А насчет любовницы, так все мужики – скоты, нечего и заморачиваться. Она положила нож под подушку и легла в кровать…

Человек смотрел в потолок. Сегодня явно не его день. Уже почти что у самого дома Касьянихи дорогу ему перешел здоровенный черный котяра. Это был знак. Черный кот сулил неудачу или полный провал. Люди зря винят черных котов в неприятностях, те только предупреждают о возможных бедах. Его возбуждение мгновенно прошло, и он повернул к дому.

 

Молодая женщина проснулась еще до звонка будильника. Надо же какой дурацкий сон! Она до сих пор помнила, как сильно испугалась ночью. Заиграла музыка: будильник на мобильном напомнил, что пора вставать. Она нажала на кнопку отбоя. Что-то заставило ее задуматься. Подняла подушку. В изголовье лежал большой нож-секач…

 

*  *  *

 

Вика приехала в деревню, и снова встретила по дороге Сергея Михайловича. При виде красивого математика Вика всегда испытывала странное волнение и внезапно вспоминала, что она женщина, а не рабочая лошадь. То же самое чувство испытывали и Женя, и красивая химичка, и все прочие женщины, которым он попадался на глаза. Вику все больше тянуло к нему, и ей казалось, он испытывает то же самое. Он радостно улыбнулся ей, поинтересовался, как дела. Они впервые немного поговорили, и Вика пошла домой в необычайно приподнятом настроении. Вот так, увидишь человека и уже счастлива… Сам Сергей Пузырев уже давно убедился, что невольно окрыляет женщин. Хотя он даже не собирался с ними летать…

Елена не испытывала прежде ничего подобного. Она ничего не могла с собой поделать. Впервые в жизни она встретила родственную душу. Молодая женщина была влюблена в Сергея Пузырева так, что уже не могла скрывать свои чувства. Любовь светилась в ее глазах, изгибала в улыбке губы, придавала щекам нежный румянец. Она и вправду похорошела и расцвела. Другие это тоже заметили, но ей было наплевать. Теперь она часто чувствовала взгляды: неприязненный – его жены, завистливые – коллег-учительниц, насмешливые – учеников. Ну и пусть. А главное, его взгляд: сочувствующий, понимающий, теплый…

Не в силах больше сдерживаться, женщина решила признаться Сергею в любви, хотя он и сам давно догадался. Елена знала, что она красива, умна, и уж по сравнению с его никчемной женой была бы ему более достойной парой. Что касалось браков, Лена знала, что в молодости легко допустить ошибку, сама она ошибалась уже дважды. А если он и не захочет развода, что ж… Она даже была готова просто встречаться с ним, хотя бы изредка… Мужу на нее давно наплевать, как и ей на него. Да что там, она была готова на все, даже сбежать с ним на край света!

Елена выбрала момент и назначила ему встречу в пятницу в городе, в кафе. Она сказала мужу, что ей нужно навестить родителей, и тот отвез ее к ним, быстро попил с ними чая и вернулся в деревню, сославшись на срочную работу. Родителям Лена сказала, что ей нужно навестить заболевшую подругу.

Вопреки этикету она явилась на свидание первой. Уютный зал, приятная музыка. Как давно она нигде не была! Сразу же после свадьбы муж объявил ей, что она может посещать любые злачные места, какие ей вздумается, не оповещая его, лишь бы не вздумала тащить туда и его. Он даже не возразил бы против любовника… Да, ее муж был домоседом, и если бы не бизнес, вообще бы из дома не высовывался. А вот первый ее муженек, наоборот, был отпетым тусовщиком, даже развелись из-за этого…

 

Она заказала кофе и с удовольствием пригубила сладковатую жидкость. Какой-то подвыпивший субъект попытался составить ей компанию. Лена усмехнулась, открыла сумочку и продемонстрировала навязчивому ухажеру ее содержимое. Нахальный тип переменился в лице и быстро свалил.

Лена знала силу холодного оружия. Одна демонстрация его обламывала наглых, но трусливых подонков.

Лена родилась на Ставрополье, но потом семья вынуждена была покинуть родной край: его постепенно захватывали агрессивные и безжалостные чужаки. Силы были не равны… Выросшая в атмосфере необъявленной войны Лена знала: нужно уметь постоять за себя. За свою недолгую жизнь она повидала столько, что и не снилось ее деревенским коллегам-клушам, которых молодая женщина откровенно презирала…

Ее саму дважды чуть не изнасиловали, но нож спас ее честь. В первый раз их было двое, но при виде ножа они отступили. Во второй раз нападавшему удалось ее схватить, но она легонько кольнула его в живот. Тот немедленно бросил ее, в испуге задрал рубашку и принялся тщательно осматривать живот. Убедившись, что не пострадал, он выматерил ее и быстро удалился. Если бы он продолжил, она бы ударила уже по-настоящему...

Сергей приехал чуть позже ее. Там, в кафе она сказала ему все. Но такого она не ожидала. Он рассказал ей о себе все, без утайки. Но даже теперь, зная, кто он на самом деле, она продолжала его любить. Несмотря ни на что, она была готова бросить мужа и выйти за Сергея. Но ему это не нужно. Его интересует совсем другое… Теперь, зная всю правду, Лена с тяжелым сердцем была вынуждена вернуться домой.

 

*  *  *

 

Человек шел по улице. Впереди него из школы топали две старшеклассницы, возвращающиеся из школы. Он невольно подслушал их незамысловатый разговор:

– Женька прямо сохнет по нему! Такой шикарный! Вау! Я бы ему дала! А Женька прямо втюрилась в него. Как он живет с таким крокодилом?!

– Да уж, офигенный бой. Мне он тоже нравится. Зуб даю, что он трахает химичку. Она же симпотная, не то что Мумия. Та уж, поди, забыла, как выглядит голый мужик.

Подружки засмеялись.

– Ну. Я видела, как они чирикают у школы. Прямо Ромео и Джульетта! Бросит он свою Мумию и женится на Леночке, вот посмотришь! Зря Большакова ему глазки строит…

Человек задумался, замедлил шаг и свернул в проулок.

 

*  *  *

 

Ерофеиха ходила по дому, не находя себе места: Танюха должна была вот-вот родить. Потемнело… Опять собирается дождь. Сырая осень в этом году, земля уже насквозь пропиталась влагой, как бы озимый чеснок да тюльпаны с нарциссами не вымокли… Вздохнув, села пить чай с пирожками. В этот раз в качестве начинки она выбрала морковь и черноплодную рябину. Правда, сегодня женщина нервничала, даже тарелку любимую разбила.

Наконец, раздался долгожданный звонок, и пьяненький зять радостно сообщил, что родилась дочка. Они от души поздравили друг друга, разом забыв про былые обиды. После разговора Ерофеиха решила, что такое событие нужно отметить. Как не выпить за здоровье доченьки и внученьки! Вспомнила, как сама рожала Танюху: молодая была, неопытная, страху натерпелась…

Женщина нацедила себе стакан домашнего ягодного вина. В отличие от большинства деревенских самогон она не признавала. Ерофеиха сделала первый глоток, с удовольствием покатала вино на языке, ощутив терпко-сладкий вкус домашней наливки «Ерофеевки». Да, вино в этом году удалось на славу. А всего-то клубника, малина, немного изюма для брожения да сахар. И никаких дрожжей. Сами с руками! Только дураки магазины обогащают.

Подумала: нужно будет на днях обязательно съездить в город, дать объявление в газету да продать, наконец, эти чертовы самовары, из-за которых она наслушалась столько упреков. Только бы не продешевить! Молодым сейчас каждая копеечка не лишняя…

…Человек осторожно, тщательно прощупывая дорогу палкой, подобрался к окну: капкан могли и переставить. Убедился, что тот на месте. Осторожно поставил под окно небольшую скамейку, взятую у крыльца, и приготовился ждать. Если бы не было скамейки, то он обложил бы ловушку дровами из поленницы. Сегодня ему пришлось дожидаться дольше обычного, но он был терпелив, как паук. Но зато убедился: Ерофеиха была одна. Наконец, она выключила свет.

Он подождал еще час. Аккуратно прочертил стеклорезом стекло возле нижней задвижки: форточка была открыта настежь, и это вдвое облегчило работу. Сделал дамбу из пластилина. Легонько ударил по стеклу. Приняв сегмент, с великим трудом отодвинул тугую задвижку. Убрал инструменты в сумку. Максимально медленно раскрыл окно. Аккуратно положил на сумку тяжелый плащ. Затем поднялся на руках, оставив сапоги под окном, и ловко, как обезьяна, приземлился внутрь. Снял с плеча бейсбольную биту, крепящуюся на специальном ремне, и медленно двинулся по скрипучим половицам коридора. Человек не спешил: эта ночь принадлежала ему…

 

Ерофеиха внезапно проснулась. Ей послышался какой-то шум. Женщина прислушалась. Звук повторился. Она нащупала топор, спрятанный под подушку. Осторожно поднялась. Услышала тихий скрип половиц. Что делать? Вызвать полицию? Она вспомнила, что мобильник после разговора с зятем оставила в кухне, да и незваный гость услышал бы даже шепот. Закричать на всю округу, будя соседей? Какие соседи: Грачихи уж нет, глухому Митричу хоть из пушки стреляй, а остальные видят десятый сон.

Ерофеиха с топором в руке метнулась к двери, да по дороге споткнулась о шлепанцы и невольно схватилась свободной рукой за стол, потянув клеенку. Стоявшая с краю кружка упала на пол с оглушительным шумом. Ерофеиха замерла с занесенным для удара топором: она была готова дать бой.

 

В проеме двери глаза, привыкшие к темноте, различили человеческую фигуру. Неожиданно тень метнулась к выходу. Ерофеиха слышала, как ночной гость протопал по коридору, а затем выпрыгнул из окна. Не веря своему счастью, женщина, не выпуская из рук грозное оружие, немного постояла, прислушиваясь. Было тихо. Затем кинулась в кухню. Окно было раскрыто настежь. Ерофеиха щелкнула включателем, щурясь от ослепительного света, схватила мобильник, положила топор на стол рядом с собой и, часто бросая взгляд на окно, дрожащими руками набрала номер полиции. Заикаясь, произнесла:

– Алло, полиция! Скорее! Ко мне в дом влезли…

Ей задали целую кучу вопросов. Пока она на них отвечала, поняла: ночной гость уже далеко, никого не найдут. Пообещали выслать наряд.

Полиция прибыла через полчаса. Ерофеиха ждала их, не выпуская топора из рук. Под дождем, подсвечивая фонариком, менты осмотрели окно кухни, скамеечку, едва не попали в капкан. Высказали Ерофеихе, что если бы грабитель попал в ловушку и покалечился, то хозяйке грозило бы уголовное наказание вплоть до реального лишения свободы. Да еще пришлось бы оплатить ему лечение, компенсировать моральный ущерб и судебные издержки, само собой и адвокатский гонорар. А если вор знал о существовании установленного капкана, то это кто-то из ближайшего окружения. Ерофеиха поняла только, что нынешние законы защищают воров, а не честных тружеников, и даже сплюнула от злости.

Сыча тоже допросили. Ерофеиха и Сыч расписались в протоколах, не читая, и так ясно было, что раз никто не убит и ничего не украдено, то и искать никого не будут. Сыч заменил стекло, снял капканы и унес их домой. Что толку, если и тайный посетитель, и полиция про них знают… Выходит, теперь даже нельзя защитить себя и свое добро ворам на радость. Ясно, что честные люди таких законов не придумают. Ерофеиха вздохнула… Теперь она, кроме топора, положит у кровати еще и вилы. Кроме того, нужно сходить к Веньке Спиридонову и забрать у него, наконец, обещанного щенка крупной породы: их носилось у него по двору целая свора. Наверно, и кобелек среди них найдется.

 

*  *  *

 

Человек вернулся домой. Какая-то сплошная полоса неудач. Или, наоборот, удач. Он видел в темноте, как кошка, поэтому сумел разглядеть топор в руках хозяйки. Если бы он успел войти в спальню, мужеподобная Ерофеиха нанесла бы ему сокрушительный удар. Человек криво усмехнулся. Почему-то Ерофеиха и Касьяниха стали для него просто камнями преткновения. Да и в прошлый раз он мог войти в спальню, когда там было сразу двое. Что ж, придется на время взять творческий отпуск. А за это время придумать что-нибудь такое, о чем будут рассказывать своим детям потомки нынешних жителей Кузьминок. Человек мечтательно улыбнулся…

О том, что к Ерофеихе забрался вор, а может, и маньяк, гудела вся деревня. Вика с Ларой снова попытались увезти мать в город, но та решительно отказалась.

– Сколько можно гостить? У меня десяти самоваров нет, ко мне не полезут. Да и какой маньяк, если от бабы убежал! А Мухтарка на что?

Ничего не добившись, Вика решила навестить Чупачиху – грузную, широколицую старуху, отсидевшую в советские времена за самогон, бабу дерзкую, языкатую и нахватавшуюся блатных словечек. Попадалась она не раз и на хищении колхозного добра, но брала понемногу, и ее не посадили. Опять-таки две дочери, мужа-кормильца нет, мать-старуха больная тогда еще жива была…

Чупачиха, бывшая доярка, была бабой работящей, хотя и любила выпить. Жизнь у нее была трудная, нескладная, и до сих пор ей приходилось заботиться о младшей дочери, живущей в городе, которую бросил муж, и о маленьких внучатах, которых бабушка фактически содержала.

Старуха уже несколько десятилетий потихоньку снабжала самогоном деревенских мужиков, поэтому не имела проблем ни с навозом, ни с вспашкой огорода, ни с ремонтом забора, ни с сеном для коз.

Галина Чупахина выставила на стол бутылку со слегка мутноватой жидкостью, рассыпчатую картошку, жареные грибы, пирожки с мясом, самодельный козий сыр, соленое сальце с прослойками мяса, лук, порезанный кольцами, пупырчатые соленые огурчики и острую квашеную капусту, аппетитно подкрашенную свеклой. Когда Вика отказалась от выпивки, второй раз предлагать не стала. Налила в кружку ароматного чая с чабрецом и душицей, придвинула конфеты и печенье.

 

– Молодец, что не пьешь, я тебя всегда своим в пример ставлю! А себе плесну с устатку.

Вика начала расспрашивать об Аглае.

– Хорошая баба была. Многому меня научила: и шить, и кроить, и вязать...

– А не говорила она что-нибудь о дочери?

– Об Аньке-то? Та вроде замуж вышла и родила. Потом второй раз вышла.

– Нет, о родной дочери?

– Вроде говорила, что была. Так она ж с ней только до года была, а потом ее забрали и все. Больше ее она и не видела.

– И ничего о ее судьбе не узнала?

– Мне она ничего не говорила.

– Девочку же вроде ее родственники забрали?

– Этого не знаю. Она просто обмолвилась как-то, а то бы я и не знала. Думаю, девочка умерла. Иначе бы она ее все равно разыскала, хоть через полвека: огонь-баба была. Ничего бы ее не остановило! Зачем бы она тогда Аньку взяла?

– Так ведь та тоже ее родственница, хотя и дальняя!

– Впервые слышу.

– А за что она на Анну обиделась?

– Та вроде бы не за того человека замуж вышла.

– А за кого?

– Не знаю. Очень уж Аглаю это задело. Не простила она Аннушке этого. Сказала, хорошо помню, что не должна она была так поступать… А тебе-то зачем?

Вика заранее приготовила ответ.

– Мне статью нужно написать о земляках, о старинной жизни, о разных сословиях: дворянках, купчихах, крестьянках, и еще о репрессированных…

– А… Ну надо так надо.

– А внук Аглаи? Как его звали? Сколько ему лет примерно?

– Ой, что попроще спроси! Сколько лет уж прошло. Хотя… Стой! Вроде, Коля… Да, точно, Коля. Как моего мужика покойного… Маринка-то открытки собирала, Аглая всегда ей отдавала, да, там было написано: «С приветом, Аня и Коля». А возраст… Ну, лет сорок уж, наверно…Точно не скажу…

Николай, сорок лет, прямо как Петрович!

– Но Анна же приезжала на похороны!

– Да, приезжала. После похорон я решила сходить к ей – ну, помочь. Стучу, не открывает. Думаю, дай гляну в окно, мало ли что. А в доме все перевернуто! Смотрю, Аннушка все перетряхивает, ищет что-то.

– А что она могла искать?

– Не знаю, заначку видно.

– Говорят, какие-то вещи пропали…

– Все возможно, люди до чужого падкие.

– Но ведь моя мама, Михайловна и Касьяниха по очереди охраняли вещи!

– Да там вся деревня перебывала, все с Аглаей прощались. А потом все на похороны пошли. Кто-то мог остаться да пошарить по-тихому.

– Так ведь дверь наверняка закрыта была!

Чупачиха хмыкнула.

– Такие замки умеючи гвоздем открывают…

Вика поблагодарила за чай, попрощалась и пошла домой. Неужели маньяк тот самый Коля? Николаев в деревне, кроме Петровича, Вика насчитала еще пятеро в возрасте от трех до семидесяти шести лет. Отбросила глухого Митрича и малолетнего внука директора школы, подростка и двадцатипятилетнего парня. Остался один Максимыч, младший сын покойной Михайловны, мужик лет сорока, местный тракторист, он весной пахал всем желающим огороды и участки под картошку, а летом выращивал скот на мясо. Нет, тоже не подходит. А тот Коля мог явиться в деревню и под чужим именем…

Таинственный Коля не выходил у Вики из головы. Сколько же ему лет на самом деле? Родился он на Севере, и никто из деревенских жителей его никогда не видел. Просто знали, что у Анны есть сын. Когда Анна приезжала на похороны, он мог быть и ребенком, и подростком, и взрослым парнем. Почему Анна не взяла его с собой? Вдвоем в дороге лучше, чем одному: за вещами присмотреть, груз везти. Но не взяла. Выходит, он был малышом или, наоборот, служил в армии, а то и сидел в тюрьме. Или был подростком, но заболел. Словом, по расчетам Вики ему могло быть от двадцати пяти до сорока лет…

Сколько лет было Анне, когда она приезжала на похороны? Тридцатишестилетняя Нюрка, которой тогда было пятнадцать, говорила, что совсем ее не помнила: та уехала либо еще до ее рождения, либо когда она была совсем маленькая. Старухи вспоминали красивую кудрявую девочку и девушку, которую Аглая обучила всему, что умела сама. Уехала Анна по распределению после института, было ей тогда года двадцать два, вышла там на Севере замуж и родила сына. Значит было ей в момент смерти Аглаи больше тридцати пяти лет… И что это дает? Ничего… А Коля? Может, он и вовсе не причем…

Вика испекла пирог с картошкой и мясом, завернула его в полиэтилен и теплую шаль и отправилась к Митричу. Постучала. Никто не ответил. Постучала сильнее. Покричала. Зашла. Митрич варил себе кашу.

Гаркнула во всю силу легких:

– Здравствуйте, Николай Дмитриевич!

Тот повернулся, подслеповато прищурился.

– Кто это?

– Это я, Вика, Мариина дочка!

– А, Вика, проходи. Чай будешь?

– Да!!! Я вас хотела о старинной жизни расспросить.

У Вики в горле запершило от собственных криков.

– А, давай.

 

Старик, проливая мимо, налил Вике чаю в стакан.

Вика взяла печенье, хрустнула, сделала глоток.

– Вы же были сельским участковым?

– Да.

– Расскажите об Аглае Петуховой.

– Аглая Аристарховна? Помню хорошо, как же. Шила она, моей жене платье сшила, костюм, еще что-то там, ох как радовалась покойница! Руки, говорит, у нее золотые, из ничего вещь сделает. Нас-то, говорит, ничему доброму не учили…

– А ее дочь Анна?

– Тут неприятная история вышла. После смерти Аглаи Аристарховны подходит ко мне Аннушка и говорит: «Николай Дмитриевич! У нас пропали ценные вещи». А я говорю: «Что за вещи? Пиши заявление, разберемся». Она постояла, помялась и говорит: «Да, так, ерунда. Извините, что побеспокоила». И ушла. Не стала, значит, шум поднимать.

– А про вторую, родную дочь, вы ничего не слышали?

– От жены узнал. Кто-то из баб ей сказал, что у Аглаи и родная дочь была, в лагере родила, забрали у нее девочку. Я как-то у нее спросил: «Аглая Аристарховна, вы не пытались разыскать дочь?» Она говорит: «Мне и искать не надо было. Она уж умерла». И все.

Значит, точно, девочку забрали ее родственники.

– А какие вещи, Анна не говорила?

– Нет.

– А за кого она замуж вышла, вы не знаете.

– Точно не помню уже. Много лет прошло. Что-то с тюрьмой связано: то ли уголовник, то ли тюремный охранник. Да, как-то вроде так… Как-то Аглая намекнула, мол, теперь вот и Аннушка навеки с тюрьмой связана… Я спросил: «Как так?». Она отвернулась и ушла…

– А Аннушка тоже ее родня была?

– Да, вроде троюродная что ли, она говорила… Седьмая вода на киселе, но все равно не чужая…

– А сколько лет Анне было, когда приезжала?

– Да не помню уже, может, лет сорок…

– А у нее сын был?

– Да, был…

– А сколько лет ему тогда было?

– Не знаю…

– У Аглаи же были дальние родственники?

– Она сказала, умерли уж все…

Вика поблагодарила Митрича и пошла домой.

Итак, вещи были настолько ценные, что Аннушка даже хотела обратиться в милицию. Но не сделала этого. Почему? Что ее остановило? Коля, младший сын Михайловны, ныне Максимыч… Тогда ему было лет двадцать. Не мог ли он стащить эти вещи и спрятать их в кустах? Но кто-то другой увидел это или нашел вещи случайно, та же Нюрка. Или он сам подарил ей вещички. Но может, среди украденных вещей было что-то, еще более ценное?

Родная дочь Аглаи… Выходит, ее и правда забрали дальние родственники Аглаи, если она знала, что та умерла. Как жалко! Вика тяжело вздохнула… Но была ли эта девочка дочерью Петра, ведь у Аглаи был еще и первый муж? Теперь уж никогда не узнать…

 

*  *  *

 

Александра, как всегда, забрала Вику с Ларой из деревни воскресным вечером. Она выглядела какой-то странно притихшей, словно пришибленной.

После того, как Лару отвезли в городскую квартиру, приехали в особняк.

– Мне нужно с тобой посоветоваться, – сказала бывшая свекровь.

Вика удивилась. Обычно она спрашивала совета у бывшей родственницы.

Странное дело! Муж для Вики так и не стал своим, а вот со свекровью она постепенно сблизилась, особенно после того, как мужа не стало. Александра постепенно перестала быть чужим человеком и стала ближайшей родственницей! Из Александры Александровны она постепенно стала для нее Александрой, а теперь и вовсе Сашей, словно старшая сестра. Несмотря на разницу почти в четверть века!

– Я беременна, – сказала Александра. – Вот, все думаю, как быть…

Бывшая свекровь вздохнула. Суровая предпринимательница выглядела как школьница, признающаяся матери, что залетела… Вот так поворот!

Вика не колебалась ни секунды.

– Оставить, конечно! Даже не раздумывай. Иначе потом всю оставшуюся жизнь будешь жалеть… Я буду тебе помогать. И Лара тоже. И мама… А Бобику будет вроде как брат или сестра!

Действительно, как дядя или тетя может быть младше племянника!

– Спасибо, моя дорогая, – женщины обнялись. – Чтобы я без тебя делала?

– Мы, девочки, должны помогать друг другу!

Александра и Вика засмеялись и сели пить чай.

 

*  *  *

 

Человек лежал в постели и мечтал. Он мечтал о юной рабыне, покорной, бессловесной, раболепной, не смеющей поднять глаз на хозяина. Чтобы в голове ее крутилась одна-единственная мысль: «Как угодить господину?!». Он представил ее себе с цепью на ноге или шее, плеть, висящую на стене, и мгновенно возбудился. Шелковые ушки, бархатная попка… Такая прелесть!

 

Вынырнул из фантазий и вздохнул. Конечно, сейчас найти такую девчушку невозможно, но можно перевоспитать, все необходимое для этого у него есть. Он усмехнулся. Жена его давно не интересовала. Она стала для него как родная сестра, какие уж тут мысли о сексе… К тому же она была не слишком юной и совсем не раболепной… Бывало, даже оплеухи ему отвешивала. Он не обижался: во-первых, за дело, во-вторых, она была такой хрупкой, беззащитной, ранимой, что сердце сжималось от жалости. А уж перед критическими днями у нее и вовсе начинались истерики, плаксивость, капризность, повышенная обидчивость. Что ж поделаешь, против природы не попрешь. Привык уже…

Он вспомнил, как ее второй любовник вылетел в нетрезвом виде с девятого этажа, и усмехнулся. Красивый был полет, правда, недолгий. Нужно уважать порядочных женщин, чужих жен. Нужно выполнять обещания…

Да, в городе больше возможностей для фантазии, не то что в этой глухомани. Сюда пришлось переехать после смерти его бездетной тетки: в городе жену совсем замучила аллергия. Здесь же болезнь практически отступила.

 

*  *  *

 

Химичка Елена Ивановна шла на работу. Было темно и холодно. В одной руке учительница несла сумку, другую она держала в кармане куртки. Молодая женщина шла по первому снежку и думала, как же хорошо, что она совершенно охладела к Сергею. И это чувство свободы было ей приятно, она чувствовала удивительную легкость, схожую с птичьим парением. Когда учительница проходила мимо заброшенного дома, из кустов внезапно вынырнула крупная темная фигура и набросилась на женщину.

 

Человек, а это был здоровенный мужик, прижал ее руки к телу, словно гигантскими клещами сжал Елену, так, что стало трудно дышать. Почти одновременно он впился в ее губы слюнявым ртом, пахнущим перегаром и табачищем. Сумка полетела на землю. Вначале женщина растерялась, но ненадолго. Как только здоровяк на мгновение прервал поцелуй, чтобы сделать вдох, Лена резко закинула голову назад и изо всех сил ударила его головой в лоб. Тот слегка ослабил хватку, и молодая женщина мгновенно выхватила нож, который она несла в кармане куртки. Перед ней был враг! Не раздумывая, учительница ударила нападавшего в живот. Тот охнул и выпустил женщину. Откуда было ему знать, что химичка в обычной жизни могла быть ленивой, расхлябанной, невнимательной, но в минуты опасности она не только не впадала в панику, а, наоборот, мгновенно мобилизовывалась, проявляя завидное хладнокровие. Лена со всех ног бросилась к школе, не выпуская из руки нож.

Добежав до школы, она из учительской вызвала полицию, сообщив о нападении маньяка. Директор Михаил Петрович, учитель биологии, его жена историчка Наталья Федоровна, математик Сергей Михайлович с женой русичкой Ларисой Юрьевной и хорошенькая англичанка Верочка, пришедшие сегодня в школу чуть раньше химички, не сводили глаз с окровавленного ножа, который та, вбежав, бросила на стол.

Приехала полиция. Елена дала показания. Нападавшего она в темноте не рассмотрела, зато хорошо помнила, что это был очень крупный и сильный мужчина. Ей просто чудом удалось вырваться. Учителя с удивлением узнали, что Елене Лоскутовой не выдвинуто никаких обвинений в связи с ношением ножа. Во-первых, учительница пояснила, что несла его, чтобы порезать на работе пирог, сыр и фрукты, которые она несла в сумке. Во-вторых, несмотря на солидные размеры, нож имел слегка искривленную форму и лезвие по отношению к черенку отклонялось под небольшим углом. И потому этот тесак не считался оружием!

 

*  *  *

 

Тракторист Венька Спиридонов или Спиридоныч, тридцати двух лет от роду, здоровенный мужик с грубыми чертами лица, похожий на орангутанга, прибежал домой, зажимая рукой раненый бок. Штаны намокли от крови. Только теперь до него дошло, какую страшную, непоправимую ошибку он совершил.

 

Жена Андрюхи Лоскутова с ее почти гитарными изгибами сразу произвела на туповатого и похотливого Веньку неизгладимое впечатление. В последнее время она занимала все его мысли. Кажется, эта сочная, смачная бабенка могла возбудить и умирающего. Когда он шел позади ее, ему казалось, что под юбкой у рыжей бестии соблазнительно покачиваются два футбольных мяча. А когда она шла ему навстречу, звонко цокая каблучками, под блузкой колыхались, чуть не вываливаясь, два аппетитных мячика поменьше. А уж какой от нее исходил одуряющий запах горьковато-сладких духов и молодого, здорового тела! Баба – персик! Вот повезло Андрюхе! А все почему? Предприниматель, свой КАМАЗ имеет, грузы туда-сюда возит, бабки зашибает немалые… Только вот дома часто не бывает, весь в работе, а красотка молодая явно скучает… Деревенскому тугодуму даже казалось, что училка тоже поглядывает на него с интересом, и ему очень хотелось познакомиться с ней как можно ближе.

Спиридоныч был немногословен, и, как старый солдат из водевиля, не знал слов любви. Как к такой куколке подступиться? Венька был уже полтора года женат на Маринке, рослой мордастой девахе, и свою симпатию ей выражал хихиканьем и щипками пышной филейной части. С Маринкой проблем не было. Однажды он просто зажал соседку-пышку за клубом, и дело сладилось. После этого они в течение пары месяцев облазили все сараи и заброшенные дома. Когда Маринка залетела, честно подали заявление в ЗАГС и справили свадьбу, причем все хлопоты по этой части взяли на себя невеста и ее родители.

Веньке казалось, что и с училкой они прекрасно поладят, нужно только показать ей свой интерес. Вот и показал. Он же не знал, что эта смазливая телка просто бешеная. Пока жена крепко спала, измученная недосыпанием и хлопотами с грудным младенцем, Венька быстро перевязал рану, которая, к счастью, оказалась не слишком уж серьезной, бросил в сумку кое-какие вещички и немного продуктов, забрал все наличные и сел в машину.

Несмотря на природную тупость, все же Спиридоныч сообразил, что нужно немедленно убираться из деревни, иначе менты ради лишней звездочки навесят на него все нераскрытые преступления, когда-либо совершенные в районе. А когда настоящего маньяка поймают, он вернется домой.

Венька решил пересидеть это время у своей любовницы, разведенной Люськи, имеющей в городе домишко на окраине. С разбитной, веселой продавщицей Люськой он познакомился, продавая на рынке мясо. Венька всегда навещал ее, когда приезжал в город по делам.

Спиридоныч оставил машину за три квартала до дома Люськи и, кинув в сумку дорожную аптечку, направился к подруге. К счастью, она еще была дома. Венька объяснил ей, что случилось недоразумение, и любвеобильная дамочка тут же дала согласие на проживание: мужик да еще с деньгами в доме не помешает. А там, кто знает, может, ему так понравится в городе, что он бросит жену.

 

*  *  *

 

Подозрение полиции сразу пало на Вениамина Спиридонова, тем более, когда стало известно, что он пропал. Он был объявлен в розыск.

Человек усмехнулся. Повезло. Все сложилось, как нельзя лучше. У полиции был сбежавший подозреваемый, и теперь она полностью сосредоточилась на нем. Посмотрел на жену. Та готовила ужин: тушила капусту и жарила котлеты. Она уже успела рассказать ему о маньяке. И теперь он в ожидании ужина обдумывал детали предстоящей операции…

Деревня гудела, как потревоженный улей. Одни сразу поверили, что Венька – маньяк и расслабились: наверняка он сбежал далеко, поймают его или нет, но сельчане теперь в безопасности. Другие считали, что Венька слишком уж глуп, чтобы столько времени водить всех за нос. Не мог же он от самого рождения так ловко притворяться дураком, чтобы стать в будущем маньяком!

Ерофеиха, которой он доводился родственником, уверяла, что уж Веньку-то она бы точно узнала, если бы он залез к ней ночью. И что тот мужик ну никак не был таким крупным, как Венька Спиридонов.

Вика тоже считала, что туповатый мужик таким образом просто проявил красивой химичке свою симпатию. В юности он однажды вечером так же набросился и на Вику, но получил сильный удар коленом в чувствительное место, и после этого потерял к ней всякий интерес.

 

*  *  *

 

Ерофеиха, как обычно, пила чай с пирогом, на сей раз с яблочным повидлом, и размышляла. Она сама заметила, как сильно изменилась после того ночного нападения, когда уже была уверена, что настал ее смертный час. Что-то сдвинулось в ее заскорузлых мозгах и уже не могло встать на место. Ни в какую редакцию давать объявление о продаже самоваров она не стала. В субботу, встретив Марию у магазина, Ерофеиха обратилась к ней:

– Маш, приди, забери свой самовар.

Та вытаращилась на соседку. Что это с бабой?! Уж не заболела ли?

– Да откуда я знаю, который наш?!

– Да любой возьми, какой понравится.

– Да ты завтра же передумаешь, жалеть начнешь…

– Не, не передумаю. Мне чужого не надо.

– Ладно, Вику пришлю, пусть выберет.

Вика явилась ближе к вечеру. Самоваров у Лидии Ерофеевой, правнучки комбедовца, на чердаке оказалась целая дюжина. Не считая того, которым она пользовалась сама. Лида даже заранее стерла с них пыль, так сказать, придала товарный вид. Подумать только, и из-за этих жестянок семья Ерофеевых была вечным изгоем в деревне! Даже дружить с ней в детстве другие дети не хотели, дразнили, обзывали, и замуж вышла за самого плохонького. Тот же крест несла и ее дочь. Правда, Ерофеиха давно уже привыкла к одиночеству, и оно ее уже почти не тяготило.

 

Вика сразу обратила внимание на один из самоваров, он словно магнит, притягивал ее к себе.

– Этот.

Ерофеиха кивнула. Вика забрала самовар и потащила к себе. Лида вздохнула.

«Даже спасибо не сказала, – подумала женщина. – И то сказать, за что благодарить, самовар же ихний. Ну хотя бы за то, что вернула. Он же тыщи полторы как минимум стоит, а то и больше. Может даже пять-шесть. Ладно, пускай». Странное дело! Расставшись с добром, Ерофеиха не только ни о чем не жалела, ей даже стало легче дышать. Словно годами подвешенный тяжкий груз свалился, наконец, с ее души. И почти физически женщина почувствовала, как проклятия, посланные ее роду, начинают потихоньку отваливаться, словно короста.

За неделю правнучка комбедовца вернула самовары Касьянихе, Козлихе, Митричу, Чупачихе и Яшичке. Весть о том, что Ерофеиха раздает самовары, распространилась мгновенно. В деревне даже судачили: что это вдруг нашло на Лидку? Умом ли тронулась или помирать собралась? Очень уж не было это похоже на всегда прижимистую бабу, готовую грудью отстаивать любую дребедень. Видимо, здорово перетрухнула, когда на нее маньяк напал.

Лидка продолжила чаепитие. Зять с дочкой, конечно, будут недовольны, столько денег пропало зря, но зато ее внученька будет расти без хвоста из людской ненависти и злобы. Очистился род Ерофеевых. Давно пора.

Вспомнила, как встретила вчера по дороге предпринимателя Андрюху Лоскутова, тридцатидвухлетнего мужика с водянисто-голубыми глазами и какой-то размытой, невыразительной внешностью. Его предки тоже были раскулачены неуемным Лидкиным прадедом. Родители Андрюхи когда-то переехали в город, но два года назад он вернулся в родовое гнездо вместе с молодой женой-учительницей. Лидка не знала выражений типа «роковая женщина», но чувствовала, что с этой бабенкой он хлебнет лиха. Ерофеиха даже поежилась, вспомнив ледяной, безжалостный взгляд химички. Интересно, а женщины-маньяки бывают?

– Андрюш, забери самовар. Я уж почти все раздала.

Тот кивнул.

– Ладно, только вместе с женой приду, пусть сама выберет.

Но Лена ответила, что в доме и своего хлама хватает. И сам Андрей отправился вечерком к Ерофеихе. Лида взяла фонарик и пошла вперед, Андрей двинулся за ней вверх по лестнице. Когда поднялись на чердак, Лида оглянусь. Густая черная тень легла на лицо мужчины. Внезапно Ерофеиху охватил ужас. Ей вдруг на мгновение показалось, что перед нею тот самый ночной гость. Но один шаг, и свет снова упал на лицо Андрея. Ерофеиха невесело усмехнулась: пуганая ворона и куста боится.

 

Андрюха выбрал самовар и поволок его домой. Ерофеиха взяла кусок недоеденного пирога и вынесла Графу, шустрому щенку, взятому недавно у злосчастного Веньки Спиридонова. Перед сном подумала, что нужно будет еще отдать самовар Сычихе да два Кольке Большакову: его предки, как и Нюркины, тоже были раскулачены в начале тридцатых. Позвонила дочь. Все в порядке, Аленка хорошо кушает и спокойно спит. А перед сном Ерофеиха вспомнила самое приятное после рождения внученьки событие и улыбнулась. Это случилось сегодня днем.

Мария, встретив ее в магазине, сказала:

– Ты это, Лид, заходи к нам как-нибудь чайку попить…

Она кивнула и быстро пошла домой: в груди вдруг стало жарко, в носу защипало, а глаза увлажнились…

Мария, Вика и Лара съездили на могилу бабушки. Как всегда, их свозила туда Александра, которую немного мучил токсикоз, а в целом она чувствовала себя хорошо. Бабушка Агафья была из соседней деревни. Здоровье у нее было слабое: и сорока лет на свете не прожила. Мария, ее единственная дочь, тогда только техникум закончила. Отец Марии был здоровяком, но вскоре последовал за женой: поехал в город продавать мясо, и его зарезали местные хулиганы.

Похоронили бабушку Агафью рядом с ее родителями: она была их единственным, поздним ребенком. А потом Мария вышла замуж в Кузьминки за Володьку Пушкова, отца Вики и Лары, который позже погиб на работе. Вот и приходится теперь в дни памяти бабушки Агафьи ездить в другую деревню. А раньше они втроем ходили туда пешком.

Александра теперь по субботам посвящала Вику в свои дела: ей предстояло на время заменить бывшую свекровь. Саша оказалась хорошим преподавателем: Вика быстро вникала в суть дела, казалось, теперь она знает о мебели все. Она вникала и в бухгалтерию, и в менеджмент, и в рекламу. Еще немного, и из газеты на время придется уйти… А еще Вике нужно было выбрать подарок: у Лося, директора школы, дочь Наталья, выпускница пединститута, умница и красавица, выходила замуж за Игорька Козлова, сына главы местной администрации.

 

*  *  *

 

Женя шла из школы, погруженная в свои невеселые мысли. Сергей Михайлович по-прежнему оставался центром мироздания для юной влюбленной девушки. Впереди нее не спеша двигались жена директора Наталья Федоровна и невзрачная русичка Лариса Юрьевна, жена математика. Учительницы обсуждали какого-то мужика.

– До чего же работящий, до чего же хозяйственный, просто чудо, а не мужик. День и ночь на эту лентяйку пашет. Прямо совести у нее совсем нет.

– Ой, Наталья Федоровна, чужие мужья всегда прямо ангелы во плоти. А я вам скажу, что он жлоб редкостный. Я сама видела, как он выброшенные за калитку цветы подобрал и домой сажать поволок. Прямо Плюшкин!

Конечно, Жене эти бабские разговоры были не интересны, но она надеялась услышать что-нибудь о Нем, и потому, тщательно соблюдая дистанцию, двигалась за женщинами, навострив уши.

– Ну, ей-то он ничего не жалеет, да еще, видишь, и цветочки ей сажает, кобыле этой. До чего же противная баба, наглая, высокомерная. Помнишь, Ларочка, в какой юбке она на выпускной приперлась, просто срам! Позорище! Я ее так деликатненько в сторонку отзываю, намекаю, мол, у нас все же тут дети, а в такой юбке чуть нагнешься и трусы будут видны. Знаешь, что она мне ответила? Оглядела сначала меня с головы до пяток, сморщила нос, а потом и говорит: «По-вашему, я должна одеваться в стиле сельской учительницы тридцатых-пятидесятых годов? А трусы я в такую жару не ношу». Представляешь?! Я чуть не упала. И таких еще замуж берут!

– Да уж, та еще оторва. В старые времена она бы под красным фонарем стояла за два рубля, а теперь – педагог! И зачем такие в школу лезут?! Стояла бы себе на рынке, как вся ее родня. Не удивлюсь, если она еще потихоньку и за воротник закладывает.

– Ларочка, она ведь и твоему Сереже глазки строит будь здоров.

– Да нужна ему эта потаскуха! Будьте спокойны, Наталья Федоровна, он до таких брезгливый. Ну там поболтает, похихикает и ладно. Не может же он к ней спиной поворачиваться, когда она с ним заигрывает. Слышали бы вы, как он о ней дома отзывается!

– Ну, я на твоем месте, Ларочка, не была бы так уверена. Мужики – те еще актеры, уж поверь мне!

– Нет, Наталья Федоровна, об этом и речи быть не может. Он на дух не выносит таких дешевок!

Женя горько усмехнулась. Русичка, конечно, нагло врет. Сережа не похож на двуличного человека, а к химичке, если речь шла о ней, он явно относится очень хорошо.

– Кстати, она ведь и со старшеклассниками заигрывает!

А, так речь вовсе не химичке! Женя не раз видела, как англичанка Верочка строит глазки рослому симпатичному Кириллу и вообще относится к мальчикам явно лучше, чем к девочкам. Тоже та еще модница, молодая и хорошенькая, и муж вокруг нее зайчиком скачет.

Затем разговор двух женщин перекинулся на скорую свадьбу директорской дочки. Наконец, Наталья Федоровна дошла до дома, женщины распрощались, и Женя незаметно шмыгнула в проулок. Жаль, что ничего интересного про Сережу она не услышала…

 

Сергей Михайлович метался по комнате, словно зверь в клетке. Жена что-то стряпала, гремя кастрюльками. Сегодня пятница, уже почти что вечер. Все, он больше не может… Незримая сила постепенно затягивала его в свой аркан, и сопротивляться ей становилось уже невыносимо. Нет, он больше так не может! Не может! Это невыносимо.

Учитель математик начал собираться. Он жаждал лишь одного: черное безумие ночи, исполнение самых необузданных фантазий, взрыв наслаждения, молодое, шелковое, ароматное, потное от приятной усталости, медовое на вкус тело, готовое покорно выполнять любые его желания… Он завел машину и выехал со двора.

 

Как всегда, вечером позвонила Танюха. Ерофеиха извлекла мобильный и гордо ответила дочери:

– Я, Танюш, это, в гостях, у Марии чай пью…

На том конце удивленно замолчали.

Пользуясь моментом, Ерофеиха призналась:

– Я ведь, Тань, это… Все самовары раздала… Вы уж не обижайтесь на меня…

Танюха подала голос:

– Мам, да ты чо! И правильно сделала! Ну их к чёрту! А то мы вечно были, как проклятые, из-за железяк этих. Молодец! Всем им нос утерла. Я тобой горжусь!

У Ерофеихи словно камень упал с души. Как все хорошо сложилось! Конечно, она не могла компенсировать сельчанам весь ущерб, нанесенный когда-то ее предком, но сделала все, что могла, и ее совесть теперь была чиста. А что касается зятя, то не из-за самоваров же он на Танюхе женился.

Ерофеиха спросила о внучке и, узнав, что все хорошо, попрощалась с дочкой.

Женщины продолжили чаепитие. Ерофеиха принесла мясной пирог и бутылку «Ерофеевки», чтобы вместе обмыть внучку-кровиночку, а Мария выставила салат и пышные румяные пирожки с облепихой, черноплодкой и изюмом, пальчики оближешь! Неожиданно у женщин обнаружилось много общего: они обе были вдовами, непьющими, не любили бессмысленные сериалы, зато с удовольствием стряпали, изобретая собственные рецепты.

Мария засмеялась:

– Эх, Лидка! Что ж мы с тобой раньше-то не подружились?

Ерофеиха глянула на настенные часы, вздохнула.

– Ох, засиделась я… Темно уж. Пора мне.

– Я тебя провожу.

– Не надо, Маш. Тебе ж потом одной возвращаться.

– А я, Лид, с собой Мухтарку возьму.

И, прихватив пса, новые подруги, очень довольные проведенным вечером, со смехом двинулись к дому Ерофеихи.

 

Ванька убедился: и в эту пятницу математик, как всегда, снова уехал куда-то в сторону города. В субботу и воскресенье его на улице не бывает видно. Значит, он возвращается вечером в воскресенье или в понедельник рано утром. Но куда же он ездит? К городской любовнице? Или выходит на охоту в поисках очередной жертвы? Но что-то не слышно о новых убийствах. Может, он их маскирует под несчастные случаи? Как же узнать?!

 

*  *  *

 

Рана выглядела все хуже. Ничто не помогало: ни перевязки, ни антибиотики. Повысилась температура. Да еще и ненасытная в плотских утехах Люська без конца тревожила рану… Вот чёртова училка, чтоб ей провалиться! Если бы он сразу знал, что она такая дурная, в жизни бы к ней не подошел.

Веньке не раз и не два крепко перепадало, но в такое безвыходное положение он еще не попадал. Выбора не было. Вернее был, но оба варианта Веньке не нравились. Или больница и полиция, или совсем каюк. Правда, оставалась крошечная надежда, что ему все-таки поверят и разберутся. А может, проклятый маньяк снова как-то проявит себя? В понедельник c утра Венька отправился в больницу. В тот же день его «приняли» полицейские…

 

*  *  *

 

Человек брился. Жена листала местную газету. Подняла голову.

– Тут о тебе пишут…

Рука дернулась, и безопасное лезвие уголком царапнуло кожу.

– Пишут, что ты пример для молодежи…

Он выдохнул. Ничего не ответил: голоса не было. Сердце бешено, до боли, колотилось. Закрыл глаза. Завтра ему предстояло сделать самое главное.

 

Свадьба дочери директора школы и сына главы администрации удалась на славу. Типичная деревенская свадьба, никаких ресторанов, все свое. Дом «деревенского головы», новый, просторный, украсили цветами и воздушными шарами. Столы были заставлены салатницами с «оливье» и «сельдью под «шубой», сыро-мясо-колбасными нарезками, копченой рыбой, бутербродами с красной и черной икрой, остренькими овощами в маринаде, фруктами. Ряды бутылок водки и красного вина, шампанское для «молодых»…

Во главе стола сидели, как положено, слегка пришибленные жених с невестой в свадебных нарядах. Наталья, хорошенькая, чуть полноватая (не в кого быть худой!), с ямочками на румяных щеках и с высокой прической, украшенной белыми и серебряными цветами; Игорь, рослый, румяный, русоволосый – настоящий русский богатырь. По бокам – нарядные и довольные свидетели. Далее родители брачующихся – растолстевшие, дорого и безвкусно разодетые, раздувшиеся от важности и утомленные хлопотами. Гостей рассортировали строго по ранжиру. В огромном зале с П-образными поставленными столами – родственники и самые дорогие гости. Большая комната отдана молодежи – есть где потанцевать. Вторая, чуть поменьше, – для пожилых. Комната у выхода – для всех прочих: рядовых и пьющих. Конечно, проводить такую масштабную свадьбу лучше было бы на свежем воздухе, летом или осенью. Но, увы, в тот момент между молодыми пробежала черная кошка. Потом-то помирились, и невеста забеременела. Вот и пришлось форсировать события.

Среди «уважаемых людей» оказалась и Вика вместе с матерью и сестрой, главным образом благодаря тому, что они были родственниками «самой» Александры Романовой. Если бы не это, то вряд ли они сидели бы сейчас на «почетном месте», вблизи нескольких городских чиновников с женами. Напротив Вики находилось еще одно «перворазрядное» семейство: химичка Елена Ивановна в открытом платье цвета фуксии (запястья, пальцы, шея, уши – все в золоте!) и ее супруг-предприниматель в дорогом темно-сером костюме в тонкую полоску и модном фисташковом галстуке, затмили, кажется, даже жениха с невестой. Вика встретилась взглядом с рыжей красоткой, о которой была наслышана немало, причем не особенно лестного.

Химичка с аппетитом уплетала корейский салат. Уж не беременна ли она? А вдруг от Сережи?! Под пристальным взглядом журналистки, чуткие ноздри молодой женщины дрогнули. Лена облизнула гибким язычком ярко-малиновые губы и усмехнулась. Убрала прядь отливающих медью волос за изящное розовое ушко, словно созданное для поцелуев. Вика отметила удивительно свежий, здоровый цвет лица и идеальную, как у фотомодели, кожу учительницы. Журналистке показалось, что ее тайная соперница еще больше расцвела и похорошела. А чуть раскосые искрящиеся изумрудные глаза на треугольном личике вдруг напомнили Вике глаза рыси. Да, химичка заметно отличалась от присутствующих дамочек гибкостью, грацией и неукротимой силой дикого животного. Неудивительно, что именно рыжая бестия смогла дать сокрушительный отпор крупному и наглому Веньке.

Андрюха Лоскутов рядом с яркой, пышущей здоровьем и энергией женой казался блеклым и малоподвижным, словно неживым. А уж разговорчивостью он не отличался никогда. Вот и сейчас предприниматель сидел, не поднимая глаз, и сосредоточенно жевал любимые салаты, словно только ради этого сюда и явился. Странная, неестественная, болезненная бледность супруга рыжей валькирии проглядывала даже сквозь еще сохранившийся загар. Темные полукружия под глазами, опущенные уголки рта. Вике даже показалось, что сексапильная химичка, словно вампир, вытягивает из Андрюхи все соки, отчего тот уже стал похож на старинную статую из алебастра. Работает, бедолага, с утра до ночи, а все добытое уходит на побрякушки для Леночки и бесчисленные наряды. В последнее время предприниматель заметно сдал. Вике даже стало его невольно жаль. Был парень-красавец, а тут словно ластиком его потерли, прямо на глазах чахнет. Уж не заболел ли? Или чем-то сильно удручен?

Уж не красотка ли Леночка развлекается, охотясь на деревенских? А что: и сила, и ловкость, а главное, ум и решимость в ней точно присутствуют. Нужно будет понаблюдать…

Вика осмотрелась вокруг: гости заметно разрумянились и весело галдели. Журналистка незаметно скосила глаза вправо. Математик Сергей Михайлович сидел неподалеку от Лоскутовых рядом с тощей, надменной женой, как всегда прямой, словно аршин проглотила. Сегодня Лара была в новом темно-синем костюме, точно таком же, как и все остальные ее вещи, различающиеся только по цвету: строгая классика, ни одной лишней детали! Взгляд Вики осторожно скользнул мимо «русички». Вот он, Сережа… Губы журналистки невольно изогнулись, и он ответил ей своей неподражаемой улыбкой. «Странная пара, – подумала Вика. – Обе пары странные…»

Непрерывно верещала тамада, устраивая всевозможные конкурсы для молодых и пока еще не отяжелевших от обилия мясных и рыбных блюд.

Подарки были давно вручены, солидные, уважаемые люди уже сказали свое напутственное слово молодой чете и теперь спокойно предавались чревоугодию. За здоровье и будущее счастье новоиспеченных супругов было выпито немало.

Зазвучал вальс. Вика почувствовала, как ее душа забилась внутри тела, словно плененная бабочка. Сергей Михайлович, красивый, нарядный, неотразимый, поднялся, глядя на нее. Сейчас, вот сейчас он пригласит ее на танец. Но нет. Внутри все оборвалось. Слезы подступили к глазам. Он подошел к Лоскутовым, и учтиво обратился к Андрею.

– Можно пригласить вашу даму?

Супруг химички рассеянно кивнул, не поднимая глаз. Леночка легко вскочила, и пара упорхнула. Красивые, изящные… Вика, не отрываясь, смотрела, как они танцуют и тихо разговаривают, глядя глаза в глаза. Журналистка была страшно разочарована и огорчена. Что ж, обычное дело, здоровая, яркая самка с неукротимым темпераментом победила более скромную и спокойную… Было обидно до слез… Но Вика очень бы удивилась, если бы услышала разговор самой красивой танцевальной пары.

 

– Ну как? – спросила Лена.

– Совсем плохо. Она, кажется, что-то подозревает. С ума можно сойти!

– Держись. Никто ничего не узнает.

– Если бы не твоя поддержка, я бы уже не выдержал… Ты настоящий друг!

– Ты мне тоже очень помогаешь. Ты даже не представляешь себе как….

Танец кончился. Сергей проводил Леночку на место и вернулся к супруге.

Заиграли веселую мелодию, и отяжелевшие гости начали вставать, чтобы немного размяться. Вика случайно взглянула на Андрея. Предприниматель смотрел на Сергея с нескрываемой ненавистью. «Он убьет за нее», – подумала вдруг журналистка.

– Все, все танцевать, – тормошила присутствующих тамада.

Лена с Андреем тоже поднялись и направились в круг танцующих. На столе осталась дорогая сумочка-клатч, сразу приковавшая взгляд журналистки.

– Нога болит, натерла, – пришлось солгать Вике. Ее оставили в покое.

Часть гостей пошла курить. Мария отправилась в «старушечью», поболтать с подружкой Ерофеихой, не удостоенной чести сидеть рядом с высокими гостями. Лара рванула в «молодежную», чтобы вволю потанцевать. Городские чиновники откланялись, сославшись на неотложные дела. За столом осталась одна Вика. Взгляд ее намертво прикипел к нарядному вишневому клатчу, оставленному химичкой. Там наверняка нож. А может, и что-то еще. Доморощенная сыщица осмотрелась: танцующим, уже крепко подвыпившим гостям не было до нее дела. Вика юркнула под стол, подползла к Леночкиному месту и тихонько стянула сумочку. Под столом она открыла клатч. Точно, нож. Губная помада. Несколько шприцев. Ампулы. Но разглядеть, какие именно, не удалось. Музыка смолкла. Вика быстро закрыла клатч, сунула на место и торопливо выползла из-под стола.

Вздрогнула от ехидного голоса «англичанки» Верочки:

– Что-то потеряла?

– Уже нашла…

Вика продемонстрировала любопытной соседке руку с витым браслетом.

Андрей с Леной вернулись, и снова принялись за еду. Как раз подали горячее и еще один салат. Вика незаметно продолжила наблюдение за рыжеволосой красоткой. Тамада начала новый аттракцион. Внезапно Лена сказала что-то мужу на ухо. Прихватив клатч, они быстро вышли. Вика хотела потихоньку последовать за ними, но тамада вцепилась в нее словно клещ, и заставила принять участие в конкурсе.

Химичка с мужем вернулись минут пятнадцать-двадцать спустя. Вика изумилась: Лена осунулась и постарела лет на десять. Черты лица ее заострились, бледность залила щеки, а пустые зеленые глаза напоминали стеклянные пуговицы. Молодая женщина словно выцвела. Вся ее яростная жизненная сила вмиг испарилась. Лена сидела в расслабленной позе и была похожа на шар, из которого выпустили воздух. Странно, но химичка смыла всю косметику! Журналистка также заметила, что пальцы Лены сильно дрожат. Зато Андрей вдруг ожил и порозовел. Он заботливо наклонился к застывшей, потухшей супруге, что-то тихо сказал и ласково похлопал ее по руке.

Жена директора с «русичкой» Ларисой Юрьевной тоже заметили внезапную перемену в коллеге.

– Она уже набралась. Видела, блевать ходила. Как бы еще стриптиз тут не устроила…

– Повезло ей с мужиком, присмотрит, позаботится, прямо не муж, а папа...

Вика, обладавшая отличным слухом, уловила разговор двух учительниц-сплетниц. Но она видела, что химичка за вечер лишь несколько раз пригубила фужер с вином. Странно… Вскоре Андрей с Леной попрощались и удалились, сославшись на недомогание супруги.

Застолье подходило уже к концу. Невеста, смеясь, бросила свадебный букет в толпу девушек. Женя, зорко караулившая этот момент, заранее загадала, что если она сумеет схватить букет, то Сергей будет принадлежать ей. Увы! Женя тяжело вздохнула. Не повезло. Вожделенный букет пролетел чуть левее и угодил прямиком в руки Ларки Пушковой…

Приличные гости еще держались, а вот простонародье уже крепко поднабралось, и кое-кого даже вывели на улицу «подышать». Свадьба удалась на славу!

Мария, Вика и Лара попрощались с хозяевами и не спеша пошли домой. Было уже под утро. Настроение у семейства, идущего со свадьбы, было хорошим: в головах слегка шумело, и легкий морозец приятно холодил щеки. Народ не торопился в постели: по всей деревне разносились удалые песни.

Бойкий мужской голос заводил:

 

Взял бы я еврейку

Какая с ей жена?

Денег ни копейки –

Ей кугочка нужна!

 

Задорный женский отвечал:

 

Я иду, а бабы судят,

И считаю мне года,

Я не роза, не калина,

Не завяну никогда!

 

И опять мужской, на мотив лезгинки, уже с другого края деревни:

 

Молодая грузинка

Потеряла резинка…

 

И так без конца. Утомленные застольем женщины разделись и улеглись спать.

А на другой день в деревне раздался надрывный звук сирены. В деревне творилось что-то невообразимое. Итоги свадьбы были страшными. Жителей деревни, в основном мужчин, побывавших на свадьбе, увозили «Скорые» одного за другим. Начиналось с тошноты, рвоты, боли в животе, головокружения, затем самочувствие все более ухудшалось. Кто-то в приступе агрессии бросался на домочадцев, кто-то бредил, кто-то жаловался на резкое ухудшение зрения, кто-то просто терял сознание. Люди впадали в кому и больше не приходили в себя. В большинстве домов стоял плач. Ужас снова охватил Кузьминки.

 

*  *  *

 

Человек лежал, обдумывая очередное дело, которое должно стать самым ярким изо всех. Но сначала нужно доделать кое-какую незавершенку. Серый кот Мурчик, родной брат-близнец и точная копия Викиного Базилио, осторожно запрыгнул на грудь хозяина, обнял за шею лапками и, щекоча, потерся усатой мордочкой об лицо хозяина. Человек погладил любимца, почесал за ушками и под горлышком. Животных он всегда любил.

– Ну, видишь, мой хороший, папа любит тебя… Не шуми, нельзя шуметь: у мамки мигрень.

Котик, получив положенную порцию внимания, довольный, спрыгнул на пол и растянулся у постели хозяина. Хозяин встал, на цыпочках прошел на кухню и в очередной раз тщательно вымыл руки с мылом. Затем вернулся в свою комнату и продолжил обдумывать предстоящее дело.

 

Ерофеиха проснулась от визга и резкого запаха гари. Скулил щенок, которого она на ночь взяла в избу, чтобы малыш не замерз на морозе. Кашель раздирал горло, голова кружилась. Дверь трещала, ее лизали языки пламени. Выход был отрезан. Глаза заслезились от едкого дыма. Женщина нащупала топор и бросилась к окну. Выбив стекла и поранившись разлетевшимися осколками, она подхватила щенка и в одной ночной сорочке прыгнула босыми ногами прямо на снег. Ступни обожгло. Ледяной воздух прояснил сознание. Ерофеиха помчалась по темноте прямиком к ближайшим соседям. Пропустив дом Митрича (к тому ломиться бесполезно, может и не услышать), женщина рванула к подруге Марии, чувствуя, как быстро стынет тело на морозе. Ступни совсем заледенели. Нет, не добежит… Дом Марии совсем рядом… Из последних сил добежала до калитки, начала открывать непослушными руками. Залаял Мухтар, загремел цепью. Женщина открыла калитку, ступила на крыльцо и потеряла сознание.

 

Мария проснулась от громкого лая. Мухтарка лаял непрерывно. Уж не маньяк ли?! Мария выглянула в окно. Темно. Позвонить в полицию? И что она скажет, что собака лает? Мария накинула халат и решительно двинулась к двери.

– Кто?

Ответа не было.

Открывать дверь было глупо. Мария прислушалась. Пират лаял гораздо тише и не агрессивно. На чужих он лает не так, а более злобно. А сейчас он словно оповещал, что что-то случилось. Женщине показалось, что под дверью кто-то тихо скулит. Мария решилась. Сходила на кухню, взяла самый большой нож. Вернулась к двери. Мухтар продолжал лаять, но по-прежнему беззлобно. Может, кому-то нужна помощь? Женщина вдохнула, осторожно провернула замок и попыталась открыла дверь. Что-то мешало. Бочком протиснувшись, она увидела бездыханную Лиду Ерофееву. Бросив нож, кое-как втащила подругу в дом и вызвала «Скорую»…

Ерофеиха очнулась в больнице. Вспомнила все и тихо заплакала. Все погибло. И заначка. И шуба. И шапка. И украшения. И документы. И мобильник. И самовар. Все нажитое за долгие годы. А главное, бездомная она теперь, бесприютная. Ерофеиха горестно вздохнула. Не будет теперь вечеров со сладкими пирогами в уютном и теплом доме… Остается доживать свой век в одном из заброшенных домов. Дочь и односельчане, конечно, помогут. Внезапно больную охватило сильное волнение. А что с ней самой? Может, теперь она калека беспомощная? Ерофеиха осторожно пошевелилась. Тихонько подвигала руками-ногами. Попыталась приподняться и сесть на кровати. Это ей удалось, но голова закружилась, и женщина вновь повалилась на кровать. Отдышалась. Снова попыталась сесть, в этот раз удачно. Ничего, главное, жива.

Вошла медсестра.

– Ну, вы прямо в рубашке родились…

Могучий организм Ерофеихи быстро пошел на поправку. Администрация выделила ей немного денег, собрали денег и односельчане. Мария приобрела на эти деньги подруге одежду и обувь.

Мария приехала в город на «Скорой», сопровождая подругу. Мухтара она перед этим сняла с цепи и отпустила: соседки покормят и его, и Лидиного щенка.. Пока Ерофеиха поправляла здоровье, Мария гостила у дочек, каждый день проведывая подругу. Викина мать сразу предложила Лидке жить у нее, чтобы та не переживала. Места много, а вдвоем веселее. Опять же безопаснее. Хотя маньяк совсем озверел…

Александра, уже заметно раздобревшая, отвезла после выписки женщин в деревню. Вечером подруги сидели за самоваром и пили чай с черемуховым пирогом. Залаял Мухтарка. Но не злобно, а просто для порядка. Раздался стук в дверь. Мария встала, спросила, на всякий случай:

– Кто?

– Мы.

Мария узнала по дребезжащему голосу Сычиху. Иван вошел вместе с матерью и выглядел смущенным. Стоял у порога, сжимая в руках шапку.

Поздоровались. Сычиха, опираясь на клюшку, важно произнесла:

– У вас товар, а у нас – купец.

И обратилась к Лиде:

– Пойдешь за мово сынка замуж? Законною супругою?

Ерофеиха внезапно лишилась дара речи. В груди что-то сжалось, и стало горячо-горячо… Лидия лишь закивала головой, как цирковая лошадь. Мария мигом достала домашнее вино и городское угощение. Выпили за будущую семейную жизнь Лиды и Ивана.

Ушли они уже втроем, было далеко после полуночи. На другой день будущие супруги подали заявление в ЗАГС. Марию позвали в свидетельницы.

Александра выглядела обеспокоенной. Беременность протекала довольно легко для ее возраста, но бизнес беспокоил. Торговля почти встала, и часть сотрудников пришлось уволить. Кризис, чтоб его… Кое-как наскребла денег на кредит за этот месяц, но сможет ли она рассчитаться с банком за следующий? Дела шли все хуже. Правильно ли она поступила, оставив ребенка? Неужели придется избавиться от того, кого она уже успела полюбить?! Еще не поздно… Женщина тяжко вздохнула. И Бобик без конца спрашивает, когда же будет маленький братик или сестричка? Что же делать? Эх, что за жизнь! Эти думы волновали бизнес-леди по дороге в деревню и обратно. Неужели придется продать особняк и машину за гроши? А что потом?! Просить помощи у дочери? Там тоже кризис. Уехать к ней в Америку?

 

Вика приехала на выходные в деревню одна. Лара осталась дома с Александрой, которая плохо себя чувствовала, и засопливившим Бобиком. Забежала Лидка Ерофеева похвалиться новым житьем-бытьем, показала золотые серьги с рубинами, подарок Сычихи, принесла в шали пирог с калиной. Пригласила подругу к себе в гости на следующий выходной: сорок лет ей исполняется, юбилей как никак. Говорят, сорок лет справлять не принято, но она же на другой день и скромненько. Мария согласилась и предложила выпить чаю.

Вике пришло в голову расспросить у Ерофеихи об Аглае: когда та умерла, Лидке было восемнадцать, уж не дитя несмышленое, замуж собиралась.

Ни Лида, ни ее родители с Аглаей не общались. Так, «здрасьте», и все. Лида вспомнила вдруг, как одна мысль долгие годы не давала ей покоя: она видела, как накануне смерти Аглаи, внук Михайловны, оглядываясь, входил в ее дом. Лида оказалась там, потому что ее тетка жила возле Аглаи. Но она никому ничего тогда не сказала. На похороны Лида не пошла, но мысль о том, зачем же Коля вечером ходил к «буржуйке», не оставляла ее. Вскоре после похорон старухи Коля затеял драку, пырнул ножом Гришку Козлова, попал в тюрьму и вернулся только через несколько лет. Допив чай, Лидка убежала к своей новой семье.

Вика задумалась. Не мог ли внук Михайловны, наслушавшись рассказов своей бабушки о «добре» Аглаи или приходя вместе с ней в гости и любуясь никогда не виданными прежде вещами, захотеть ими завладеть. Повод войти в дом мог быть любым, например, достаточно сказать, что бабушка заболела и хочет повидать подругу. А потом, не удержавшись, убил богатую хозяйку. Много усилий не требовалось. Например, задушил подушкой. Похватал кое-какие вещи, попавшиеся на глаза, побросал в узел и удалился. Возможно, часть, самое ценное, он унес с собой, а часть – более крупные вещи – спрятал в кустах, чтобы забрать позже. Но в этот небольшой промежуток времени кто-то, Коля Большаков или Нюрка, случайно обнаруживает узелок с добром и утаскивает его. Не обнаружив спрятанное, Коля вспоминает, что в доме еще много дорогих вещей. Возможно, он снова наведывается туда и прихватывает что-то еще. Кстати, он подрался именно с Гришкой Козловым, любителем тащить все, что плохо лежит. Возможно, именно его Коля и заподозрил в хищении «своего» добра. Похоже, что именно так все и было… Только теперь, спустя двадцать один год, уже ничего не докажешь…

 

Продавщица Верка первой заметила, что Митрича давно не видно и подняла тревогу. Бывший участковый был обнаружен с разбитой головой. Конечно, когда речь идет о бывшем коллеге, полиция начинает рыть изо всех сил, забросив прочие дела. И повезло! Собака взяла след. Убийца был схвачен. Им оказался тракторист Михалыч, Николай Михайлов, внук Михайловны. В доме преступника нашлись и сбережения пенсионера и кое-какие вещи, включая пульт от телевизора. Жадность подвела тракториста! Он отомстил бывшему участковому, теперь беспомощному старику, за то, что двадцать лет назад тот посадил его за драку. Вначале Коля клялся, что к остальным убийствам не имеет отношения, но после того, как с ним поработали опытные сыщики, подписал чистосердечное признание. Полицейские уже мысленно сверлили дырочки на погонах для новых звезд за поимку маньяка. Был выпущен на свободу Спиридоныч, который после пережитого заметно поумнел, притих, забыл о соблазнительной химичке и вернулся к жене и маленькому сыну. Деревня в очередной раз вздохнула с облегчением.

 

*  *  *

 

Ванька шел по деревенской улице. Мать послала в магазин за хлебом, и теперь Ванька потихоньку отщипывал от аппетитной корочки. Теперь, после того, как поймали маньяка, которым неожиданно для всех оказался тракторист Колька Михайлов, Ванька прекратил слежку за односельчанами.

Впереди него тащились с покупками Яшичка с Чупачихой, как всегда, сплетничая о ком-то из деревенских. Мальчик невольно прислушался.

– Да уж, хозяйственный мужик, ничего не скажешь. Все в дом тащит. Даже цветочки выброшенные у чужого палисадника подберет и утащит. Цветовод хренов!

Ванька подпрыгнул, подбежал к главным деревенским сплетницам:

– Вы это о ком?!

– Ты глянь на него! Ишь, какой любопытный выискался! Иди отсюда, не подслушивай. И не лезь в разговоры взрослых. Тебя разве мамка не учила!

– Пожалуйста, очень надо! Я тоже цветочки развожу, – отчаянно закричал Ванька чуть не со слезами в голосе.

Бабы сжалились.

– Да Витька Зернов, кто ж еще? Жлобяра тот еще… Только вряд ли он тебе что даст…

Но Ванька уже не слушал. Он всех ног бежал домой. Неуловимый маньяк – Зернов!!! Муж продавщицы Верки! Всё! Ванька выдохнул. Нужно немедленно позвонить тете Вике! И раскрыл преступление не кто-нибудь, а он, великий сыщик Ванька Большаков!!!

 

Женя в который раз с замирающим сердцем перечитала записку, которую обнаружила в кармане куртки после похода в магазин. Школьница не верила своему счастью: математик признавался ей в любви. Письмо гласило: «Дорогая Женя! Я знаю, что ты испытываешь то же самое, что и я. С той самой минуты, как я увидел тебя, я уже не могу быть прежним. Нам нужно встретиться и поговорить наедине. Буду ждать тебя в крайнем левом заброшенном доме на сгоревшей улице каждый вечер после двенадцати. Никому не говори ни слова и обязательно уничтожь это письмо, если не хочешь, чтобы меня обвинили в педофилии. Навеки твой С.»

 

Женя хорошо знала почерк Сергея Михайловича. Такого красивого почерка не было ни у кого! Девушка даже слышала, как на Восьмое марта директор просил его подписать открытки женщинам. Женя прижала белый листочек к сердцу и закрыла глаза. Девушка была абсолютно счастлива. Сбылась ее мечта! Он тоже любит ее! Он разведется со своей противной, высокомерной женой и женится на ней. Родители, конечно, сначала поупрямятся, а потом согласятся, ведь Сережа такой хороший. У них будет свадьба, и Женя закажет себе пышное белое платье, наподобие того, которое пострадало при пожаре. Или как у Натальи, дочери директора школы. А в свидетельницы она возьмет Маринку Козлову, лучшую подругу. Вот Маринка удивится! У них с Сережей будут чудесные дети, красивые и умные. И они будут очень-очень счастливы.

А все, что говорят про него и химичку – неправда. Она очень хорошая женщина, красивая, жизнерадостная, приветливая. Не то что остальные: кошки драные, зануды и сплетницы. И муж у химички очень симпатичный. Разве удивительно, что двое хороших людей, попавших в гадюшник, относятся друг к другу с большой теплотой?

Женя свернула записку трубочкой и тщательно спрятала в переплет книги (сжечь не поднялась рука). Затем тихонько напевая, начала готовится к свиданию.

 

Вика до вечера работала в мебельном салоне, вникая во все тонкости ведения бизнеса. Позвонила Настя. Она была на больничном: температура, насморк. Грипп. Жаловалась: без Вики стало совсем плохо. Лариса Григорьевна всех поедом ест и без конца ставит в пример Вику Романову: какая незаменимая работница была! Остались одни дураки и бездельники!

Вика пообещала вечером навестить бывшую коллегу. Для этого заранее запаслась медицинской маской. Позвонила Александре, что после работы навестит Настю. Александре Викина подружка не нравилась, сразу видно, та еще прошмандовка, но возражать не стала.

Внезапно раздался звонок. Ванька, захлебываясь от волнения, прокричал:

– Тетя Вика! Маньяк Зернов! Это он, он цветочки уволок!

Вика замерла. Нет, это ошибка! Этого просто не может быть! Необходимо было все хорошо продумать, прежде чем снова обращаться в полицию. Ведь там уже отчитались о поимке маньяка…

– Ваня, пока никому ничего не говори. И смотри, не вздумай за ним следить и вообще приближаться. Я все проверю…

Ванька пообещал, что так и сделает, и убрал мобильник. На самом деле он уже знал, что сегодня же займется слежкой за подозрительным предпринимателем.

 

Доехав на такси почти до дома Насти, Вика зашла в магазин. Набрала целый пакет соков, фруктов и сладостей. Выходя из магазина, внезапно замерла. Сергей Михайлович, предмет ее тайных мечтаний, входил в кафе «Театральное». Она все поняла… Горько усмехнулась. Самый красивый мужчина, которого она видела в своей жизни, и которому удалось зацепить сокровенные струны ее души, оказался геем. Вика глубоко вздохнула и направилась к Насте.

 

Химичка Елена отложила последнюю контрольную: было уже около полуночи. Потерла усталые глаза. Муж уже давно спал: у него разболелась голова, он при ней принял две таблетки снотворного и ушел в свою комнату. Учительница зевнула, подошла к окну. Светила полная луна. Шел легкий снежок. Лена невольно залюбовалась ночным пейзажем. Внезапно мимо дома, крадучись и воровато озираясь, прошмыгнула тоненькая девичья фигурка. По куртке она узнала Женю Большакову. Лене это очень не понравилось. Чего ради школьнице тащиться на сгоревшую улицу у леса, на которой уцелело лишь несколько заброшенных домов? На свидание? Но поблизости полно заброшенных домов, зачем же тащиться в такую даль? Странно… Конечно, кровожадный маньяк, решивший извести жителей злополучных Кузьминок, схвачен, но это не значит, что никаких опасностей не осталось. Лена задумалась…

Учительница не знала, как ей поступить. Позвонить в полицию? Сказать, что школьница пошла в сторону заброшенных домов? Ясно, куда ее пошлют после такого звонка. И Лена решилась. Она оделась, вынула нож, мобильник и ключи из сумочки и переложила их в карманы куртки. Мужа будить не стала, даже если бы ей это удалось, время было бы потеряно.

Быстро натянула сапожки на низком каблуке и вышла во двор. Бека не было.

Позвала:

– Беля, Бек! Белька!

Потом вспомнила, муж вечером отпустил его погулять, и пес пока еще не набегался. Жаль… Лена вздохнула. Вышла за калитку. Огляделась. Никого. Лишь вдали – маленькая черная фигурка, спешащая в сторону леса и сгоревшей улицы.

После недавней оттепели дорога покрылась льдом, который уже успело припорошить снегом. Молодая женщина ускорила шаг. Можно было бы закричать, но девчонка уже слишком далеко, вряд ли услышит…

 

Деревня уже давно спала. Женя, трепеща от волнения, двигалась к заброшенному дому, навстречу счастью. Ничто не могло бы остановить ее сегодня! Когда она шагнула в темноту, тихо позвала:

– Сергей Михайлович! Вы здесь?

Никто не отозвался. Видимо, Сережа еще не подошел… Она первая прибежала на свидание! Внезапно девушка почувствовала вблизи какое-то движение, дикая боль в голове взорвались белыми искрами, и Женя рухнула на грязный пол.

Девушка пришла в себя от холода. Сильно болела голова. Слабый свет свечи озарял заброшенный дом. На стуле сидел человек в черной маске с палкой в руке. Ужас парализовал школьницу. Женя зажмурилась. Это просто сон. Сейчас она проснется, и кошмар исчезнет! Школьница открыла глаза. Ничего не изменилось. Она хотела закричать, но рот был залеплен скотчем. Женя замычала и заплакала от бессилия. Она попыталась ползти, и вдруг почувствовала, что что-то потянуло ногу назад. Она сидела на цепи, как собака! Человек поднялся. Взмахнул палкой. Раздался свист, и удар плети ожег тело. Куртка защитила тело от удара, иначе бы нагайка содрала кожу. Удар следовал за ударом. Женя закрыла голову руками: шапки на ней не было, слетела при падении. Он хлестал ее, пока не устала рука. Затем сел на место. В его распоряжении была всего одна ночь, чтобы сделать из заносчивой девчонки покорную рабыню. Время еще было…

 

Женя постепенно приходила в себя. Открыла глаза. Боль немного ослабла. Спина горела. Маньяк сидел на стуле с плетью в руке и смотрел на нее. Девушка обвела взглядом комнату, заметила неподалеку канистру с бензином и содрогнулась…

 

Лена ускорила шаг. Как скользко! Но надо спешить. Внезапно Лена почувствовала, что катится по льду, попыталась сохранить равновесие, но ей это не удалось. Учительница грузно растянулась во весь рост. Шапка во время падения слетела с головы, и женщина с размаху ударилась затылком о лед. От боли искры брызнули из глаз. Некоторое время лежала женщина на снегу, приходя в себя. С трудом поднялась, села: голова сильно кружилась. Кажется, у нее сотрясение мозга… Но ничего, терпимо. Отдышалась, взяла горсть свежего снежку, поднесла ко рту. Нож и ключи при падении вылетели из кармана. Нож она нашла сразу. Стекло мобильника от удара покрылось паутиной трещин. Нажала на кнопку. Сигнала не было. Ключи отлетели в снег. Немного безуспешно пошарив вокруг руками, учительница поднялась.

Но фигурка уже исчезла из вида. Было ясно: Женя, скорее всего, направляется в заброшенный дом, стоящий у самого леса. Снег пошел гуще. Может, вернуться? Нужно торопиться. Лена осторожно потерла ноющий затылок и поспешила к сгоревшей улице.

 

Человек смотрел на пленницу. В глазах рабыни застыл ужас перед своим господином. Плеть это хорошо. Но мало. Человек положил нагайку и извлек с любовью наточенный нож. Осторожно попробовал острие пальцем. Перевел взгляд на девчонку и увидел, как содрогнулась рабыня, загремев цепью. Все было так, как в его мечтах… Человек засмеялся. Он знал эту девчонку совсем другой. Вспомнил, она в клубе вела концерт в День деревни, пыжась от гордости. Усмехнулся. Он сделает ее совсем другим человеком. Правда, ненадолго…

 

Он подошел к пленнице. Девушка сжалась в комочек, одновременно пытаясь отползти назад, вжаться в стену. Обхватил голову Жени рукой, крепко зажал. Теперь не вырвется. Поводил у лица ножом. Глаза Жени заворожено двигались за острием. Подвел кончик ножа к глазу. Женя крепко зажмурилась и замерла. Человек повертел головой, прикидывая с чего начать. Осторожно провел лезвием по щеке. Так, царапина. Выступила кровь и потекла по щеке, закапала на одежду. Несмотря на шок, внезапно девушка почувствовала, что от маньяка исходит густой, приторно-сладкий аромат цветов…

 

*  *  *

 

С чердака заброшенного дома двор потенциального маньяка просматривался идеально. Несмотря на то, что Ванька капитально утеплился перед тем, как отправиться наблюдать за подозреваемым Зерновым, юный сыщик уже начал мерзнуть. Ванька попрыгал, поприседал, чтобы хоть немного согреться, энергично помахал руками. Затем попил горячего чая из заботливо прихваченного в рюкзачке термоса, съел жирную котлету с кусочком хлеба, и продолжил наблюдение. Хорошо, что сегодня пятница, и в школу завтра не идти.

Нос уже немного сопливил. Ванька тщательно высморкался и снова уставился на двор предпринимателя. Маньяк не выходил из дома, видимо, на «охоту» пока не собирается. Хорошо, что сегодня полнолуние, все видно как на ладони. Правда, недавно пошел легкий снежок, и видимость ухудшилась. Ванька уже подумывал, чтобы отправиться домой, в теплую постель, как внезапно увидел на дороге темную фигуру… Человек прошел мимо дома Зернова и медленно двинулся дальше, временами останавливаясь и прислушиваясь. Маньяк!!!

Ванька начал осторожно спускаться по лестнице. Мальчик выглянул в окно: человек, одетый в длинную черную куртку с капюшоном, осторожно двигался по дороге, временами останавливаясь и оглядываясь. Прижимаясь к забору, стараясь ступать бесшумно и держаться на расстоянии, но в то же время не потерять маньяка из вида, Ванька начал преследование. Звонить кому-либо не было ни времени, ни возможности: маньяк уходил. Мальчик потрогал нож, лежащий в кармане куртки: на месте… Так они некоторое время и шли: неизвестный и его преследователь.

Ванька замер и перестал дышать: мужчина неожиданно остановился. Он некоторое время вглядывался в дом, в которым жили предприниматель Андрей Лоскутов и его жена-химичка. Ванька решил, что если тот вздумает войти, то нужно будет поднять крик на всю деревню. Но человек не спешил. Он осторожно обошел дом, временами наклоняясь и рассматривая. Мужчина двинулся дальше, в сторону сожженной улицы у леса.

 

*  *  *

 

Лена прислушалась. В доме кто-то был. Осторожно взошла на крыльцо: ни одна дощечка не скрипнула. Медленно-медленно открыла тяжелую дверь. Кто-то копошился на полу. В темноте Лена увидела на полу неподвижно распластавшееся тело, над которым склонился человек. Внезапно он повернул голову. Лицо было черным, словно у негра. Маска! Маньяк! Перед нею был враг! Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Красная пелена заволокла мозг женщины, как было тогда, когда, возвращаясь из школы, она увидела у дороги истерзанное тело одноклассницы.

Ни секунды не раздумывая, Лена бросилась на человека в черном и со всей силы ударила ножом в спину, как ее учил тот, кого она когда-то любила. Нож вошел в тело, ломая кость. Человек вскочил и, оттолкнув Лену, выбежал из дома. Он бежал и бежал, оставляя на снегу темные капли, чувствуя, как одежда на спине становится мокрой от крови. Лена смотрела ему вслед. Что-то знакомое показалось ей в фигуре и походке этого человека.

Раздался стон: Женя пришла в себя. Учительница бросилась к полураздетой девочке. Содрала скотч с губ, помогла одеться. Девушка застонала. К счастью, помощь пришла вовремя: Женя почти не пострадала, не считая огромной шишки на голове от бейсбольной биты, сотрясения мозга да неглубоких порезов на лице.

– Ничего, моя хорошая. Все уже позади… Это не порезы, так, царапины. Все заживет…

Учительница достала мобильник, нажала на кнопку вызова. Экранчик не осветился. Лена попыталась его включить. Безуспешно. Связи не было. Учительница с трудом разрезала твердый кожаный ремень, к которому намертво крепилась цепь. Помогла девочке привести одежду в порядок, и бережно поддерживая, повела к дому.

Они прошли уже часть пути, когда навстречу выскочил человек в черном.

– Не пугайтесь, я – сыщик!

Это был квартирант Вики Романовой. Сыщик вызвал полицию. Ванька увидел учительницу и сестру, закричал и бросился к едва стоящей на ногах Жене.

 

*  *  *

 

Человек бежал к своей машине. Спина была мокрой от крови, кровь уже текла в брюки, чавкала в ботинках. Он сел за руль, прогрел мотор и выехал со двора, набирая скорость. Он мчался к переезду. Человек знал, что конец, давно был к нему готов и считал, что он должен быть красивым, как фейерверк. Голова кружилась. Человек усмехнулся бледными губами. Он узнал ту, которая его убила. Хорошо, есть кому позаботиться о Мурчике. Лишь бы только она берегла себя: в прошлый раз, там, на свадьбе, он едва успел ее спасти от анафилактического шока. «Скорая» бы не успела… Она была самым лучшим, что случилось в его жизни…

Состав, пыхтя, двигался навстречу машине, подставляя бок. Последнее о чем человек вспомнил в этой жизни, было лицо жены… Грузовик врезался в бок среднего вагона. Тот начал заваливаться набок, увлекая за собой. Раздался взрыв, далеко озаривший все вокруг: машина предпринимателя была заправлена под завязку. От Андрея Лоскутова не осталось ничего…

 

Вика, Александра, Мария, Лара, Бобик и частный сыщик, бывший Викин квартирант Алексей Морозов пили чай в загородном доме Александры.

Алексей поведал, что подозревал нескольких жителей деревни, следил за ними, но последним подозреваемым стал предприниматель Андрей Лоскутов.

– Он не был типичным маньяком, поэтому он и смог продержаться так долго. Самым подозрительным мне казался математик Сергей Пузырев с его частыми отлучками, которые совпадали по времени с убийствами. Но у него оказалось надежное алиби: в «Театральном» его знали многие. Затем я обратил внимание на диковатого Николая Сычева, но, следя за ним, убедился: когда происходили убийства он находился дома. Следил за неприметным и малоразговорчивым Николаем Большаковым. Затем мое внимание привлек жадный и нелюдимый Виктор Зернов. А начал я с того, что по версии Александры проверил, что стало с приемной дочерью Аглаи Петуховой. Я узнал, что семья контролера исправительно-трудовой колонии Сергея Глотова, его жена Анна и приемный сын Николай были убиты, а их квартира ограблена, вскоре после того, как супруга вернулась с похорон матери. Я съездил туда, посмотрел дело из архива, поговорил со стариками-соседями. Они сказали, что Анна привезла два баула, в которых, скорее всего, были очень ценные вещи. Видимо, приемная дочь Аглаи сама кому-то проговорилась, что поедет за наследством матери-дворянки. Преступники так и не были найдены. А вот с Андреем Лоскутовым не хватило времени… Но хотя он и был нетипичным маньяком, мне все-таки удалось выйти на его след. Но не успел. Если бы не Лена, Женя Большакова была бы обречена… Хорошая женщина, смелая. Жаль, что Лена скоро уезжает…

Вика кивнула.

– Ей было скучно в деревне. Лена создана для борьбы, поэтому и хочет вернуться на родину. Настоящий боец! Мы будем молиться за нее.

Молодой человек кивнул.

– Она обещала оставить мне Мурчика…

Частный сыщик распрощался с хозяевами. Александра пригласила его на свой день рождения, и молодой человек обещал обязательно прийти.

– Ты ему явно нравишься, – шепнула Александра бывшей снохе. – Не упусти!

Вика улыбнулась.

– Он мне тоже нравится.

 

ЭПИЛОГ

 

Вот и снова пришла весна. Правда, снег еще целиком не сошел. Вике, наконец-то, за многие недели удалось вырваться в деревню. Алексей в этот раз не смог помочь: он только вчера уехал в командировку по новому делу. Александра привезла родственниц и вернулась в магазин.

Вика с матерью спилили, наконец, старую, почти неплодоносящую яблоню, оставив молодой, крепкий побег. Вырубили полузасохшую сирень. Та разрослась неимоверно и закрывала обзор улицы, к тому же утратила красоту. Оставили несколько мелких побегов. Бобик стаскивал ветки в одно место, пойдет на мульчу. После вырубки в доме сразу стало светлее и веселее.

Вика теперь стала управляющей мебельного магазина, и, странное дело, новая работа ей нравилась. Александра вышла в декретный отпуск, но продолжала натаскивать Вику и Лару, которые оказались весьма прилежными ученицами. Лара в выходные уже подменяла в магазине Вику. А Настя, в прошлом неудавшаяся журналистка, стала отличным менеджером по продаже мебели.

После обеда мать решила пересадить заодно и пион. Он рос у самого дома больше двадцати лет, состарился, изросся весь. Поэтому побегов, а соответственно, и пышных ярко-малиновых цветов, с каждым годом становилось все меньше и меньше.

– А не рано? – поинтересовалась Вика. – Не замерзнет? Я думала, пионы осенью пересаживают.

– Можно и осенью, да руки не дошли. Рано – не поздно, мы его еще и укроем…

Мать начала подкапывать пион, уже начавший выпускать нежные росточки.

– Еще Аглая подарила, царствие небесное, – вдруг вспомнила мать. – Сама и посадила: у нее рука легкая была. Вот что ни посадит, все приживается! Яшичка-то ее всегда просила помочь, когда что-то пересаживала, иначе точно пропадет, у самой-то рука тяжелая! Вот и принесла отросток. Перед самым пожаром… Сказала, Вике на память. Любила тебя очень…

Мария вздохнула.

Вика взялась помогать матери. Неожиданно лопата со звоном стукнулась о металл. Показалось какое-то полуистлевшее тряпье. Вика извлекла из расползающейся ветоши большую жестяную коробку, покрытую коричневой масляной краской. Такой в деревне красили полы.

С великим трудом открыли крышку: она была посажена на краску. Внутри лежало что-то в промасленной бумаге. Вика сняла садовые перчатки, развернула и ахнула. В старинной коробке из-под чая лежали фамильные драгоценности Аглаи Петуховой: кольца, серьги, броши, кулоны… А в них – бриллианты, изумруды, сапфиры, рубины… Было что-то еще. Вика извлекла из тонкого кожаного мешочка ветхий, желтый от времени листок бумаги, на котором удивительно красивым каллиграфическим почерком явно не наших времен было написано выцветшими от времени чернилами: «Я, Аглая Аристарховна Петухова, урожденная Оболенская, находясь в здравом уме и трезвой памяти, завещаю свои фамильные ценности моей единственной правнучке Виктории Владимировне Пушковой». Витиеватая подпись и дата: 25 апреля 1995 года. А пожар случился почти месяц спустя… И еще одна записка, совсем коротенькая: «Если со мною что-то случится, прошу винить в моей смерти Николая Козлова, внука Серафимы Михайловны».

 

Вика заглянула в кожаный мешочек. Там была еще одна бумажка. С величайшей осторожностью извлекла и ее. Фотография, старая-старая, пожелтевшая, но четкая… Удивительно красивая, уже далеко не молодая женщина с высоко поднятыми волосами и спокойной и ясной улыбкой… Кружевная блузка с той самой камеей. Вот какой она была, несгибаемая Аглая Аристарховна.

Мать вдруг вспомнила.

– Она говорила, их было три сестры… Перед арестом они собрали, все, что уцелело, и надежно спрятали. Решили: кто выживет, тому и достанется. Выжила она одна…

И потрясенно добавила:

– А ведь поговаривали, что мою мать взяли из приюта. Выходит, все же Аглая родила, там, в лагере. Девочку забрали бездетные родственники мужа, удочерили. А когда они вернулись, их дочь давно была уже взрослой… Так и не сказали… Взяли, значит, вместо нее дальнюю родственницу Аглаи. Это, что ж выходит, мы дворянки? Может, еще и графини какие-нибудь?

Вика кивнула.

– Выходит так. Скорее, княжны...

Пока мать перебирала заскорузлыми, натруженными пальцами украшения, Вика подошла к кусту. Копнула еще. Вторая коробка была чуть поменьше. В ней плотными рядами лежали золотые монеты… Больше ничего не было.

Засыпали пион землей: подождет до осени.

– Что будешь делать? – спросила мать, когда они вошли в дом

Вика пожала плечами.

– Ну… Монеты Александре отдам на погашение кредита. А фамильные ценности не продаются… Будут нам с Ларой, ну и если у Саши дочка родится…

 

© Валентина Ушакова, текст, 2016-2017

© Книжный ларёк, публикация, 2016-2017