Салават Вахитов. Десятая муза

ДЕСЯТАЯ МУЗА

Живопись Ренаты Малютиной с точки зрения литератора

Когда Рената прислала мне «В контакте» просьбу написать эссе о её творчестве, она и не предполагала, что обратилась к неудачнику. Сколько себя помню, мне всегда не везло на окулистов и искусствоведов. Первые совершенно испортили мне зрение с помощью никудышных линз в уродливых оправах, а благодаря вторым я всегда считал, что неспособен воспринимать высокое искусство, поскольку совершенно не понимал тот бред, который несли искушённые лекторы-садисты в картинных галереях, что я посещал в надежде прикоснуться к прекрасному. Подумайте сами, как может человек, которому не везёт на хороших окулистов и искусствоведов, оценивать живопись? Если он видит только на двадцать пять процентов и совершенно не понимает технической тарабарщины знатоков-искусствоведов?

«Как?» – строго спросил я у Ренаты, высвечивающейся с экрана монитора. А она вдруг подмигнула: «Мой чудный взгляд тебя томил?» «Ну, допустим, томил... – пробормотал я смущённо и подумал: – Эта девушка вовсе не девушка! Эта искусительница – не девушка, а баллада ля бемоль мажор! Эта женщина, эта рыжая стервоза – не женщина, а волхвование!»

Вы спросите: да где ты ее откопал, и откуда она взялась, эта рыжая ‹…›? И может ли в Уфе быть что-нибудь путное? Если вам интересно, где и как я ее откопал, если интересно – слушайте, бесстыдники, я вам всё расскажу, только не забывайте про окулистов и искусствоведов: видение моё будет чисто литераторское.

Знакомый фотограф рассказывал, что снял Ренату двенадцать лет назад. Была выставка, и была вечеринка, художница, сидя на полу, всматривалась в фигуру одинокого безымянного мужчины, отражающуюся в её картине, спрашивала наивно: «Небесная грусть аквамарина тебе близка ли? Правда, что она нежна и невинна? Или, может, по душе кирпичная охра обожжённых улиц?» Фотограф не знал, что ответить, просто щёлкал затвором фотоаппарата, а потом, очнувшись среди жасмина и пения птиц, долго рассматривал фото.

Вот и я сейчас держу в руках ту фотографию – на ней юная Рената напоминает художницу Зинаиду Серебрякову с автопортрета 1909 года – и думаю, что она не могла не стать художницей: особого и выбора-то не было. Прадед – Сергей Малютин – известный художник; написанный им портрет поэта Брюсова – один из лучших в русской живописи XX века. Отец – Евгений Малютин – тоже известный художник, волшебным образом воплощающий в полотнах изысканность восточной поэзии… Ренате, выросшей в творческой среде, ничего не оставалось, как продолжить фамильное дело. Впрочем, я не прав, у настоящего художника всегда есть выбор.

Увидев впервые работы Малютиной, я решил, что её творения созвучны моему мироощущению, в них есть то, что я ценю в искусстве, – уверенность в своих силах, смелость, раскованность в сочетании с отработанной ремесленнической техникой, современными художественными технологиями и складывающимся на их основе индивидуальным мастерством. Если я и лукавлю, то чуть-чуть: в любом искусстве прежде всего привлекает личность творца, и если это личность интересная, неординарная, то у нас возникает желание пообщаться с ним – через его творения, – ощутить волнения его души, переданные в слове, картине, музыке, и сравнить с собственными переживаниями. Вот и меня Рената сначала заинтересовала как талантливая личность и умный собеседник, а потом мне захотелось вникнуть и в произведения художницы и, простите за дерзость, представить понимание того, что она делает. И пишу я это эссе постольку, поскольку мне импонируют люди, к которым благоволят музы.

А муз, собственно говоря, девять. Я их напомню: прекрасноголосая муза эпической поэзии Каллиопа, дарующая славу муза истории Клио, задумчивая муза трагедии Мельпомена, покровительница комедии и лёгкой поэзии Талия, мечтательная муза священных гимнов Полигимния, легконогая муза танца Терпсихора, небесная муза астрономии Урания, грациозная муза лирической поэзии Эвтерпа, муза любви и любовной лирики Эрато. Не берусь объяснять почему, но древние скрыли от нас имя десятой музы – покровительницы живописи, рисования, зодчества, – а поэтому художники представляются мне обделёнными и сирыми: если муза художества их и посещает, то они не всегда узнают её и не могут назвать по имени.

Не это ли послужило причиной того, что Рената, окончив Уфимское училище искусств, поступила на филологический факультет университета и в вихре нового увлечения принялась за диссертацию по библейским мотивам творчества Венедикта Ерофеева? Возможно, это был неосознанный поиск художником себя в искусстве, но результат, как говорится, «на лице»: её полотна последних лет насквозь филологичны, да и многие приёмы, которые использует художница, относятся скорее к области литературы, и впечатление такое, что творит она не столько зрительные образы, сколько текст со всеми присущими ему особенностями. И должен предупредить, что текст этот постмодернистского толка.

Муза эпической поэзии даровала ей страсть к повествованию, стремление не только передать образы и ощущения, но и рассказать историю; отсюда, мне думается, желание создавать диптихи, триптихи… и, наконец, полиптихи. Её «Альбатрос» состоит из восьми частей: два крыла гигантской птицы, словно две сюжетные линии, сходятся в центре – в точке кульминационного взрыва, завершая конфликт возвышенным солнечным эпилогом. Я совсем не удивился, когда узнал, что Рената работает над новым произведением из восемнадцати частей – свидетельство того, что живописец обладает «романным» мышлением. Вот здесь позвольте сделать небольшой вывод: живопись Ренаты Малютиной представляет собой движение от пространственной формы искусства к пространственно-временной, и в этом видится её своеобразие. С большим удовольствием я прибиваю этот тезис к воротам Елисейковского сельсовета. И если вы с ним согласны, то прибейте его и к вашим сердцам.

Рената – мастер отсылов. А реминисценции и аллюзии – прерогатива Клио, начертавшей грифельной палочкой славу былых произведений. Разумеется, когда делаешь отсылы к культурным слоям прошлого, существует опасность быть непонятым. Наверняка и мой отсыл к Елисейковскому сельсовету не всем понятен. А это всего лишь намёк на любимого Ренатиного Веничку Ерофеева, как и пассаж про «рыжую стервозу» в начале текста. Вот и для того чтобы понять идею «Альбатроса», надо знать, что композиция произведения навеяна одноимённым стихотворением Шарля Бодлера:

Поэт, вот образ твой! Ты также без усилья

Летаешь в облаках средь молний и громов,

Но исполинские тебе мешают крылья

Внизу ходить, в толпе, средь шиканья глупцов.

Альбатрос – это образ художника, устремлённого к солнцу, к вечности. Одинокий, он гордо реет в небе, на земле же, в толпе, которая не позволяет развернуть крылья, он беспомощен.

Конечно, зрителю позволительно не знать такие тонкости – не понимать стихи не грех, – но тем не менее нельзя забывать, что

Христос не воскресал для всех,

Он воскресал для посвящённых.

Искусство во все времена оставалось уделом посвящённых людей. Поэтому зрители, посвящённые в таинства живописи Малютиной, обязательно соотнесут «Импровизации» художницы со стихотворением Бориса Пастернака:

Я клавишей стаю кормил с руки

Под хлопанье крыльев, плеск и клекот.

Без гениальных строчек поэта восприятие картины будет неполным, ущербным.

Но снова вернусь к «Альбатросу», поскольку это произведение в творчестве Ренаты Малютиной является программным как с точки зрения выражаемой идеи, так и со стороны технической. «Трагедия – самый мощный импульс для творчества», – считает художница. Творец-созидатель в искусстве, как правило, представляется фигурой трагической, страдающей – достаточно вспомнить, к примеру, «Андрея Рублёва» Тарковского, – поскольку художество не ремесло, а образ жизни и способ познания мира. Если бы только познания… Настоящий художник берётся преобразовывать мир, преодолевая немыслимые барьеры, неся тяжёлые душевные потери. А поэтому не суровая ли Мельпомена подсказала Ренате мысль о разорванных крыльях альбатроса, летящего «средь молний и громов»? В этой разорванности отражается и раскол современной эпохи и современного сознания:

Но как не сковывает ночь

Меня кольцом тоскливым,

Сильней на свете тяга прочь

И манит страсть к разрывам.

С технической стороны, длина «Альбатроса» в сборе составляет 3,5 метра, это впечатляет: зритель любит полноформатные, монументальные «вещи». Каждая часть проекта выполнена таким образом, что может представлять и самостоятельное произведение. Мне это близко, напоминает писательскую технологию, когда отдельные самостоятельные рассказы выступают в качестве глав романа.

На персональной выставке Ренаты Малютиной «Живопись con brio», состоявшейся в марте – апреле 2013 года, на мой взгляд, для «Альбатроса» не хватило стены выставочного зала, не хватило пространства, что помешало выразить эпичность произведения. Я бы посоветовал художнице расставлять части полиптиха чуть дальше друг от друга, чтобы мыслям было просторнее; для восприятия важно не только то, что читатель прочитывает в строчках, – но и то, что домысливает между ними.

Рената не скрывает, что техническая сторона проекта исходила из практических соображений: части картины легко складываются в компактный «чемоданчик» 70х50, который удобно перевозить с выставки на выставку, а при экспонировании возникает эффект большого полотна. Заметим, что знаменитое чеховское выражение «Краткость – сестра таланта», применимое к его коротким рассказам, возникло тоже из практических соображений: просто газетные полосы, на которых печатался Антон Павлович, были небольшими.

Думаю, что лучшие картины Малютиной те, которые оживляет стремительная Терпсихора. Зритель не любит статичности, в картине должно быть движение, а если есть выраженный герой, то он обязан действовать. По этой причине замечательные на первый взгляд «Паук» и «Ангел» проигрывают в восприятии. Честно говоря, люблю пауков, в том плане, что паук в картине может нести множество метафорических смыслов, но нет действия – и эти смыслы не выражены. Также и светящийся ангел, казалось бы, выполнен безупречно, но на полотне ничего не происходит, и зритель не чувствует сопричастности. А ведь важно, чтобы он сопереживал герою. В этом смысле меня поразила фотография Александра Дульцева, снявшего художницу на фоне её диптиха «Город». Прости меня, Рената, но фото вызывает больше эмоциональных откликов, чем сам диптих, потому что сделано оно «оживлённо, с жаром» – весело и с иронией, а герои – художница и кот – действуют.

Вот такой «оживлённый» герой и в картине «Влюблённый Шурале». Здесь уже не обошлось без капризной Эрато и озорной Талии: зрителям предъявлен не традиционный злой лесной житель, а Шурале преображённый, мечтательный и романтичный, и мы верим, что это сила любви вдруг сделала его таким – добрым и нежным. Настоящая удача Ренаты и настоящий гимн любви! Я от души повеселился, глядя, как влюблённый Шурале рассматривает кончик своего хвоста, который на фоне луны выглядит золотым пером жар-птицы. О чём он мечтает? Недосказанность – замечательный приём, позволяющий зрителю домысливать и сопереживать.

Для того чтобы было действие – не обязателен герой одушевлённый. Так, удачны образы в серии «Цветы». В них чувствуется движение души, цветы дышат, передают настроение – лёгкое и безоблачное, – отчего хочется жить и творить. То же справедливо и для работ серии «Солнце», изображений православных храмов и мусульманских мечетей, картин «Путешествие», «Жёлтый дом. Село Калтыманово» и многих других. Объединяют их муза священных гимнов Полигимния и лирическая Эвтерпа – живопись Ренаты насквозь поэтична. И в этом, мне кажется, причина того, что в работах Малютиной много условностей: для неё важнее замысел, идея, воплощение настроения. Как говорил В. Я. Брюсов: «Чем дальше в свою область вступает искусство, тем определённее становится оно свободным излиянием чувства». Я бы добавил – чувства священной тяги ко всему прекрасному, высокому, к небу и звёздам: творчество Малютиной не обошлось без участия Урании. Полёт, движение, воздух, солнце и месяц – символическая атрибутика её работ, несущая основную смысловую нагрузку. «Космос, или вечность, – это как раз то мерило, которым я оцениваю искусство», – утверждает Рената.

И последнее, на что бы хотелось обратить внимание. Рената Малютина сложилась как художник не столько в мастерской в процессе кропотливой работы над холстом – что несомненно важно, – сколько в ходе активной выставочной деятельности. Мне так и не удалось сосчитать то неимоверное количество выставок, в которых она приняла участие. Отмечу только, что первая персональная выставка художницы состоялась в 1988 году, когда ей было всего шесть лет, и сейчас чуть ли не каждый месяц Рената на новом проекте. И это здорово, поскольку в современных условиях перенасыщения художественного рынка мало написать картину, нужно ещё уметь донести её до зрителя и постоянно доказывать свою состоятельность как творца. И, конечно же, выставочный процесс предоставляет широкие возможности общения и с коллегами по цеху, и со зрителями, позволяя держать обратную связь, подводить какие-то итоги, намечать новые цели.

Такие дела.

Да, совсем забыл открыть вам имя десятой музы – той единственной, которая окрыляет живопись и, думаю, приносит удачу тем, кто о ней пишет. Но пусть её назовёт сама Рената Малютина. А я что, рыжий, что ли?

Опубликовано в журнале «Бельские просторы» (2013. – № 7)

© Салават Вахитов, текст, 2013

© Книжный ларёк, публикация, 2016