Рустам Нуриев. ПротоРоман

Рустам НУРИЕВ

 

ПротоРоман

 

Оглавление:

 

1. Предисловие

2. Авторская песня

3. Через сколько-то там лет после концерта то ли Электрик Лайт Орчестра, а то ли ДДТ

(Разговор с А. Хусаиновым)

I. Аутентичная манера прослушивания музыки

4. Уфацентристские рассказы 2007–2014

5. Вот эти стихи читал Иванов Анне

II. Дальше

6. Пурга, Марк Болан

7. Связка-Увязка

8. Анна Николаевна (знает)

9. 2014. Марикаев поддерживает Протороман

10. ОСЕНЬ 2014

Из уфацентристской тетради, на чердаке садового домика в районе деревни Дудкино около реки Уфимка рядом с городом Уфа

Франсуа Гишиньо

11. Благоприятен Брод

III. Вот и сказочке Финал (так называемый)

12. Связка-увязка-сказка для будущих чистовиков

 

 

1. Предисловие-стихи

 

*  *  *

 

Добро пожаловать

В циркус Дон-Кихотов,

Зверей, жонглёров, директоров.

В наш цирк без затей приглашаем – отведать

Пощёчин клоунов и слёз,

Этих фальшивых слёз,

В гости в наш рай обезьяньих гримасок

И львиной вони в антракте.

В довесок – индийский несчастный факир в финале,

Весь в огнях, как в раме,

Как в драме, –

То ли в Бангкоке, то ли в Лондоне.

Ужи и Змеи.

Приходите, дети, взрослые, скорее.

 

*  *  *

 

Здравствуйте

Дорогие Дражайшие

люди

Пусть Вам

Всё необыкновенно

в этот день

И это Солнце

и эта река

и этот лес

Самое, что ни на есть

замечательное

Пожелание.

 

*  *  *

 

Быть может, ветер вне подозрений.

Но юбка твоя задралась.

 

*  *  *

 

Председатель какого-то объединения поетов и писателЕй Уфы Ай Дао Ху в апреле досточтимый в году 12-м века 21-го сказал мне почему-то: «А почему не написать тебе р-роман?»

 

*  *  *

 

Жужжит и жужжит

Радиожужелица.

Гитарами и барабанами веселится

И приторно поёт источник иллюзий.

 

*  *  *

 

Звон звенения озвенливости

Звёздное звенение звонка

Зазвонил Звонофон

З-фонозвончик звонильник

Забудил озвенение дождя

Звонколётчика звонкости «зэ»

 

*  *  *

 

Несимметричная синь, просмолённая смогом.

Новоуфимский нефтеперерабатывающий смог

Прокурить этот слог.

Самолёт небесному потолку керосинь приволок.

 

2. Авторская песня

 

Из отчетного концерта КСП «Перевал-76», который прошел в Павловке летом, в 1981-м году под шефством горкома комсомола г. Уфы.

Участник концерта – Рустам Нуриев, начинающий автор-исполнитель, несмотря на свой юный (9 лет) возраст спел свою Вторую (его первой песней была песня сыгранная на новогоднем утреннике Средней школы № 19 г. Уфы на балалайке и спетая из Трёх Слов: ШаоЛинь, Хуанхэ, Янцзы) песню и получил приз: новую гитару производства г. Кунгур. Песня называется – «Таганай».

 

Таганай

 

Друзья! Возьмемся за руки

Последний день на Таганае

А завтра в города

 

Костер горит и чай заварен

Грустит реки вода

 

Ты не грусти,

Пускай струна грустит гитары.

 

А наш инструктор говорит:

«А электрички как чайки крик

 

Уехал Витька в Беркакит

А Сашка на Эльбрус

На фото стёрт улыбок вид

Усталости я не боюсь»

 

И вот заварен чай

И вот поют ребята

И сосны подпевают им

И каши лучше нет, что варится в дыму

 

И есть на свете Таганай!

И если скажут: «Тихий Океан»

Скажу я: «Выбирай»

Про тундру скажут, что мол есть она.

Скажу я: «Я там был. Чукотское я тоже видел лето»

 

Но все-таки.

На Таганае сердце я забыл.

 

А вот и следующий наш участник Концерта – Виктор Евграфов из села Янаул БАССР, он спел следующую песню:

 

Я видел Визбора, Визбора, Визбора

Не решаясь к нему подойти

Песни пел он нам издали

Много тех, кто были вблизи

Не беда, что сломал я лыжи

Руки, ноги зато целы

К нам на склон приехал Визбор

И мы слушаем не Сальвадора Дали

И мы слушаем и не говори.

Вот ведь как – «Искатель разлук самолёт»

 

За вагонным окном если изгородь

Модным ритмом гремит вагон-ресторан

Все равно слушай Визбора

Даже если не слышишь

Его у себя в груди

 

И в Москве если изморозь

На гитаре попробуй

Простой песни подбери мотив.

 

А вот эту песню спел студент филологического факультета БГУ – Вячеслав Михайлов, которую сочинил для студентов Художественного-Графического факультета БГПИ Юрий Шевчук.

 

Костя был поначалу надменен

Ему папа купил «Мерседес»

Но однажды ребята сказали

«Айда с нами в поход, Костян, в дальний лес»

Он с трудом согласился с друзьями

Взял зеленый рюкзак и пошел

 

Километры шагал он с нами

Ловил рыбу одними руками

В чай он лёд превращал

В кашу он превращал топор

Как могли мы ему помогали

В куропаток стреляли в упор

И когда окружали волки, за мгновенье развел он костер

Крики девочек, факел, серые звери бегут

 

20 дней. Станция Ильма.

Сказал Костя: «С Вами я теперь навсегда, друзья»

Втихомолку обнялись. Из ключа текла вода.

Ох, студена вода, да солены слёзы.

Да не забыть туризма года

И сказал Геолог Каримов; «Теперь Костя, ты наш. Костя, ты теперь не мажор».

 

Следующий участник концерта – Инженер Цеха № 7 Уфимского Моторостроительного Завода, изобретатель-рационализатор Константин Шульгин. Он, по его словам, «придумал очень простую Туристскую песню после летнего похода с друзьями по работе на речку Инзер».

 

Туристская песня

 

Отправляясь в поход

Тушенки возьми рюкзак

И улыбок родных и чужих не забудь

И гитару настрой невпопад, но в добро

Как не нужен впопад, так как нужен друзей небосвод.

Отправляясь в поход

Позови с собой их

 

И с друзьями Ты до Луны, до звезды быстрее дойдёшь.

 

Отправляясь в поход

Поцелуй на прощанье жену

И тогда ты поймёшь:

«Возвращение дороже всех звезд»

 

Отправляясь в поход

Напиши своим в Интернет

Нет в лесу Интернета

Но зато полно комарья

 

Отправляясь в поход

Не туши костёр ночью

Потому, что в ночи вдруг появится тот,

Тот, кто руку протянет Тебе в трудный Год.

 

Отправляясь в поход

Ты не спрашивай нужный аккорд

После речки жестокой

Ля-минор покажет Тебе народ.

 

3. Через сколько-то там лет после концерта то ли Электрик Лайт Орчестра, а то ли ДДТ.

(Разговор с А. Хусаиновым)

 

«Напиши роман». Протопредположение.

 

«Так, что же ты опять блестишь бессюжетьем?» – спросил меня певец Юрий Юлианович Шевчук, автор песни «Не стреляй», подозрительно похожий кругами своих очков на писателя Юрия Александровича Горюхина, автора «Встречного Движения» – друг к другу разнообразных уфимских персон в 90-е годы 20-го века. А я и говорю – «А я, может быть, получил ту или иную роль?»

 

Быть может, себе я, а не Юлиановичу, и не Александровичу сказал…

 

Напиши наигрыши дудочные, наищи ладушки воздудошные, ром ищи да в Американской, во сторонушке, да спляши ирландским прапраправнукам жигу какую, на ходу спляшенную-выдуманную, нагуди дудками, да гитарой тряхни и кудрями шампунем «Секреты бабушки Агафьи» мытыми «Либертангу», и напившись пивка, набери весу, да помоги тому, кто попросит похудеть, да не бойся славянофильства, и да и нет, но пляши и пой, пусть все знают, что такое р-россиянский банкет на 120 персон, напиши-спляши-не взыщи, держи пульс на руке, несмотря ни на что «Группу крови спой на рукаве», и об этом, о том сон посмотри да на работу иди.

 

Я написал что-то отличное и что-нибудь хорошее благодаря тому, что сел в воздушный шар, и где-то там, внизу у людей шли околоредакционные лязги, по всем облакам пел Шансон, потому, что душа поёт, а я писал в блокнот первую попавшуюся не-ересь, писал разговорность якобы безымянного жанра. Ну, конечно, было бы лучше, если бы текст установился бы на опору треножника ясности-лаконичности-отточенности. Я не забывал выпивать не первый баллон пива один и без кирпичной кладки, я не забывал кричать что-то неопределенно дождливое и параллельное и агрессии и деградации, но чорт возьми, мне казалось, что «я свободен». Чорт, наверное, шутил...

 

В ту или иную среду я отправился показывать свои стихи в средУ Уфимского Литъобъединения на улицу Коммунистическую, показывать свои стихи из Священного Своего Блокнота. Пришел, и Председатель дал мне Слово, я зачитал, сел на своё место. Вышел следующий Громкоговоритель Стихов, мне захотелось спать, я боролся с Настоящим Чудом Смыкания глаз...

…Председатель литъобъединения сказал что-то резюмирующее о юной поэтессе, мне все-таки хотелось спать на собрании. И, несмотря на то, что я пришел весьма вольно, я ничего не запомнил. Я не запомнил ничего из этой очередной среды, что в 19-00 регулярна, просто хотелось спать и пива, хотелось идти в кафе, которое как постскриптум к высказываниям нашей выдающейся сотни гениев литературы одиночных тетрадей. Одиночных и якобы беззащитных тетрадей у каждого из нас наберется на половину библиотеки имени Желания осчастливить мир Новой строчкой.

Поэт и поэтесса в ту из майских или апрельских сред вернулись из города Желтая Гора, где они соревновались в кафе «Клавесин», и сокрушались, что поехали без меня-такого-красивого, я спрятал свое тщеславное сокрушение прямо в мозг и снова захотел пива.

 

А Крышевеев – глава секты «Зашоренное Рано» (или автор одноименного сборника (какая разница)) навыслушивал чуть позже в кафе вот в том этом самом моих стихотворных импровизаций на салфетках. Я! Глубоко убежден! Он рад моим стихам.

 

Председатель Ай-да-Хусаинов и его свита (поэтов-демиургов) шла по бывшей улице Сталина, по бывшей Сенной, по бывшей Успенской. Шла после заседания «нашего прекрасного, друзья, союза», то есть кружка Уфимских Литераторов. А может, улица Сталина была в Уфе Коммунистическая или наоборот, или Пушкинская в Уфе превратилась в улицу Пушкина, когда в Петербурге так она и осталась Пушкинской.

 

Действительно весёлая картинка – Председатель идёт по главной улице города в какое-то кафе с кругом писательских и поэтических лиц, в них узнаю я себя. Я выбрасываю 3-й баллон, он чуть не попадает в середину круга трамваев 70-х годов, уже не расположенного около Гостиного Двора на Верхнеторговой площади.

 

Во время полёта пластиковой пустоты Автор думал строками из Этого Романа: «На ром не налегая, и неплохо себя настраивая играть-скользить очередную медитацию потока сознания разгоняться к словам. Кружится круг Солнца, кренится и трепещет мировая Ось, флаги над замками сходят с ума вслед за Людвигом Баварским, косят трын-траву зайцы, едкий страх похмельного самокопания пытается втереться ко мне в доверие, а я собираю песни по сусекам, да по пыльным дорогам. В голове хаос и бег флейты руладами и мое кликушеское рыдание поет городовое тувинское пение на весь Загородный проспект Петербурга, я выпил с музыкантами водки, и закусил селёдки и начал что-то о себе мнить, а потом был плацкарт Спб-Уфа, а потом был отрывок из законченной «второй» главы. И снова был замкнутый круг чувства вины и похмелья с утра в поезде, достучавшего уже колесами уже до Ульяновска».

 

Так вот: «Я не понимаю тех людей, что едут в Казань из Уфы по трассе М-5. Через Мензелинск надо»

 

От звука выпитого баллона об асфальт Председатель будто очнулся. И вот…

 

Председатель досточтимый Ай Дао Ху (то ли он индеец племени Айдахо, то ли китаец Дао, то ли просто Гайдарович с улицы Айской) почему-то сказал мне: «А почему бы тебе не написать р-роман?» Ну, у «Я-автора» и засвербило где-то под сердцем, где-то на секунд 30 радости от Невыразимого, от волшебства Ожидания и предвкушения Т-творчества, так сказать. Сказку освоить захотелось и более и менее на других посмотреть. И я вышел на улицу, зная, что поселок Сулея не сулит мне старой работы, и я нашел через недельку работу на опорах сцены, которая весьма далека и по расстоянию и по духу от Вудстока-69. И потом тут же в роман вошло упоминание из некоего биографического источника упоминание о том, как было радостно ходить вместе с Ху-дождиком Анатолием Ладовым за «ПсевдоЖигулевским» пивом еще и еще в не менее предвкушении от встречи с великим очкастым гуру современности, просто и душевно, громко и задорно намекающего: «Не стреляй» тогда в августе. Надо было только дождаться осени и все состоялось бы. Да зачем оно мне это – «Состоялось»? Да и так славно и великолепно пивка употребили под градусом Энтузиазма Ожидания, что можно сказать, что тогдашнее лето удалось.

 

И вот почему почему-то мне сказал председатель: «Пиши какой-то роман»? Потому, что: На мор шипи всегда обязательно не мня мочь ратовать мечту Эдгара По. «И так научаемо мнение ромом» – мне сказал Хуан Дарио, он же Ай Дао Ху. Ну, это председатель сказал мне: «Вчера раки были по пять и большие, а сегодня по три, но маленькие». Я сказал тогда – «Ну, конечно, если это повторять многократно, готовая миниатюра для чтения со сцены, а при однократном произношении этого текстового кусочка звучит констатация факта, которая всего-навсего намекает на смутную идею или на какое-то томление».

 

Поэт, он и в Африке поэт. А в Уфе?

Поэт И. Златокудрин из города У. – находился в поисках русского языка, осмелюсь предположить, Илья, который, что живет на Достоевского. Что-то есть в этом волшебное, но это есть частое совпадение в мире этих наших поэтов-прозаиков и прочих волчков Великой Писанины об этой нашей любимой ньютоновской трехмерной плюс время реальности. И, кстати умение воспоминать заставляет время двигаться обратно, если не плавно, то прыжками, но будущее вплетается в этой вспоминание-прошлое и перемешивает настоящее как колоду карт.

 

Эти стихи могли бы сочинить или я, или Златокудрин Илья. Мы, остановившиеся в развитии поэты (так считает безудержный Талант Ай Дао) могли бы сочинить и сочинили. А что оно развитие-то? Ну ладно.

«Солнце златотканое февралем с холода в солнечном звоне хрусталя сосулек. В бревенчатом доме легче дышать, там и сырость уютнее. Со снежной стеной двора надо управиться за час. Дрова вот бы в печку надо еще забросить. Вот-вот закипит чайник и гора блинов на столе. Боюсь, скоро исчезнет. Да, исчезла»

А дальше я не стал почему-то сочинять, хотя именно для этого и соскочил в 2 часа ночи. Значит, сон сильнее, но я и об этом пишу. А почему бы солнцу не быть и бронзовозакатным в серединном августе? И какая разница, как называется месяц. И я всего-то сомневающийся тростник. И эти самые – калевальные стихи о Золотой Ткани Солнца, Подсолнечном масле летнего дня хочется с кем-нибудь разделить. Я прочитал Эти Золотые Стихи Златокудрину на всякий случай. (Ну, чтобы он Их услышал, ну чтобы он знал, или не забывал что его фамилия – повод написать Новые Стихи).

Златокудрин не соскочил посреди ночи ради Авторства Своих Стихов, он хотя и несколько нервный человек, но пунктуальный. И значит ломать ночной сон, ради озарения от внезапных строк ни к чему. Вот так и надо останавливаться в развитии.

 

«Солнце златотканое» теперь будет часто появляться и в последующих виршетворениях. Давайте оставим агрессию в январе, там как раз мороз. Хотя и домашнее видео присланное в нашу телередакцию говорит обратное, агрессия возможна всегда и везде. Или все-таки её нет? То есть январь – это одни воспоминательства и надеждочки, но февраль високосен как вьетнамский бальзам на висках, март трудноват для выживания в погодной Уфе, апрель заковырист – текут ручьи. Ну, значит, май...

 

…И тогда, когда май первого класса, то есть когда учебный год катится к концу, и девочки играют в «классики», они первоклассницы, они прыгают на квадратиках, нарисованными мелом, и я считал, что я уже помню этот день именно в момент переживания этого дня, или то есть буду помнить, эту грандиозность этого дня и его размышлительность о текучести времени посреди оцифровки квадратиками линейного времени.

 

Июнь это первый день каникул после первого класса, единственный взрослый день во всей жизни взрослого человека. Общением с неким хулиганом ознаменовался Тот Взрослый День. Июль шатается по пыльным окрестностям реки Белой в предвкушении Дня Рождения. Август – звездопадный, да еще как.

 

И вот сейчас пришло позднее размышление о том, что школа моего детства была построена перед Великой Отечественной Войной, конечно же, под видом школы, но в качестве будущего эвакогоспиталя. И так оно во время войны и случилось.

 

Но тогда, когда случился май в первом классе, на дворе стоял обычный и добрый 1980-й. И вдруг, из этой «старой» архитектуры школы, проглядывали через это вот мое позднее размышление именно тот, то ли 38-й год, то ли 45-й, то ли 54-й. 1954-й, когда уже мир. И тихая послевоенная эйфория ежедневного труда по восстановлению страны, проглядывала сквозь несколько слоев масляной краски на 2-м этаже во время субботника, когда надо было мыть стену. И вот, они номера школ: 19, 44, 45, 91, 39, 61.

 

Слои казались археологическими (я тогда еще не знал такого слова), оставшимися от предыдущих школьников и с их нынешним, но неизвестным мне «настоящим». Но день в первом классе в мае оказался важнее именно сейчас для пишущего эти строчки. День из Прошлого оказался важнее Настоящего сегодня, так как он прорастал и прорастает в Будущее через Настоящее, так и положено детскому воспоминанию. Все правильно.

 

(И вот из этой триединой случайности наступает иллюзия о том, что мне подвластны и ветер, и океан... Но это иллюзия обратной стороны язычества. Но это иллюзия обратной стороны Земли, там где обычный футбол превращается в «соккер», а лапта в «футбол», где перевернута большая медведица в небе, где я пишу стихи о том, что Россия это закат, а не восход, и тянет почему-то в страну Нового заката, через перемещение навстречу восходу, где школьное знание о географии превращается в чувство того, что и Башкортостан везде, а иллюзорный «Петербург-Черниковка» там, на севере Уфы. И в отличие от Кудашева-врача-писателя у меня нет желания превращать Уфу в Арск, но это что-то из области психологии и прочего подсознания. Ага, как раз ему, Илье, понравился Центроуфимистический рассказ.)

 

Наверное, я безвреден для бездарностей, пока не доведут эдакие они, бездарности эти, кто-нибудь до первого замечательного предела, Ух, комплексными числами Вам по башке... Не буду. Комплексное число состоит из суммы мнимого числа I и обычного. Причем ведь оно как – «В тамбуре прокурено, но в то же время как-то свежо». Цой так пел.

 

Итак… То есть вот оно – Начало!

 

I. Аутентичная манера прослушивания музыки

 

Аутентичная манера прослушивания

 

Является ли распадом личности нежелание желать сочинять, петь, танцевать? Причем, если внутреннее оно, нежелание, вызвано некими мало- и многозаметными изменениями в возрасте и в других микробиологических бреднях. «Малозаметных» и «микробиологических» – собственно-то это синонимы.

Аутентичная манера исполнения – это та манера, когда современные скрипачи, виолончелисты, альтисты и контрабасисты исполняют средневековую музыку как можно более «правдивее», ну, словом, так как это было «тогда». В ход идут подлинные тогдашние ксерокопии записей «тех» нот с теми же мелизмами и форшлагами. Аутентичная манера прослушивания записей «Машины времени» состоит в том, что у меня есть магнитная лента данного ансамбля образца 1981 года, которую прилежно проигрывает стереомагнитофон «Олимп – 005 стерео» через 2 колонки «50 АС-104» (именно 2, а не через систему «5 в 1»). Если довести аутентичность до какого-никакого максимума, то уж без патефона не обойтись, однако. Однако, Федор Шаляпин и Борис Штоколов.

Рассказ аутентичен этой тетради, но и аутентичность – условие. Вить все это можно рассказывать, стуча буквами благословенной клавиатуры компъ-ютера. Толерантна ли толерантность к неумению владеть ситуацией и ежеминутно «умирать как «кисейная барышня», будучи широкоплечим с ростом 1м 59 см? Толерантна. Вить, как я ни старался, но все-таки научился уметь не любить. Но… Аутентичное слушание песен детства о Хрустальном Городе намекает, что я все-таки любить умею. Вот-то и провернулось предложение туда-сюда и тут-то и въясняется внезапностью, искрящейся из медитативности мысли: «Бетховенское построение симфонии из аккордов, из громкости, из тихости оправдано эстетикой 19 века. И оно же вырождается в обывательский пафос анс. «Скорпионз» изъ тех же аккордов к концу века № 20.

Кстати, я испугался демагогии, но не перестал бросить текст, то есть бросать.

А потом «герои вчерашних дней» записались в кружок изучения сольфеджио, и простоватость их свелась к тому, что было много закуски. Да, красные закаты шли в гости к автору так долго, что на горизонте проступили лучи авроры. Автору казалось, что он ветер. Все-таки ясно, что и это – вымысел. Нет, вымысел не помогло автору стать ведущим актером театра Бориса Окуджавы. Просто мелькали телеканалы.

Но… Снег аутентичен снегу, дождь – дождю! Облако аутентично облаку. Средневековая музыка «как тогда» аутентична приблизительности к облаку и печному дыму деревенских домиков. Аутентичность этой писанины близка къ упорядочиванию незнания в знание фактов весны. Это была несомненная удача. И почему-то я решил, что вес не то и все не так. Но это не так. Это так!

Аутентичная тетрадь терпит все еще это писанинное занудство. Но, долой самокопание.

Аутентичное и оживленное цитирование вряд ли будет против в качестве протеста, очень много букв, очень – но, вот, они чьи-то слова, исчезающие и вновь появляющиеся-эх-наврал-не-могу-найти подходящее… Продолжение сможет ли переключиться с потока знаний?

Я вышел просто-напросто погулять и не понял ничего. А всего-то и было ясно, что я снова теряю 10 гектаров самовыражения. Я догадался все-таки, что я продолжаю писать воспоминания, и они растут как последствия радиации и потому я обрадовался долгожданному сну и ушел спать посреди зеленых полей и капли воды, капли – падали в воду капель. Не отставая от секундной стрелки цифровой миниэпохи жутко водяных и кристально жидких телевизоров. Аутентичность просматривания телевизора требует сесть в машину времени и отправиться в конец 50-х 20-й сотни лет. Я вызываю персонаж.

Мартин Мирхайдаров не пошел работать кладовщиком. Ну, не пошел и все тут. Но пошел, глядя на зиму культуры и отдыха имени Салтыкова-Щедрина терять силу воли. Он не хотел добиваться когда-то поставленных целей. Впрочем, когда-то поставленные цели распались песчинка за песчинкой и превратились в годовой виртуальный отчет о возможностях человека. Мартин дошел до середины парка, и наступило лето, он чуть и сам не наступил было на отдыхающих в зелени июля полуровесников, тех, что достигли того, чего уже не хотел Мирхайдаров. Те, что отдыхали, угостили тов. М. пивом и от этого улетучилась поэзия. Вот, для чего пришел сюда Мирхайдаров, оказывается – за неосознанным буддизмом, ненавязчиво утверждающим иллюзорность мира в миру. И все-таки Мартин поверил в здравый смысл, таящийся в достижении поставленной цели. И потому он встал и пошел искать путеводную звезду. Аутентичность поэзии в её внутренней неаутентичности. Когда-то М. хотел было стать неоромантиком, но вышло не совсем так. Он снова передумал достигать намеченную цель и не ушел из парка подальше, а вот не ушел. Он понял, что все еще любит встречать зарю волшебного знания себя самого и неявной гармонии то ли иллюзорного мира, то ли мира, росой цветущего в травах полей. Он хотел, было написать рассказ о своих друзьях, но вместо этого он не стал звонить с «мобильника» другу С., а только сел на скамейку и стал восторгаться мимо проезжающими троллейбусами и автобусами. Но это происходило недолго, всего неделю. Мартин Мирхайдаров сделал все то, что и должен делать персонаж. Его имя созвучно Хайдеггеру, читающему стихи всем нам-читателям о бытии-к-смерти, о том, что «собственно-то» и об этом хотелось бы узнать поподробнее и потому я иду читать книжки. И в процессе написания письма читателю поэзия никуда не исчезала.

 

Электричка

 

Электричка на территории России предлагает пассажиру только медитацию. Не все и не всегда знают или догадываются об этом. Я спал-ехал от станции к станции в очередное лето в очередном путешествии в очередное то же самое, но возвращаясь домой. И что-то опытно-мистическим путем прошло сквозь меня, мне казалось как оказалось, что я один на один с полями заоконными электропоезда с 4-значным номером, и это летнеполевое сонное мое и только мое. Был шанс поехать в Пермь, но я в Уфу, опять в Уфу, был шанс отсутствия шанса, но электричка замедитировала меня... Потом была тишина в автобусе Амзя-Нефтекамск всех нас, пассажиров этого вот лета, текущих в отпуске и по домам, и в сады, и в Анапы с Краснодарами, потом и покупка билета до Уфы и коротание оставшегося часа до отъезда на 588-м автобусе, час, который ознаменовался обозреванием индустриального пейзажа из искривленных труб и прочих решеток в жаре позднего июля и в окрестностях «Башавтотранса» с автовокзалом, и над кассами в нем уже не висели стихи трехлетней давности, о том, что «не злись и холодной думай головой», и денег на билет было ровно на 13 рублей больше. И снова она – медитация в недрах кресел автобуса, дежурно преодолевающего поля и дороги Башкортостана. И каждый раз проезжание мимо города Дюртюли – еще одна невстреча с Ильясом аль-Рустами, сочинителем «Запредельных историй болезней», но как всегда в мобильном аппарате абонента «Икс» кончились деньги лицевого счета. И Автотранспорт крутит колеса на юг ближе к Уфе, а я сплю, погружаясь в полувоспоминания о завершающейся поездке.

 

Если одна восьмая – это Россия, то вся наша суша – 8 Россий... Если вот такую нашу электричку пустить по всей нашей суше, это же какая медитация получится, так это же все Ошо и Махариши выцветут без промедления в серую пасмурь начала ноября на Урале. Вот как раз об этом и говорил Заратустра. А еще он говорил, что не надо бояться цифры «132, и не благоговеть перед 11-ю слониками на подоконнике образца 1908-го года, теми самыми, о которых писал Аркадий Аверченко.

 

В тот год или в этот не доехалось меня и до Кости Чернова из Сарапула-на-Каме, зато летелось с Пашей на скутере в деревню Докшу и мерзлось от отсутствия свитера, и удивлялось мое «эго» неисповедимости Путей из пункта «А» в точку «Б» и, казалось, что сочинялось романически на «автопилоте» готовых клише. В тот год, год очередного ежегодного радостного приключения, я растворился в сиропе удовольствия и попросил денег на дорогу домой, попросил, не стесняясь своей безалаберности в тратах.

В этот год я вернулся сюда в город У. на великомедитативной электричке и, привыкая к городу и к себе, я принялся стоять на плоскости своего очередного возраста вместе со своими родными-хорошими, мы стояли на плоскости с переменным углом заката солнца и выпивали квас-пиво-вино и заедая все это жульеном и плавленым сыром, но какой-то мутный мужик появился как данность и начал требовать от меня подойти к нему немедленно. А я пил и ел и не думал, но при дальнейшем развитии его слов, я взял в руку, кажется в правую, камень. И запустил мое самовыражение мыслей, в это мутнодобрознакомое лицо, мягкий металл забора спас его упертое рыло, он успел наклониться, он успел снова возникнуть за широтой души забора и что-то продолжил говорить, но плоскость моего мозга оказалась залитой твердой яростью Адольфа, и тот, кто-то рявкнул моим голосом: «Пошел на х..». Эта сволочь на всякий случай поинтересовалась о том, что все-таки его послали на Юг или нет. Но я промолчал. Эта нечисть исчезла или растворилась в тумане вечера, что было впрочем, все равно.

О, благословенный камень, как все-таки полезно помогать себе не думать, отправляя тебя в полёт в сердцевину бубнящего раздражения моих эмоций. И какая, все-таки, благословенная эта сторона – Юг. Это Север суров и безгранично величав своим Сиянием и кривыми льдами, отражающими эхо ужаса человека и порождающими миражи надежд на возвращение домой. Юг, забор, камень, мутная рожа. А Заратустра посылок не отправлял, Ницше обнимал голову лошади, которую хлестал конюх, и сходил с ума, он не мог себе позволить отправить соль в голову конюха, но это не входило в его намерения, песни Б. Гребенщикова составляясь или не составляясь в тот или иной альбом рок-музыки, способствовали немало причудливости геометрии дискографии «Аквариума», вполне возможно, что пресловутый камень мог лететь со скоростью 14 метров в секунду, что вполне могло бы соответствовать «Концепции 14»...

 

А электричка останавливалась на каждом «1127-м» километре, подбирая мужчин и женщин и детей в приятную прогулку «до города», над миром висело лето, лето и электричка рифмовались в бесконечной поэме смены лет и лиц, молодые превращались в старых, дети превращались в молодых, старые умудрялись реинкарнировать во младенцев, а электричка продолжала беспечно шутить с кинопленкой жизни, за окном проносятся осень, зима, лето и весна, и только одно из трех – лето, сочувствовало моим размышлениям как никогда, поля и проселочные дороги, и намеки деревень с потенциальными сюжетными бунинскими линиями были всецело моими, и на этом зиждилась моя уверенность в том, что и я песчинка среди любовных, драматических, трагических, комедийных эпопей, что случаются вот здесь и сейчас и ежедневно и на каждом шагу шагающего вслед за тобой мироздания. И только в электричке и плацкартном вагоне, а не в автобусе, самолете, теплоходе, вагоне скоростного поезда, звучит неспешная эпохальность Её Величества Жизни.

Ах, сколько было Жизни в полёте того камня!

Да ладно, про камень хватит уже. Про электричку надо договорить. Стихи вот:

 

Если что ли как-то так То ни чо, прорвёмся

Если что ли как-нибудь

Вырвемся вперед…

Там и солнце и луна и стихов десяток нипочём мне написать

И в водоём бы окунуться

Но не в этом дело или в этом…

Там на ветках засмеялись лешии ли, Бабки-Ёжки ли

Эх-ты-молодость серебряные струны…

Эх-ты-старость велеречивая такая…

Баба с возу – рок-н-ролл

Дедушка не против…

Сын поёт мечтательно башкирское кружение мотива

Каждый композитор в мире обзавидовался бы

Внук повадился читать газеты – Второй класс ещё, а всё туда же…

Эх-тыы-электричка – свадебный салон

Сто невест цветастых – сто парней с гитарами и картами игральными

Объявление остановок смутное – какое-то

Но все знают – где он, 25-й километр…

Сенокос за деревом и за деревней –

Тут, не сомневайтесь, все передовики труда…

Вот и новорожденный едет с мамой из роддома, из райцентровского…

Будет он читать газеты или нет…

Знает кто? Никто…

Лешии ли знают, Бабки-Ёжки что ли может…

Лишь бы не мешали пасторальности стихов

Вот припрётся демон, городской всезнающий

Скажет что-нибудь, что не модно здесь у Вас…

Модно ли, не модно… Леший это лучше знает

Демону подскажет или намекнёт: «Город Ваш не тот»…

Только б не было войны, не было бы драки…

В деревенском клубе дискотека – бить и битым быть научат

Братья старшие внуков, что газет не будут вслух сейчас читать…

Эта вся поэма катится к концу….

Постою я скромно и домой пойду…

Дискотек не надо, лучше я посплю…

Электричка длинная вся грохочет летняя…

А на веранде чай с листом смородины…

 

Трактат о Морозе

 

Мороз для тех, кто только что вылез (например 19-го января с. г.) из проруби – это бодрость. А для тех, что мерзнут и в шубах – это источник вечного дрожжания. Зарплаты обычно хватает, чтобы купить фирменную куртку на несколько зим вперёд, желательно хорошую китайскую и по американской лицензии. Жаль, я никогда не торгуюсь и даже теряю торты.

Пушкин соединил Солнце с Морозом в своей тайной алхимической реторте и получил субстанцию под названием: «День чудесный». И не просто субстанцию Дня, но еще и великолепные Ковры блестящего на Солнце снега. Гринёв подарил бродяге свой тулуп, кто ж знал, что скоро пугачёвский бунт. В оренбургских степях не просто мороз, он в симбиозе с ветром. Что-то июль этого года, что задался не жаркий, и стало быть этот июль – неконкретная (из-за нежаркости) противоположность февральскому холоду.

И с высоты птичьего полёта предлагает нам Пушкин чувствовать прозрачность Мороза и обозревать белейшую Белость Снегов и задыхаться от счастья полёта над широтой Зимы.

«Реки владеют равнинами потому, что не сопротивляются гравитации» – согласно «Дао Дэ Цзин» Но зимой река вмерзает в пейзаж и снежные равнины прячут в своих пуховых перинах тонкую линию речного льда. Равнины и реки на морозе – зимняя безмятежность.

Только не надо пока еще включать радио и Интернет. Ёлочная ветка под тяжестью снега, посыпался снег. Бело и свежо на душе. Что еще надо? Зимний даосизм и все тут. И никаких артхаусов с блокбастерами.

Глядя в окно какого-нибудь 15-го января, часов в 10 утра видеть снежное огромное поле, попивая чай и закусывая булкой. Надо бездельничать несмотря на приступы трудолюбия, надо обязательно.

Или когда ночь и метель завывает, а дров очень много и печка тихо трещит, валяйся себе на диванчике и листай старый журнал типа «Огонька».

Мороз способен и в Антарктику с Арктикой увести и сделать из либо ничего не говорящую льдинку либо настоящего полярника. Мороз ударит на вершине Эвереста, он кутает в пончо чилийского индейца, он внезапно и вдруг врывается в маленький американский город где-нибудь в марте и картонные дома вот уже и дрожат от холода. Но только какой-нибудь Джейкоб невозмутимо курит запрещенную сигару, неосознанно понимая невозмутимость России в подобных случаях. Нельзя здесь в Башкортостане без Мороза.

«Начни с начала» – есть такой советский фильм. А еще «Особенности национальной рыбалки в зимний период» – такое кино. Дизайн старого радиоприемника, а за окном поземка или мороз, дизайн внушает при повороте ручки поиска Средней Волны единение с огромным, но таким уютным миром...

Поворот ручки – и ты в Польше, еще поворот – вот и Средняя Азия, еще – чудные перуанские песни, еле пробивающиеся сквозь «белый шум» всемирных радиочастот, еще поворот – звук из российского кинофильма. И от того, что нет изображения, волей-неволей додумывается картинка. За пределами избушки – суровый мороз, а в печке треск, а радио то шумит, то поёт.

Не стоит забывать и то, что где-то за лесом куда-то гремит электричка. И когда выключено радио, неведомый поезд еле слышен грандиозным грохотом, заманиванием в путешествие, презрением к холоду только ради того, чтобы успеть на станцию к поезду. Но, что могут дать огромные города равное завыванию метели? Разве, что иллюзию общения с тысячей знакомых и едва знакомых. Но и в Москве ведь тоже метель, и поземка, и подземка. А еще и явление мороза вокруг избушки – это когда длиннонедельное зимнее Ничегонеделанье. И надо ждать едва заметного потепления, ради того, чтобы сбросить с крыши сугробы, и расчистить двор, и это возможно только в конце февраля.

Я пишу, не осмеливаясь думать о «минус 50-ти по Цельсию», мне бы разобраться с метелью и зимой. В морозные дни человек совсем другой, не тот, что летом.

Несомненно вот-вот придёт Новый год. Потом Старый Новый. Дальше день Красной Армии. И всё – 8-е марта. Но и в 1-ю декаду весны мороз прорывается к нам, уже мечтающим о море с пальмами, но не с той силой что месяц назад, но с какой-то с сырой вредностью. И когда уже лето, морозная зима вспоминается как что-то чистое и простое.

Летом на реке льда нет. Вот нету и всё тут. А зимою есть и по нему можно прийти аж на Тот Берег. Прийти даже на лыжах. И на Том Берегу пить чай из термоса, выпивать 50 грамм обжигающего спирта и закусывать вареной картошкой с солью, рассуждать о современном правительстве и о правителях древности. Включить кассетник с шипящей записью группы «Смоки», не особо вслушиваясь в голос певца и аккордовые переходы гитар. Разговаривать с продавщицей Леной, ей на работу не надо, и она улыбается. Куртки мешают обниматься и целоваться. Но мы несмотря ни на что.

Лена, Леночка, Ленусик. Я вспомнил, Леночка – ехали мы с Сережей, и Юрой, и Таней по зимней дороге из Камбарки в Ижевск, 18 декабря через Воткинск. А это же родные места Чайковского, а это же его 1-я симфония «Зимние грёзы». Мы видели эти «Грёзы». Вот здесь, вот этот лес, и этот снег – это вот и есть сочиняющий где-то в СПб про эти места Чайковский.

Или где-то в штате Юта или на Аляске морозы так морозы. Обычный труд лесорубов, водителей трактористов под аккомпанемент пара изо рта. В США музыка Ч. чрезвычайно популярна. Вот такой скачок с одного края шарика на другой. И пока меня везли в зимний Ижевск, меня везли через переправу на Каме, и я знал, что скоро поеду в Китай на гастроли оркестра Театра оперы и балета как контрабасист и увижу другие зимние переправы другой страны. И в Урумчах, в самом степном городе мире, холод пронизывал сухим ветром наши музыкантские куртки, пронизывал и пританцовывал в Китае, в другой стране. И два китайца везли на грузовом мотороллере сено и прятались от ветра в шапки-ушанки и в телогрейки. И я попробовал китайскую водку в 56 градусов, которая в отличие от русской отнимает силы. Китайская водка это Недосамогон. И вот зима в Шеньяне, около Тихого Океана бесснежная и морской йодированный воздух проникает в мозг. И все псевдорусские березовые-псевдоесенинские страдания разрушаются. На смену к ним приходят отголоски собственного разума, вероятно подзабытые. Вот, что йод творит со мной.

И однажды зимой в январе я спускался с перекрестка Айской и Революционной в Уфе и падал бесконечный неморозный снег. Я сочинял стихи на ходу, и от них осталась только одна строчка: «Я иду по городу, я иду по светлому». Город был светел потому, что снегопад был спокойным, и к тому же вечер. Понятно, что зимняя темнота контрастирует с огнями фонарей.

Неплохо, кстати, мороз на улице подчеркивает запотевшую бутылку водки, вынутую только что из морозильника вот здесь за ужином на столе в гостях. И еще интересно вот что – наш россиянский человек может в мороз и пива выпить, и водки, и вина, и самогон, и коньяк, и даже чай, обычный чОрный чай.

И когда завывает холод, хорошо смотрится на столе тарелка красного борща. Причем сама тарелка дизайна 1930-х годов с изображением Стремительного Паровоза, стремящегося в Светлое Завтра, которое Случилось вот уже и Сегодня.

И я повторюсь о том, что где-то за снежным и голым лесом мечется гудками электричка. Это в неё превратился Паровоз из Тарелки, это реинкарнация. И если еще сохранилась жестяная банка из-под индийского чая со слоном на жарком фоне очень южной страны, то это шанс попасть в Деревню детства. Сохранилась ли?

И даже если да, то есть страх того, что моя безалаберность не сохранит еще раз эту Жесть.

И не надо забывать и о зимнем закате. А закат всегда там, где мифический Макар гоняет сказочных телят. Возможно, в нашей Галактике есть Созвездие Макара и звезды-Телята. А закат холоднояркий над снежной пылью горизонта. Он почти как Северное Сияние именно здесь среди Уральских гор. И эта жестянка от индийского чая быть может преодолевает над Уфой километры или над благословенным Стерлитамаком. Пусть будет так.

Иногда Мороз напоминает о себе в день весеннего равноденствия. Или едва дышит в симметричной относительно весны осени. И остается только идти в магазин за крупой. Мороз – это высшая точка Зимы, это неукоснительное выполнение приказа Снежной Королевы о Всемирном Холоде. Но все знают, все-превсе, что скоро Весна.

 

А пока еще конец января и пока еще не натоплена или не нагрелась духовка на кухне и от этого дрожишь и пока еще не натоплена или не нагрелась духовка на кухне и от этого дрожишь и надеваешь на себя 2-й свитер. А потом тепло проникает во все углы дома и свитера летят в шкаф. А Лена вот пришла и ей жарко. И Мы не смеялись, скрипел старый диван. Глухо говорило радио. Все глуше и глуше. Одинокий грузовик проехал в ста метрах от дома. Хотелось, чтобы дом был Вселенским Домом. Правильное ли это хотение? Лучше не вселенский чтобы, а простой дом и в сердце. Серд-Це сердится? Сербы к ребусу не бросятся. Созвучия слов. А ребус и не просится. Сердце перескакивает с «дэ» на «цэ».

Одинокий грузовик рассказал о своём одиночестве, нам неодиноким, обычным урчанием мотора и растворился в тишине звуков природы.

Я в детстве играл с машинками и они гудели своими несуществующими моторчиками, потому что я сам гудел вместо них.

«До свиданья лето, до свиданья» – поёт А. Пугачева в 1979-м году. Слышать эту песню из глухого радио не было нонсенсом. Мало ли какое лето царит в мировом радио, когда мы боимся высунуть носы в пронизывающую январскую стужу.

Январь юлит экраном тъвердая поступь зимЫ и шелест ценопада щастливых хронологически фантастических улётных топливообразных скидок разных приятных очень намедни множество летом креативненьких интересных занятных жестяных ежегодных денежных грандиозных величайших баночных а-а-ах – такая вот реклама ворвалась с неожиданно звонким радио в дом.

Лена была в одной только серой рубашке и пила чай. Я добавлял молоко и тоже пил чай. Зимняя реклама манила в зимний город, туда где грязный снег и буксующие на гололёде остановок автобусы. «Нет, – сказал я. – В город сегодня не поедем». Умная мысль. Лена ушла в магазин, наверное у неё есть АйПад, наверное за колбасой и за пивом. А вот и пришла. Я поцеловал её. А потом ещё. Я целовал красотулечку мою. Я помог снять её шубу и повесил одежду на крючок. Я тёр её замерзшие руки.

Мы смотрели чуть после телевизор с передачей о том, как вытаскивали почти утонувшего под речным льдом человека и как приходилось его откачивать и переодевать тут же во всё сухое. И всё это называлось «Жди меня». И только через 20 лет (ну надо же) встретились спасители и спасённый и все плакали. Я тоже. У Лены психика сильная. Она – нет.

И зачем-то меня понесло говорить о том, что мне нравится Мария, в ответ Лена сказал, что её нравится Ильнур. Вот и прикусил я язык. Но я же и говорю: «Лена! У тебя сильная психика». Вот так вот и сказал. Отчетливо сказал и смело! И тут же испугался, что вот-вот наступит Мороз Отношений. Лена, она ведь из Норильска, характер у неё никелевый. А как не хочется примерзнуть как в детстве к стали качелей.

Но почему я выбрал или нашёл Лену? Или это она выбрала и нашла меня? Потом я взял да и подумал, что Лена уже вышла замуж за Васю. И если это так, то Лена – фантом. А может, и не вышла. А может никакой Лены нет, а я навоображал незнамо чего. Да, эта идея про отсутствие Лены пахнет безответственностью. Но завтра, когда оно наступит, надо принимать решение ответственное. Или и об этом я себе вру?

Ну еще думалось, меня охватила алкогольная подозрительность. Существует ли Лена как моё отражение? Выходит или не выходит она замуж за кого-то? Потом было чувство что нет никакого уютного домика посреди морозного пейзажа. И даже мороз казался мне зловещею субстанцией.

А потом я засомневался и в вышесказанном. И решил поспать добрых 6 часов. Проснувшись, я стёр информацию о Лене и о домике из головы. Я почувствовал себя якобы опустошенным. Я не мог видеть самого себя.

Хотелось уехать еще раз и на пару недель в КНР и погулять по Великой Стене. И написать добрые стихи о счастливой молодой китайской паре с маленькой дочкой.

И этого самого автора унесло теченьем Интернета, он не хотел думать о своих тревогах.

Пресловутый ветер задул в конце июля и я снова начал дружить с новой и еще не проявленной иллюзией, обещавшей летнюю поездку в город С. Мне казалось, что я люблю Лену. Или наоборот – Лена картинно любила меня.

Настойчиво звонили в моменты этих сомнений психолог М. и фантаст Р., я не брал трубку. Я знал, что меня зовут пить пиво, я не хотел идти. Пришла СМС: «А мы, между прочим, доедаем шашлык, а ты не пришёл». «Вот, – подумал я. – Какая загогулина» и хлопнул себя по лбу. Вот не настолько у меня Характер, чтобы спокойно отвечать на звонок.

То ли Лена, то ли Маша написала «В контакте», приглашала на собственную свадьбу, а я решил ехать в С. И там, и тут антиэйфория и мученье от собственного давящего смеха. Дело в том, что что-то то ли его, то ли меня звали на 3 дня отдыхать на озеро и радоваться чужим радостям. Вместо боли в голове играло: «Коломбина! Паяц!». Х…я какая-то «А! Буратино, Мальвина и прочие му....и, ну да, ну да». Захотелось пожелать абстрактной Аглае счастья в новом статусе, а именно жены Василия. Это она меня пригласила на то самое озеро праздновать. Наверное, я отказался. Наверное, там меня на свадьбе могло корёжить. И эти мои и чужие эмоции увели меня весьма далеко от простой радости обитания у печки с треском поленьев. И как я мог забыть, пока накапливались слова «Трактата» о том, что при морозе выходит из трубы столбом.

«Дым столбовой, морозный. Мы рады серебру мимозы».

Дым из лесной трубы упёрся в небо, дым растворяется в матовой пустоте яркого холода. И многие пользователи «В контакте» искренне полагают, что «Январскую вьюгу» поёт Аида Ведищева, но на самом деле это Нина Бродская.

Не отходя от кассы я и прокомментировал интернетовское заблуждение. Да, июль выдался дождливым или это только так кажется.

И как я мог забыть о том чудесном ожЫдании известия по радио о том, что вот именно сегодня в Уфе, когда еще только длится учёба в 6-м классе средней школы № 19, сегодня, какого-нибудь 3-го февраля сего года в Учалинском районе БАССР – «-29°», в Дюртюлинском – «-30°». И в разных сельсоветах разных районов кутаются в шали, валенки и свитера. И вот говорят: «Ученики 5-8-х классов в школу могут сегодня не ходить» Это же такая величайшая Радость!

И наш Мороз еще не Арктика. Но и он может оказаться Источником Счастья. Значит и на «Арктике с Антарктикой» можно попытаться найти какое-то другое Счастье. Чайку бы сейчас, чайку.

Мне показалось, что у меня на душе скребут кошки. Наверное мне даже нравилось, что так мне показалось, и то, что кошки есть. Как приятно таинственно страдать от скребков кошек, упиваясь демонстративно Сахаром Страданий, чувствовать себя при этом Местечковой Звездой Нешуточного Масштаба.

Значит, надо слушать Джаз 50-х, когда на опорную ноту контрабаса опирается труба и отталкиваясь от шепота фортепиано легко взлетает над берегом невидимой Реки и что-то говорит очень важное слушателю. И «весь этот джаз» тепло звучит в ламповом приёмнике VEF Radio. За окном старый добрый Мороз. На приёмнике написаны названия всех европейских столиц. Тише, тише, подозрительность исчезает абсолютно и я снова начинаю всё. Как-то так.

 

О мнимом числе замолвите Слово!

 

То, что ниже линии воды любой баржи, то, что кажется праздником еды на смешном катере «Лебедь», то, что мерещится как «Ух Какая Слава!», то, что есть предел всматривания вдаль именно тогда, когда под носом происходят странные вещи. Разве можно то, что ниже воды, спрятать ещё глубже? Оказывается можно. То, что было той глухой реальностью когда-то моей учёбы в высшем техническом учебном заведении, то я и эксплуатирую беспощадно как точку отсчета. Играет татарская пластинка 70-х годов, играют ливни, играют пластиковые бутылки в водовороте осени.

 

Что могло стать ясной, явной и конкретной причиной возникновения самого обыкновенного числа i,

квадрат которого, любого, кто немного хотя бы знаком с умножением и делением мог озадачить и ошеломить?

 

Долгожданная Минус-Единица (т.е. предполагаемая) вдруг выходила в тетради студента как вышеупомянутый квадрат числа i,

меняя всё. Тетрадка порою нагревалась до 110 градусов Цельсия, но не загоралась, и даже не обжигала рук (как ни странно). И якобы оказывалось, что бесполезно было ходить коридорами, также как и сидеть над учебниками. Но это было иллюзией.

 

Выдуманное число i

меняет цвет деревьев в лесу и направление костра. Костер горит то по часовой, то против и это при появлении Этого Числа.

 

I

– это клякса, которой нипочем испачкать репутацию ангажированного двоечника. Зато отличники, не моргнув глазом берут отвертку и удачно вкручивают это число в свои экзаменационные ответы.

 

Число i

раскалывает головы тихим троечникам, и оно же не отпускает жалкие извилины циничных отличников, оно прыгает по бесхитростным рисункам в тетради двоечника. Оно взламывает любой контекст, любую литературу. Иван Грозный превращается в иероглифы на первой странице журнала «Огонёк». Петр Великий поёт романсы Петра Чайковского, что пугает обоих. Вольтер требует от Екатерины 2-й выслать ему самые лучшие в СССР папиросы «Прима».

 

Или вот носители имен иногда путали свои имена, занятия и это только потому, что число i попадало к ним с микробами гриппа. Грипп и тот – бог, но только в Вихревом Танце с этой Великой и Ужасной буквой.

 

В 1960-е группа мексиканских учёных из университета г. Гвадалахара тщательно изучала поведение ДНК при столкновении с Этой Маленькой и Вредной Буковкой. Выяснилось, что при столкновении ДНК выделяет из себя своё спящее i и в результате i-пришелец и i-выходец – умножаются и вот уже Грозная Минус-Единица хохоча, проглатывает бедную ДНК, отчего та, становясь Минус-ДНК уходит в Антимир.

 

Древние греки не без оснований полагали, что только i помогла Орфею спуститься под Землю, пока он сжимал в руках железные символы Этой Самой Буквы. Греки также считали, что Зевс швырялся с Олимпа новенькими железными i, сделанными Гефестом, и потому над Грецией до сих пор идут очищающие дожди и гремят молнии, подозрительно напоминающие плавные изгибы Этого Числа-Буквы. И перед походом на Трою греки просили у Зевса выдать ну хотя бы небольшое количество Этих Железных i, но изделия Гефеста уже закончились и сюжет «Илиады» повернулся таким каким мы его знаем.

 

Дореволюционные русские ботаники Русскаго Императорскаго Ботаническаго Общества бросали самостоятельно изготовленные из гвоздей или из берёзы Эти Буковки в почву. Почва ничего не приносила толкового, ни нормального картофеля, ни нормальной свеклы, но содрогалась так, как будто Кто-то Подземный подавлял свой смех. Смех смехом, но тот же граф Калиостро, впервые нарисовав i на зеркале, беспрепятственно зашел в так называемый Параллельный Мир и притащил сюда в этот много-много хрустальных шаров.

 

В 1990-е годы, в который из дней, я не знаю, в 30-й или 15-й, с марта по июль, число i могло отражаться в реке Белой примерно после полуночи и только с автомобильных мостов, что соединяют Уфу и дорогу на аэропорт в южную сторону от Уфы, и дорогу на село Кушнаренково, что находится на западе от Уфы… Но почему-то в «нулевые» Великая Буковка исчезла.

 

И еще один любопытный факт: именно те американские лётчики, что догадывались тогда, в 1950-е нарисовать на бортах своих Б-52 и «Боингов» букву i, умудрялись не исчезать в ареале Бермудского треугольника, а благополучно проходить через неприятности этого Места. Только некоторые радары американских систем слежения одновременно отключались на 1 секунду. Бывало, что и краска сыпалась с самолетов ВВС США, когда любой из них выходил за пределы Треугольника.

 

В Атлантическом Океане с тех пор образовался треугольник из Этих Букв, с которым и в котором играют рыбы, Треугольник хорошо видно с Орбиты.

 

И когда монгольская конница на горизонте извлекала Облака Пыли из Степной Тверди, из-под злых татаро-монгольских коней летели непонятные искры-закорючки, которые были видны только пленным узбекским ученым, над чьими кибитками сверкали Они – Закорючки. Великий математик Средней Азии Ходжа Умар было охвачен Небывалым Счастьем Созерцания Волшебных Искр и спешно, в лихорадке Первооткрывателя Неизвестного Закона зарисовывал и зарисовывал эти Искры.

И только сейчас мы знаем, что эти Закорючки были искрометными, летящими из-под коней, я не боюсь повториться, буквами i.

 

И для многих романтических юношей то, что могло оказаться Тихим Счастьем на берегу с Любимой, превращалось в мнимые странности хождения за мнимым числом. Но юноши быстро проходят этот период. Не все.

 

И вот, те кто не все, имеют больше шансов превратиться в новых Чингисханов и Тамерланов. Полководцы-завоеватели всех времен, что Чингисхан, что Македонский, что Наполеон, всегда находили простые доходчивые слова для своих войск о том, что букву i надо обязательно найти, раздобыть, поймать, схватить, и заставить работать на благо народа, заставить петь Райские Песни, засеять этой буквой Новые Сады на Новых Землях.

 

Но только История учит тому, что никогда не поймать, никогда не ухватить исчезающий День и никогда не поймать солнечного зайца.

 

Монгольская конница на горизонте

 

Горизонт пылится. Молнии слышны и свисты. Сквозь пыль и топот слышны возгласы. До «Ура!» дело еще не дошло. Скоро падут города, говорящие на археорусском языке. А пока только степь тревожится все сильнее, неумолимее. Медленно и верно приближается пыль. Та пыль, что сотрет все на своем пути. Мне крупно везет, я еще успею спрятаться за художественный вымысел, я еще напишу стихи о «Башавтотрансе» и это будет моим бегством от неуловимой реальности прошлого, и еще денег дадут за правильные банальные стихи о нешуточных страстях за маской спокойствия завгара вышеупомянутой организации.

И как бы когда сочинялось сие, я ехал в электричке то ли вправо, то ли влево, сейчас это уже не важно, то есть лет через «эн» после электрички и после самого себя. Там, где лошадь ушла за горизонт пожевать траву, там же и ежеквартальный отчет о тех, что умеют тянуть время. Там же и секвенсор выстукивает ритмы. Причем желание опубликоваться в газете «Мир» застряло в мозгу и поэтому очень хочется себя пожелать. Ну, ладно там неожиданность плохого ямба, так ведь нет, не сказал ведь ничего о зимней спячке медведей. Так вот и не поехал я на Арктику. И не до рассуждений вообще-то. Круг моих друзей узок и возможно невозможен в силу многовариантности-многомерности садов Семирамиды, причем цифра «семь» ничего не решает. А стихи варятся в супе с лавровым листом. И эту специю не надо давно забыть.

 

Монгольская конница не спешит, так как несовпадение эпох не хуже и не лучше, чем мировая история войн. Да пребудет все то, что будет, и было еще и еще. И устремлять свой взгляд я буду, коснея языком, завтра наперед на исчезновение еще один день или одного дня с помощью заката. Назавтра наперед умчится вся конница вся-вся и эта вся ханская ставка в неожиданность метели опрокинется, из неё растут как уши слова, звезды и ветры. Стало быть, столбы окружают серой деревянной шеренгой скифские курганы. Люди верили и верят в До- и Послежизнь. И потому в курганах находят археологи бусы и сбруи, ДиВиДи и Кадиллаки. И кто-то все еще слушает пластиночки Элвиса Пресли. И в той комнатке, где можно отдохнуть от своего детства, можно и нужно вытащить на белый свет всякую психологическую грязь. И я не посмею все это вспоминать, но вспоминать надо.

Психологическая зарисовка из дневника окажется продолжением степной повести уфимского писателя, именно в те времена как конница отгремела более чем сто лет назад.

 

Многомерность степи скажется как раз и на хождении автора по карьере босиком, но с отличным концом апреля.

Монгольская конница на горизонте, еще несуществующая Крепость Уфа могла бы, если б захотела, обороняться супротив то нарастающей, то исчезающей Силы, желающей завоевать наверное Всю Вселенную. Писателю Фролову все-таки привиделся не только вертолет, пролетающий от левого горизонта к правому, но топот Коней, лязг колес тяжелых телег, полугортанные крики, погоняющие молчаливых Коней и воспитанных в Дружбе собак… Писателю Фролову послышалось всё это так, что он думал, что Конница действительно там за Речкой Дёмой. Но слуховая галлюцинация вполне могла бы быть порождена, например, и от перестрелки Чапаевской дивизии с белыми.

 

Фролов Игорь Александрович, вероятно, читал труды Ходжи Умара, незаурядного среднеазиатского ученого середины 12-го века и он понимал, что без буквы i никаких галлюцинаций не может быть.

Сдвигатель Времени благополучно вернул Фролова все-таки в начало 21-го века. И это явилось в чувства Фролова как благодарность Ходже Умару за то, что Тот написал свой Знаменитый Трактат о Железных Снежинках Рифейских Гор (именно так называл число i великий учёный). Известно, что Фролов осмелился побывать в начале века 20-го с помощью сделанного собственноручно Сдвигателя Времени, работающего на принципе самовосстановления «Минус-Единицы» и камеры внутреннего сгорания чисел i. Это достаточно парадоксальный принцип и Фролов его вывел как рабочий принцип Сдвигателя как раз на основе Трактата Ходжи Умара. Фролову было жутко интересно побывать Столетием раньше в Уфе (обязательно не меняя географической точки). Фролова интересовал Уфацентризм, я – явление, придуманное как умозрительная игра поэтом Залесовым. Но Фролов видел в этой игре целое литературное направление. И для создания Направления нужен был исторический материал. И потому Фролов отправился в 1907-й год, влекомый и любопытством и научным интересом. Но до Фролова там побывали другие его современники и соседи по городу У.

 

И вот, значит, приснилось Александру Вертинскому, что сердце его не болит. И вот, значит, Вертинский эмигрировал после Октябрьской Революции подальше в Шанхай с Парижем. Он, наверное, не бывал в Уфе. Но он знал, что Россия это то волшебное место на Земле, которое западнее Техаса. Догадывался ли Александр Николаевич, когда пел с парижской эстрады о китайчонке Ли, там в Париже и Шанхае, что вернется домой? Боялся ли Фролов, что не вернется в начало 21-го века? Я не знаю ответов, но до Фролова соседи и современники случайно и неосознанно видели мгновения начала 20-го века. Уфацентризму – «Уфацентристские рассказы»!

 

Профессор Льдинкин

 

«Давайте Автор, ищите уже нормальный псевдороман»

«А как?»

«Ну, берешь листок бумаги и рисуешь буквы»

«Ух, ты! Так всё просто?»

«Проще некуда»

«А про Великую Китайскую стену писать?»

«Она такой объект, что можно и не надо»

«А «Эмпайр стейтс билдинг» годится?»

«Безусловно»

«А может в принципе и всё годится в качестве груза ускользающей реальности?»

«То есть и всякое разное о природе тоже можно»

«Ну да, там весна всякая, моря, льдины, самолёты, мосты»

«Ну вот Гайдарович сказал: «Напиши роман»

«Автобиографический?»

«Да какая тут биография? Тут такие слова и обороты, что никто ничего не понимает, наверное. Надо спросить у читателя»

«А ведь надо покосноязычнее как-то все кружить вьюгой над Вечной стеной мечты»

«А почему не поцвестистее?»

«Михайлов кстати статью то ли написал, то ли пишет про «Повесть-симфонию»

«Это, который психолог из Шакши?»

«Он самый, ученик профессора Льдинкина»

«Самого Льдинкина? Автора Теории Недосказанности»

«А как ты думал? Только точнее Теории Недоговоренности он автор»

«То есть, именно так и не иначе»

«Шакша – это ведь район Уфы?»

«Совершенно верно»

«Да?»

«Да»

«Так вот Льдинкин говорит о том, что недосказанность как недосып, но гораздо лучше. Потому, что с недосыпом ходишь то так, то эдак, а с Недоговоренностью размышляешь о том, что лето и весна ярлыки товаропроизводителя миров, то есть Бога»

«А Бог на это не обижается?»

«Думаю, что нет и более того я думаю, что он такие Теории только приветствует»

«Так значит, Бог всегда призывал всех нас к дискуссии»

«И да, и нет. По мнению Льдинкина – да, а вот по мнению разных конфессий не совсем да»

«А если я скажу – нет?»

«Даже если так, то и это диалог с Богом»

 

Профессор Михаил Льдинкин родился в 1933-м году в семье учителя Василия Льдинкина и вагоновожатой Маши Красновой. Уже с 7-ми лет юный Миша понимал, что не все так просто во Вселенной, и что чаще всего именно люди вредят своим казалось бы полезным и обучающим любопытством Вселенским законам, и поэтому Миша уже к 8-ми года вознамерился стать профессионалом-психологом заявив и учительнице по рус. языку и литературе Клавдии Петровной Красавиной: «Вы не правы, утверждая о том, что Омар Хайям ничего не носил кроме старого халата!» Учительница выгневала его из класса. Льдинкин после этого стал отличником, потому он писал рассказы с активным использованием шаблонных и газетных оборотов, не помню каких.

Собственно-то все, что и рассказал некогда студенту Михайлову сам профессор, и студент призадумался, и немедленно уехал в Уфу, в город нового постижения человеческой психологи. Михайлов знал, что и это вода в его мыслях, но специфика высшего образования учит мыслить именно такими газетными оборотами (но все-таки из философских журналов).

И если Михайлова потянуло в Уфу, то это тоже Уфацентризм!

 

Грустиев (псевдоним)

 

«Эль был славен, пальцы писателя на клавиатуре компьютера промахнулись и получился «эль», а не это вот «это»... Надо было сегодня не пить, и задача оказалась выполненной. Квас заменил весь список для отдыха: шашлык, водка, салаты, речка, дым костра» – вот так вслух размышлял Автор, наивно полагая, что нажал кнопку Rec. Но от так называемого вдохновения кнопка не нажалась, как это бывает, и ничего не записалось в памяти диктофона. Автор, обнаружив это, слишком махнул рукой.

Ненажатая кнопка-курок – это был знак того, что Иванов в то утро был счастлив, он проснулся, обнимая Анну Николаевну, боясь встретить её бездонные голубые глаза, и потому он смотрел в потолок. Да и Анна не собиралась его мучить так, как это было каких-то 4 часа назад. Сочувствуя молодым ранний луч проскользнул в комнату сквозь плотные занавески. Иванов понял, что пропал для футбола с хоккеем или прочего человечества, и в этом есть и плюсы и минусы. Иванов еще плотнее укутался в одеяло и в Анну Николаевну и, уснув, потерял свою личность, ум, чувства, голод, холод, войны, ядерные взрывы, цунами, торнадо, вулканы, землетрясения, он потерял зерно, из которого личности по законам физики, химии и психологии вырастают у каждого из нас, Иванов превратился в Неиванова, в протоматерию, в ещё Теорию Большого Взрыва до Взрыва. А за окном проезжала рекламная машина кандидата в депутаты Памирова и из динамиков неслась эстраднобашкирская песня: «Юкка тугель, юкка тугельдер» – «не зря, не зря, не зря конечно» – откуда из недр детства шли невидимые титры русского перевода невидимого фильма... «вот как все хорошо получилось, – протодумал Протоиванов, – даже не надо предлагать в караоке петь и звать Анечку в бэк-вокалистки для песни «Человек-Амфибия»...» Мир свернулся в мельчайшую точку, гравитация превзошла все обывательские ожидания.

 

А в это время так называемый Директор или не в это время шел с утра похмельно и серо на работу в Китай. И это было так гармонично, соответствуя погоде тогдашнего утра... Крышевеев остался в своей замечательной квартирке, посреди умных книг и стихов всяких настоящих авторов. Но только К. предпочел ничего не читать, а попить чайку с бисквитом, что он и сделал. Если бы он только знал, как ему позавидовал бы Директор, если бы тот знал о таких деталях крышевеевского быта. А вот Крышевеев не завидовал никому, ни новому главреду новой газеты, ни относительно не новому главреду пресловутого журнала, ни тем более Мильштейну из предыдущих глав... Главное и Вкусовое было в горячем составляющем отхлебывания немного смурного чая и откусывания пирожного и неявных пониманий тайных пружин, двигающих стихи и всякие статьи. Так вот и Иванов мнил о себе как о творческой единице мировой Писанины. Но только он не мог до конца разобраться – «Так что же лучше? Анна Николаевна или Писанина?» А Крышевеев думал – «В Санкт-Петербурге тоже поэты есть, а директор мой друг, и я их познакомил всех этих главредов с ним, вот так я оказался двигателем судьбы. Да это так, но может я вернусь в СПб к Леночке, будь, что будет». А Директор будучи ответственным секретарем «Речных далей» сидел у компьютера и думал, что он работает, отчасти так оно и было, в кабинет заглянул сам Николай – поэт и сказал, «Ты, давай, аккуратней, нам в понедельник надо ехать, если ты не забыл, в понедельник надо в город Одессу на семинар филологов и писателей, столько всего предстоит узнать о новых и юных талантах, да к тому же сейчас лето и Черное море нас ждет».... Кстати, забыл сказать я как Автор – Директор где-то на дороге нашел немного нетрезвого гитариста Грустиева, так вот он и пришел поиграть на гитаре, гитара была американская и в американском чехле, Грустиев сыграл «Либертанго», но не все это поняли, так как в понедельник надо было уезжать и два похмелья неплохо резонировали. «Либертанго» игралось уверенно, но с той самой незаметной никому дрожью в руках, но обычный опыт игры гитариста спасал исполнение. Потом гитарист Грусти попытался пиарить джаз-роковую группу «Прогноз погоды» и заиграл «Птичью страну», но Директор почему-то углубился в чтение чьей-то рукописи. А секретарша просто подошла и намекнула Грустиеву, чтобы он по возможности ушел грустить например домой или в парк или в огород. Но Директор, то есть ответственный возразил – «Да он же в симфоническом оркестре играет». «Да не, я там не играю, меня оттуда ушли, потому, что я был в Америке». Секретарша сказала – «Я тоже хочу в Америку», а Грустиев сказал – «Я тоже не против повторить» – и вышел вон. А секретарша сказала, обращаясь к ответственному – «Вам в понедельник надо ехать, не забывайте, давайте я вам кофе сделаю!» «Давайте». И кофе появился, а не появилось. (Иванов прощал Ане то, что кофе появилось, да и как не простить.) «Да это не чай с бисквитом, но хоть что-то», – освобождал свое сознание Ответственный Директор Чего-то, отпивая маленькими глотками аппетитную светлобежевую жидкость с молоком.

«Как вчера был славен эль» – молчала гитара в чехле гитариста, спускающегося с 4-го этажа, вниз и прочь от этой редакции, от этой декорации уморительных Великих... конечно и сам Грустиев понимал, что он Великий, прям такой Великий, что просто ужас, и что он был бы рад увидеть в очередном декабрьском номере свой слабеющий опус сравнительно с опусом позапрошлогодним. Грустиеву казалось, что он пишет под какой-то формат, и он не понимал, совершенствуется или совсем нет. Он думал, что та первая публикация была для всех тогдашних сотрудников редакции и для него самого чем-то свежим. Но он отбросил эту думу, он шел с чехлом, насвистывая и зная, что обязательно поспит полчаса, и что он обязательно найдет в просторных компьютерных недрах праздничную аудиопрограмму для записи звука «Эблтон». А после будет искать божественность воздушных колебаний частоты в 440 герц, и к тому же он знал, что и Иванов написал очередной рассказ, и завидовал ему уникальной цветной завистью.

Грустиев зашел в подъезд, зашел в лифт, вышел из лифта, звякнул ключами и открыл свою дверь, забежал на кухню, отпил полстакана воды, поднял два раза гирю весом в 16 килограмм. И залез в этот невыносимый и затягивающий как петля дорог Интернет и уснул, упав головой где-то рядом с монитором и клавиатурой. Грустиеву приснилась Индия и Рави Шанкар.

Грустиев чувствовал от игры Шанкара некое неуловимое балдеженство, как будто мельком возникали и исчезали пейзажи из бесконечных пальм и реки Ганг, джунгли, тигры, слоны, жара, паровозы тянущие по маршрутам поезда, забитые миллионами людей разных сословий и состояний, злых и алчных раджи и еще что-то... Грустиев сквозь «сносквозь» подумал, что он наверное как-то зацепил в соц. сети или пальцем или лбом «Вконтакте» соответствующую сну музыку. Грустиев хотел было позвонить Иванову и позвать его пить пиво, но телефон ответил голосом практичной девушки: «К сожалению, Вы не внесли абонентскую плату...»

Но через час позвонил сам Иванов и сказал: «Айда в лес пиво пить»... как ни странно Анна лояльно отнеслась к этому Ивановскому звонку...

Грустиев подумал: «Продолжение следует» и еще Грустиев подумал: «Пиво ведь «сотрет» шанкаровскую музыку из сердца». А еще он примирился и согласился с Ивановым и отправился не торопясь в пресловутый лес и не только пить, но и за оттенками летних листьев для того, чтобы сделать подробную опись летнего дня и этих листьев и пыльных солнечных, и брошенных пластиковых пивных баллонов, и останков кострового угля. И, кстати, превратить её в эссе под вычурным названием и постараться продвинуть публикацию в «Бесконечном журнале» в 12-й, естественно, в декабрьский номер. Вот так вот – мелочно и суетливо думал Неиванов, а Негрустиев ждал Грустиева около развлекательного комплекса «Рифма Рим»...

Вот так вот и Директор тоже продолжал плыть по течению собственного здоровья, попросив у секретарши еще чашку кофе. Анна Николаевна не сразу отпустила Иванова шататься с Грустиевым, но поняла, что Иванову это нужно как глоток воздуха, потому, что она видела в его глазах желание дискутировать о давно уже проговоренных вещах, потому что нельзя так сразу с Ивановым приручать Иванова.

7-я глава абсолютно не желала над собой редактуры. Грустиев шел к переразвлекательной конторе «Рифме Рим», шел-шел и тут-то к нему подошел Тайный Азиат и спросил: «Слушай, где тут у вас базар?» Грустиев: «Центральный рынок что ли? так вот туда идите вниз за светофором где-то три остановки, увидите там надпись». Автор вставил этот микродиалог для того, чтобы оживить эту орбиту Потенциальной Пьесы. «Хватит на сегодня» – подумал автор и перестал писать эту своенравную 7-ю главу.

 

Путешествие из Уфы в Уфу

 

Э-ээх! Пожалуйста, читатель, не слушай меня. Прочти и забудь. И это вот: «Прочти и Забудь» звучит как: «Люби меня как я тебя» с сусальной открытки 1950-х годов. И потому стоит прислушаться к Высоцкому: «Нет, ребята, всё не так, всё не так, ребята».

И этот рассказ нагло вырывается вперёд на этой конной гонке. Кто-то другой якобы сочинял эту конструкцию этих как там... абзацев (абзайцев). А может, это вырывается желание быть заметным и чуть более ярким на зеленом фоне травы, на которой сцена за 15 «лямов», на которой симфоконцерт, а потом и джаз-пробежки на бас-гитаре и прочем квартете.

Я не разгадал знак «бесконечность». Не раз гадал, не два. С понятием «нуля» разобраться бы. И даже в городах, что где-то там еще не все додумались до «нуля» и «единицы», сочетание которых пытается объединить или приблизить Неприближаемое – ту самую Бесконечность. Разве, что надо нарезать круги вокруг озера в парке им. Якутова (уфимского бунтаря 1905-го года) и с каждым кругом выпивать по стакану вина. А поверхность воды отражает бежево-серый оттенок сентября. И вот суровая реальность самолюбования повторяет заученные когда-то фразы о том, что и я и то и это, и тому подобное. И когда лето, тогда и увезло меня из Уфы в Казань на «Шевроле Ланосе» в компании с тёзкой, а также Ридалем-саксофонистом, и водителем Тимуром, просто очень хорошим человеком. И я самокритично и сидючи в машине думал о себе: «Вот уж действительно: «Бухают там жЫвотные невиданной красы». Да и что его разгадывать, знак тот. (Слушай в своё удовольствие «Хорошо темперированный клавир» И. С. Баха.) Тут бы с ненужной бодростью сбитого режима сна и дня подружиться. Зато можно всегда поклоняться сентябрю, потому что сиюсекундное влияние даты на меня как на Автора безусловно воздействует едва уловимым вечерним ветром.

То, что было предметом какой-то там ностальгии – архитектурное сооружение ещё той учебы на инженера – совсем не есть мои нынешние чувства – и это как будто констатация факта. Но и это иллюзия. Главное продолжать пить чай на этом листке бумаге, как на скатерти стола потому, что круги на бумаге от кружек – неплохие буквы. Но вот сырые разводы кипятка высохли. Вот ведь, пишу подряд всё что угодно.

Назавтра, однако, я нашел у себя в железном шкафу свой детский рукописный журнал в школьной тетрадке. Однако в возрасте 10-ти лет сделал я некую копию «Крокодила» 80-х годов. И даже там – наброски к этому рассказу, все эти полутона и полусомнения.

Думается: «Ехать в Коломну или нет? Выступать там со стихами или нет, борясь с завистью к другим поэтам и жалостью к себе, а также с чувством того, что всё это чепуха». Чепуха хороша, чешет она харизму лица. Вот интересно, как называется этот рассказ. Он называется: «Путешествие из Уфы в Уфу».

 

4. Уфацентристское

 

Уфацентристский рассказ

 

Ну, в общем-то, дело было так. Отправился я как-то с Залесовым и с Барановским на окраину города на руины прошлых веков смотреть, но потом, как выяснилось, мы сами оказались в 19-м веке. Только я увидел огромного городового, сразу понял – надо ноги уносить. Я так и говорю Залесову и Барановскому: «Он думает, что мы карбонарии, мы ведь одеты по моде начала 21-го века, ноги надо уносить». А Залесов говорит: «Да сейчас мы его «советским полусладким» угостим. И все будет нормально. Только не будем ему говорить о событиях 1917 и 1937 годов, а то он нас или в желтый дом, что на улице Электрической, сдаст, или в участок отведет за беспечные разговоры, или, что самое страшное, поймет, что зря ест свой, политый потом и окриками на воришек хлеб». «Да ну его, этот уфацентризм по-залесовски, давайте лучше как-нибудь обратно в 2007-й вернемся, ну можно и в 2006-й, хотя сдвиг на один год назад, это тоже некое лукавство во времени» – сказал я с усиливающейся дрожью в голосе.

«Вот, ведь батарейка у меня села в Сдвигателе Времени Фролова», – посетовал Залесов. И только Барановский вспомнил о каком-то своем прадеде, не последнем человеке в Уфе конца 19-го века и начала 20-го, и нам осталось предоставить событиям двигаться так как они могут и умеют. Во всяком случае, а 19-м веке, наверное, не кусаются.

И потому мы все успокоились и в силу какого-то наглого состояния вспомнили Чеширского кота и начали медленно растворяться в этой временной точке. А, может, автор просто испугался трудностей в развитии сюжета и грядущих повествовательных «фантастических» банальностей наподобие Рэя Бредбери и Жюля Верна и поступил нетрусливо, вспомнив улыбку Чеширского кота.

А зря.

Потому что автор, Залесов и Барановский мгновенно оказались на окраине Уфы в начале 21-го века в году 2007-м. А ведь автор этого еще не потока сознания провозглашал о запредельности любого стихотворения. Но разве это не является неким легким писательским лицемерием? Не является. И потому-то по возвращении в «свое» время автор оказался в гостях у Уммагуммы Петровны и пил с ней чай и смотрел фильмец фривольного содержания, но ничего такого не было. Не было, не было.

И вся эта тусовка нулевых годов оказалась весьма боязливой. Так как Залесов и Барановский не пошли со мной пить советское полусладкое к Уммагуме Петровне. Им приспичило отправиться в 1901 год.

Залесов позвонил мне на мобильный и сказал: «А мы тут у Егора Сазонова виснем. Ну, помнишь такого террориста? Он предложил нам стать уфацентристами». А я и подумал: «ну Вы и… даете»

Ну а зачем бояться Уммагумму Петровну? Она куда младше своей дочери и всех вас, двадцатилетних! И не последний в Уфе 19-го века господин Барановский, прадед Барановского из нулевых 20-го, через неделю после чаепития у Уммагумочки, смотрел на меня с антикварного портрета в Антикварном магазине, что располагается на улице адвоката Ульянова-Ленина…

Кстати, в этот момент Залесов и Барановский вышли из старого зеркала, которое стояло возле портрета, и очутились рядом со мной! И сказал Залесов: «Ты что, значок купил? Советский? Ишимбай? Отлично!»

После этого мы пошли в кафе попить чайку с кексами без изюма (по просьбе Барановского). Залесов между прочим признался, что на прощание Сазонов попросил их присмотреть за его могилкой на Сергиевском кладбище, как уфацентрист уфацентристов. Ах, эта дурацкая мистика.

Все бревенчатые дома бывших уездных городов ждут сноса или снесения, а ведь и в них жили и дискутировали идеи самых разных направлений. И когда в лесу родилась елочка и когда она еще зеленой была, уже тогда горячо умонастроенные видели дворцы «из чугуна и стекла».

А где-то в другом городе по городу шел Веревкин и улыбался.

И поиски бриллиантов в 12 стульях, расползшихся везде, где только можно, кончились на самом интересном, с точки зрения философа Мамардашвили, месте.

И тут-то автору этого уходящего от сюжета рассказа захотелось сесть на любимую тему об уходящем поезде. А ведь все совсем не так у главного героя повествования как раньше, а ведь у него появилась новая Она. А может Она и станет его новой биографией, хотя бы потому, что он и сам об этом не знает. И эта редактура когда-то этого рассказа перепрыгивает вдруг на городового Петренко без всяких связующих партий из 40-й симфонии Моцарта. Вот так вот раз – и Петренко, резко как-то вообще…

Огромный городовой Петренко услышал странные голоса на Староуфимском пустыре, он подумал, что это снова шатаются по ночам нетрезвый рабочий завода Гутмана Петренко и извозчик Корнеев. Уж они-то знали вкус прозрачного содержимого штофа. Извозчик Корнеев, выпивая штоф, умудрялся держаться корней. А рабочий Петренко, выпивая штоф, умудрялся держать в узде пьянства коней. И вот, то есть но пока…

Но пока городовой Петренко приближался к месту голосов, он с ужасом наблюдал за каким-то неземным свечением, идущим от пришельцев из 21-го века, он конечно не знал, что эти странно одетые на горизонте люди – пришельцы.

Первое, что он сделал, он решил выждать и поймать нетрезвых уж совсем людей, незнамо чем светящихся. Но голоса вдруг пропали, перестали слышаться, и воцарилась странная и тягучая тишина. Городовой Петренко пошел вперед, но в ушах что-то зазвенело, и у него в руках оказался отрывок газеты «Вечерняя Уфа» за 2007 год. Он взглянул на него и выбросил его подальше, потом передумал, и долго разыскивая в своих карманах спички фабрики Мухамедьяровых, сжег пресловутый отрывок. О том, что с ним произошло, он решил не писать в рапорте на имя Его Сиятельства Главнаго Уфимскаго Полицмейстера Георгия Петровича Барановского.

Его Сиятельство Главный Уфимский Полицмейстер Георгий Петрович Барановский изволили почивать, но спалось плохо. Ему снился шорох Мировой Оси Земли, снился испуганный (что было удивительно) городовой Петренко, великовозрастная шпана, одетая вычурно. Шпана бродила по Староуфимскому пустырю, где и собаки-то боялись появляться. И шпану почему-то не хотелось ловить и сажать в кутузку. Что-то родное было в лице одного из этих троих (уж очень был тот третий похож на гусара Барановского, умеющего пить и не пьянеть в течение двух дней, о котором вот уж 50 лет существовали семейные легенды, потом ему снился вой собаки Баскервилей из небезызвестных «Записок о Шерлоке Холмсе»).

И Георгий Петрович ворочался и ворочался от смутного беспокойства до тех пор, пока жена не прошептала в любимое ушко о том, что бабочке снится, что она – Лао Цзы, а Лао Цзы снится, что он – бабочка. (Георгий Петрович с супругой частенько по воскресеньям читали друг другу книжку Конфуция.)

Его Сиятельство заулыбался во сне и захрапел как Ниагарский водопад.

Уммагумма Петровна купила себе новый синтезатор, таков был её каприз. Синтезатор назывался – «Юность-21», это такая славная «расческа» на три октавы.

Она поиграла на нем полчаса, да и забыла о предмете роскоши. Она нашла в чулке деньги на черный день. Я очень хочу выкупить у неё этот прекрасный инструмент, я когда-то начинал в дуэте с Айратом Ахметовым, будучи в 17 лет прекрасным дилетантом. Айрат играл как раз на «Юности-21» свои волшебные песни, а я солировал на соло-гитаре всякие соло в 1989-м и 1990-м годах. И вот, что произошло через 20 лет.

В город Уфу в 2009 году нашей эры приехала группа «Пинк Флойд». На концерт даже сами музыканты купили себе билеты красного цвета. Концерт начался с цитирования стихов: «И грянул бой, Полтавский бой». Народ взревел от восторга и стал крушить железные ограждения. И омоновец Петренко сделал все возможное и невозможное, чтобы концерт «Пинк Флойда» был спокоен как концерт камерной музыки Шуберта.

Я сел в автобус, который с трудом протискивался сквозь орущую «пинкфлойдятину» толпу, не знающую ничего ни о старых уфимских пустырях, ни об уфацентризме, ни о родословной Барановских, ни обо мне, пишущем о ней, знающем метафизику «Пинк Флойд» лучше, чем музыканты с красными билетами…

А когда я вернулся из Ижевска, у меня появилась Она. И я тоже оказался очередным персонажем чьей-то родословной и это, оказывается, такое большое и банальное счастье.

И кто только не гулял на нашей свадьбе? И Веревкин, и Барановский, и Залесов, и Уммагумма Петровна, и омоновец Петренко, и «Пинк Флойд» с «Лед Зеппелин», хотя и без Джона Бонема, и без городового Петренко, и без Чингисхана, и без Льва Гумилева и без его Сиятельства Главнаго Уфимскаго Полицмейстера г-на Барановского…

 

Учитель

 

Иван Иванович – учитель сельской школы (что он тут потерял? В поселке городского типа Крышеходовом) – весьма молод и у него когда-то были блестящие перспективы, его, например, звали после диплома Пединститута в Министерство. Что не понравилось Ивану Ивановичу в пресловутом Министерстве (который тогда еще не именовался так величественно – Иванович)?..

Лица сотрудников? Суп-солянка в столовой за 26 рублей 50 коп.? Белые скатерти в той же столовой и слишком уж вежливые работницы?

«Жизнь проходит» – подумал тогда он в той столовой… И уехал, не думая, предварительно ткнув пальцем в карту Владимирской области. Математика для детей – это жизнь, которая не ускользает, а крепнет неделя за неделей… Их лица, озаренные познанием – просветление взрослым…

Но, что это? Что это?

Иван Иванович сбежал из деревни, о которой думал так долго и так хорошо? Нет. И знаете почему? Взрослые всегда учились у детей.

 

Уфацентристский рассказ № 2 или Эксперимент

 

*  *  *

 

Весёлой толпой бегут «Запорожцы»

И мне прям в харю брызги летят

И это жизнь!

 

Его Сиятельство Главный Полицмейстер Барановский сказал сыщику 2-го класса: «Вы уж давайте, отдохните батенька, отдохните...»

 

А в это время самое – племянник Барановского молодой археолог Семенов-Подснежников шёл мимо Инженерного Замка, по столице Империи, ему мерещился крик, что не описать словами, ни физическими параметрами как-то: частота, громкость, вязкость, звонкость. Крик был-мерещился тишиной выключенной лампочки изобретателя Яблочкова. Крик был как тысяча криков под неумолимым давлением плюшевой подушки, это был крик отчаяния тела, вязнущего с каждым новым своим движения в некоей болотной массе миллиона одеял. Фонари Петербурга гасли и тут же включались этими вот лампочками с непонятным ритмом. Семенов-Подснежников не останавливался в этот осенний питерский день. Он шел упорно вперед, только чтобы не свихнуться и это было правильно.

Это было правильно, но бравая команда всего-то через 10–15 лет расстреливала всю семью не жалея патронов и добивая прикладами. Вот, что было неправильно. Насилие всегда как-то неправильно.

 

Сыщику 2-го касса ничего не оставалось делать, и он мысленно согласился с Его Сиятельством и он отправился домой на улицу Телеграфную, 103. Добравшись, он снял пальто и лег спать (через 100 лет именно этот дом снесут под освобождение площадки для строительство многоэтажки, в которой на одну из квартир вступит в ипотеку старший оперуполномоченный Кировского Р. У. В. Д. Марданшин Фарит Сагитович), а утром сыщик 2-го класса попросил супругу начинать собирать чемоданы до Баден-Бадена. (В свою очередь Фарит Сагитович почему-то старался не думать о курортах Западной Европы.)

 

В лето 2012-го омоновец Петренко пришел с дежурства, на котором он снова держал толпу 15-ти и 20-тилетних, что пришли послушать певца Диму. Он попил чаю и лёг спать и ему снился некто Семенов-Подснежников, к счастью Петренко ничего не знал об этом человеке, что очень быстро шел по Петербургу из того сна, и его лицо было полно страха, но Петренко почему-то не боялся.

 

Семенов прибавил шагу ещё, и улица Инженерная постепенно своими дворами и переулками привела к Невскому, где стало немного полегче. Безмолвный крик так и остался висеть над Замком наверное навсегда, однако. «А в это время» в подвале стреляли в семью аристократов, тратили патроны и нервы доблестные бойцы Новой жизни, убивая Старое. Крики и молитвы Старого тонули в матушке сырой земле… А потом неумолимая История не умаляя ничьих заслуг и этих бравых стрелков довела до разных состояний обморока. Тот, кто осуществлял приказ о расстреле, заполучил себе страшную Язву. Тот, который приказал, был через очередные 20 лет выведен на расстрел. Неправильность Нового танцевала Страшный Танец на полянке, из травы-муравы, проросшей на матери сырой земле.

 

Художник Нестеров писал портрет писателя Фролова в мае 1907-го года, только Фролов знал, что сам-то вот он «примчался» изъ 2000-х в «это нынешнее время», о чем художник знал, но не был должен. Фролов, будучи дипломированным инженером, сконструировал из вертолетного бортового самописца и из старых микросхем ЭВМ «Башкирия» целых 2 сдвигателя времени еще в 1990-х годах. Фролов совершил этот по сути запрещенный «Парижской Научной Конвенцией 1979-го года» шаг только ради литературного любопытства. Нестеров рисовал, а Фролову предстояла встреча с полицмейстером Барановским через какие-то полчаса.

Фролову нужна была эта странная на самом деле встреча, он подозревал, что именно май 1907-го – точка, в которой сходятся относительная скорость света, и относительная скорость Перелистывания Времени. И именно сегодня и целую неделю еще фроловский Сдвигатель Времени должен был умножиться в семикратное количество (по подсчетам Фролова, естественно), то есть где-то на углу Пушкинской и Центральной он должен был находить свой Сдвигатель каждый по одному новому. Фролов догадывался, что ему нужно на это испросить Высочайшего разрешения Его Сиятельства Главного Полицмейстера…

А попасть на портрет ему было необходимо в целях Её Величества Науки (ведь в течение 2-х часов создания портрета уже выложенный под елочку на углу Пушкинской и Центральной болтик, предварительно снятый с фроловского аппарата, должен был выстраивать вокруг себя новые сдвигатели времени, да еще и сам сдвигатель должен был невзначай попасть «под кисть» художника)…

Фролов за два года до своего эксперимента рылся в архивах музея им. Нестерова и ему казалось, что он видел этот свой Сдвигатель в нестеровских набросках…

Он не мог понять, видел он аппарат или не видел. Смотрительница слишком быстро унесла папку черновиков Нестерова в другую комнату.

Но возможность Эксперимента нельзя отменить, тем более Фролов как физик-теоретик и литератор-практик не мог себе позволить отказаться от такой вот добровольной работы…

 

Фролов Игорь Александрович был (или попал) на приёме у Полицмейстера и умудрился выпросить Высочайшего Изволения Разрешения заниматься «поисками необычных семян у ёлочки, что на углу Пушкинской и Центральной». Он применил всё своё красноречие и выказал чудную галантность, целуя ручку Авдотьи Степановны, супруги Георгия Петровича, и даже пообещал дать 5-тидневный курс по общей физике для дочери Георгия Петровича Машеньки осьмнадцати лет. Господин Барановский ответил, что дочь не по годам умна, и что очень многое понимает в современной (так и сказал: «я подчеркиваю: в современной») науке.

Полицмейстер разрешил, и неожиданно для себя сказал, что в Европе смутно назревает Большая Буря. На что и сам Фролов Игорь Александрович, ответственный секретарь литературного журнала «Бесконечные просторы» на момент 2005-го года, ответил: «Да когда в Европе что-то не назревало? Не забывайте, что сам Наполеон (величайший из великих полководцев) ничего не смог сделать с Россией». Этот ответ понравился им обоим. Фролов отпил немного чаю и откланялся… Фролов вышел из этого дома.

Эксперимент начался. С неба посыпались модные в 1999-м и 2003-м годах телефоны «Моторола-М3788», Фролов не совсем понимал, почему именно «Моторола», кроме Фролова никто не мог видеть этот жутковатый телефонопад. Подобрав с земли один из многих мобильных телефончиков, он увидел СМС-сообщение от Нуриева Рустама, текст его был прост: «Именно здесь в этой марке «Моторолы» у меня был календарь от 1969-го до 2051-го, я ехал в трамвае по Мингажева, когда я понял это, и вот я тебе пишу о том, что мой тогдашний телефон и есть прототип Твоего и Залесовского Сдвигателей Времени».

 

Фролов даже вспомнил, что надо все-таки поискать развалины Фроловской церкви на одноименной улице, которая к 2007-му превратилась в Тукаевскую…. В 1907-м Фролов нашел где-то посреди сосен остатки фундамента, и он хотел было пройти мимо, и тут в его ушах зазвучало отдаленное пение церковной службы. А Барановскому в этот момент, Главному Полицмейстеру, послышался стрекот вертолета, он конечно и не знал, что это тарахтит на всю небольшую Уфу откуда-то из 30-х годов 20-го века американский геликоптер Сикорского. (Полицмейстер не знал, что именно от такой цифры, как «1930», идёт именно такой звук). Потом и Фролов услышал треск родного вертолета вот здесь над развалинами церкви 18-го века. Над которыми, как прекрасно помнил Фролов, возвышалась советская 14-тиэтажка потом, тогда в 2007-м. Рядом с которыми, как снова-таки прекрасно помнил Фролов, находился тогда, в начале 21-го века, мусорный бак с надписью ХУБ Кировского района ГО «город Уфа». И не только стрекот вертолета, но и возглас Рождера Уотерса из знаменитого альбома ансамбля «Пинк Флойд» 1979-го года «Стена» – «Тим! Я здесь! Здесь дело есть!». И тут в этом моменте повествования Автор вспомнил, что когда-то, будучи школьником образца конца 1980-х, он заходил в гости к брату, студенту Уфимского Авиационного Института. И стало быть вот этому вот Автору Этого Письма обо Всем ставили послушать этот альбом соседи брата по комнате в общежитии № 1, находящегося тогда и после (тоже) на улице выдающегося актера Башгосдрамтеатра Мингажева… «Тим я здесь! Здесь дело есть!»

 

Треск вертолета из правой колонки в левую обычной стереосистемы, или, наоборот, из левой в правую (надо только по-другому соединить аудиоколонки). Когда-то (а именно в те же 1980-е) Фролов был борттехником на обычном советском вертолете где-то там в небе Афганистана, и этот треск он слышал не понаслышке, а стерео, а также квадро, и долби сарраунд, и 5 в 1-м, и даже моно, как раз в конце полета… Полицмейстер Барановский был непростой человек и поэтому по почудившемуся треску он, не удивляясь, догадался, что человечество любило и будет любить войны.

Фролов не теряя самообладания вытащил из нагрудного кармана цифровой (наицифровейший) фотоаппарат и зафиксировал развалины 18-го века, что тихо и мирно спрятались в крапиве и лопухах, особенно зеленых в этом тихом и мирном 1907-м. А вертолеты начали свой победный и праздничный полёт независимо от фотосъемки Фролова немного после, уже в 1999-м над городом У., празднуя и день города, и 425-тилетие присоединения Башкортостана к России. Для омоновца Петренко это был первый день работы в ОМОНе.

 

Автор ни с того с сего нарисовался на бумажно-карандашном пейзаже рядом с Фроловым, однако. Он сказал: «Привет! Слушай, а ведь город Сан-Франциско основали русские моряки, и сам город самая что ни на есть западная точка Северо-Американских Штатов, ну а дальше на запад Япония с Россией, самые что ни на есть восточные страны. Неужели (вот скажи мне Игорь Александрович, как выпускник технического университета), если есть намерение оказаться на самой дальней, которую только можно помыслить, точке Вселенной, и если намерение осуществляется, то это значит, что вот-вот окажется на своей собственной нулевой точке, откуда всё и началось. И это я говорю, опираясь на факт того, что западнее Запада всегда находится Восток, правда с Югом и с Севером наверное, другая ситуация». А Фролов: «На это я тебе процитирую эпизод из фильма Киры Муратовой». И он запел: «Напрасные слова-а-а…». И вероятно, автор после этого исчез, воспользовавшись для боле эффектного исчезновения сменой большой буквы «А» на малую. А Фролов пошел дальше, слегка не удивляясь дотошности и занудству того, кто только что улетел, исчезнув в свое собственное «время-пространство».

В том прекрасном 1907-м или 1911-м году, когда Фролов оказался в гостях у Его Сиятельства Главнаго Полицмейстера города Уфы, тот нашел в письменном столе зеленую тетрадь, датированную 2012-м годом и начал вслух читать удивительный текст, который сверкал перед читающим Барановским и слушающим Фроловым удивительными переливами триады «прошлое-настоящее-будущее». Барановский читал вслух и приговаривал: «Хм – С. Ф. Савельев, С. Ф. Савельев». Фролов думал, опасаясь говорить вслух: «Пригов – Аривал?» Но словечко «приговаривал» настойчиво стучало в висках Фролова.

Вот, что читал Барановский из безымянной тетради. Почерк был женский.

«Улица Зенцова, дом 112. Весьма мне нравится этот дом, и двор, и атмосфера старины. Дому этому как раз в 2013-м году исполнилось 100 лет. Местный житель Анфим Ханыков рассказывал, что в подвале стояли большущие котлы, привезенные из Петербурга еще в начале 20-го века, на которых был герб Российской империи, с орлом. Котлы были медные, тем они ценны, он не знает, сохранились ли они до сих пор. Говорил он и про деревянные балки, принадлежащие конструкции дома. Им уже сотня лет, а до сих пор это То, что надо! А еще он рассказал кое-что, на счет чего и не знаю, правда ли это. На задней стене дома кирпичная кладка в одном месте из разных кирпичей, словно заплатка. Анфим говорил со слов своей матери, словно в стену попал снаряд во время гражданской войны, от чего она повредилась, и всё это пришлось закладывать новым кирпичом.

Дом на Зенцова, 112 выкупил какой-то нехороший, наверное, банк. А большинство жителей дома не хотели бы из него уезжать, ведь сам дом еще добротный, и все коммуникации есть внутри дома, в отличие от многих старинных домов. Кстати, в прошлом Зенцова, 112 (Вавилова, 112) – доходный дом С. Ф. Савельева».

И сказал Барановский, прочитав все это: «Опять коммерческие банки мутят воду. Что сто лет прошло, что двести. Психология банкира так и остаётся на уровне поплавка рыбака у озера Долгое».

И когда-то в Уфе улица Гоголя называлась Ханыковской (до Великой Октябрьской Социалистической Революции, естественно).

 

Уфацентристский рассказ № 3

 

Как-то раз Залесов, директор Закрытого акционерного общества «Лес», Барановский, инспектор по кинобилетам города У., а также автор того, что возможно вы прочитаете, если захотите, отправились употребить немного пива какого-то сногсшибающего сорта. Они сделали это, так как была жара, так как продавщица в ларьке была приветлива, так как лето было самым лучшим в тот день названием для нас, и мы к тому же отправились на вершину холма. У подножия холма кричали поезда. Да-да, кричали поезда. Настоящая современная литература живет ведь где-то между средним самиздатом и северными надписями на поездах, ах, ах… И это хорошо. И в тот день мы затеяли спор на тему, существует ли планета Марс, неважно есть ли там жизнь. Залесов сказал, что все-таки существует, так как ему об этом сказали в магазине «Город Солнца» («Город Солнца» потом переехал на улицу Всебашкирского Поэта», а на месте «Города» появилось Вегетарианское Кафе). Автор Этого Рассказа высказался в том духе, что Марса нет и быть его не может, а кто его видел, тот дурак, космическим аппаратам вообще верить нельзя, американцы сдурели там совсем со своим Голливудом вообще. А вот Барановский решил, что все, что есть в мире, не является новостью и потому есть ли Марс, нет ли его, это никак не повлияет на то, что Земля покоится на трех китах, а они, уж они-то на черепахе, а черепаха на трех слонах, а слоны, вообще потомки мамонтов.

 

В принципе сюжетная линия состоит в том, что спор так и остался в тупике. Главное, что я все еще чуйствую, что этот спор явился необходимым и достаточным условием для усиления дружбы молодых исследователей города У., и для умения быть настоящими У-центристами. Впрочем, «если звезды зажигают, значит это кому-нибудь нужно». Сама жизнь играла и играла с теми троими в прятки. У подножия холма чьей-то невидимой волей относительность времени сделала кульбит на 100 лет назад, у подножия холма на новенькой «Тойоте» проезжал сам Главный Полицмейстер Его Сиятельство генерал Барановский, интересно то, что он не заметил сидящих на вершине пресловутого холма. А трое, те трое заметили, однако и на мгновение прочувствовали то, что чувствуют северные народы при встрече весны, когда ягель как божественная обещанная манна небесная, да два дня камлания по поводу рождения мальчика у Новосильцевых.

 

И только Залесов додумался до теории относительности за полгода до того как этому пришел Эйнштейн. Залесов додумался до многих вещей. Например, он додумался до того, что можно и нужно сделать в районе Инорс на большой широкой промышленной трубе удобную лестницу, она бы была бы и достопримечательностью города, и местом обзора города. Как ни странно, но больше никаких сдвигов, или каких еще аномалий не было. Вероятно, автор не помнил всех сюжетных ходов прочитанных в фантастических книгах. Зато ясно было только то, что никакого Марса нет, и не будет. В тот момент, когда у подножия горы проезжал генерал Барановский и все его регалии, тогда Б., тот, что заведующий по билетам, только и сказал, что его прадед Барановский, как выяснилось из архивов города У., был настоящий человек, что он и в танке горел во вторую мировую, где-то во Вьетнаме, и в Афганистане командовал семеркой советских вертолетов, а потом оказался Его Сиятельством Главным Полицмейстером Уфимской Губернии. «Сейчас бы те времена, – сказал Залесов. – Я бы у него приобрел лес, качественный и дешевый. Все-таки, несмотря на ОТК, за качеством вырубки сейчас не следят, а вот тогда могли и делали». «И чем же нас так поразила Тойота? – невпопад спросил Автор Этого Эссе. – Ну, ретро, ну раритет, ну, выпускали такие в году 1903-м, но ведь это ничего не значит. Кстати, в поликлинике № 1 на кардиограммах отпечатывается как дата начало не 21-го века, а 20-го. Видимо, на третьем этаже поликлиники так и не решена компьютерная проблема 2000-го года. А ведь некоторые научные источники обещали, что эта проблема решится повсюду, ведь Марс сильно влияет с точки зрения астрологии. Значит, вот он аргумент о том, что Марса нет». Барановский же сказал, что его прадед был как раз сторонником теории существования Марса. Тут на вершину вскарабкался И. Фролов, бывший ценный сотрудник газеты «Истоки», и рассказал о том, что в Афганистане наши летали на вертолетах, не все, правда, а вот ихние – не летали. О том, что это неплохая деталь для написания рассказа, переполненного сюжетом, мельком подумалось Автору с большой буквы, и он почему-то уснул и захрапел. И это было правильно, сон полезен для здоровья, жаль, что эту «фишку» он уже использовал в другой текстуре самовыражения, и потому он мгновенно и мельком проснулся. И вокруг не было ничего, разве, что пакет с сушками, да роман «Как закалялась сталь». Но Барановский и Залесов очень быстро вернулись, Автору при этом никуда не хотелось идти. Так и прошло еще полтора часа на солнцепеке. Правда, солнцепек был какой-то странный. Ни у кого из троих не было галлюцинаций. Хотя с точки зрения психолога, это неплохо, и даже хорошо. Фролов, между прочим, никуда не уходил, он просто немного отвернулся от храпящего автора в сторону созерцания кричащих поездов и невыносимо медленной «Тойоты» 1904-го года выпуска. «И струна осколком пронзила тугую высь». И автору ничего не хотелось написать в своей сакральнолитературной тетрадке. И он попросил у облаков передать приветер тому, кто сейчас сидит у компьютера «Пентиум-1»! И сочиняет заместо Аутора этот статичный текст.

 

 

Уфацентристский вполне рассказ № 4 о детстве, трамваях и поэтах. Или трамвай РВЗ-6

 

Стильный советский трамвай МТВ-82 оживает на фотографии, изображающей город Уфу энного года. И трамвай на фоне летнего поля, и люди облепили его и сбоку и на лесенке около крыши потому, что надо скорее успеть на работу, на завод, или в учреждение. А день нестерпимо жаркий и черно-белый, как и положено быть лету на фото энного, ну допустим 1965-го года. Тогда я еще не родился, и родители жили еще не в Уфе. А фотография уже проявилась в темной комнате фотографа, которую (фотографию) я имею смелость назвать прологом моего появления в Уфе. Любая вещь может называться прологом, лишь бы только она была уфимская, лишь бы только она принадлежала энному десятилетию. Я не застал МТВ-82, мама и папа и сестра возили меня 4-хлетнего уже на РВЗ-6, на другом стильном трамвае. И в нашем микрорайоне только РВЗ, а вот чешские не появлялись никогда, они были гордостью другой северной части города. Они уже более 45-ти лет живут там, в Черниковке. А тогда в детстве на остановке Красногвардейской толпа начала 80-х, чуть менее малочисленная чем на той фотографии, ожидала стильный РВЗ-6 только ради того, чтобы (снова повторюсь) успеть на работу, на завод или в учреждение в городе под названием У. И мои путешествия во Дворец Пионеров, то в кружок башкирского танца, то на шахматы, то на классическую гитару, то в качестве басиста ВИА при Дворце, то в ДК «Юбилейный» в кружок бального танца начинались с этой остановки. За 3 копейки туда – в Кружок – на РВЗ-6, который делал изгиб над оврагом реки Сутолоки, в котором стоят разнокалиберные частные староуфимские дома, возможно в них до сих пор живут потомки московских служивых, когда-то построивших Уфимскую крепость на реке Белой. Трамвай бодро взбирается по улице Ветошникова и, пройдя светофор, оставляет позади себя бетонную коричневобелую коробку (наверное, построенную через подсознательное влияние бразильской архитектуры или, наверное, сознательно не без влияния Корбюзье). И на следующем повороте посреди прекрасных бревенчатых домов, которые скоро снесут с лица земли Новые Деньги Новых Людей, двухэтажный дом (дом как дом) с исчезающими цифрами «1857». И пока меня 13-тилетнего поражают эти цифры, трамвай поворачивает с Мингажева налево, на Революционную, в коридор среди пятиэтажек, у меня начинается что-то в голове новое, уже не связанное с 19-м веком, и в магазинах модные плащи и угол поликлиники в доме сталинского времени. Одна-две остановки по Революционной и пятиэтажки уже девятиэтажки, и Революционная идет под незаметный уклон и вот она улица Ленина, поперек дышащая своим неформальным лидерством в городе, и за этим перекрестком (Ленина – Революционная) Дворец имени Комарова и в нем альтернатива школьной жизни, мраморная лестница и колонны, высокие кабинеты, паркет в коридоре и прочий стандартный сталинский «ампир». Кажется, снова не выучен гитарный этюд, или я снова, но пару лет в прошлое, гоняюсь в догонялки с ровесниками по башкирскому танцу. Этюд не выучен, Гитарист ругается... Прошло 2 месяца, Пьеса выучена, но кружок переехал в ЖЭК номер «икс» в бывшую чью-то квартиру на 1-м этаже. И это под труд и пот скрипящего на поворотах красно-желтого РВЗ-6. Теперь все эти познания о ля-миноре и ре-мажоре надо развивать в чьей-то неосуществившейся жилой комнате. Суббота, 12-15 примерно, по телевизору программа «Здоровье», ведущая предлагает раз в день для профилактики чего-то массировать крылья носа, наш Преподаватель, показав мне аккорд, немедленно начинает массировать крылья, он не без чувства юмора. Идти из дома музицировать в Кружок, означает слышать вслед от пацанов нашего микрорайона: «Иди сюда, чо за гитара, покажь». Приходится в свои взрослые 14 лет делать вид, что ничего не происходит. Ничего не происходит.

 

Хотелось бы и дальше звенеть неплохой гитарой в пасмури заката. Хотелось бы и дальше играть на дудочке в салоне трамвайном. Хотелось бы и дальше не взрослеть, причем ясно, что взрослею и даже более и при этом совсем уж подросток, несмотря на цифры эти дурацкие. И все это на территории Республики Башкортостан, и до сих пор я не побывал на горе Иремель, поверьте мне, она лучше Кавказских, так как на этой горе до сих пор не побывал Высоцкий. Хотелось бы не читать Интернета, но читаю. И вот внезапно, значит, Сергей Довлатов такой садится в трамвай № 1 где-то на Центральном Рынке и едет такой вообще на Ж.Д.-Вокзал, и тут я случайно тоже такой вошел на остановке Авиатехникум, и он мне говорит: «Ты говорят, гений?» Я молчу. А он такой: «Ты не волнуйся, это Рамазанова Зэ сказала мне, что ей вот так-мол и сказали, что ты мол, гений. Да ты не волнуйся, я Александру 1-му об этом случае ничего не скажу». А я такой вообще в таком этом запотевании мозга и говорю: «А как я могу подтвердить чьё-то утверждение? Лучше мне конечно вместо этих изысканий мозга поискать какую-нибудь женщину с приличной грудью да предаться с ней безобидному греху».

А Довлатов и говорит: «Ну, хорошо, что ты в детстве слушал пластинку «Виртуозы Москвы», ты знаешь, кто худрук этого камерного московского оркестра (запись цифровая, 1987-й год)?

Я говорю: «Да».

«И кто?»

«Он».

«Ленинградский почтальон?»

«Ну, если хотите, то да – Спиваков в каком-то смысле проводник мировой музыкальной культуры, и если он и его коллектив периодически выступали в Ленинграде, то почему бы ему не называться Ленинградским Почтальоном».

«Остряк» – сказал небезъостроумный Литератор Довлатов.

«Дом Нестерова, значит, снесли, потом построили на этом Что-нибудь и повесили на Этом мемориальную табличку: «Здесь был дом Нестерова» – сказал я, понимая, что трамвай уже спускается с горы, ведущей на вокзал, и боясь, что я потеряю интересного собеседника.

«Да, я на вокзал, зачем еду, пива в ресторане попить, да послушать звуки уходящих и приходящих поездов, так что Вы составите мне неплохую компанию».

Мне хотелось потирать ручки от счастья в предвкушении пива, но какой-то уходящий в глубь поколений этикет не давал мне это сделать. Я только и сказал: «А у нас в Уфе во-первых, ДиДжей Таран есть, а во-вторых, останавливался вместе С Крупской сам Ленин, бывший студент Казанского университета».

«Вот, здорово» – сказал или говорил, высказался или проболтался или что еще интереснее, промолчал Писатель.

«А потом можно продолжить пиршество Буха и вообще в саду имени одного из Аксаковых».

«Уж не Сергея ли?» – спросил Сергей Д.

«Не Сергея ли Аксакова или Сергея Ли или Брюса Ли?» – подытожил я вопросом на вопрос. И все, как и положено в конце любого смешного детского советского журнала «Костер», засмеялись. Даже вагоновожатая немного подергалась как на электрическом стуле, но от смеха.

«А я ведь живу почти там, где во время войны останавливался Андрей Платонов» – сказал я весьма горделиво и величаво.

«Да ты крутой» – Довлатов так сказал.

В трамвае открылись двери, вокзал дышал нам со дна асфальтового оврага. Мы вышли и срочно спустились, и немедленно выпили, забежав в ресторан.

Мы взяли еще по кружке пива, и я подумал, но не сказал о Чапаеве Василии Ивановиче, как о культурном коде бывшего ученика школы № 19 образца 80-х годов – «Врешь, не возьмешь».

«Чапаев – наше всё» – сказал наш весь советский российский писатель.

Из динамиков раздалась великая песня группы «Тату»: «Нас не догонят».

«Эта песня, – сказал Довлатов С. – Точная характеристика российской жизни. В Росси никто никого не может догнать, а для пущей важности девочки из «Тату» объединились в дуэт. Вдвоем как-то легче пережить бури, которые сулят покой паруснику Лермонтова».

«А, кстати. В Уфе живут потомки Михаила Юрьевича. У них даже был некоторое время свой культурный центр» – прорекламировал я некоторые детали жизни города У.

«У... Это весьма «уфацентрично».

«А Вам-то зачем «уфацентризм»?»

«А я, Сергей Довлатов! Родился в центре Уфы! И не надо мне тут отказывать в чувстве Родины!»

Я как-то сжался и побледнел, я весь как-то задрожал и предложил взять еще по кружке пива.

«Да Ты не волнуйся, если выложишь этот рассказ о трамвае и пиво на конкурс писателЕй, и так поймут кто Автор и эдак, но хотя для приличия надо бы придумать псевдоним».

«А название какое надо, к рассказу, то есть какое надо?» – спросил я, тщательно скрывая почтение к Знаменитому Прозаику.

«Только вот не надо ни скрывать от меня почтения, ни почитать меня. Давай лучше сходим отольем, да поедем в сад Аксакова, какая разница Сергея или Ивана».

Отлили в туалете посреди наибелейшего кафеля с неясным на лицах, но ощутимым удовольствием.

Мы взяли 0,7 водки. Взяли такси «Аутсайдер» и помчались на улицу, которую когда-то спланировал в 19-м веке для Уфы Вильям Гесте, на улицу Ильинскую-Фрунзе-Валиди. Понятно же, что при попадании в мозг чуть более 4-х кружек пива, вся история улиц и площадь множится названиями настоящего и прошлого, а может быть даже будущего.

Мы взяли булку и колбасу, которую нам нарезала продавщица из магазина, что на углу Нью-Маст-Вэй и Заки Вэйлид-роуд. Парк Эксак-гарден был приветлив как никогда шелестением своих 200-летних бамбуков и 500-летних лип, чувствовалась бренность и при этом какая-то сладкая вечность Бытия. Пиво обдувалось сквозь наши виски живительным кислородом воздуха Белой Реки. Я с трудом понимал свои собственные слова, мы нашли свободную беседку, построенную в 2007-м в качестве копии аутентичной беседки, но разрушенной вандалами из Ост-Готтского королевства в 1999-м, которая в свою очередь тоже была построена как копия беседки 1913-го года в память о словах Александра 1-го: «Венскому Конгрессу быть!»

Я так и сказал Сергею Вольдемарычу, предвидя возмущение жюри конкурса короткого рассказа «Про Хруст» по поводу того, что вряд ли у Довлатова отчество «Волдьмарыч»: «Венскому Конгрессу быть». После первой рюмки и надкусанного хлеба мне почудились дамы в кринолинах и кавалеры в неброских одеждах, танцующие вальс Победы над Великим и Ужасным Наполеоном.

Мои великие грёзы разбудил голос Писателя Д.: «Ты что, намеренно такие псевдоньюйоркские названия применяешь для обозначения улиц Ново-Мостовая и Заки-Валиди». «О, да! Мой Богдыхан!» – крикнул я сквозь беседку, сквозь заглушенный алкоголем страх перед идущими где-то за горизонтом и за горизонтом двумя полицейскими Кировского района города У. «Тем более, – попытался я снизить интонацию. – Американское влияние проникает в наше российское сознание с помощью таких слов, как «консалтинг» и «мерчендайзинг».

«Ты прав» – хотел он сказать «Ты прав, брат» – но закашлялся от своего фирменного «Мальборо». Мимо шел (О, писательская удача! Надо же как-то длить и длить этот Великий Текст) Августейший Поэт Савелий Федоров. Я решил узнать его в лицо и познакомить с человеком, знакомым с Уфой не понаслышке. Познакомил, блин. Савелия с Довлатовым. Допили. Мне кажется, что мы еще взяли 0,5 и пиво для полирования Чувств до той самой Прекрасной Гладкой поверхности, похожей на рябь спокойного озера Шамсутдин. Августейший поэт Современной России объявил меня Вторым после него, то есть Великим. У меня оставалось 300 рублей, я сходил заради таких людей да и в угоду себе тоже еще за 2-мя банками пива.

« И вот, что интересно, – сказал я, как отрезал. – Название трамвая «МТВ-82» весьма созвучно популярному в начале 90-х каналу ЭмТиВи».

На что Савелий заметил то, что в 90-х братья по бизнесу ух какие были брутальнозлые, но якобы или не якобы справедливые. И так не хотелось или было боязно говорить на эту тему. Так не хотелось еще тогда в 90-е быть в этой теме.

«Да, конечно. Статичность или комиксооборазность героев твоего диалога наблюдается. Но ничего, ты ещё молодой. Поработаешь со словарями, почитаешь «Каренину» с этим как его «Вронским». И разгонишь динамику, только вот на велосипеде не забывай по городу кататься, какая-никакая физическая нагрузка, тормоз вот только почини» – ничтоже сумнящеся светлел ликом Довлатов Сергей Донатович.

«Ну, я могу тут взять из Википедии всяку-разну информацию и добавить и то, и сё из жизни писателя Д. Но зачем? Мы спокойно пьём «Золото Башкирии», водку как почти тезку известной печатной машинки. Завод по производству печатных машинок в Уфе исчез как фантом. Весь этот диалог полувоображаемый и полуразумный».

«А ты себя не кори за то, что очень пьяный летел от счастья вместе с худруком уфимской группы «Гагарин», не менее и даже более чем ты на задней лесенке троллейбуса до своей остановки... Пойми, ведь он, оказывается, был Ликвидатор в Чернобыле. А выпить и лететь с таким человеком, да еще над асфальтом, да еще и 5 остановок и без денег, но с бутылкой в кармане – это, должно быть Великая Честь. А писателя как персону для рассказа ты можешь позвать любого, что Льва Николаевича, что Ивана Сергеевича, что Сергея Донатовича, что Савелия Августейшего, что Сократа. Да и нужно ли Тебе, нормальному и адекватному уфимцу, выставлять рассказ на этот «Хруст скелета Таланта»? Что Ты им докажешь, тем более, ты уже назначен Августейшим в Великие. Так давай уж лучше выпьем» – сказал все это, не подозревая, что все-таки он это сказал, писатель Довлатов.

Я выпил и все вокруг меня помолодели. Я съел кусок колбасы и подумал, не сказал все-таки, а подумал: «А трамваи в Уфе, которые РВЗ-6, разрезали на металлолом (чуть ли не все). Является ли моя мысль-сокрушение концовкой этого рассказа о детстве, трамваях и поэтах?»

«Нет, концовкой, может и является, но Довлатов, он прозаик, а Шевчук – поэт, не прозаик. А главный герой, главный мафиози из сериала «Клан Сопрано» периодически принимал по сюжету прозак».

 

Наступила ночь. Я остался один. Так бывает после 2-х банок пива. Одинокий фонарь пронизывал беседку и вот оно что... Из-под поверхности пруда Аксаковского сада всплыли МТВ-82 и РВЗ-6, покрытые нечастыми водорослями и, проникая сквозь деревья, поплыли над дорожками сада куда-то в сторону депо имени С. И. Зорина, а может и в сторону Черниковки, нашей уфимской северной Пальмиры, вокруг них грохотала победоносно и воинственно прелюдия до-минор из «Хорошо Темперированного клавира» (том 1-й). В МТВ восседали пассажиры, играющие друг с другом в шахматы Гайдн и Сальери, а в РВЗ-6 («который даже и в городе Салавате упразднили в 2007-м», – с тихим и сладковатым ужасом думал я) улыбались мне очень спокойный Моцарт и августейший Бах с его великими сыновьями. То восторг, то страх, то счастье, то ветер почти выколачивали из меня сердце. Но что-то Невыразимо Высшее хранило меня во совокупности Тела и Души, я только старался крепче держаться за края беседки. А потом я не помнил, как шел домой, но шел. Дома я понял, что потерял куртку, но ничего не предпринял. Во дворе стояла машина «Форд» и из её недр заиграла песня Шевчука «Дождь» под аккомпанемент газоностригущей машины. И средневековая Германия, и Индия Махатмы Ганди заплясали в этом танце, который слышал только я один. Я сладко зевнул и уснул. Ну, вот и всё.

 

Уфацентристский рассказ № 5

 

Шли мы как-то с Киль-Дияровым из театра кукол под впечатлением от перформанса и увидели банку жестяную, обыкновенную.

«Что, допинаем банку до филармонии, а потом концерт гитариста Зимакова послушаем». (А это довольно далеко. Театр кукол – это проспект Октября, а филармония – это улица Гоголя – полгорода. Скобки закрываются.) Сказано – сделано, и давай он пинать банку, и я давай пинать банку. Он сказал: «А вот эту тему, которую мы на репетиции играли, Дима сочинил...» И как-то незаметно потерялась банка из-под наших ног. И мы отчетливо поняли, что это Дима нам помешал. Точно он. Вообще обломил.

 

Уфацентристский рассказ№ 6. Ты молодец, Рустам

 

И вот тут-то я оказался снова посреди писательско-поэтических друзей. Мой талант казался мне чушью, и моя эрудиция так и осталась пигмейской. Кто только не цитировал поэтов заради викторины, я никого не угадал, но тоже туда же – писать своЁ. А что именно? Как будто мне сейчас это так ясно. Ничего нет, ни вдохновения, ни алкогольного с безалкогольным восторгов, ни желания соединить две-три ноты в связную мелодию, ни одуряющего мотива медитативного гитарной песни про Ишимбай… Но зато вот немного я вчера обрел радость физического труда, катая тележку с песком для бетонирования пола в гараже. Напарник по бетонированию гаража № «икс» Д. конечно же пахал за двоих, а я, чтобы его развеселить, травил байки из всяких там разных телевизоров и даже тайком депрессовал по поводу и без. И вот, значит, я напился как-то раз по-новой и по-старой полгода что ли назад, да и взял да и прогнал вдохновительницу стихов о трамвае за деревьями из своей комнаты, как будто бы думал я, что я прав. Ну и позвонил после ей и говорю: «Захочешь вернуться, возвращайся». Соломонова, однако, фраза. Но зато физический труд слегка отвлек автора (сего намерения рисовать буковки) от занудства и бубнежа. И тут-то еще захотелось поиграть на инструменте, на гитаре… Родители ушли, некому корректировать мою буйную голову, сестру лишний раз посвящать в тайны личностного роста как-то не хочется. Писать письма на Украину о музыке не всегда хотелось и только новая писанина спасала мой дух несколько трезвого меня.

Мильштейн позвонил мне из Израиля и рассказывал о бизнесе и о том, что он женился и принял иудаизм, о том что трудности есть и там, что, быть может, придется служить в армии, и том, что иногда жарко, а иногда и ностальгия по Уфе. В 3 часа ночи звонил. Как будто я сам не звонил по ночам, слегка одухотворенный зелёным змием, кому попало. Понятно было, что Анна Николаевна в чем-то права. Через день радостно сочинялась для финско-ижевской девушки музЫка для её фильма. Сочинялась, компьютер вот он рядом, да 88 клавиш миди-синтезатора вот они. Потом хотелось бежать от зависти, но ничего, мы отстоим дирижёра, которого хотят заменить сомнительным Петербургским, ну уж извините, это наша местечковая реальность, такая какая есть. Тем более нежелание дальнейшего физического труда как раз обернулось перемешиванием песка с цементом и никакой нет пропасти, нет никакой тоски, «и нет ни печали, ни зла, ни гордости, ни обиды, есть только северный ветер и он сделает небо свободным от туч, там, где взойдет звезда Аделаида». Но «Иванушки» потребовали вернуть тучи обратно, умудряясь восторгаться тополиному пуху, жаре и июлю. А поэт Крышеветров-Креницкий на этот пассаж об июле и Аделаиде только и сказал: «Ты, молодец Рустам»…

Все-таки я мог сойти с ума, но кажется, пронесло. Набивание на клавиатуре «Майкрософт Ворд» клавиш трясло слоёную столешницу, и это напоминало треск дивана при половом акте. Но и эта лирика про диван как ненужная сырость слёз при выпивании 200-т грамм водки… Нужно думать о некоем бытии и выпивать чай в пакетиках, авось это даст нам повод двигаться в степь неизведанного.

«Интересно кому это нам?»

«Да этим – золотоискателям времен Джека Лондона».

«Ты что? – это ведь чушь, золото, Эльдорадо, богатеющие из-за ничего трактирщики, просто потому, что это было очень давно. И «Поэма о детстве» твоя так и не доведена до 100 частей. Что ты собираешься делать?»

«Что, что? Выспаться на палубе теплохода «Андрей Крутовский».

«А кто это? Крутовский…»

«Да вот, только что придумал фамилию, а может и подслушал где, и писательская так называемая память записала эту микроинформацию, а сейчас вот память и выдала эту вот вещь».

«А ты что, писатель что ли?»

«Да так, пишем кое-что».

«Да, ты еще напиши, что ты устал бояться».

«Я знаю, что навру этой фразой, про «бояться». Нет, не устал».

«Вот, молодец. Инстинкт самосохранения есть».

«Яволь».

«Ну ты, это – не перегибай палку, не паясничай».

«А с кем это я разговариваю?»

«Ах, если бы знал это ты сам».

«Да ты и сам не знаешь, кто ты».

«Да мы оба не знаем, ни тебя, ни меня. Я даже забыл, как на праздновании своего сорокалетия запустил в какого-то мужика каменюкой? Он, видите ли, что-то сказал тебе грубое».

«Не забыл. Своя душа – потёмки».

«Это хорошо, что не забыл, значит, еще не стёрты тормозные колодки автомобиля «Жигули» первой модели».

«Мне обозначить вот в этом вот тексте кто с кем сейчас разговаривает? Ну понятно, что один из нас Автор, а другой Кто-то типа Совести автора, или Остатка Разума».

«Ну вот и обозначил, точнее недообозначил. Я скорее Твоё вогнутое зеркало. А ты тот, кто любит прятаться за словами демагогией».

«Да я не такой».

«Ай да брось ты».

 

И вот поскакал Урал-батыр со скоростью 120 км в час на вороном коне…

 

Уфацентристские стихи про ИПСМ, что находится на улице Зорге в городе Уфа

 

Зима в Институте Проблем Сверхпластичности

Сверхпластичность Проблем в Институте зимы

Проблемы Зимы в Сверхпластичности Института

Сверхпроблемы Института Зимы Пластичности

Институт СверхЗимы в Пластичности Проблем

СверхИнститут в Зиме проблем пластичности.

 

5. Вот эти стихи читал Иванов Анне Николаевне. А когда это было, надо у них самих спросить

 

*  *  *

 

Для того чтобы как всегда не разувериться в законах Ньютона

садись на санки да катайся

и сила тяжести и рисунок снега, кочек и горки и свист полозьев

неважен возраст вниз себе катись

и поднимайся пешим ходом вверх

законы Ньютона командуют обычным этим миром

 

Пыхтит автобус старый прошлогодним дизелем

он просто крутит бесполезные колёса в зимнем гололёде

я знаю, я еду пиво-пиво на остановку пить, на «Горсовет»

автобус нет, не остановиться на этой точке льда

 

Так пива хочется, нарколог предлагает мне

узнать масштаб хотения этого

с последующим потенциалом срыва в бездну

пока хватает сна на двойку дней

 

Такси ночное привередливое –

зачем ты всё-таки везёшь меня бухать

опять на пресловутости остановки того же наименования...

так хочется поверить в то, что появление стихов

в мониторной белости «Ворды»

и в монотонности пробежки пальцев по клавиатуре «компа».

 

Да ну и что, что скажут типа: «стих длинён». Ну, скажут-скажут...

Слова Энштейна золотыми буквами написаны

в школьном «эго» десятиклассника

он поступает на дневное отделение института

 

Ну скажут-скажут... «Энштейна нет, Ньютона тоже

и Галилео Галилей отнюдь не говорил: «Она вертится»

И Солнце кстати слуга-светило плоскости Земли,

единого Вселенной центра»

 

а впрочем, этот юмор я уже использовал

в рассказе уфацентристского зерцания...

впрочем, хочется тупого левого секса

где-то на десятом этаже, можно в подъезде

и говорить что-то убедительное по-немецки...

Ах, какая была зима-весна 2010!

 

II. Дальше…

 

6. Пурга, Марк Болан

 

Дворцы Культуры

 

Ну так вот. Вот так ну. Танк накатит. Откатит гипотенузой колеи. Я делаю ошибки. Анна Николаевна нет. Полицмейстер Барановский сказал Фролову: «Спасибо Вам, гость из 21-го века, что попросили Брежнева Л. И. вывести войска из Афганистана, ну и что, что это сделал не Леонид Ильич, а Михаил Сергеевич. Но Вы все-таки поспособствовали».

С Фроловым случилась однажды в Афганистане после боевого полета на вертолёте галлюцинация, он видел Брежнева и спел песню, вот её текст: «Я бы хотел остановить все войны и воцарить бы мир на Земле. Все конфликты, пожары и драки хотел бы я задуть, потушить. Непременно надо остановить, непременно надо остановить все войны, все войны. Я бы хотел, чтобы все девушки были «Шииз Смайлед Свитли», девушки чтобы были светлы, были светлы. Я бы хотел остановить все войны и воцарить бы мир на Земле. Я бы хотел, чтобы никто не заметил, что это перевод песни «Ал Ю нид из лов». «Ал Ю Нид из Лов, Ал Ю Нид из Лов». Я хочу кушать плов, я хочу кушать плов. А когда я хочу кушать плов, я не терплю слов». (При этом слышалась где-то в небе и над пустыней игра на охотничьем манке.)

И сказал Фролов: «Главное, что я всегда буду любоваться просторами реки Белой». Барановский и говорит: «Вам пора, господин писатель в свою родную временную точку». И Уфа погасла та, что в деревянных купеческих и не очень домах с эталонным 1913-м годом, и Фролов очнулся в кресле комнаты отдыха своего родного и наверное постоянного по линии на ладони журнала «Те Самые Просторы». На столике стояла чашка чая. Ф., отпивая чай, обретал заново уверенность в знаниях по физике. Заместительница Главного по журналу Светлана почти и не заметила волшебного фроловского сна, который был на самом деле путешествием в уфимский 1907-й год. Она ушла в кабинет править статью о парапланеристах села Первушино. Фролов знал, что именно он остановил худо-бедно войну, на которой он был.

Председатель Кружка Поэтов, он же редактор газеты «Поток» не собирался публиковать заметки о приключениях во времени господина Ф. Ну и ладно. Да и зачем?

В деревне У. все сложно. Надо просто соединить случайные листы из слов. Необходимость, интересно, это печаль? Ну вот, пишу, пишу, пишу. Или не. Не нашел связок что ли я, между тем А4 и этим форматом листа? Или найду. Ромопротон. Атонмороп. А что – переставляю буквы я в слове «Протороман». Почти расщепляю атом. И вот другой Барановский работает в «Потоке», когда-то и Фролов был там. А Барановский, который вот он, в начале 21-го ищет в архивах факты конца 19-го и начала20-го вв. Иногда и так далее. Ладность, и сладость, и дальность этой словоигры – это искусство. О, да.

В деревне У. в гостях у психолога за окнами его уезднобольничной квартиры царят поле и дорога, да микроозерцо с вагончиком, на котором церковные маленькие купола. Наверное, эту страну не победить. Психолог сходил за пивом ещё и ещё, мы с бардом Львом Остановкиным уселись употребить эту Иллюзию, тем более и более того – это намекало на бесконечность жизни и самую малость планеты Земля. Мне совершенно не думалось об Анне Николаевне. Но это было не о том. Психолог почти написал статью о том, что Автор почти пишет Новое и Интересное. В деревне У. чувствовалось мое нежелание смотреть артхаусное кино, хотелось смотреть на бесконечное поле. Укутывающее похмелье ещё вчерашнего пива молчало. И в этом состоянии я нашёл музыку интернетовского Иоганна Себастьяна.

Имейте в виду, читатели – китайские ДК это Вам не эх. Они же салаватские, туймазинские и ишимбайские... Надо стараться не брать в кредит. В кредит не, не, не. Сон одного из участников такой весь дорожный. ДК «Нефтехимик» в г. Салават оформлен в китайско-корейском стиле потому, что он – разновидность сталинского ампира. Обязательны «пятиэтажки» хрущевской эпохи и «девятиэтажки» брежневской тоже. Обязателен парк и памятник Ленину, и обязательный оптимизм невидимого строителя невидимого коммунизма. В Китае яркие цвета лозунгов и яркий вкус китайской еды вызвунчивает резонанс с башкирским супом в ДК «Агидель» на обеде за час до детского концерта оркестра Оперного тетра Башкортостана. «Не сойти бы с ума завтра, сойти бы сегодня» – внушала мне архитектура ДК «Нефтехимик».

 

Пауль Маккартнеу (певец)

 

Слушая Юрия Шевчука, думал я и представил я чужими словами, хотел сказать про осень и про победу не нас, моя самоцензура увезла меня, то автора, то Гильманова, то Иванова в Крым. Не знал никто, что через энное количество времени Крым перестанет быть частью Украины.

 

Ага, и в рамках учебного курса любви и страха, Интернета начитался, верил в очарование летних фестивалей, верил в анестезию пива, верил в концерт 1990-го года Ю.Ш.и ДДТ в ДК «Синтезспирт». Пил водку на банкете в 2003-м, въехал на белом коне на чужие руганей пиры в 2011-м, потом бросал пить и бесконечно плыл по Америке в трёх автобусах, плыл и думал, и подбирал пить снова, орал на весь автобус № 2 кликушество о чьих-то горах, собирал в карман пиджака колорадский керамзит, не догадываясь, что земля круглая, посвятил не худшему в этом мире валторнисту стихи о режущей совести, чувствуя за собой советское воспитание, нашел слова-слова-слова, иногда жалел, что нельзя занести новые стихи Касымову Александру Гайсовичу.

 

ЕГО УНЕСЛО НА БОЖЕСТВЕННЫХ САНЯХ В СЕРЕДИНЕ ИЮЛЯ, ЗАЙЦЫ В ПОЛНОЧЬ КОСИЛИ ТРЫН-ТРАВУ, Я ПОЗВОЛЯЛ СЕБЕ ИНОГДА ВСПОМИНАТЬ УШЕДШИЙ РАЙ, Я ПОЗВОЛЯЛ СЕБЕ ЭТУ РАДОСТЬ ВОССОЗДАВАТЬ.

 

Безумный 2-Капс-лок-2 вмешался в воспоминания, и буквы оказались заглавными. И я на банкете слышал о том, как легко поставить номер нужный школы в нижеприведенное безобразие жызни, что любит как детей своих бестолковых троечников: – «Что такое школа? Это первый звонок, первый учитель, первая встреча с одноклассниками, с которыми ты вместе на протяжении многих лет шагаешь рядом. Всё самое главное в судьбе человека начинается именно со школы. Школьная жизнь – это не только учеба, но и различные общественные и городские мероприятия, в которых наш дружный класс сполна проявлял себя. А потому время пролетело очень быстро. А также, следует отметить, в школе работает 32 учителя. Из них 50 – отличники образования РБ, двое награждены почетными грамотами РФ, высшую категорию имеют 88 учителей», – попытался я посмеиваться над канцеляритом искренних выпускников разновозрастных.

 

Я, т. е. автор, шел мимо денег, так как наговорил нетрезвый настоящей псевдоправды некоему С., некогда жалеть, вернулся с Америки ихней, вот и на другой я работе, где меньше денег в месяц и, значит, это мимо. И только по мере написания этих вот «1–8» казалось, что вдруг Крышеветров-Креницкий, что внезапно он-то напишет на конкурс в газету стихи из-за каких-то 500 рублей... В этом мне виделось спасение, но я чертовски напился с одной бутылки пива, открывающей дверь баллонам и «пузырям» в гостях у автора 3-го своего собственного романа, м-да напился. Напился, боясь синтаксических ошибок, но, не боясь смысла, и такие цвели в мире шикарные зеленые розы. «Как хороши, как свежи были они...»

 

«Времечко течет как вода сквозь щели досок в районе затопления проекта игрек». Автор свалился в денежную реку именно в тот момент, когда и не ожидал совсем, просто прилетел вертолет с деньгами, оттуда вышел добрый дядя и дал пачку Писателю клавиатурой компьютера этого проклятья всех цивилизаций, которые были, есть и будут. Вот так мечтал Некто! Джон Леннон не думал, что будет застрелен в Нью-Йорке. Ну и конечно же Крышеветрова затянули «Истоки», появления в местной газете каких-то стихов, но Крышеветров-Креницкий рискнув здоровьем Главреда, зама и сотрудника В., отправил свои творения на источающий свежесть ручья еженедельник. Но этим Их не пробьёшь, они победили уже тогда, когда мы ещё не родились, они победили все скамейки на «Огнях Уфы», они победили живость словарных запасов, да так, что никогда к нам в Зеленорощинск не приедет Педро Альмодовар. Да еще и Леннон оказался застрелен. Но Крышевеев – теперь работает именно в газете.

 

В «Пургу» вошел сэр Поль Маккартни, это был второй шок за неделю в этом благоприятном для праздности заведении, весь бар озарился обаянием вечно молодого обитателя Холма, его дурашливостью. А за его бульдожьей английской хваткой в шоу-бизнесе прятался Тот, который помнил Вчера. Внезапно, но с каким-то отставанием в видеоизображении у барной стойки выросло пианино «Смоленск» 1968-го года выроста, купленное в Универмаге «Золушка» в начале 70-х. Конечно же, сэр заиграл «Хэй Джуд», на настенном экране непостижимо появились остальные «Тхе Беатлез». И в основе названия ливерпульского квартета лежит слово «бит», что означает по-русски – «ритм», и собственно битломания все эти десятилетки, начиная с 1962-го года, вполне годится на роль «ритмомании», да еще ритм – основа шаманских ритуалов чукчей, эскимосов, нигерийцев.

Безусловно, Джон, Джордж, Поль и Ринго далеки и лалеки и люля-кебаб от шаманства. Но массовые истерики были. Поль Маккартни играл «Хэй Джуд», потом играл «Леди Мадонну». А с экранов остальные трое ритмомузыкантов подпевали и подыгрывали незатейливому, но масштабному гимну английского оптимизма сквозь общепринятую пасмурь Лондона. Согласись, со мной, о, читатель, без пианино «Смоленск» такое волшебство – невозможно!

 

Волшебство было антифарберово-антиджалилево-мухаметшиново «Эй Джуд», это когда не давай унывать ни себе, ни другим, так как все умеют вешать носы, а ты гардемарин между прочим, рримандега, мигендарар, иградеамандр, медрагниар, амарин егард, драгенаирм, маргардеин. Будь вреден как маргарин, будь полезен как сыр, будь прост как ветер в поле. Песня игралась в баре, песня проникала сквозь воздух дворов, и приглушаемая комфортом бара все-таки тонкой линией маккартниевского мелодизма неслась над Фонтанкой ночнеющего города. Чего только не испытал на своем веку этот самый бар.

 

И Маккартни запел о дожде, что мокрой пеленой наполнил небо, о майском дожде... Автор засел за компьютер у себя в квартире на Тайской и догнал эту величественную пургу, ту, что написал на вороном коне сквозь почеркушки и ненужки, смычкострунщик новых песен господин Иванов-Аврорин. Этот самый странный Автор, у которого опечатки в тексте хотят еще и дальше и вообще расширять звуки слов, ну например не «на коне», а «нга конге». И действительно случайная как камешек в сапоге эта буква «г» превращает коня в африканский ритм на бонгах, конгах, маракасах...

 

А тогда давно задолго до потом, я знал, что там трясется дом и трясутся стены, а я делал все, чтобы ничего не знать, и все, чтобы знать все. Так делают все наивные принцы. Энергия «ци» была неправильно мной узнана, но узнавать было нужно.

В ресторанчике отеля в г. Тампа в штате Флорида, девочка пела под гитару мило и безголосо, но голосовность моего утверждения претендовала кстати и на то, чтобы бежать по беговой дорожке добрых 15 минут, чему я был рад. Но ум был мой то ли засорен, то ли просветлен политикой и хотелось кричать лозунги.

 

И только Те о ком лучше молчать, чем говорить, хранили меня и, надеюсь, хранят от бед.... И вот кушания, фрукты, вино, родниковая вода, черный хлеб с липовым или гречишным медом и ручей за дверью бревенчатого четырехстенка площадью 6 на 5 создавали цельную личность, ту что ещё наступит на свои грабли, и ведь это тоже было задолго до потом. Да и тем более инь-ян не успевали делать карьеру, но успокаивали словопоток недовольного молодого человека, а еще была писанина пьесы с сахарным сюжетом. Пьеса где-то победила, где-то нет, я был на обсуждении её с похмелья, и она казалась длинным кухонным диалогом. Впрочем самым интересным оказался Чей-то Сон и это был певец песен своего сочинения по имени Виктор Чей-То Сон, он просил меня верить ему, и что он будет со мной в Драке... Была драка или нет, но слышать это было лестно.

 

А вот тронная речь королевы Англии по поводу быть Полу и еще троим сэрами или не быть, не стояла так остро над плоскостями крыш Лондона. И нервные команчи не знали, что это – «Быть Сэром» в каком-нибудь календарном 1111-м году, но вот Колумб захотел стать грандом (испаноаналогом сэра) и индейцы узнали все и даже больше от простых европейских парней и дев, понаехавших после Колумба. И все перемешалось там и тут и везде по теории Гумилева. И зарядил над всем этим грибной дождь в черепной коробке, и наверное я поехал на велосипеде к Иванову, но Иванов не знал, где он: в Костроме или в Уфе. И, значит, я до него не доехал, но ручей за дверью дома 6 на 5 остался там же, где и тек. И значит, «все не так уж плохо на сего-о-о-о-дняшний день».

 

И только река Волга несла свои гордые, то татарские, , то самарские (в Самаре живёт Таня), то окающие воды в Каспий и радовала своими далями и невидимостью Того берега жителей бревенчатых деревень на разных холмах в лучах того самого рассвета, который робко и через два часа проскочил в комнату Иванова и Анны Николаевны.

Безусловно, луч рассвета мог составить достойную конкуренцию Иванову в глазах Анечки.

 

Один только ветер

 

Шел напролом. Вышло наперекосяк. Мимо стоял. Но молчал. Ломали мне язык, был я с похмелья. Пожалели якобы, язык не доломали. Поставили на вид, матерился без веселья. Падали сосны, ложный пафос. Пил много, болтал много, ел много и жестикулировал много и агрессивно. Глаза бывали стеклянными. Мучился от стакана кваса. Молча ругал себя. Пил воду. Лез под душ. Боялся звонков. Крутил ручку усилителя звука Sony TA-FE 370, слушая Яоск. Ох, уж этот Яоск, и этот Язз с Язз-Яоском, и этот Яоск-н-Яолл с Фузионом и прочими Лаунжами.

Нет, Вам не понять, долго объяснять.

Думал, что никого не люблю. Кое-как терпел гостей. Татьяна помогла их выгнать! Гитара нашлась. До того как она, находился в анабиозе бездействия, Таня сдвинула меня с мертвой точки. До того как познакомиться с Таней, ходил за Мишей, покупая нам обоим пиво и такси. Деньги кончились. Хотелось с Таней в Самару, но смешная бабушка с татарским акцентом помешала. Гитара нашлась. Ничего не меняется. Отдал свой диван новоселу Мише. Мол, что-то поменяется.

Как будто то и это. Не надо напролом. Не напролом, значит трезв. Опять пафос, пафос ненужный. Бояться надо громких красивых слов. Если не надо, то можно. Солнце июльское выше всего. Надо на речку идти.

Уходит вода. Вот и смотреть на неё. Приходит вода. Вот и вода никогда напролом. Хотя авария на ГЭС возможна и даже была. Хорошо, то есть не совсем хорошо бы сказать о том, что, что-нибудь да и «Да Здравствует!». Из детства Первомая не выкинешь.

Страница слов. Поменьше надо бы здесь их. Да и песен не надо писать. Ну, то есть писать, но не сегодня. Из какого-то там принципа хочется все-таки ехать в Самару.

Какого такого принципа? Вот такого полупростого. Или не простого. Актерское мастерство, блин.

В ноты не попадал на репетиции к утреннику. Хотя знал как. Потом и спел, и сплясал. Мама надавила на худрука-пианистку дошкольного учреждения. Только поэтому и сплясал. Высшие Силы хранят нас, например, Мама.

Простой вывод. Простой дневник, то есть отчет за неделю. И все, что нам нужно – это ЛюбоВ! Нид Ю Олл Из. Старательно пишу и то, и сё, как ученик 5-го класса делает уроки по русскому языку. Один ветер знает, но не скажет, как не бояться грабель. А я все повторяю и повторяю свои шаги вправо и влево. Протороман в поисках Проторомана, вырастая из Псевдо- в Прото-.

Персонажи даже не знают, что им делать дальше, в том числе и в главах и до и после этого рассказа-главы. Таня в Самаре – и это правильно. Гитара нашлась. Гитара Fender, купленная 22 февраля2012-го в штате Флорида, в городе Мельбурн за 212 долларов. Вот она и нашлась. Я умудрился оставить её в уфимском такси через целых 2 года после того как я её вёз в такси города Мельбурн штата Флорида. Там ветер менее серьёзный, чем в Уфе, он играет океаническими пальмами, ему больше ничего не надо. И в Сан-Франциско был я тоже. Чем Сан-Франциско не Самара? И чем Уфа не Санта-Фе? Вот такой вот Лос-Анджелес.

Ну, типа и Таня, и я, и некто еще неизвестный мне – тоже персонажи своих собственных Приключений, неопределенностью заканчивающихся непонятно чем. И для того, чтобы оправдаться перед читателем, я скажу: «В Санкт-Ветербурге есть на момент 2014-го зато клуб «Вурга». Кстати, и в 2011-м тоже был, и в 2009-м тоже. Вот».

Вперед! В Самару!

 

В «Пурге» (клуб)

 

Дело в том, что Анна Николаевна могла бы полюбить и того самого Мильштейна, но передумала, да и знатный знахарь, дед Пахом отсоветовал влюбляться в М. и на прощание сказал: «Скоро Ты его найдёшь, Своего рокового мужчину». Дело в том, что Грустиев подумывал о том, чтобы двигаться в деревню к деду Пахому, так как некоторые темы песен Грустиева становились похожи на моветон. Конечно, можно и не ехать, но только тогда моветон мог спрятаться за дождем слов, взаимосамовосхвалений и прочих кроссвордов. Хотя они-то и были путеводными облаками некоторой биографии энного человека из города Эмска или Омска. Во всяком случае, Грустиев не редко хотел пива. Окружающий мир уверял его в том, что Грустиев-то еще не монстр в выпивании, мол, есть еще и такие ого-го персонажи, что иди и спи о чем-то большем.

Известный питерский поэт заглянул в петербургский клуб «Пурга» где-то после 21-00 и тут-то он взял 2 рюмки водки и бутерброд у барменши в зайцеобразном одеянии. И вот уже как 30 минут судя по разгоряченности лиц их всех (тех, кто не поэт) затанцовывал, наверное, уфимец Гильманов, их тех – двух странных офисных планктонш, похожих по фигурам на инструменты струнные. «Ну зачем?» – слаботоскливо подумал петербургский пиит. «Да вот, привык я зажигать the My Fire», – подумамши не произнес то ли Гильманов, то ли Иванов. «И где же эти мои крылья, которые так нравились Ей», – продолжать быть бездумно танцевал хотеть тот самый, который «то ли». Но, следует отметить – Иванов был относительно встречи с Анной Николаевной в прошлом на год назад. И тут-то по аллитерации и поэту и Иванову вздумалось, что все-таки как-то пошл сюжетный крючок про то, как Анна Николаевна в 4-й главе держала под столом дамский пистолет супротив субстанции по фамилии Мильштейн. Но, как это могли думать и Иванов и Поэт, если это вот это, которое не эль, еще не наступило? Не могли думать так в «Пурге» образца энного года. Ответ очевиден: каприз автора. Ладно, там Автор с большой потому, что в началах-главах он типа рефлексирует и типа, однако, но чтобы капризничать или нет, то с маленькой уже буквы надо все это об авторе говорить. Но, с другой стороны, Автор умеет и без сюжета растекаться водой по облакам, а пистолет под столом всё-таки русло. Анна Николаевна могла и не полюбить и не держать, и полюбить и держать пистолет... Аннушка непредсказуема, но она не прольет масла на асфальт...

Петербургский поэт Крышеветров-Креницкий размышлял своим особым поэтическим одиночеством, способным быть хладнокровным как взгляд хирурга во время операции на сердце, способным выдерживать не первый раз эту танцевальную вакханалию благопристойно понаехавшего из города У-Ветра-в-Холмах в Санкт-Ветербург Иванова-Гильманова: «Петербург расставляет ловушки над теми, кто недавно приехал и поселился в град сей, где сконцентрировано на Невском 300 лет культурных становлений, переворотов, политики и видов разных террора, и художественных галерей, и сырого воздуха. А европейская квадратность, и полурусский вечный сленг, и даже соцреализм, все это переплетено в патину светофоров, каналов, улиц, переулков, разводных мостов, львов, сфинксов, вальса знаменитого украинского композитора Шевчука, ускользающего татарского говора 19 века, везущего на лодках уголь и пшеницу, и выгружающих и вычерпывающих людей на этой вот реке Фонтанке. И этот город словно держится чудом на нитке и в тумане, он реален и материален и зыбок одновременно до смутной радости переживаний полузабытых екатерининских балов и отвращения от голода и фашистских бомбардировок...»

Ди-джей Громыхалов-Заокский менял пластинку за пластинкой, Иванов уставал уже, но танцевал ещё! Уже! Ещё! Хуже! Лучше!

«...и тем более метафизика Петербурга позволяет нам говорить и об истории России в целом, будь то первые петровские морские вылазки и победа под Полтавой или знаменитый сюжет преступления и наказания, когда студент Раскольников радикально решает свою финансовую проблему, убивая старуху-процентщицу, но важнее всего нам, историкам, гоголевские описания персонажей Невского проспекта, конечно же это «Записки Сумасшедшего». Можно уверенно сказать, что главный герой –Сумасшедший – не сошел с ума, ведь его записки это ирреальная попытка осмыслить чувственную составляющую Петербурга, холодного и гостеприимного одновременно, властного, бюрократичного, роскошного, и бедствующего бедностью обитателей доходных домов» – продолжал не обращать внимание на беспощадность русско-нерусского танца Ильманова-такого-сякого непрочитанный пока еще персонажами Этих первых 8 глав Безымянный Историк-краевед.

 

Этот безшколотанцевальный танец, оказывается, делал неплохой гешефт «Вьюжному» заведению, едва в клуб заглядывал студент-очкарик, как вихрь затягивал его в танец отсутствия мысли.

 

И тот, что танцевал сквозь, вспоминал как не превозмог терпеть в гостях больше полутора дней писателя из райцентра в силу его обычной собственной шизофрении, сквозь тэтэ и падэдэ танца танцующий ненужную удаль в тех краях, когда в которых жили и прозябали языковые родственники лапландцев и ведать не ведали об Империи, жаждущей морских выходов вспоминался друг-писатель-шизофреник раздвоенного виденья мира требующий прочитать все упоминания о его фамилии (нужно-не нужно) из неисчерпаемых кладовых Его Величества Яндекса и это не лезло ни в какие ворота гостеприимного когда-то и танцующего вот тут и сию минуту то ли Гильманова, то ли Иванова...

 

В «Пургу» вошел Бабушка Лесов, ой-нет, он уже давно здесь, в «Завывающем Поземкой Трактире», он-то собственно и дал понять и показал это место Иванову для того, чтобы когда-нибудь в принципе и окончательно и бесповоротно выступить вместе на двух гитарах и в два голоса Иванову и Лесову в качестве дуэта «Регина» (в «Пурге», которую построил Джек). Бабушка Лесов на самом деле хотел быть втянутым в танец, учиненный ГильмаИвановым, с помощью сложноподчиненных движений рук и ног. Но что это? ИваноГильманов устал и отправился в туалет, чтобы отправить продукты распада пива в скоростные потоки канализации обычного туалета, и зайдя в сие благоприятное место, он увидел пожелтевшие страницы 1911-го года о бабочкахъ, леопардах, приклеенные посредственно над унитазом, а ведь это не просто пожелтевшие листки ворошлого-прошлого, это молчаливая в своем мировом знании Империя, как не трудно догадаться, уже обретшая морские выходы на Балтику, Тихий Океан, в Средиземное море... Но это могут разглядеть немногие, в их числе и Иванов-Гильманов...

 

В «Пургу» зашел великий и ужасный гитарист Джалиль Мухаметшин-Фарбер и бесцеремонно привел за собою двух длинноногих и кареглазых богинь с ямочками на щеках, ди-джей испуганно посторонился и почему-то послушно отключил свои пластинки, как оказалось вдруг такие никчемные-приникчемные. И Джалиль неспешно вытащил гитару из массивного американского чехла и заиграл одну из лучших своих импровизаций, гитара плакала и смеялась, смеялась и плакала, гитара переливалась и звуками, и переливами бликов на лаке своего корпуса. Джалиль играл немного неряшливо, очень грубо, но вместе с тем элегантно, перемешивая игру и постукиваниями по корпусу, постукиваниями жующей жвачку челюсти, с немного безразличным лицом и выкриками: «Ты богиня!»

И во всем этом была превосходящая все ритмы и мелодии клубных дискотек правота, да такая, что и Империя, которой нет, слышала все это своими пожелтевшими страницами 1911-го года. Иванову казалось, что он и джаз слушает, и при этом слышит вступительное слово джазового критика к радиопередаче «Беседы о джазе».

 

Крышеветрову-Креницкому казалось, что он не Крышеветров, а Крышевеев, и что он когда-то пил водку со скромным Директором уфимского издательства с нехваткой финансов. Артем (Бабушка) Лесов недолго думая, чтобы ничего не казалось, взял себе рюмку текилы. Автору виделся въедливый, но вместе с тем незаметно-доброжелательный слог писателя Горюхина и мешанина фамилий и имён из его «Встречного Движения», а также виделся уфимский вокзал до реконструкции 2007-го года с провожанием в Москву ровесницы за карьерой да такой, чтобы никогда не видеть её и не слышать.

И только Мильштейн, зная, что он не в «Пурге», как таковой на какой-то неизвестный момент суток и года шел себе куда-то мимо и насвистывая по делам мало имеющим отношение к поэзии и танцу. Вдруг Мухаметшин-Фарбер бросил играть и, резко встав, и зачехляя гитару повелительно, но вполголоса сказал: «Богини! За мной!»

 

А я пел песню для уфимских бардов, вероятно. Пока Фарбер внезапно и стремительно выходил с Богинями из «Пурги». Я пел наверное в клубе «Акула», в Уфе на улице Комсомольской. Я очень люблю Авторскую Песню. Аж жуть как шиномонтажно я её люблю.

Однажды я постоял мимо промозглой реки Белой, где-то в феврале и поэтому пел:

 

Я постою мимо промозглой реки

Сакрально устремленной в Волгу

Постою, перемерзая на посту переминая ноги

Солнце златотканое белогривой зимушки

Лучиком скользнет по моему изображению

«Эй, я на том берегу!»

 

Для чего, то есть для целей, каких

Я буду ловить ладонью холодный воздух?

Это, наверное, такое развлечение.

 

Эту песню я записал впоследствии в студии «Снеговик» и прослушал как бы заново в аутентичной манере прослушивания.

 

Штампы и стихи. Вот так-то брат

 

Там, где звезда звенит в небесной черноте и поворот планеты сказывается тем, что ковшик перевернут, там и я депрессивный такой стою и смотрю на силуэты исчезающих пальм в беспощадной черноте флоридской ночи. Стою, значит, в преддверии концерта нашего гастролирующего тремя автобусами оркестра образца начала 2012-го года, стою, значит, пока еще в зимних ботинках, потому что нельзя в сандалиях, но можно в смокинге. Кстати стою, готовлюсь играть, и знать, что возможно я усну на слове «Легато» в 4 части «Шахеразады» Римского-Корсакова, усну, стоя за своим станком-контрабасом, любящий эти феерические картины сна буду посмотреть, как детский поезд проплывает по периметру Уфимского парка имени Якутова, и как захочется снова прокатиться на этом чуде железнодорожного дизайна неважно в каком возрасте. Вот стою я и смотрю на флоридский треск неизвестных кузнечиков до и после концерта, а потом и до того концерт шелестит трубами и хрипит скрипками в этой загадочной стране сплошного благополучия, в этой стране незнания россиянского пофигизма, хотя и это сказано спекулятивно.

 

Я думал, что достаточно съездить на рыбалку в детстве на речку Лемезу в Иглинойзском районе Республики Башкортостан и вроде как наладится механизм гармоничного восприятия мира. А потом я буду ехать в Ленинград или в Волгоград, четко сознавая свои недостатки поведения, и лошадь успеха немного подумает, а не повезет меня в вышеозначенные точки, а отправит меня на Аркаим, чтобы в чистом поле суметь или попытаться хотя бы покопаться в себе, в чистом поле и в жару. И в ожидании солнца и путешествия копить денежку и продукты и спокойствие и верить в начало Взрыва. Да еще вдруг вспомнить, как на Сенегале варят плов из риса и пальмовых листьев, как сенегальцы обмазываются особой мазью, только чтобы впихнуть в один абзац и химию, и физику, и литературу и еще бог знает что, и еще попытаться в «энный» раз романтизировать уфимский трамвай, что вот пропел своим железом неведомую жалобную песню только, ну и пусть себе пропел – «железяка» усть-катавская. Но я это – в трамвае как-то выспался и неплохо, умудряясь читать детективщицу-недописательницу Д. только чтобы впихнуть квантовую теорию, географию, биологию, Есенина, трактор и трамвай, немецкий союз молодежи ГДР, Уфимскую психиатрическую больницу имени Михайлова, описание аккорда ми-мажор в исполнении Джимми Хендрикса, анекдоты про Чапаева и Штирлица, цитаты из разговора с Дементьевым, цитаты из песен «Битлз», «Пинк Флойд», Юрия Антонова, «Синей Птицы» и Чижа, из песни про город Ишимбай, из справочника по машине «Москвич-412», из речи на 20-м съезде комсомола в одну сплошную заунывь и искать штампы и штаны. И вообще суметь перестать надеяться на киножурнал «Хочу всё знать».

 

«Штампы говоришь? Так ведь в нашем писательском цеху без этого никак. Иначе не был бы я Андрей Дементьев. Вот так-то брат».

 

«Я раньше радовался тому, что купил пластинку вьетнамской народной музыки, а сейчас, а сейчас, а сейчас я делаю коллажи звуковые с разных «винилов» и не цепляюсь за радостные эмоции как раньше, как раньше, как раньше. А вроде я сделан из того же материала, что и танки (из атомов)» – об этом читал я у тех, что придумывают чьи-то песни и лошадь не моя и хата моя с краю. Невыносимо счастливым лицом я входил в чужие поэтические дома, как будто так вот оно мне надо. Вот вокруг столько другого счастья, и пиво, и портвейн, и сыр с плесенью, и умение не писать пьесы с погонями и перестрелками. Дао просветления как бы в отсутствии молитв, дао смотрения на реку в хорошем храпе на берегу, дао хорошего сна – выпивание кофе уютным зимним вечером, дао того, что идти в газету с этим текстом о том, чтобы не идти, дао свободы в том, чтобы не бояться и петь о своем, когда не поётся ничего. Дао самого себя в том, что вот они – поют сверчки и значит лето непобедимо. И фотография океана, его открытой пасти-волны, готовой проглотить тебя вместе с песком и кроссовками в смысле том, что дао катится над и под одновременно – на серфинге и под рыбами.

 

Я раньше радовался тому, что можно поехать на 400 км севернее родной деревни У. в поисках счастья, женьшеня, лимонника, её улыбки и её рук, и её песни. И в тот самый момент, когда раньше хотелось найти стихи о мнимой единице, по улицам всех городов Р. шатались хорошо одетые мормоны, которым не всегда везло.

Например, в середине 90-х одного из двоих или двоих из двоих 20-тилетнихпарней, в белых рубашках и черных брюках и с соответствующими книгами и с хорошими бейджиками просто-напросто убили кто-то из гопников этих самых. Это просто штамп какой-то, газетный оборот метажизни. Интересно есть ли среди них (мормонов) даосисты? То есть когда хотелось найти мнимую единицу, нашлись старые как бы стихи из «Стихи-ру» или стихи из «контакта» или мои, которые я нашел на балконе, или стихи, которые выцвели, но они снова новы, стихи, в которых слова немного другие:

 

«Без пяти минут где-то тут. Рядом с экстренной ситуацией видно, я нагородил чушь когда-то. Видно кому-то было, что я не виноват. Но капля вина и та в последней бочке способна расстревожить, видите ли, мой покой. А нечего было срываться из дома за неизвестно чем и зачем, тогда и не было бы свистящих и неопасных но неприятных пуль над ухом. Я не зря начал петь и я продолжаю любить пение, которое впервые услышал, когда был старше и лучше. И каждый из них бульон впечатлений, воспоминаний, надежд, комплиментов женщинам, банкетов, глупых ссор и еще других банальностей, которые при желании можно продать как книгу стихов. У меня в сердце, ну как ещё скажешь, немножко есть беспокойства. Все собранное в стихотворение я рассказал Вам не напрягаясь, не плача. Растает оно или нет как конец дня, не важно. Да и знать не нужно этого».

 

«Я жду звонка от друга и от других. Я ходил вчера по кромке бытия. Все вечера и вечера черновые белели. События беловые, меловые снега. И значит, ещё учиться надо. Ибо я пою, я рассказываю, у меня мания раздавать по 10 рублей людям деньги по следам бременских музыкантов на полустертом «виниле». Опираясь на свой еще оптимизм, выцветший, на бумаге предновогодней все горячее становится мой северный блюз, друзья меняются как карты в колоде. А я хочу жить и дышать. И как эта фраза похожа на безудержно ушедших авторов лет 40, лет 440. В то время как я спокоен и мягок».

 

«У меня из Самары друзья-растаманы, им дуракам по 20 лет. Вчера-позавчера я был абсолютно тот же. Правда, я не носил на улице маминого берета. Но голова-то моя была набита так же и той же благостью-ерундой. Значит, не все еще потеряно, ничего никуда не надо ушло, всё, что впереди у нас, было уже было у них. Никто не удивляется Солнцу, «растаманы» всего-навсего ему поклоняются. Зачем я придумал эту песню? Чтобы спеть её. Курения курнув, они пришли к космосу за сексом. Во мне боролись и советский школьник, которому пообещали булочные с бесплатным хлебом, и у которого в сердце находился кабинет с письменным столом, настольной лампой и с пишущим что-то бесконечное и важное Лениным, и «Джа, который даст нам всё», и настолько даст, что булочная окажется всего-навсего маленьким изумрудом из ожерелья на Твоей Богине».

 

«В каких просторах пишутся стихи, в каких полях живут три звездочки. От них начинается миражная канитель, они открывают парад ассоциаций. Как сложно выговорить это слово во множественном числе (которое написано после «парада») порой. Которой порой полуночной я начинаю наивные начинки уханья псевдосовиные без вина и ветрил, и без мельницы рукастой.

У меня день рождения был в июле, дождь длиннения был в феврале. Ура, стихи ещё не дописаны, компромисс из того, что краскозвучно и смехопанорамно в моём представлении и тем, что красно на бумаге».

 

Флорестан Автору: «И тогда в 40-х и 50-х 20-го века записывались там на радио, вероятно, на Всесоюзном, радиопостановки с актерами-легендами вроде М. Бабановой, М. Прудкиным, Ф. Раневской, И. Ильинским, О. Абдуловым, было такое: «И это город Вавилон, и вокруг нас Вавилон». И когда я в детстве и дальше слушал, то иногда обнаруживал, что до того как произнести Актёру фразу, слышится как бы предфраза, и после секунды-мгновения «икс», на которой звучит Сама Фраза, слышится к тому же и послефраза, естественно, что и предфраза и послефраза слышатся гораздо тише и незаметнее, прячась за основным повествованием, я всегда списывал это на особенности тогдашней записи на «винил». Но недавно я где-то слышал объяснение этому такое, что мол – возможно и спецслужбы Тех Времен ввели такой метод, чтобы можно было проконтролировать неправильные слова или даже неправильные какие-нибудь чихи, и всхлипы. Все-таки объяснение от темы «винила» звучит привлекательнее».

 

А это, кстати – минипьеса для того, чтобы читатель смог немного отдохнуть.

 

Автор1: Это тебе кто сказал? Флорестан, что ли?

Автор2: Да хотя бы и он.

Автор1: Ты что думаешь, все читатели знакомы с биографией Шумана?

Автор2: Да я и сам-то не знаком, дорогой мой Эвзебий.

Автор1: О, да. Мой богдыхан!

Автор2: Ладно, хорош уже иронизировать.

Автор1: Ну да, хорош, конечно же. И к тому же известно, что термин «прикалываться» известен как минимум в конце 80-х 20-го века, а вот «иронизировать», этот термин мог застолбиться до и после фильма 1974-го года «Ирония судьбы».

Автор2: Вот так-то вот.

Автор1: Ну ты посмотри на меня.

Автор2: А что случилось?

Автор1: А я сейчас прочитаю читателю вслух стихотворение довольно не раннее, но целиком состоящее из одних только штампов.

Автор2: Да ну.

Автор1: А вот послушай:

 

Лошади Радости, Лошади Радости

Урамленная конечноклетчатая тетрадная бумага

Обрамленная млечнофазостная традиционная мубуга

Расчерчивает стих мой будущий

 

Черкасчивает тих сонм дующий

В неформативную структуру строк

Мерновинтную хрустуру ростк

И я читал письмо себе любимому за 7 число

Инь Ян чи… тая сильно бебе мобильному за 8 чело

В 99-м году 10-е число октября.

 

Лошади радости в голове Писателя. Замысел 2012-го г. для Стихов 1999-го

 

Лошади радости странно вышагивают в мозгу замурованного в чувство писателя из деревни Красносолнцево, и ему кажется, что это цирк. Лошади недолго шагали по кругу, они вышли за пределы шапито и поскакали галопом по полю чудному. А я в это мгновение вспоминал навыки управления «Шестой» моделью, а писатель думал о том, что вернется сейчас домой, то есть к хозяину машины, и дома и заново прочитает «Советы бодибилдеру», которые написал А. Шварценеггер. Во как.

«Во как» прозвучало как паразит-вздох. Ну и что? Как раз в 23-00 закрывался пивной магазин и это правильно, и Иванов побежал, чтобы успеть взять пива ещё литра полтора. То есть, так сказать, и потому, что жизнь продолжается.

Анна Николаевна догадывалась, что Иванов тоже любит пиво. И Мильштейн тоже не против, и Крышевеев-поэт иногда тоже прибегал к этому испытанному средству выравнивания настроения. А Лавасат Венгерович так вообще рад многим вещам.

 

Танец

 

Там в баре «Летчик» я думал о белых нитках склеивания и о том, как я все-таки рад этой золотой ткани повествования в потоке сознания. Я готов был потерять свои счастливые моменты Любви. Конечно, удавалось пить пиво с психологом Михайловым. Но и этот факт мне кажется деталью самозапускающегося и бесконечно долго работающего механизма сочинительства.

Особняк Союза писателей в городе У. прячет в себе отголоски амбиций незнакомых мне писателей разных лет, одетых в разноцветные и серые костюмы. Амбицией влеком и я – некий Автор великой мечты о Счастье, которое уже есть. И какой смысл мечтать стремглав?

 

Джон Леннон купил себе новую гитару, Йоко Оно нашла йод морского воздуха в доме Оно-Леннона. Джордж Хариссон заново услышал обыкновенный ре-мажор и отправился навстречу Солнцу, а Рави Шанкар показал Джорджу нужные ходы для игры на ситаре. Как всегда захотелось мне спасительной медитативности собственной гитарной игры. Или захотелось выучить прелюдию И. С. Баха для виолончели соло в ненаписанном переложении для контрабаса.

Позвонила Р., а я уже побежал в особняк писателей и не мог отказаться в пользу Р., влекомый, так сказать, амбицией. Но позвонил зато тёзка с Нуримановского района и пообещал, что он для меня приготовит еду и костёр, лишь бы я только приехал. Оказия приехать как раз назревала, так как брат на машине собрался ехать в Близкие Края (около Нуримановского района). И, значит, нам по Пути. И вот, завтра будет завтра. И, значит, такой вот день – Первое Мая.

Хотелось не только гитарно играть, но и доверить свою шевелюру девушке-художнице. Я приглашаю её на танец. Бесконечный счастливый танец, бесконечная мощь чувств друг к другу. Светлый альбом «Пинк Флойд» под названием «Дивижн Белл». Девочка Оля гладит мои волосы, простая гармония простой песни простой психоделической группы зажигает огни наших сердец. События всего-то одной из недель.

Я не знаю, кто я такой. Но я знаю, что в жизни есть Что-то Ускользающее Прекрасное, есть что-то Длинношеее (которое невозможно укоротить). Есть этот вечный битловский припев: Yeah, yeah, yeah.

 

Выстрелил, ну выстрелил в Джона Леннона псих. Но любовь звонкая Р. и танец с О. спасают меня, и это есть тот самый восторг Жизни. Ну вот, верю я, верю. И Михаил Ромм верит, все-таки верит Автор фильма «И все-таки я верю». И ансамбль «Битлз» все-таки поёт про «Хороший День и Солнечный Свет». И песни «Ласкового мая» про «Белые розы» и «Седую ночь» – это бразильские карнавальные напевы, достаточно сыграть наборы нот немного в другой аранжировке, нежели в оригинальных записях попсы. И снегопад, и водопад невозможно поймать, и они тоже ускользают. И снова повторюсь я – «Боже помоги бомжам, и мне по возможности тоже».

Я обязательно выучу стихи А. Дементьева.

Я обязательно постою мимо реки Белой в контексте стихов Аркадия Аршинова, одного из тех кто написал предисловие к моей первой книжке «Красная линия моего почерка».

(Другим был сам Залесов, тот самый, что путешествовал с Нуриевым и Барановским из 2007-го в 1907-й год в рамках «Уфацентристского рассказа». Залесов собственно-то и придумал термин «Уфацентризм»).

Я обязательно найду себя тогдашнего, о котором я ничего не знал, даже Тогда.

Или не обязательно.

 

Да здравствуют «Обязательно-необязательные стихи», прорастающие в Протороман, в Псевдороман, в Наброски к Роману и в аутентичную Манеру прослушивания.

 

Што ли штампы как берёзы над рекой колышатся, што ли там стихи другие што ли. То ли ветер ласковых Твоих рук посреди ветвей моих волос стремителен. И я таю, пропадаю, исчезаю, возрождаюсь и расту. И снова, снова ветер Твоих рук, и танец мальчика и девочки.

Танец Девочки и Мальчика, бесконечный танец, Джон и Йоко красоты полны, танец Мудрости и ловеласа.

А у Шатунова жена в Германии живёт. Да и сам он тоже.

Справка: Юрий Шатунов – Вокалист «Ласкового мая».

 

*  *  *

 

А вот еще безумные стихи

Мыслепоток не остановить

Чаша, Рука, Топор, Дом

Огород, Кино, Абырвалг, Телевидение

Радио, Поезд, Уфа, Супрематизм

Татлин, Летатлин, Маяковский

Барахло, 1989 год, Экзамен

Самомнение, Завалить Экзамен,

Кино, Кинотеатр «Сейчас все по-другому»

1999 год, Работа, Учеба, Учеба, Работа,

Лыжи, Колбаса, Палки, Лес, Зверинец,

Домики, Цирк, Пилот, ВВС,

Самолет МиГ-17, МиГ-21бис,

МиГ-23, СУ-27, Тактика ВВС,

Калоши, Весна, Оперный театр

28 апреля 92 года, 26 апреля 90 года,

11 мая 89 года, 17 ноября 93 года,

1 сентября 79 года – Вехи Громадной Жизни –

Велосипед, Клюшка, Лед, Футбол... 10 ф 99

 

О том, как автор нашел смысл жизни и снова потерял

 

Некто Я вышел за порог 2-го подъезда дома № 26 и решил, что я до сих пор привыкаю жить на новом месте, а также и то, что эта уже не новизна меня как новосёла грозит обернуться депрессией очередного незнания смысла жизни. Я сказал себе вслух – «Смысл жизни непознаваем» – и побежал как мотоцикл Хонда на работу оркестранта. Едва успев влететь в репетиционную комнату и выслушать дружелюбносуровую тираду инспектора сего оркестра: «Что ты опаздываешь?», я сел играть ноты некоего новомодного кавказского композитора морских снов, мелодия длилась плавно-величаво, то исчезая в затихающих валторнах, то взрываясь литаврами, а то и (так сказать) смеясь скрипками. Я был рад, конечно, за такое проявление таланта Автора песни, но меня очень сильно тянуло в сон, и он не заставил себя ждать. Вдруг мои глазки закрылись, и я, пытаясь побороть их своеволие, вскакивал со своего контрабасового стула, но это помогало только на миг-другой и не мешало аккуратным кляксам нот превращаться в слова и даже таинственные фразы Прекрасной Сказки.

Я понимал, что не очень соответствую Трудовому Кодексу, но красота и волшебство мелодии и ускользающей и такой родной уже Сказки ласково несли мой разум на медленной карусели. Моё тело, стараясь спасать ситуацию, умудрялось играть и не показывать вида. И эта борьба сна и яви весьма веселила моих соседей, и валторнистов, и тромбонистов, и трубачей. Удивительно было и то, что Дирижер, как всезнающая Субстанция Музыки, ни разу не упрекнул меня в этом безобразии.

Является ли сон, как таковой и мой, и чей-либо тем самым одним из многих проблеском Непознаваемой, но щедрой на картины Истины? Хотел я спросить у себя и у нотного листа, в котором длинная нота композитора-имярек «до» как гаснущая лампа над кроваткой пятилетнего ребенка баюкает и исчезает под белыми движениями палочки дирижёра.

И как только, так сразу я приготовился было спросить об этом чуде у кого-либо или даже у самого Сна, как тут инспектор встал со своего тромбонового места и громко и четко сказал: «Перерыв!» Это магическое Слово засверкало как Кристалл, как айсберг на горизонте, и тело моё, мгновенно проснувшись, понеслось в буфет Театра. Явь как метафизика без 5-ти минут исчезания бутерброда и чая вспыхнула и загорелась беспечным огнем повседневности над всеми братьями-людьми, и уже было попросту наплевать на Тени и Отблески Сна.

Бег как средство достижения буфета превратился в поедание бутерброда-пирожка и выпивания чая с молоком и вот уже вдоль коридора я иду, отмечая в себе тягучую сытость, обратно репетировать Неизвестно Что, возможно ту же Кавказскую Пленительность кантилены, а может и Полёт Бабы Яги Мусоргского, не желающей спать и не дающей просто так уснуть.

Второй час репетиции длился восторженно-короче, Баба Яга, как от неё и ожидали, бодрила музыкантов до последнего, но переход на романс Свиридова снова усыпил и Тело, и Разум Пишущего эти Первые Строки Письма, и снова это сладкое погружение в озерную хрустальную воду сна, а быть может и в тепло камчатской гейзерной воды.

И снова звучит слово о действительности минут, часов, дат и чисел, обращенное к маэстро-дирижёру: «Время перерыва, Маэстро!». И на этот раз вся совокупность меня вальяжно движется подышать сырым ноябрьским воздухом за двери Театра.

И снова, то есть как следует – проходит последний третий промежуток моих занятий на контрабасе и тех, и других на виолончелях и прочем. И мучительно и радостно предвкушаемо от того, что всё, мол – конец на сегодня работы. И я вот уже шагаю весело и бодро домой. И, значит, эта моя ежедневность своей повторяемостью разрушает мою иллюзию о том, что смысл жизни найден. Ничего подобного, не найден. Ничего подобного не найдено. Ничто не нашлось, никто не пришел. Вот так-то, дорогие малыши. Спокойной ночи, девочки и мальчики.

 

P.S.

Но однажды я вспомнил о том, что «рыбак-товарищ-монгольский-намётки-чётки» на берегу очень длинной реки всего-навсего созерцает не прилагая усилия и напряжений, если руководствоваться «Дао Дэ Цзин».

Этот репетиционный день из жизни отдельно взятого Человека – на самом деле маятник, подчиняющийся старой доброй гравитации. Боюсь, что он внушительно свистит на весь мир своими колебаниями-взмахами с силой подобной силам рек, владеющих равнинами, рек, которые слабее собственных русел.

 

Ценсольная система (планеты)

 

И я сидел дома в тот день, когда хотел не знать дешевого пива, второй и третий день шли в скуке, приносящей радости проблеска мысли, что вот уже и улетела. Куда ты? Но вот на ночь глядя мной и моими окнами позвонил Искандер Марикаев, пишущий подобно Дождю роман о перипетиях нашей деревни У., позвонил и сказал: «Айда ко мне, скоро и Директор подтянется, винца попьём и так далее». Я встал и пошёл в июньскую темноту вперед на север, на 15 кварталов вверх по холму из пятиэтажек и прочих ДК, думал, что ни за что и никогда не буду. Но выпил. И еще. И снова. И опять туда же в магазин. На последние 50 р. Каша-то гречневая была и вкусная, Искандер – хлебосол... И Солнце меняя буквы в слове превратилось в Ценсол, и Ценсол немея в еволс меянно коловратно превращалось в центр Ценсольной Системы с планетами Ялмез, Еркумрий, Армс, Невера, Тонулп, Тюпеир, Ентунп, Нару, Натурс... Вот, что творило с сознанием овип «Катблаи № 7», я падал в черную дыру самомнения и наивернейшей тишины мозга... Уши шептали мне: «Давай, останавливайся», да я и сам был согласен... Марикаев особо объяснил, что, мол, торопиться не надо, что можно и чайку с утра и оклематься, и что надо жить как-то проще... Но что же делать с этой параллельной системой? С эти вопросом мы (редакция газеты «Весенний День») обратились к известному ученому-астроному, к Наилю Рамильевичу Замирову, доктору астрономических наук, профессору кафедры покорения звезд и освоения Марса при Башкирском Астрофизическом институте – «Скажите, пожалуйста. Что, правда, существует она – Ценсольная система?» «И да, и нет. То, что она есть, это гипотеза-конструкция, и мы не можем пока ничего доказать».

Я (или он) фантазировал-предполагал, что все-таки я мог бы быть директором ЧП «Ценсол», владеющим 9 кранами с волшебными названиями оттуда из предыдущего абзаца, и вот эти башенные краны вальсировали перед внутренним взором меня или другого героя-персонажа. Кран Ялмез работает на улице Ленина на стройке очередной 20-тиэтажки, кран Тонулп – на стройке на Первомайской, Невера в Чесноковке, Армс – в Благовещенске, Еркумрий – в Чишмах, Тюпеир – около реки Дёмы, Нару – недалеко от железнодорожного вокзала, Ентунп – возведение очередного корпуса Большого Университета, Натурс – пока разобран и весь в масле в желтой упаковочной бумаге на складе за Дворцом Спорта. Локальное – город и его окрестности не более чем локальная, но Параллельная звездная система. Это достаточно избитый литературный ход.

Краны продолжали вальсировать, не боясь рефлексий, танцевали и даже не боялись таскать грузы, превышающие свои грузоподъемности, правда вот только, что Н.-крановщица и остальные восемь индивидуумов, сидящих за рычагами этих отчаянных планет, слегка находились и немного в шоке и немного не в себе, казалось бы, управляя танцами.

А вот автор на третий день начинал злиться, но решил держаться свободы выбора чая и кваса, нелегко дались эти серые и тяжелые будни этой беззащитности Дня, но соизволение ковылять текстом позволяло производить нерезкий треск мозга и тихое пение души, и выкидывание псевдостарого свитера в окошко на улицу.

 

Ценсол, однако, светило по всем параметрам так как и положено параллельному Солнцу. Потому что цветение шипов казалось натуралисту необходимым и достаточным условием гармонии Звездной Системы. И все-таки как здорово и хорошо и даже лучше чем лучшее звучит – «Ценсол»! Это и подсолнечное масло, купленное в магазине, но летом, ну и что, что не на рынке, это и Солнце, разговаривающее по своей царской прихоти с кавказским акцентом.

 

Ну, конечно же, можно рассчитать сколько букв попадает под пальцы кириллицей в секунду или в минуту, и от чего можно узнать насколько быстро напишется рассказ, рассказ можно отнесть в редакцию и получить гонорар, можно небольшой, если газета районная, можно, такой, чтобы хватило на бутылку среднего коньяка, и стало быть навык секретарши писателю в наше время необходим не только как автоматизм , но и для того, чтобы появлялось чувство себя Демиургом. Слова, складываясь, становятся тканью, чего-то неизвестного ни автору, ни читателю, ни коммунисту Сидорову со стажем. Ну, конечно же, школа, в которой я учился когда-то, подарила мне знания, чувства, мелодию, буквы, чтение по слогам, чтение «Тараса Бульбы» и одну-две драки, нажимание кнопки звонка посреди урока мною, придумано и сделано верно, разбитое стекло школьной двери, разбито так как положено историческим ходом событий, и сказал тогда генсек: «Ветер перемен подул!»

Очень хотелось думать тогда, когда получится написать 24 письма счастья, или 46, или 52, или 400, или 1267, то оно будет, и будет счастье. Но вот если не напишешь, то будет полный раздрай и тотальный хлебец.

Очень весьма пишется, несмотря на юниорскую игру в имена собственные и мэйнстримово, и шаблонно-штампованно, и хочется злить-дразнить энного по количеству редактора. При этом писать с апломбом нобелевского лауреата, только вот Лев Толстой отказался от неё, у него просто Ясная Поляна была, а вот Бунину деньги пригодились, все-таки там Запад, там, где не Уфа, или Москва. И я пью порой водку, я порой портвейн портвейню на всю лесную ширь и песнь, потому, что «Эпоха противоречивая была». Но Ценсол светит всегда и везде...

Очень хотелось логически соединить без видимых белых ниток Ценсол, с рассуждениями о мейнстриме и с прочей самокритикой, но самокритика, должна быть уйдена вместе со всем моим советским «эго». Очень хотелось испугаться от предыдущей фразы, но я скорее боюсь быта, казалось бы. Но страшно все мне, даже если нет фобий, в том числе и арахно-.

Графомания спасительна знаете, чем? Тем, что любые абсолютно буквы, и казалось бы автоматическое письмо, и казалось бы свобода, но эстетический самоцензор обрубает и то и это, и вновь получается сложная эстетика симбиоза Автора, Графомана, Самоцензора и плюс – «какая-то самотерапия», которая быть может не нужна, как и не нужны эти небеса словес.

Да, я хотел бы выбрать кальку и образец для Этого Потока Связок Абзацев – «Млечное бежение» Краюхина Ю. с девушками, людьми, школьным учителем геометрии на Песнии, командировочными из города И. и уличной реальностью метафизики города У., а также со звездолетами и принцами, неявно скопированными из тетралогии «Звездные войны» и всей этой суммированной местечковостью любви и к себе и к ближней своей, и я помню ту более позднюю первосерьёзность Автора, слушающего обсуждение «Колибриной ночи», сказочно-персонажно шелестящей в умах, тех, кто пришел на этот «огонек». Так все было серьёзно, так уставалось от всей этой серьезности, демиургов было в ту очередную среду человек 50, гениев – 70, и один я, которого душил то ли смех, то ли улыбка, а то и хохот.

Спасибо тебе, Графомания, я преодолел очередной абзац без видимых усилий, не боясь дать повод терзать этот текст всяким-разным критикам и псевдо-, поэтам и недо-, драмадургам и да-да, сфинксам и планетарию, философам и менторам велеречивых и рассуждений и прочей паранойе... Чайку сейчас бы, чайку. Ну, конечно, Она, которая Та, что меня любила, но все, что ей теперь осталось делать, заняться уделом слабых – петь мантры, впрочем спою и я мантру-какую другую, и я спою канцону вторую-третью, и компота напьюсь на Тенистой улице, или на Виноградную сверну, или буду подсознательно чувствовать деградацию Автора песни об улицах уже тогда в 86-м, когда школа и детство, когда «Модерн Толкинг» на кассетах, ибо нет на свете никаких СиДи и ДиВиДи и ЭйчДи, и Блю Рэя нет и всё тут...

Крышевеев не был Крышеветровым, но вот только Крышеветров не выиграл нафиг этот зверский конкурс стихов, так как: «а судьи кто?»

Ну хорошо, Желтоглинов – из жюри который третий, он хотя бы с эстетикой, своей, какой-то, ну а другие, ушли в другую степь и в другую энергетику, но ведь они идут к соцреализму, или не выходили из него, да и сам я Автор выходил ли или заходил ли, только вот может они и правы в своих оценках Крышеветрову именно в этой как бы нашей местечковоуфимской системе координат, что не лучше и не хуже, какой либо Крутопарижской.

Может они и правы, ведь ветер всегда не прав, когда бьет в окно того жэе самого что нина есть доброго и прогрессивноногого ре. А Ураган прав? А цунами права? А Торнадо слушается Доктора?

 

Трактор «Фордзон»

 

Я был на фестивале «Кама Любви», между Иж-городью и Вотвот-селом провел я летом не боясь песен Меладзе. «Я вылечился от меладзефобии» – хотелось кричать на весь лес. И добрые милиционеры кормят кашей всех. Все бьют в тамтамы. Там и сям поют про Кришну, там и тут делают цигун, а я втихаря с Гагариным из села Светлое в палатке отпиваю из бутылки 0,7 и ничего больше не надо. Я заедаю огурцом это пристрастие к водному раствору «цэдва ашпять оаш» и выхожу из палатки и превращаюсь в медведя, которого тут же безумные дети заталкивают в бесконечную топь грязей Мировой Оси.

На начало 3-го дня похмелья мне снились враги, это зуб исчезающий пел свою вредную песенку да так больно, что в головном мозгу рождались образы из неправильных периодов детства с нехорошими ровесниками, и показалось мне, что я моделирую во взрослость Ту Детскую ситуацию, псевдобунтуя против Исчезнувшего... Блин, но и во взрослости, которая внешняя, полно Грязи... Неоднозначность мира то рекомендовала мне ехать к загадке археологии внешнего, то ехать избавляться от зависимости от цифры 0,7, то думала как мне сделать карьеру в Казани. И катушки с голосом Юры смешивались с детством и корректировали его в правильное прививками песен про периферию и про башкирский мёд. «Вся огромная моя родня умоляла молчать, но только не отец. Он поддерживал мою нирваническую песню даже тогда, когда я и сам открещивался от неё, словно апостол Павел».

И склеивание слов с отключенным чайником наполняло небо добротой, и несомненно, песня «Дождь» эдакого оппозиционера (всегда ли или только в 80-х) принадлежит на самом деле не к всеобщему желанию молодежи. И поколения ровесников Юрия к переменам в Советском Союзе и к фельетонной злободневности, в отличие от многих других песен уфимской «ДДТ», ленинградской «Алисы с Задерием», архангельского «Облачного края» и свердловских «Водопадов» с «Наутилусом», принадлежит к ресторанной традиции ВИА. Это свидетельствует о том, что при всей нелюбви к эстетике ВИА и остальной эстрады от середины 60-х и вплоть до конца 70-х все вышеозначенные рок-группы испытали влияние своих собратов-недругов.

И ярче всего и именно на контрасте Летов в своих родных провинциальностях и являются осколками тогдашних ВИА. Главное ведь, чтобы гитары были настроены, и басист держал ритм вместе с ударником, да вокал нужен похаризматичнее... Еще нужно думать о том, что падает снег, и инструменты пока еще аутентично «живые» без миди-штучек. Я писал эту катавасию и хотел поесть креветок. Но очень скоро возродился дуэт «Регина», и значит, они будут.

Да еще и супрематист Парисов вместе с Арцимовичем придумывали новое художественное течение в кафе в Сарае-Берке, в бывшей столице Золотой Орды, точнее в столовой, где мужики смотрели телевизор и ели вторые блюда и запивали, кто пивом, кто чаем. А в телевизоре убедительно бубнил сам Джигурда. Мужики смеялись.

Бывшая столица навевала светлые мысли, городок был само спящее лето, и над крышами пятиэтажек шелестели листья, и из окон неслась «попса». И я, гуляя уже после столовой по уютным улицам, вдруг наткнулся на трактор «Фордзон» во дворе местного ПТУ. Трактор 30-х годов бодро ржавел, не боясь утилизации, солнечные блики молодили всю его ржавчину, от него шла высокая энергия перетекания событий. Я ушел дальше и заблудился в чудном сосновом лесу, совсем не хотелось находить дорогу, но она нашлась, так как я спрашивал у прохожих обо всем. Парисов знал, что его ждет 37-й год, это знание давило безысходностью. Только «Фордзон» не испытывал человеческих иллюзий и не искал возможностей умчаться в Америку. Сталин сказал Берии, что СССР нужна атомная бомба.

 

В 7-ми юртах шаманы говорили хану, камлая, что здесь будет яркая как 100 солнц вспышка, что надо уходить в Сарай-Берке именно сейчас, на 800 лет назад, здесь в степи... Берия до марта успел. «Одного большого мингрела» так и не нашли, бомба была готова, и вместо большого мингрела расстреляли рассветами мингрела поверженного, и вся историческая сырость выговорилась на бумаге. А Шевчук пел о Родине.

А уфимский состав «ДДТ» после отъезда Юрия распался, вливаясь в рестораны 90-х и нулевых. Думалось мне тогда так, еще давно, но вот сейчас мне это думание, когда ночной ветер и я на «автопилоте». И с другой стороны, начиная с альбома «Табу», а может и раньше, вместе с восходящим ленинградцем БГ в «Аквариуме» играют музыканты, прошедшие школу лабухов.

Я ручку купил именно «красную», а она потекла в последнее время. Поначалу «она» была бодрая такая. «Что и говорит о чудесах в Поднебесной»? Это хождение «там» и «тут» поисходило за год до неясной, но все же недоперепильной смерти Бреда, вокалиста «Пушки».

 

Я проживаю эту улицу, Коммунистическую, а ту прожить не могу, пока я не там, это конечно понятно и естественно. Можно Коммунистическую переименовать в Оптимистическую, а Окт. Революции переименовать в улицу Майской эволюции.

Гауланов уехал в Сочи, тетрадь с его почеркушками нашлась во время уборки на лоджии. Такая она диффузия вакуума забытья черновиков в метафизике воспоминаний о летнем сексе в бывшей ханской Ставке под размеренность железнодорожного движенья грузовых поездов, а еще мы с ней собирали вишню. Все-таки я или романтик, или путешественник. А Бред утверждал ласково: «Мы выходим на сцену, потом смотрим друг на друга и подавляем смешок: «Чо, так серьезно, что ли всё?» и продолжаем играть эти несерьёзные песенки. И барабанщик никому из нас выпить не дает, то есть замахнуть перед концертом. Но, ничего, чекушка-то у меня вот здесь, в пиджаке, отвернулся от всех с микрофоном, загнулся, изображая фронтмена, да и втихаря отхлебнул. И все хорошо».

Уфимский случай указывает нам на то, что в те времена происходила незаметная диффузия музыкантских судеб. «Какая-то диффузия, вот еще чего выдумал», – говорил фарцовщик, наигрывая на гитаре производства Пермской области аккорды песни про «Новый поворот»...

Надо было лечиться от дэдэтэфилии, но борьба шла с переменным успехом. Я знал, что поможет только Моцарт. Был концерт памяти Бреда в кинотеатре «Смена».

И была драка, по-моему, панков с гопниками, или просто драка без ярлыков, я туда не ходил, я не дурак. Я хотел поприставать к Маше, ну Вы её не знаете. Но, наверное, она была почтительно строга. Я, кажется, забил на эту математику и поехал домой на автобусе, как раз мимо улиц Оптимистической и Майской Эволюции. Дома я пил чай, и телевизор рассказал о найденной ленноновской пленке с черновиком «Свободный как птица», и о том, как остальные трое битлов доиграли черновик в чистовик, это казалось невероятным воссоединении Группы. Те обе улицы в 51-м автобусе прижались в стремительную открытку-короткометражку, и я не успел пофилософствовать...

Сталин думал о Пригове, но наступил март, и снега начали таять тектоническими плитами, и скорбеть горючими слезами, в которых утонуло немало советского народу, о С. С. Прокофьеве никто и не вспомнил... Пригов в год таяния возвышения марта над остальными месяцами был советский мальчик, и вообще ни о чем таком не думал. А Сталин сказал Автору: «Ну не пей ты больше!», а Автор сказал: «Не буду». Но в апреле так называемый автор все-таки выпил с дуэтом «Регина» и сходил за третьим баллоном пива. Коварный ведь напиток – думали выпивающий А. и выпивающий его друг в тот вечер ваучеризации страны. Артем, который собственно-то и есть – дуэт «Регина»...

 

Пригов выжил и все мы впали в постмодернизм, все те, кто ходили в школу в 80-х, все те, у которых Ленин работал в сердцах, как в кабинете, с письменным столом, лампой, бумагой и чернильным пером. Ленин писал тезисы (все 75 лет), а Пригов озвучивал их тогда в 2007-м в Ижевске задолго до потом и превратился в «Почетного Удмурта» – вот так И. затянул еще одну культовую фигуру в свой индустриально-серый стиль. И. – город одного автомата, если верить предрассудкам, но это не так, потому что Сталин в Кремле и курит трубку, и думает не только о Калашникове – это образ великой Страны и того, о чем мы ничего не знаем... Хотелось слушать «Реквием» и досматривать фильм М. Формана, но культурного терпения не хватало, и рука находила нужную кнопку и снова «Дип Перпл» молнией врывался в квартиру панельного дома, глядящего на дворы, где по уфимским преданиям жил когда-то во время войны А. Платонов.

 

А я шатался в своей комнате хмельной и дурной через полгода или год, борясь за сочинительство проторомана, глядя на монитор компьютера, вспоминал об Америке оркестровых гастролей. Америка была не против того, чтобы я искупался в Атлантическом О., а также она была не против и того, чтобы вдруг я понял, что там, где закат, там Запад и Россия, этого не может быть, конечно «она вертится», я понимал это своими школьными знаниями по географии. Там Запад, там Россия, неужели нужен новый Колумб, неужели и Россию надо открывать оттуда, то есть отсюда начиная сдвиг из Техаса, то есть с Востока.

 

Сталин сказал Василию: «Ты думаешь, что ты Сталин? Или я – Сталин? Вот он – Сталин». И показал на портрет И. В. Василий хотел уехать в Китай, а Берия думал в мгновенье перед вылетом пули из пистолета: «Вот это постмодернизм!» «Бомбу стране подарили с людьми науки, и вот, пожалуйста – пуля мне». Василию не удалось уехать, но в 90-е годы 20-го века челнокам удалось и выехать и приехать, и в КНР и из КНР. Юрий Алексеевич думал: «Думают они, эти прекрасные восторженные люди всех стран, что я Гагарин. А я просто счастливый Юрка, а Гагарин на портретах. Тем более там он не лысый, а я потихоньку линять начал».

И про любой период любой эпохи можно сказать также двойственно, подставляя другие имена и даты. И можно аргументировать снова и снова о существовании этой вот не самом деле не просто диффузии, но и Божественном всепроникновении в любую вещь мира. И в продолжение этого своего монолога осмелюсь предположить, что и бесконечная вера Майка, в каком бы возрасте он не был или во временно-пространственной координате в субстанцию «Рок-н-ролл» это одно из отражений вышеупомянутой диффузии. Рок-н-ролл – вещь всеобъемлющая, но вместе с тем строгая язычески, более чем простое перечисление имен рок-н-ролла от Чака Берри до «Радиохэд». Рок-н-ролл – состояние духа, что есть, было и будет. Именно чувствование духа и акта творения произведения искусства выводит банальную песенку Шевчука на уровень гимна Жизни и омовения дождём в том числе и благодаря чувственному исполнению «Юрки как парня с соседнего подъезда», то есть благодаря и неосознанному ни слушателем, ни исполнителем, но четкому образцу поведения из стандартного голливудского набора. И уж если появилась мысль о Голливуде, то Шевчук вполне годится на роль И. Джонса в глазах современного слушателя очередного «Радио», и значит каждый желающий может построить галерею голливудских образов из списка «наших» рок-звезд. И как ухватить мгновенье счастья, когда его то догоняешь или от него, такого доставучего, убегаешь?

Возможно это все, что останется от шелеста листвы, но зато эта видная жизнь в соцсети «Вк.» кажется настоящей, в то время как настоящая кажется симуляцией. Можно быть виртуозом или не быть, но снова ехать к придуманно-обретенным друзьям, для которых я приближаю Уфу, можно снова потерять свежесть камыша. Можно не любить вьюгу в тот момент, когда она не даёт дышать. Можно упиваться умеренной скоростью набивания слов в недра диска «Дэ».

 

Можно говорить на радиопередаче приятным низким мужским голосом банальности об отрешенности и при этом все-таки чуткости к любому дуновению событий этого самого поэта, можно не очень хорошо вести себя в гостях на свадьбе, можно и очень даже хорошо, можно искать строчки песен в слоганах и гул и скрежет тормозящего под окном «КамАЗа»...

А этот абзац легко можно поменять местами с другим из моей шкатулки изнывающего мозга. Но полуденный сон выключает все транзисторы моих извилин и становится ясно, что критика в рамках литобъединения города У. только и навевает не тоску, но полупротест. Но вдруг они все правы?

 

Марк Болан

 

И вот рассказ я отнес туда, где «Ручей-газета» обновилась энергичным таким главредом, что стало страшно за излишний прогресс уфимских прозы, поэзии и драматургии... И вот когда «Скольжения» имели честь и место быть в «том» десятилетии в «Ручье-том», когда был главред-поэт традиций Твардовского, казалось, что «Скольжениям» не место с барахтанием грузовика ЗиЛ-130 в грязи и октетом композитора Че в составе: 2 скрипки, альт, виолончель, гобой, кларнет, труба, терменвокс, и с потоком бессовестного сознания в традициях песнопений уфимских газет. Однако – чудо – товарищ Филиппов сказал: «А слог-то хороший», от чего правая и левая руки главреда (Тогдашнего) Лавров и Гайков слегка в замешательство заступорились, что была весьма льзя автору и лепко, вот так-то.

 

Ясно-понятно, что «Уфацентристский рассказ» не менее громко лаял очередным Электрическим Псом. Вероятно. Но вот Хусаинов-Великолепный придерживается магии Урала-батыра да и всех прочих магий, связанных с «Песнями Предметов-1 и -2», это такие сборники стихов, причем часть 1-я толковая, так как её приограничил в количестве стихов и прочей пурги Искандер Кайсарович Касымов, а вот вторая – слегка бестолковая, так как составитель остался один, а текстов города Уфы очень много априори. (Рыцарь лаконичности ушел из жизни сквозь «эн лет» от «П. П.-1».)

 

И я устремился за женским бэк-голосом, вторящим самому Марку Болану, великому блеящему гуру глэм-рока, я устремился всем своим слухом и слушанием за этими 6-ю 8-мыми ритма акустической гитары, послушной медиатору, голоса пели о любви не хуже грандиозного Фидана Гафарова.

И эти голоса, летящие над Англией, над Атлантикой и над США, и над Тихим, и над Японией с Сахалином, и над чаем с сахаром, и над Сибирью с Новосибирском и Томском-Омском и снисходительно поглядывая даже на саму в себя понаехавшую Москву, и умудряясь отрывать от Омска букву «м» (и отчего получился недонемецкий «Оск» – и это закономерно, Ост – это восток, а Оск – это некий воскок гипотетического параллельного мира).

Внезапно я устремился и всё тут, и чудная музЫка чудных песен чудного Марка и его Безымянной Подруги внушала вдруг и внезапно этот самый оптимизм, тот самый, что шире 3 столпов нашей буржуазно-пролетарско-колхозной жизни как-то: деньги, власть, секс. Ну, посудите сами, о читатели, что песня любая на 3 аккорда, она как-то архетипичнее пресловутого древнего секса, несмотря ни на что и не на ну-ну. И пока я писал эту словесную Кон-Струкцию, Марк запел что-то другое и простое не понятное мне, отъявленному незнатоку манглийского и ценецкого языков...

 

И вот я рассказ «У. Р.» отнес в газету «Ручьи в новом русле», но вот незадача, не принял её новый руководитель, а может это и к лучшему, а может оно и посадило меня на велосипед и я помчался на нем заполнять пустоты рассказа словами и остатками вышеобразованских знаний, некогда полученных около истребителя «МиГ-19». А потом пытаться вспомнить пережитую в течение 70 дней января-февраля-марта вышеозначенную Америку Штатов севера квинтэссенцию путешествия оркестра из Петербурга в составе нас (в том числе и меня, играющего на контрабасе в качестве работы в Оперном, так сказать театре не в СПб) на автобусах по ихнинским роудам (3 полосы туда, три полосы обратно, чтобы разбиться на «встречке», это ж кем надо быть)... Ну собственно первая квинтэссенция, если так сможно выразиться, это некое обновление мозга, от того, что Ты или Я в чужом огороде, а в мозговых извилинах пульсирует пока ещё первые дни передвижения «свой устав», настойчиво твердящий безмолвно «Оле, оле-оле-оле, Россия, вперёд». И тут-то говоришь сам себе: «погоди-ка, какое еще «оле-оле», смотри какие за окном иные и картонные домишки полноправных граждан Штатов, посмотри какие необычные светофоры и транспортные развязки, и какие донельзя дешевые супермаркеты с этими непонятными в качестве продуктами, где можно встретить не просто поваренную соль, а Кошерную поваренную соль, то есть не просто встретить молекулу-формулу из двух одновалентных атомов – «натрий-хлор», а освященную молекулу раввином-инкогнито, стало быть Пятикнижие действует на атомы и молекулы на уровне элементарных частиц! Ну я и купил эту Соль с большой буквы за 3 доллара, не пожалел наши эти 100 рублей на освященное Это... А музыканты нашего второго автобуса подсказали мне одну простую, но достойную пера Павича Милорада вещь – употреблять Вот Эту Соль с Р-р-руской водкой и салом. И правда, Уфацентризм вполне может оказаться на поверку местечковоцентризмом. Но кто мне скажет, что Майами не местечко, или не очередной «Вулмарт»? То бишь Уфа, если следовать логике когда-то все-таки и где-то опубликованного «У.Р.» – место где возможны сдвиги по времени на плюс-минус сто лет, а допустим штат Огайо, место где была куплена пластиковая баночка освященных молекул, значит, этот штат еще Центр чудес, не менее чудесный чем Уфа, и значит, мы можем говорить и об Огайоцентризме. Вот, что отчасти и бессознательно подразумевал своим отказом в публикации «У.Р.» А. Г. Х. – главный редактор газеты «Изначальность Всех Рек» (то есть «Истоки»).

И вот, что еще интересно. Тогда когда «Истоки» энлетней давности опубликовали «Скольжения», то получилось, что опубликовался не просто эссе-рассказ, но упоминание о скольжениях абстрактных водных насекомых по поверхности гипотетического пруда, а пруд, как известно, питается не чем иным как ручьями, то есть-таки снова и опять «Истоками». И эта моя фраза намекает на то, что время может течь и вспять, так как истоки ли или «Истоки» есть явления течений ручьев-рек-Гольфстрима или центризмов как сердцевин прудов, морей и озер. Ну а океан – это волшебная интеграция этих двух понятий. Главред не мог выпустить в свет, то, что не выпустил – и это лишнее свидетельство того, что в мире все гармонично и хорошо.

 

А потом пришло лето, я просиживал шорты в квартире с видом на блеск куполов Церкви-на-Лунной-улице. Ну, я конечно же съездил в тот город, где я принимал безумные решения и что-то происходило, но вот в это лето происходила перекодировка событий прошлого. Я съездил по древнепривычному маршруту, и снова друзья и моя культуртрегерства состоящая в том, что я спел 5 старых и безумных песен.

 

И в тот день нас ехало-везло из Петербурга в Уфу на поезде с трехзначным номером (не все в мире однозначно), очень разношерстно было в плацкартном вагоне, пришлось знакомиться и пить. Пилось немало, на второй день движения танцевалось в тамбуре под песни «Аннигиляторной пушки», ничего этого не помнилось. Марк, что сел в Бологом помнил и рассказывал это мне не помнящему-такому, и тут случилось второе пришествие транспортной милиции, за 5 минут до того меня увела в другое купе газета «Аргументы». А у меня паспорт не спросили, милицию увела от нас, тех, что мы в процессе «плацкарт-станция-города» песня-вызов в мобильном капитана – «Ну-ка мечи стаканы на стол». Паспорт лежал на самом деле на покинутой мной плацкартной полке. Милиция пожурила всех, сказав, «и где же этот Нуриев?», и сказав, что мол вот так вот паспорта люди теряют, а нам за них переживать, ушла.

Я был лицемерно прав в пьяности своей. Я был слишком раскрыт информациями и нужными и ненужными. Дяде Майклу пришлось отдуваться своим внушительным боксерским видом за мои алкоактерские этюды, играющие на полтора вагона, со мной могло сбыться чугунное состояние пропасти, но Неведомые силы пасли меня как заблудшего пса и уводили от меня реальность волчьей хватки, каждый раз какая-нибудь да и случалась в течение этих 3-х первых дней знакомства с Россией Божественная мелочь.

 

Логика ада, и белых ниток сшивания текстокусков нарушалась, распадалась и собиралась заново в очевидную волынку и вот из этого самого и шла природа прерогатив рогаток преодоления белого листа.

 

Отзвуки вальса проскочили и в сегодня, словно запах жаркого мяса. Вот вспомнил ведь, что я играл в училище, когда учился, искусств «Сентиментальный вальс» Петра Ильича Чайковского, великого мелодиста, я вам так скажу. Шуман остался в памяти сборником для игры на фортепиано для юношества, и от этого остались только колокольчики – дары Валдая. А мифические китайцы продолжали рассуждать о сравнительном анализе водок «Пекинской» и «Московской особой». Отзвуки театра или вальса или мастер-класса Хворостовского – уверенного и следящего за собой певца арий из опер и русских романсов подсказывали мне о незряшности жизненного выбора... И вот одна сторона – это музыкальная шкатулка – яма оперно-балетного театра города У., и у меня – у контрабасиста ямного оркестра, нет возможности видеть то, что происходит на сцене, разве что я могу чувствовать смутное движение пуантов балерин, а с другое стороны – скучноватое хождение с флеш-памятью (прячущей эти мои новые вирши) по редакциям газет и журналов, похожих на серый бордюр конца октября. И вот, ну естественно спасал только велосипед, и страх передвигаться на нем по проспекту 10-го месяца моего Длинного города, разумный страх, тянущий меня на тротуары и не дающий разогнаться до 20 км/ч.

 

Как будто от того, что пишу, кажется, что что-то эдакое осваиваю в пространстве «Я». Как будто от того, что у меня есть странички «в одноклассниках», «в контакте» и «фасебооке» с фотоотражениями меня того или иного периода осени-весны-зимы-лета, будто эти трое с этих трех страничек живут полноценно и разноцветно. Да только вот Гоша не умеет играть на дудке, и при этом как он знатно мучает наш всеобщий мозг, тех, кто, к сожалению, выпивают с ним порой и кое-где. Я еще думал, что осмелюсь играть на улицах на дудочке. Нет, однако, и типа того, когда уезжали мы с Антоном и Сашей из недавнего прошлогодья-периода в Москову, я умудрялся быть без денег, но с гитарой и пенией ненормативной песенки на перронах среднеруссковозвышенных городов...

А на вокзале Самары летом уже все знают о безумцах, стремящихся сойти с ума на фестивале груш. Нет, она, конечно, вертится, разве что только виртуальная эта локальная прекрасная жизнь – планета... А алкоголь усиливает цвета и это превращает меня в серого раба утра, смутно пьющего спасительный стакан воды из-под крана.

Я залез в виртуальность своего же текста, и искал слова, причем те самые, что уже были написаны... Ну искал я не только сюжет, но и поток сознания, если знать, что прошлое – это прошедшее глагола, но и ищу – и значит это настоящее. Для пафоса можно сказать, что буду дальше, и вот она обыденная триада «до-сейчас-после» выстроилась склеенная с глаголом. Тогда в 90-х рекламировали и вентиляторы, и тряпки, и акции троичного чудачества на букву «М», я не знал верить или нет, надо было заканчивать институт-университет, однако была в те дни необходимость сдавать зачеты и экзамены. И тогда и потом оказалось, что неизвестно были у меня знания какие-либо. Надеюсь, что хотя бы голова тогда была посветлее.

 

7. Связка-Увязка

Арифметика

 

Кстати... А вот я работаю контрабасистом. Мария работает аккомпаниаторшей-пианисткой в оперном театре, там же, где и я. И чуть отойти от театра и ну тут вообще... мост над Белой. Путешествие номер 2 или 3 или 8. Два в третьей степени это 8. 3 во 2-й – 9. 2+3=5. 5+6=11. 11-3=2 в третьей. 1+1=2. 9-1=8. Прихожу на работу, играю ноты. Бегу в столовую. После гастролей в Америке я, кажется, похудел, джинсы без ремня как бег в мешке. Во сне логика работает хорошо, четко выстраивая цепочку от Киева до бузины с огородом. А я – дядька, что едет на велосипеде на «красный». Тембр домбры бренчит быстрыми струнами через «степь да степь кругом», через блеск сухого полуденного Солнца.

И совсем не гортанный голос акына природоведчески транжирит щедрые эпитеты для саксаула и всякой разной другой травы, рассказывая «преданья старины глубокой». Оказывается, когда меня познакомили с Бабушкой Лесов, я сказал: «А... Ещё один крышеход». И это было так убедительно сказано, что сам Юпитер улыбнулся. Это было на Проспекте Октября и мне показалось, что вокруг холодный космос и только Проспект – островок жизни в этой Пугающей Бесконечности. Потом обязательно мы выпили с Крышеходом пива. А тембр домбры и темп игры и тема «Калифорнии Дары» и концертный вечер был на улице Мойке в Петербурге: «Сады Тукая». А Тукай – это татарский поэт. А в Казани есть улица Петербургская, а в Петербурге – Казанская.

И строка «Не слушайте кони тугую плеть мою» из песни Высоцкого превращается в «Даль», видимую из окна в песне Цоя Вэ. Что поделать, если под домбру въехали в голову мою слова Этих Бардов. И крепкий чай без сахара не дает гарантии выхода из Матрицы похожих друг на друга Авторских слов. И каких других слов Словаря ещё поискать. Мелкий почерк, черный цвет пасты, и даже они не скажут мне, звучит ли казахская домбра в Америке. У них своя особая домбра – Доллара! И это приятно, когда две-три сотни в кармане, когда уфимский джаз-клуб виртуозно гоняет саксофонные соло да в сторону Дворца Спорта на улицу нашего разведчика Зорге. Даже эти обороты слов и смыслов навроде саксофона и созвучий: «тембр» и «домбра» проходили превосходно, программно, противофазно и противоугонно.

И что дальше сочинять? Например, через год. Или 7. Или 2. Вот, например дождь идёт, и это скорость падения капель, влажность туч, грусть за окном, теплое тепло в салоне «Форда Фокуса», ритмика ударов капель по крышам, расходящиеся круги на воде луж. И вот как-то так, дорогие друзья.

 

Маша Цишаовна Шульберт!

 

Тоталитарна антиутопия в книге Оруэлла. А я играю ноты на контрабасе смычком на этом контуре колебаний воздуха. И впереди только неопределенность замкнутого круга пока «море волнуется два». И если допустить, что пикник на речке с шашлыком повторяется до мелочей как и в прошлом году, то и я повторяюсь.

Актуальность актуального художника актуальна? Надо спросить на «Винзаводе». А еще есть Нью-Йорк и Чикаго с собственными музеями современного искусства. Еще зачем-то и Детройт почти вымер. А в Шакше можно купить пива и употребить его вместе с кандидатом философских наук Ренартом и психологом Михайловым. Так зачем оно – искусство? Возможно, это самое предназначено для дизайна пивных этикеток. Но выпитый баллон летит в параллельный мир помоек и вместе с ним и актуальная этикетка. Но вот... Новый баллон из холодильника и новая этикетка снова актуальна как никогда. Вот оно какое тотальное – это пиво. Вот как этикетки тоталитарны своей кратковременностью бытия. Как громко звучит: «Кратковременность бытия». Наверное, Бытие должно быть громким в своих ежедневных и рутинности. Даже если это Бытие в Деревне Дураков. Или все-таки поехать летом в Деревню? Но и там может догнать меня пиво или самогон или коллектив друзей тоже.

Неужели вот как-то так как было, будет и есть? Ужели все-таки да. Конечно, да. Ну а что тут такого странного?

Сейчас будут, наверное, цитаты из переписки Кого-то с Кем-то из «В контакте».

 

А.: «Ну ладно, не «вавки», но секвенсор хороший».

Р.: «Что-то перестало получаться в последний месяц с созданиями. Может, из старых прошлогодних вещей составить новый альбом? Из моих семплов сделай что-нибудь».

А.: «Сделаю обязательно».

Р.: «Ура».

 

Диалог был только что. Протороман прячется за дверью, пока не меняются принципы построения грамотных поп-песен. Потому, что хочется слушать что-нибудь незатейливое. Это «иногда» иногда длится годами, иногда минутами. Я живу в «Аудиозаписях» «Контакта» песнями, рыскаю по лесу за старыми новинками эстрады то конца 60-х, то начала 90-х, если цифру «6» перевернуть, получится «9». Но там и тут близкие гармонии. Сказывается и то, что я сам выпуска начала 70-х. Видимо, 60-е для меня Протобытие. Протобытие – топливо Проторомана. А Любовь – топливо Жизни.

Серж Гинзбур как автор и певец песен про Любовь сделал ставку на дев-актрис, и создал жанр песни-мифа. Мифотворец он, и любовник своих Дев или Султан в своем гареме. Одна Бриджит Бардо чего стоит? Да к тому же очень много виртуального массового влечения к кумирше, к идолше, что тогда во Франции, что сейчас в РФ – все эти Биланы, Тимати и прочая Катя Лель. Это наша судьба. Слушать или не слушать. По-моему это сволочь – этот Серж.

А вот и притча.

Однажды Ци Шао думал: «Песня нужна мне и моей семье». Он запел негромко, и река Инзер все поняла. Ци Шао с новой силой почувствовал свою любовь к Республике Башкортостан. Чистые колебания сверхвысоких частот Уральских гор, освежающая чувства вода Инзера, мудрое спокойствие реки Белой, пение загадочных сов где-то в горних высях горы Иремель, улыбки башкирских женщин Учалинского района, шелест берез поселка Казаяк Улу-Телякского района, неяркая трава на улице Космическая в селе Карманово, которое расположилось в 40 минутах езды на автобусе от Нефтекамска, крашеные стены станции и безыскусно нарисованный медведь на фоне реки Сим – все это предстало перед мысленным взором нашего героя. Он очень долго пел.

Ну и пусть – я пишу штампами. И герой продолжает петь. И в его голове и в его сердце непостижимо ужились между собой и нешуточные страсти воспоминаний о первых днях знакомства с тогда ещё будущей женой Люлю, и непонятное, но какое-то давно ожидаемое умиротворение, о котором «ни в сказке сказать, ни пером описать». Ци Шао знал, что Автор не чужд пива. Но это знание пролетело мимо.

 

Волшебный курай медитативно и легко взлетел над Кумертау и Салаватом, священными трудовыми городами. Ци Шао захвачен и этим, и тем, что Люлю поёт арию Фелиции из пьесы «Мнимый больной» – «Да, да, да, да, я Вас люблю», постепенно приступая к исполнению альбома ВИА «Пинк Флойд» – «Дивижн Белл», к хрустальному чистому состоянию творчества английских музыкантов. А после – в облаках полетела гэдээровская бас-гитара Musima 25 de Lux и это тоже предстало перед взором Ци Шао.

 

«Предстала пред взором Ци Шао чудесная гитара, ни много, ни мало» – вспомнились стихи владивостокского поэта Грядкина. А вот уфимский поэт Крышевеев имитировал шелест ветра над домом, что неподалеку от реки И., над домом, в котором живёт семья: Ци Шао, Люлю, сынишка Лао Лао Цзы и дочка – Мария Шульберт.

Ци Шао слышал и слышал все ту же «Пинк-Флойду» и Фидана Гафарова. Ци Шао думал о том, что может быть он некое отражение пишущего эти строки. А Автор не осмеливался так думать.

 

Маша Шульберт, девочка лет 7-ми, молчаливая, двигает предметы взглядом. «Почему Маша у меня такая, я ведь не Сталкер?» – внезапно и об этом задумался наш Персонаж. А Моцарт Вольфганг Амадей делал вид, что сочиняет музыку, но на самом деле В. А. видел передвижение предметов от взгляда М. Шульберт. Мария видела и это. Она боялась писать стихи. Она боялась того, что она все-таки знает местоположение Источника Стихов и от этого можно сойти с ума. Она благоразумно боялась. Она бежала от самой мысли о легкости сочинительства стихов. Хотела ли она, повзрослев, переехать в ближайший город? Например, в Ишимбай. Например, в Сочи. Или в Уфу. Мария подозревала о том, что города – это плохая экологическая обстановка, зачастую.

А вдруг Маша Шульберт научится петь в стиле Нины Хаген. А какой все-таки интересный у неё отец – Ци Шао!

Люлю (жена) ставит чайник на плиту, суп сварился, ей завтра к 8-ми утра на работу, ей завтра доить коров. А в это время Мария Ш. решила разучить сонату соль-мажор В. А. Моцарта, для этого она нашла в Интернете учебное видео. Но компьютер оказался завирусован. Но Маша развирусовала, разрисовав монитор «компа» цветными мелками. Видео открылось. Счастье. Маша научилась. Все-таки это лучше, чем двигать предметы взглядом. Лучше взглядом заставлять играть клавесин «Октава», когда-то купленный Ци Шао в сельском магазине в селе Обыкновенном. Ох уж, эти взаимоотношения между людьми и Музыкой.

Я выпил стакан кофе. А реклама предлагает купить овощерезку прямо сейчас. Потому что скидка. Потому что реклама липкая. Потому что Кортасар. Потому, что саксофонист Джонни Картер играл Завтра еще тогда в Париже в 1950-е. Потому, что в музыке Моцарта В. А. есть это радостное топтание (возможно ирландскими) ногами в начале охоты, когда на вальдхорнах играются кварты и квинты, зовущие к преследованию кабана или зайца. Люди, кони, собаки, пальба…

Мы сидим в квартирах, мы те, кто окружены священным квартирным бетоном, а когда-то тогда идёт охота, «Пока не начался джаз». Опять цитата. А куда без неё? Я использовал цитаты ещё и ещё. Да, я. Надо посмотреть фильм «Берегись автомобиля». Вот включу телевизор только. Вот выучу только давно забытый немецкий. Вот только выиграю в онлайн-шахматы.

Завтра-а-а наступит Новый День. Завтра даже птички запоют по-новому. Ци Шао моет ноги в воде. Главное, пореже влезать в трансформатор. Уже не убьет, еще не убило, он не убил. Трансформатор треволнений, генератор псевдотанца, аккумулятор то ли Тех, то ли не Тех Песен. Уставания и вставания от пива с похмельем и от псевдорока, от самоцензуры какой-то – все это рок-н-ролл. Но я не Кинчев и не ГДР. Мне бы выучить заново сонату соль-мажор. Потому, что Моцарт – это биография: Зальцбург – Прага – Вена. «Ай, да бросьте», как говорится в небезызвестном анекдоте про одесситов. Ай да псевдорежиссура массовиков-затейников неких театров. Эта проза заканчиваясь начинается. Начиняясь, теряет слова и стопорится, как будто хромает. Это видения Ци Шао бесконечно длятся Песней Радости. Лошади в поле синем красным утром в 6-00,в шесть-ноль-ноль плывут гривами посреди пшеницы. Лошади это не проза. Это более чем.

Художественная самодеятельность кое-где – убожественная небездеятельность там и здесь. Вокруг одни, что поделать, одни витальности. Числа Фиббоначи, понимаешь. Данте, однако. Учиться надо мне составлять уверенно 13 строк так как это умел делать в Лондоне 16-го века английский драматург. Весь мир – Глобус и люди в нем глобальны. Сквозь них дышит и витальность, и боязнь хаоса. Отсюда дачи, квартиры, машины, огороды и города. Обалдеть, как все просто, и как всё рядом – рок-н-ролл в Уфе и «Свадьба Фигаро» в Вене.

 

Умение быть тишиной № 1

 

Эпоха то ли то, то ли сё. Но все-таки в лодке плыву. Через год будет и так, и эдак. Через два примерно то же самое. Глубокомысленны мысли мои аж до озноба ушей. Словеса великолепные, да-да. Петербурга пасмурь около понимания уфимца. Знаю ли я, нужно ли снова спешить в невероятный город? Здесь в Уфе бы, бы, бы. Понимать североюжность, двигаемость транспорта от Оренбурга до Перми. Нам бы дружить Трехградьем. С запада на восток – дружить от Самары до Челябинска, от Казани до Екатеринбурга. Вот – географическая возвышенная поэма, однако. Снег наш, уфимский, все-таки не питерский. Такой вот поиск белого цвета. Его так много вокруг. Безответственное заявление. Список неновых песен надо составить для концерта, неважно который когда, да не забыть пойти весною в мае в лес попить пива «Среднего» с Серым. Ну и что, что «Среднего». Ну и «Хорошего Разливного» тоже можно. Как получится по деньгам. А сейчас бессонница, взявшая радость за юную фигуристку, свежеиспеченную олимпийскую чемпионку ну вот только что в телевизоре, завтра на работу с утра, полночь, но я ещё хочу чаю. Я включил газ. И чайник запел на два-три голоса и это чудо. Чудо ожидания поглощения нехитрого напитка. Телевизор говорит о политике. Как бы эпоха не пошла как сносимый купеческий дом на слом в городе белейшего снега.

Питер интересен как теория вероятности. Будто только Петербург теория. Вот на углу небось Гоголь ждал извозчика. А вот тут Ахматова просто стояла. И всякие другие личности что-нибудь думали каждый. Всякие псевдомысли. Снова надо учить пальцы играть длинную «ля-бемоль» на контрабасе для 5-й симфонии Бетховена. И всякие пассажи. Имена, блин. Список пассажиров самолета в Уфу. Список пассажиров стола, заказанного актером Весником в ресторане для родных. Праздника по его словам за столом не получилось. Зато он выпивал и травил байки в компании с Р. Пляттом и А. Папановым. Чо есчо для счастЯ нада?

Пошлые голливудские звезды маячат роскошью одежд с экрана «компа» а 3 советских актера выпивают в Новогоднюю ночь. Пассажиры самолета вышли в Уфе и разъехались. Пассажиры стола не оценили шутки актеров. Ну не оценили.

Башкирские кони аккомпанемента скачут в песне В. Цоя и анс. «Кино» – «Перемен» Понятно? Вот то-то же. Я что? И да, и нет. Пытаюсь найти себя в алкоголе? Неприятный какой-то этот писатель С. Куски себя я вижу в нем. Или когда Мирей Матье поет «Парижское танго», то это я 5-тилетний танцую перед мамой и тётей и кричу: «Парижы танго», они радуются. Но сейчас-то вот в эту секунду этого года – это не Париж, это как будто поёт женщина-инспектор Утреннего симфонического оркестра Республики Башкортостан, а уже не то. Ори, Куртушка, ори в альбоме In Utero, пожалуйста ори. Надо, очень надо. Писатель С., наверное, тоже хочет орать. Но я ему ничего не советую. Иоганн С. Бах круче всех. Он был скромным церковным органистом, был знаком с Фридрихом 2-м, возможно. Возможно фамилия писателя – Скарлатти или Семенов-Саратовский, а зовут или Доменико, или Константин. Так, значит, я был на пляже во Флориде. Может, имеет смысл погостить на Кубе? С Главной актрисой Марийского Театра Танской.

В поисках слов мы с Артемом так и не отправились на сафари, об этом мы узнали от охраны СПб-метро.

В полный мой рост – 1 м 59 см, 9 это не какие-то 164 см. 9 – преддверие нуля и Вселенной. Это мой рост. Так мне сказала в 89-м (заметьте в 9-м) медсестра. 9 – это три во второй степени.

Я должен быть благодарен своему врагу. Ну что я за дурак, если я до сих пор ненавижу. Враги всегда дают то самое новое, на что сам не можешь решиться. В поисках балалайки, Спиридон обещал подарить, её можно купить за 3-10 тысяч.

А когда я знал себя совсем другим, балалайку не надо было искать. Она была в руках. Итс онли рок-нролл. С балалайкой он, то есть я был ранимее, и видел того же С., но аккорды рока, так сказать, энд ролла были и «совком» и энергией знания, что и ну и ладно, что «двойка» за коллоквиум по «вышке». Ну, в общем было или есть наплевать на неприятного писателя. И еще, главное, не забыть в 51-й раз проиграть в «виртуале» очередному дерзкопрагматичному юноше или девушке в шахматы. «Нуриев. Ты лучше воды попей» – пью я воду, я – Нуриев. «Олег – человек меткий, человек редкий» – поёт мне в шатет Иллинойс из недр мобильной Нокии Икс-3 Артём Л. И у Артема есть ортогональная личность – Александр З. – издатель «Красной линии» – сборника рассказов Н. энлетней давности. (Лесов – Залесов.) Метафизика, как и ей положено, снова ускользнула. Я – компаньон Артёма. А это немаловажно. И что бы там ни случилось, психолог Михайлов пьёт пиво, а Веничка на кухне разливает самогон. Надо дождаться трактора. Я тракторист Вселенной. Значит машинистом мне быть не надо. «А я ежевику больше не хочу» – ответил отцу 6-тилетний мальчик.

 

Я уехал в Камбарку

 

Ну, а дальше была весна. Ну, а дальше и снег, и грязь. Ну, а ближе искать Новый Год и алкоголь старый. И те же слова: Счастья, Здоровья, Процветания и прочих итакдальных Итаки и Италии. Ну а дальше гитарой играть в зале актовом «общаги-пятиэтажки» для студентов незнамо какие песни. И поверить в то, что во что и не верится, потому что было уже. Лос-Анджелес солнечный и прекрасный Сибай, а я тут в Уфе полуболтаюсь-полуиграюсь в поэта какого-то. И прозу пишу, забавляясь. Сюжета бегу от, и ищу его, снова бегу. А девочка лет 5-ти дарит конфету, одну из 5-ти мне, замутненному забавными какими-то псевдостраданиями.

И мается полубред полупьяный не мальчика, но мужика где-то у подъезда, не терпящий возражений. Но это потом, но это – о ерунде, ну допустим, «О лебеде исчезнувшем». Вроде, ничего так – не опухший. Ну, конечно. Вот ведь – среднестатистический я, то есть индивидуальность и тому подобное пою: «Ходют кони к водопою». Ну так вот, стою я в полубреду, нет – я переплываю море брассом, что только не сделаешь во время 2-й держала бутылки водки. Стоп-кадр, я замолчал. Я уехал в Камбарку, там пить я не могу. Миг некоей полузабытой светлости. Быстрый ли мозг мой? Да именно так, сейчас а не иначе.

Мнил себя кем-то. То ли лучшим стихоплётом современности, то ли знатоком древности, несмотря на то и на сё. То Исса, то Басё.

Ну да ладно – сюжета не тут-то было. Анна Николаевна держала под столом в баре «Ягодка» супротив Мильштейна пистолет. Мильштейн уехал в Израиль. Навсегда ли? Диктаторы мрут, а в степи аркаимский ветер. Диктаторы выживают, а ветер гудит в соснах горы Иремель. Льды таяли тогда, а эти льды нет. Вопрос, где эти льды? Не вопрос. Вычеркиваю слово, долженствующее здесь, на бумаге быть.

Крышеходов старался не думать о миниревольвере, направленном на М. Странно это. Ну, типа Крышеходов на велосипеде и это неплохо: Анна Николаевна родила мальчика по имени... И вот, наверное, зря я. Так откуда я знал, что не надо, пока я пьян, ну и чувство вины слегка. Доходило и до Запорожской Сечи для текстовой основы еще одной пьянки в позапрошлогоднем лесу с поэтом Крышеветром-Креницким после концерта Длинного Билла в «Огоньках». Доходило и доводил себя я до абсурда, как и положено в выдающейся Нетрезвости. Кларнетист был бесконечно прав... Мы не сомневались, и Что-то оберегало нас. Просто кларнетист уехал. Вот тебе и фильм «Игла. Ремикс». Читатель заподозрит то, что я пишу этот многорывковый текст урывками. В темно-синем лесу, где дубы-колдуны в философском аспекте, зайцы косили трын-траву филофофствуя, не огого. Волки чувствовали на себе что-то похожее на остеохондроз. Врач-лисица прописала Волкам Великим питаться по возможности осетровыми. Мол, фосфор и кальций не помешают. А днём лес ослепительно зелёный. И чтобы не, и чтобы как следует – я думал, что пора избегать героических песен а ля Цой-89.

А я тут же перестал мыслить, как только летом меня позвали на Д.Р. на дачу, что рядом с ж.-д. полотном на полпути от Севера Уфы к Шакше. Я доехал без сомнений, замахнул рюмку-третью и откусил кусок вареной курицы, стоя на траве садового участка. Не стоять под стрелой не сложно. Сложнее найти новое слово и не выйти за рамки листа А4. Благословенный сон увлёк меня в своё Волшебное Неостанавливаемое Безмолвие. История, она ведь как – перемещение-переименование людей-хижин-дворцов-шахов-императоров-королей-деревень-городов-этносов-государств в течение тысячелетия-другого и вечноменяющая свой цвет человека-имярека. Важно найти место рядом со слиянием рек.

Я купил куртку «Аляска» и для этого я отдал во-от столько денег. Отдал. Сделана в Китае. В России сделан я. И вот в Уфе, в Башкортостане живу. Скрипят что ли половицы бревенчатого дома в Камбарке? Опять себя преодолевать и заниматься романтизмом? Гляжу я, значит, на свой почерк – это типа арабская вязь, обратная с текстом связь. Ведь пока я набивал этот текст на страницу в контакте, я смотрел на свои 4 листа набитые буквами. Во как.

 

Арпеджио

 

В поисках слов где-то между снов и основ и непонимания своего собственного рассказа я умудрился тихо бронзоветь от самосозерцания. Пыльный закат июньского города внушал уверенность. И вот на волнах «Проторомана» я умудрился выпить немало и наговорить незнамо что. Я подозревал, что я все ещё авиатор. Ну, типа у меня есть полузабытый синий диплом. Но мухе как летательному аппарату было на всё на это до волшебной лампочки. И вот, значит, Фролов пришел в гости на спутниковое телевидение Уфы и тогда-то выяснилось, что самомнение Рустика Нуриева приравнялось к радости от того, что у меня есть струны. Но только вот дорога России трясла неслабо и это был Проспект Октября. И в заброшенную школу игры на кубызе затесался сухой ветер и в этих руинах взялся за релаксацию барабанщик Сычуанский Вова. И меня потянуло в грязь воспоминаний. Я всего-навсего ехал на пикник на дачу… Вероятно понимал я, что выпью рюмку-другую и съем шашлык-второй-третий. И выскочив из «маршрутки» и стоя впоследствии на остановке «Колхозный рынок», я потихоньку графоманил еще не написанное, проговаривая про себя слова, посматривая и вслушиваясь в людей. Шуршание шин машин радовало меня, птицы пересвистывали неизвестные коды своих посланий.

Мильштейн написал, что у него всё в порядке, что он жив-здоров. Стремглав хотелось выскочить в прохладу летнего вечера, не стесняясь банальных оборотов речи… Неумолимый джаз-рок времени замиксовал мои мозги в алкогольность гудения трансформатора забытья…

И так вот и понесло поэта в ширь полей подсознания. И это был взаимообразный процесс.

После всей этой моей письменности захотелось побежать в психологический лагерь и, может быть, я потерял второй сундук с серебром. Но прости меня, о читатель – мой хороший знакомый сочтет это за кокетство (ну это про 2-й сундук). В город У. ко мне в гости на улицу А. приехал Рома Постников, я показал ему насколько смог красивые фрагменты своего города, а он напоил меня пивом в кинотеатре «Родина», который словно близнец-брат кинотеатру «Дружба» в городе И. Города-близнецы, кинотеатры-братья, улицы-одноцветницы, понимающие женщины и в городе Е., они подсказали, где можно ночью взять пива.

Меняющиеся реалии Псевдоромана переформатировали его как 3-хдюймовую дискету нулевых в растущий медленно и неровно Протороман. Мильштейн подумывал о том, чтобы поступить учиться в аспирантуру в Институт Языка и литературы на башкирскую этнографию, но магические звуки «Поливокса» вызвали его в родной город Ромы П., этого наидобрейшего человека, наверное, во всем мире. И снова мИльштейн заиграл модный технотранс на советском великом «Поливоксе», а Рома угощал его спиртом и кормил наисвежайшей вареной говядиной. Автобиографические черточки Мильштейна преметнулись как дартс в самого автора. И автор не сомневаясь, заиграл на своем домашнем синтезаторе арпеджио из песни «Люси ин зэ Скай виз Даймонд».

 

Рахманинов и Таксист СПб

 

Искал строчки. Икал на кочках. Пиликал на скрипке на «Точке». В «Точке» заплатили 5000 руб. На пару недель хватит или на 4 четверти – на размер песни «Сиреневый туман». Играл я разностилевое всякое. Потом сомневался. На завтра и дня через 3 пытался что-то сочинить. Всё. Торможение. Коэффициент трения качения равен 0,2. Это можно найти в задачах по теоретической механике. Ах, вот он – полузаброшенный рассказ. Или намеренно спрятанный только для того, чтобы найти и А, и Б. Умудрился придумать себе ещё одну проблемку, умудрился упасть в оптимизм. Что это? Одни и Те же Шутки? Не знаю. «А что не знаю?» Надо искать ведь. В пятницу надо идти играть на контрабасе на репетицию. В понедельник музыкантов ждёт Стерлитамак. Ничего страшного. Ага, никак не разгонится слогогудение. «Разве можно, надевая на себя виноватое лицо, выйти на следующий уровень игры?» Цитата из моей песни 9-го моего альбома 2006-го «Ижевское Кооперативное Предприятие». А название альбома было найдено в недрах гитары когда-то. Для рассказа «икс минус 3» не найдено, а для Этого найдено. Несмотря ни на что.

Я что, боюсь брать ответственность за то и всякое разное сё?

 

Ломался ли я тогда, когда если, то иначе в моей голове Первый Замечательный Предел. Так что еще потом и Второй. Нет мужества говорить о Втором Пределе. Если бы я выучил этот текст наизусть, то я смог бы его прочитать со сцены как Гришковец, а иначе я его прочту с бумаги и сбивчиво.

Концерт для фортепиано с оркестром № 2 С. Рахманинова дарится мне моим скромным телевизором. Под этот Концерт мы спешили с А. на такси в аэропорт «Пулково» и переживали: «опоздаем-не опоздаем». Опоздали. Но каждое мгновение наших переживаний сопровождали нюансы Концерта из «флэшки» таксиста, то громко, то тихо, то тревожные гобои, то торжествующий рояль, то преодоление «пробок» СПб. Я разговорился с таксистом, в молодости он, оказывается, был в Уфе и нечаянно получил в лицо, но когда выяснилось, что он ленинградец, уфимцы громко начали извиняться и всячески выражать почтение жителю Северной Столицы. Таксист-ленинградец к тому же оказался и бывшим пианистом, но это узнал я, а не те уфимцы из петербургского прошлого, у него было «5» в Консерватории по октавной технике.

Мы с А. опоздали. И на обратном пути уже в метро у меня хотели украсть со стороны спины сумку. А. посмотрел на тех, кто это хотел, кротким взглядом. Обошлось.

Я использовал житейское наблюдение. Радуюсь.

Вторая часть Концерта умиротворила Полёт слов. Эх, опять, газетный какой-то штамп. Но Рояль плывет на лодке, напевает баркаролу, а с берега прячущийся в лесу вздыхает и тревожится, а теченье увлекает Рояль на лодке, Рояль это знает. Но вот, снова тихая заводь и кларнет говорит: «Все будет хорошо», а речка то ускоряется, то нет. Рояль рассказывает что-то дословесное, как будто что-то такое было до Появления Солнца. Оркестр отвечает: «Хватит» и Рояль, одумавшись перебирается на берег прилечь и отдохнуть и теперь Оркестр молчит. Рояль полузасыпает и Меня уносит вверх под облака вместе со скрипкой. Ух, как все по-газетному и еще как-никак все похоже на учебник музыки.

Вот так вот, дирижер замедляет темп и я чувствую на себе Эффект Парения. А может, это А. прислал мысленно мне Этот Концерт? И таксист непростой, и дирижёр маститый, и пианист ух как знаменит, и Оркестр Громко Называется.

3-я часть пошла мелкими шажками по Лесу. Тревога: «Мы опаздываем на самолет СПб-Уфа» компании «Ак Барс», тревога уходит, таксист давит на газ, октавная техника Крутого Пианиста, внутренний смех Таксиста, и полузабытье сидящего на заднем сидении А. Панельные дома Питера уходят за наши спины. Нас озарила надежда успеть, Рояль спокоен, но оркестр ползёт откуда-то из-под нас троих в Такси заново Тревогой. Рояль негодует. Оркестр говорит: «Уже опоздали».

Р.: «Ну может все-таки?» Орк.: «Нет». Р.: «Что делать?» Орк: «Не спорь». Р.: «Врешь, не возьмешь». Орк: «Послушай валторну, она мудра». Валторна: «Да уже все равно». Р.: «Я не спорю». Таксист: «Ребята, не сдавайтесь, бегите скорей на регистратуру». А скрипкам безразлично, они поют какой-то романс, Рояль подпевает. Наступило Время Теплого Безразличия, но Рояль вскидывает свои пассажи, но замедляет свой часовой ход, Оркестр тревожится по инерции. Пассажиры корят себя (незаметно) за то, что поздновато вызвали Такси, но ловят кайф от Концерта.

И вот финал, Рояль небезнадежно колотит молоточками, Оркестр уверен: «Да опоздали». Таксист получает деньги, мы выбегаем радостно к терминалу. Рояль счастлив вместе с Оркестром. Мощный аккорд. Аплодисменты.

 

«Волга» – ГАЗ-24

 

Петр Николаевич Мамонов говорит правильные слова в правильном видео, чувствуется к нему почтение человека, что по Ту Сторону Видеокамеры, а также интервьюера. За версту чувствуется.

Как обычно – иллюзия нового периода стихов. 3 или 4 дня рисовал я эти отражения мыслительного процесса. Что мыслю я, то и пою. Не, какие 3 или 4? Уже неделя как более чем не неделя, а волшебство было? Разве что на одно тихое мгновение скрытого тихого сумасшествия.

Мыслящий я акын, цель преследующий неясную, неназванную или бесцельно, но неизбежно и якобы биографично. До сих пор виртуально брожу по коридорам пресловутого технического университета, путая их со своими извилинами. Справедливо путая таки. Благоразумен я, таки.

Спасение от благоразумия – алкоголь. Но понял я, пить надо меньше. Хорошо, как хорошо. То пью, то не пью.

Нашел в аудиозаписях «В контакте» песню «На досуге буги» и послушал… «Все течет, все меняется».

Не сметь болеть. Герой песни танцует буги-вуги, он и не отрицает гагаринское «Поехали!» и слова Экклезиаста. «Не комсомолец я», согласно характеристике от учительницы в конце моего 8-го класса средней школы. И согласно «Дао Дэ Цзин» тоже и потому, «что мол я не поперхнулся от того, что, ну и ладно, не комсомолец конца 80-х».

«Транквилизатор» – из 1-х альбомов группы «Кино» – сделали мы с корсаром Хуаном Ренарсио кавер-версию простой песни. К роднику прильнули наших юностей. Как прокомментировать это событие? Вот как-то вот тут вот это самое? «Держаться, типа, корней». О, ничего пока страшного, живём.

Кроме кромки бытия удержаться кажется можно над бездной только рядом с кем-то, не в одиночестве. Можно и с женой. Нужно с женой. С женой как-то понадежнее.

Вот и сюжет: Помогал я перевозить мебель в некоем десятилетии, потом мы были накормлены и напоены, будущий доктор наук (а я-то был дипломником в этой отличной «сегодняшней» компании о Мебели) отказался от рюмки, сославшись на то, что что-то болит в егойном организме. Пир удался. Я как и все уронил в себя эту самую, которую кушают – 100 грамм то есть. И нас развозили чуть после по домам на чорной 24-й «Волге», принадлежащей хозяину мебели, по радио этой прекрасной машины передавали «молитвенную» музыку от популярной в тот исторический отрезок времени секты «Аум Синрикё». Мы, но не те, кто все и те, кто не все хотим верить. Но музыка по радио явно игралась на дешёвом синтезаторе типа «Ямахи ПСР 51». То есть псевдомузыка играла до того как выгрузить мебель и в ожидании грузовика, а потом только нас развезли. А буквально за около 10 лет до переезда вещей типа шкафа или дивана из Черниковки в Сипайлово на похожем синтезаторе играли ненавязчиво ленинградский певец Гребенщиков, а также его земляки Гаккель на виолончели и А. Романов на флейте, помогая певцу В. Цою записывать альбом из песен по имени «Начальник Камчатки».

Уфа географически ближе к Ленинграду (или СПб), чем гейзерная Камчатка. А Цой в песнях из альбома «Н. К.» создал, так сказать, поэтический образ из расхожего понятия об ученике, сидящем на задней парте, из слэнгового словечка – «Камчатка», означающего как раз последнюю парту в классе, подчеркивая это еще и песней «Бездельник». И это было путем к созерцанию мира. Секта Синрикё рухнула, а песни никогда не рушатся. А-а-а-а. Но только тогда не рушатся, пока живут на свете и здравствуют этнографы и археологи. Никогда-никогда.

А «Волга» развозит сквозь чорную уфимскаю нощь тех, кто ещё днём были грузчиками, по домам, для того чтобы назавтра каждый из нас вернулся в свои обычные социальные действия, когда-то выбранные нами как жизненные пути примерно в возрасте 18-ти лет.

Асахара (глава секты АС) тоже искал свой путь. Цой тоже. А я нашел? Вопрос спекулятивно-риторический. Ну, конечно нет. Вот, понаехать бы в Москву, в Москву. Так и в Уфе толком не понаехал. Об этом ли рассказ? Гибнут ли стихи вместе с культурой в огне общественного невежества? Да нет. Я так не думаю. Ну, что Вы, ну что Вы. Не гибнут, нет. Но надо как-то Автору и всем нам следить за какими-то собственными микромыслями, кажущимися чуть ли не Прозой. Но не, записывать ведь на бумагу всё. Но всё и не записать.

Для меня, человека, рожденного в 70-е, так и остались эмоционально актуальными только 3 модели «Волги». ГАЗ-21, ГАЗ-24 и ГАЗ-31. И я еще знал в великолепном своём детстве все модели «Жигулей» от 1-й до 9-й. А 10-ю то в начале нулевых уже перемешивала в себе семья понаехавших из-за границ необъятной РФ иномарок от «Тойоты» до «БМВ». Вот так вот оно.

В советском фильме, не помню названия, Писатель перемещался на «Волге» на серой туда и сюда и мучался о чем-то, о чем я не знаю. А женщина трепетная ему и сказала: «Вы не гений». Или что-то в этом роде. А «Волга» в фильме важна как деталь того, о чем сказала и не сказала женщина та. В её роли Инна Чурикова, в роли писателя сам Михаил Ульянов.

Потом случился фильм – «Ворошиловский стрелок» и ульяновский герой стрелял в плохих людей. «Волга» не участвовала в этом. В этом участвовали другие отголоски СССР, в которых вырос не один стрелок и отголоски 90-х как 1-го десятилетия существования РФ.

Вот такая вот История с Социологией и культурологией.

И придут критики Этого Текста и расколят его на мелочи. И найдут что-то мелкое в мелочах. Но я напишу дальше… и крупно. Все равно найдут что-нибудь критики эти как-нибудь.

Прошла неделя в прошлое, то есть на 7 дней назад и я сходил и сделал фото 3 на 4. И я увидел на площади фотокарточки что-то в моем лице что-то от бабушки, полуиспуганное и скромное. Возможно, плач этот рождается в пьяных слезах человека, что ночью рвется в пивной ларёк после 2-х ночи. И в видеороликах Интернета я увидел поэтессу 25-ти лет высокую и стройную. Хотел ли я её? Но макароны я хотел еще сильнее. Я не писал стихи в 25 так хорошо, как она. Но счастье сплетенных тел с похожей на неё красавицей было. Так зачем хотеть ту, что по ту сторону монитора? Цифры, цифры.

Присыпкин из пьесы «Клоп» Маяковского и из 1929-го года попадет в 1979-й и слегка офигевая от Наступившего Будщего (относительно Присыпкина), он только и говорит: «Автодоры, автодоры». Да это они – автодоры, автобаны, трассы, шоссе, развязки, пробки, светофоры, многолюдье пешеходное на перекрестках того же городу У.

«А на Марс мы еще не полетели?» – спросил я себя. «Так и не полетели ещё» – плач это был замаскированный по росту возраста Поэта Этого, ну этого, что вот Это вот пишет. Ну вот это и есть вот Это. Кавычки только по поводу заполнения строками… «Письмецо в конверте, погоди, не рви».

И чем Уфа не город под Небом Загазованным? Да и в других городах ежегодно празднуется День города. То Сюзи Кватро, то Клеопатра. И вспоминается что-нибудь из времен детства и только…

Ваяю вот валиком краску масляную, пол крашу в деревенском доме, краска, вещь токсичная, надо употребить стакан молока. А во дворе свежекупленная кем-то «Волга», моя детская мечта будто бы.

И я заметил по себе, что я хочу попросить забытую кем-то бонусную бумажку с рекламой немецкого, и значит острого ножа на кассе супермаркета. Ведь, если собрать их, этих бумажек штук 57, то пресловутый нож можно будет купить, если только успеть до какой-то там даты со скидкой во Много Процентов. Заметил я ещё и то, что надо срочно запомнить хотение забрать бумажку для записи в блокнот еще пары-тройки ценных строк. Но блокнота с собою нет, и шариковой ручки тоже не было, и пакет уже набит купленной на многие Деньги едой. И не хотелось, не хотелось бежать за суетой писанины этого микроэпизода. Но все-таки я запомнил. И неспешно и не сразу я записал эту запись абзаца «№ Эн».

А за границу мне хочется? Но там кроме Кубы и Восточной Европы почти нет машины «Волга», разве, что в Нью-Йорке есть чуть больше 1-го экземпляра ГАЗ-а-21-го. За границей почти нет кассет Шевчука и группы «Алиса», К. Кинчева и группы «Ленинград» еще тогда в Словакии, в 1997-м, в моей первой заграничной стране. Кассеты сейчас, через сколько-то лет распались на дхармы всемогущего Интернета и значит тот же Шевчук сейчас везде, где Междусеть. Конечно же, да – «Русским за границей иностранцы ни к чему». И что же теперь делать мне, жителю России? Так и зациклиться на тихом сумасшествии в трамвае города Брежнева? И не хотеть за границу. За границу бытия, какого не хотеть мне, интересно? Ну хотя бы и такого как – «работа, дом, телевизор, диван, тапочки». «Вот и славно, трам-пам-пам». Но ведь можно взять да и поехать в город Устинов или в город Чкалов.

Привез я, значит, оттуда впечатления, ну из Словакии то есть. А дома вдруг нашлась пластинка органиста именно из того католического храма г. Кошице, около которого я прогуливался по улице Hlavna. Вот и сопоставил я события. Смысловая арка. Аж до дрожи драже мозга пробрала меня она, да и читателя тоже. Я вывернул наизнанку тулуп и решил, что у меня теперь есть одеяло. Но я не мог уснуть до 5-ти утра и спохватился: не слишком ли я романтизирую автомобиль с таким широкораспевным как поле названием.

Чорная «Волга» да к тому же «24-я» – чорная, и опасная, и прекрасная. Берегитесь, люди добрые. Эта автомашина может быть и сквозь наши сердца делает дыры и мы снова готовы к пионерскому салюту. Страшно.

Да вот и рокеры Руси иногда полемизируют промеж собой и борются страстно с этой Злой Попсой и яростно. А я зачем-то пишу и рассказ, и песню, в которых ничего не понимаю. Несколько раз я был в Питер-Ленинграде, где все-таки «аквариумисты» несмотря ни на что, и не глядя на Трудности Застоя и Развитой Социализм записывали «Треугольник». Зачем? Узнаю, наверное, пока буду сочинять-скучинять дальше. «Дальше действовать будут они». Фильм я смотрю сейчас Д. Диброва о БГ и понимаю, что страшно писать округлым почерком на листе А4 под собственной настольной лампой да за своим столом. И дома вот частные целых 5 штук сносят напротив окон моей квартиры. А в соседних дворах относительно моего крупнопанельного дома обитают и серая «Волга» ГАЗ-21, и оранжево-синяя «24-я». У меня была «Волга» тоже, 24-я и белая, и вальяжная. 50 км в час по сельской дороге – максимальное удовольствие. Так и остались некие рокеры в некоей голове с трех- и четырехаккордовостью неких песен и это словно естественно.

 

А тогда, то есть когда-то, да еще и за год до переезда мебели из точки А в пункт Б, в набережночелнинском трамвае мы, бывшие 3-екурсники и новоиспеченные 4-рокурсники, мчались на проходную «КамАЗа» в рамках студенческой практики при техническом ВУЗе города У, что снится мне в неослепительных снах коридорах корпусов 1-го, 2-го, 6-го, 7-го и 8-го, составляющих это почтенное учреждение.

И стоя в трамвайной толпе, я читал книшку об «Окварьеуме», о 20-тилетии группы «О», и мне казалось, что в трамвай вот-вот войдут Гайкель, Оттоманов и кто-нибудь ещё, например Литов или Вопилло, или даже сам Фанштейн! Вот-вот мол войдут и вот-вот зазвучит музЫка, уступающей одной только и любви и наивный и совсем не Хунвэйбин, адепт дешевой ленинградской гитары (такой же как и у Майка в 40-каминутном фильме-концерте песен Михиала Нуаменко) мысленно упрется в си-минор на 7-м ладу, данной в ощущениях этой материальной и ленинградской гитары, сочиняя новую китайскую песню и даже заявит по приезде в Уфу барду Аршинову: «Я в раз в два года сочиняю новую китайскую песню». На что Аршинов скажет, что это очень даже продуктивно. «И рельсы несут свой груз», и в челнинском трамвае будто бы из несуществующего шкафа не показываемого пассажирам фильма «Чорная роза и так далее» вот только что вот и вываливается весь состав «Аквариума» не знаю какого созыва и вокалист-фронтмен поёт про Сарданапала какого-то. От юбилейной книшки веет свежестью бесконечности песен приходящих откуда-то свыше и как бы это необъяснимо почему да как появляется Песня как уже не сырая Субстанция. И вот уже до дыр в ушах затерт «Поезд в огне», но на самом деле гораздо тщательнее переслушан «Корабль уродов». И до ужаса современный «ЛиАЗ-677» по Челнам и по-хозяйски везет нас, студентов, куда-то, а в трамвае те же мы, но в компании с музыкантами, у которых не группа, а Образ Жызни. Рокеры как бы тогда еще не вступали в полемику с другими рокерами и в битву с Попсой и не хотели вступать. Но констатация фактов о джазменах, рокерах, гитаристах, поэтах и про пахнущий плесенью флаг была весьма весомо озвучена и восходила все-таки звезда по имени «Сектор Газа». «Что такое Осень?» – вот она внезапная лирика «ДДТ». Внезапная лирика о лебеде исчезнувшем стало быть. Пусть Ю. Ш. этого не знает, но факты вещь упрямая.

Четкий вектор Невского в СПб и четкие пропорции линий и домов другого Набережного города – эдакие декорации к тому, что читает Вьюноша 20-ти лет книшку, написанную двумя прекрасными ленинградо-петербургскими девушками ко дню рождению Образа Жизни. Ленин воплотился как сон Веры Павловны № 4 в новых городах развитого социализма, пересекаясь с полётом Города-на-Неве.

Открылся, однако, в 15-тилетнем вьюноше шлюз неосознанных песен после «Музыкального ринга», поддался он или не особо собирался поддаться обаянию северных песен Приижорья с флейтой и безладовой бас-гитарой. «Дорз аре опен».

Вот так вот – сел с друзьями в трамвай, они вышли на тех или иных остановках, а я доехал до Ирмиташа, ох сколько там кортин, просто ужос. Но и это ведь тоже Пафос, хотя и прекраснодушный: «Доехать до Эрмитажа». Можно жить даже в СПб, но не доехать. Да я собственно еще и не доехал, я только приближаюсь к Зимнему Дворцу.

Правительство СССР дарит Гагарину черную 21-ю «Волгу». Один полёт на высоте 300 км от Земли и пожалуйста – «ГАЗ-21». Гагарин верил, что полёт на Марс – это скоро.

Незадолго до 12 апреля С. П. Королев вызвал в кабинет следующего из курсантов, им оказался Юрий, и поговорил с ним по душам, Юрий честно поделился своими сомнениями о готовности к Великому Делу. И вот именно его Королев и выбрал для фразы: «Поехали!» Корабль «Восток» стартовал с Байконура. Был бы я байкером, я мог бы носить прозвище Байконур. Остроумная шутка.

Следующим и более результативным полетел на орбиту Герман Титов. Он хотел, но уже через несколько десятилетий снова на орбиту для того, чтобы стать самым пожилым космонавтом и значит первым, как бы там ни было, но Он улетел совсем не на ту орбиту. Я даже забыл, что в детстве я слушал музыку совсем и не Интернета, а с магнитных катушек на магнитофоне «Иней-303» после уроков в школе. Забыл и ладно. А счастье как метафизика то ускользает, то возвращается и вот – снова улетучилось только с этим мириться и как только так сразу счастье возвращается.

А в заброшенной белой «Волге-31» с закрашенными белой краской окнами художником А. Х. в городе Инженерске «работают над курением травы» Ярый, Веревка, Др.-гр.-бог Гермес, удмурт Юдович, Диджей Садист и ДиДжей Широкий Бок и Автор новгородской бересты 11-го, кажется, века А. Х. и ледовых зверей Нижневартовска (он же скульптор по дереву, он же хозяин белой машины, которая собственно не машина уже, а клуб: «Белая «Волга»).

Юный практикант, то есть я, хотел создать группу «Ботинок Колин», но так и не собрал её, не нашел людей, согласных с непроявленной концепцией будущей группы, и я, сам-то согласный с будущей непроявленной концепцией, просто-напросто уткнулся в технику игры на гитаре и в си-минор Новой Китайской песни. Восторженное состояние ожидания Музыкантов в Трамвае вскипело в юном практиканте на мгновение и погасло, но вскипело оно и через сколько-то лет как повод и как чайник на цельный абзац для потока чистого, незамутненного как спирт деда Пахома сознания. «Вино заменило нам волю, это Коля виноват». Вот так и начинается «между первой и второй перерывчик небольшой», и так начинается. Коля, спасибо Тебе, ты по мере сил оттеняешь других недорисованных персонажей.

«Итак, начинается!» – с таких слов начинается и так и эдак концерт 40-калетних рокеров и по совместительству главконструктора Завода Гибких Валов, нефтяника, бизнесмена и охранника супермаркета набор простых песен с простыми аккордами группы с устрашающим названием: «Аннигиляционная Пушка». И в середине концерта мы, и слушатели и аристократы, неизвестно почему так возомнившие о себе, слышим вот это вот качаловское по интонации и дамирохафизовское по сиюминутному отключению ума: «Именно с «До» надо играть Музыку, не с «ре» и не с «ми», а имонно с «До» и так говорил не Заратустра, а сам Дамир Бахтиевич Хафзиов – Хаффиндорф, башкирский писатель. Он произносит слово «именно», именно с башкирским прононсом – «имонно». На слог география влияет. Имонно география.

По США путешествие по 42 штатам из автобусного окна день за днем это просто до-мажор и всё. До-мажор США и дамирохафизовский до-мажор отличаются неуловимо.

«Древнерусская тоска» в исполнении Элвиса, из Мемфиса певца, водителя «Кадиллака» и грузовика, новобранца в Западную Германию и похожего на троих из, одинаковых с лица, из ларца это просто ПротоТоска. Борис Борисович всегда был за рок-н-ролл хорошего мнения и не говорите что это не так. Так, ещё как Так. Ну так как я его понял, так и понял.

 

Пожалуй, всё. В рамках октября сего и ничьего октября написался новый словопоток? Да. Да-да. Да уж. Почему бы и нет. Ну то есть, да. Да и безусловно. Да и высокопарно. Да и внепространственно, и почти КВН. «Коньяк, выгнутый ночью» «Между Землей и небом – ничья».

Петр Николаевич Мамонов говорит правильные слова в правильном видео, почтение и уважение чувствуется человека, что по Ту Сторону Видеокамеры, и интервьюера тоже. За километр с лишним чувствуется. Нашел в аудиозаписях «В контакте» песню «На досуге буги» и послушал… «Все течет, все меняется». Герой песни танцует буги-вуги, он и не отрицает гагаринское «Поехали!» и слова Экклезиаста. А зачем?

 

8. Без названия

Анна Николаевна (знает)

 

Иванов Всеволод Борисович ст-стоял на остановке думчиво и думал, что «эт-самое», он любит Анну Николаевну. А еще думалось ему, думал он, что мол Мильштейн все-таки соперник. Не знал только он того, что Анна к Милику индифферентна, да и Миля испытывал к Ане только деловые чувства, как-то: 1) Помощь с Аниной стороны в перепродаже японских садовых насосов по божеским ценам, 2) Закупка бежевых синтезаторов «Краски звука» (производство: город Одногорск), 3) Выходы-ходы на мэра города С. и 4-е – самое главное: структурный хим. анализ крыльев «МиГ-21» для последующего алхимического получения «философского камня». Именно вотъ этотъ 4-й пункт занимал Мильштейна Василия Ивановича, 1974-го года рожд. в г. Баймак БАССР, выпускника ср. школы№ 3 1991-го года, недоучки-студента Баш. Гос. Педуниверситета.

Анна Николаевна 1000 раз слышала эту (авто-, неавто-) биографию, от которой у нее закладывало эти самые уши в этом самом пресловутом модном кафе «Ай-яй-яй» № 4. (Надо бы сходить к Регине Рамильевне в 56-ю поликлинику провериться, проветриться и выветрить ветер из ушей.)

 

Анна Николаевна держит под столом изящный итальянский пистолет «Умбрелла-7» и о чем-то небрежно беседует с Мильштейном. Он понимает угрозу, но и не особо боится. Она – пианистка или радистка Кэт, Он – виолончелист или... «У меня красивая вельветовая юбка-карандаш чуть выше колена, стального цвета. …Мне кажется, что с колготками телесного цвета или черными, но неплотными хорошо. А сейчас плотные одела и как будто что-то не то звучит в его мозгу, ах-да я не экстрасенс». «Мильштейн бородат и скучен» – сквозило от липкого, но легкого страха. «Почему она держит пистолет? Ну, прямо вопрос из учебника по литературе 80-х годов для 6-го класса», – пыталась соображать и расставлять весь мир по местам мильштейновская самоирония.

 

«У меня есть красивая вельветовая юбка-карандаш чуть выше колена, серо-стального цвета, – путала мысли она… Мне почему-то кажется, что с колготками телесного цвета или черными, но неплотными хорошо, а сейчас плотные одела и как будто что-то не то», – лихорадочно она отвлекалась от того, что под столом она держит таки пистолет и к тому же изящный.

 

Иванов не сделал дела в Педагогическом университете, где собирался встретиться с директором университетского издательства по поводу авторского путешествия к печатанию книги «Тонкие швы бытия» и обсудить главу № 5. Но потому, что директор сказал, что у него день рождения и – «пойдем-ка выпьем в кафе, да вот хотя бы в «Ай-яй-яйе» по кружке пива или по граненому стакану красного полусладкого вина», Иванов не осуществил задуманные правки к главе № 5. «А что, пойдем», – ничего не сказал Всеволод Борисович Иванов и они зашли. Иванов увидел Аннушку, напряженно о чем-то молчащую напротив этого идиота Мильштейна, и опять ничего не сказал. Анна Николаевна обернулась и, увидев Иванова, решила, что пусть Мильштейн живёт на белом свете, а Иванов – «оказывается такой славный, только ему нельзя коротко стричься» и спрятала «Умбреллу» в сумочку. Мильштейн почувствовал громко молчащую благодарность к Иванову как раз тогда, когда директор заказал две кружки «Живого Марокканского». В кафе вошел поэт Гольд в поисках нормального живого русского языка и вдруг оказалось, что есть с кем говорить, ну вот хотя бы и с директором издательства и с Ивановым, который так же рьяно балуется стишками, да к тому же – огого – самой прозой. А вот на Аню он не обратил внимания. Потому что – что есть девушка... Разве она есть стихи? «Зато – она Стихия» – подумал влажнея глазами Иванов. «Я тебя убью» – решила раз и навсегда (теперь уже по поводу Иванова) Аннушка. «Утонуть бы в её глазах и не выплывать» – подумал бездумно и безшабашно нечаянный спаситель Мильштейна. «Безбашенный дурак» – почудились Мильштейну его слова, будто сказанные кем-то посторонним. «А не могу думать иначе» – говорил весь облик медленно тянущего пиво Иванова. А директор молчал и постепенно превращался в преподавателя Лавасата Венгеровича, так как он вдруг быстро начал рассказывать о своих поездках чуть ли не еженедельных в Москву по пробиванию своего издетальства, о своих талантливых студентах, что пишут стихи за пять и шесть минут не напрягаясь, что ищут в окружающем мире неожиданность сочетания красок транспорта и бликов реки Очень Белой, об основателе ордена Хаотического метания букв Дмитрие Никодимовиче Подсолнечном, что ведет каждую пятницу «Пятидесятипятитысячелистник» – эдакое сборище поэтов-студентов. Иванов вдруг поднялся из-за столика и, несмотря на отсутствие музыки» подошел к столику, где сидели Мильштейн Василий Иванович и Анна и пригласил одну только Анну на танец. Танец был медленный и полупьяный, но Ане это нравилось, нравилось трусоватое хамство Иванова, осторожная напористость и скрываемая еще тонким перегаром нежность».

«Граф Гарсия – известный хулиган Подверг насилью королеву Анну. Граф Гарсия могучий пироман не раз был глупым двойником обманут. Судьба его нелепа и грустна, Ведь мозг спинной он потерял в тумане. Осталась лишь материя одна – несчастный граф, топи себя в сметане» – вспомнились наизусть стихи питерского поэта А. Г. «Интересно, кто такой граф Гарсия?» – вспросили сами себя и Глинтвейн-Гольдский, и Директор, и Мильштольд. «Если он был обманут глупым дворником, может он просто ненакормленный глупостью дворника кот?» – рассуждал на пять минут быстрее, чем трое этих, Иванов. «Разве это важно, что Иванова иногда обманывает глупый дворник» – шелестела танцем и бюстом над паркетом кафе счастливая Анюта, и еще неизвестно кто-то кого подверг насилью, и мне нравится спинной мозг Иванова... Иванову было жутко, он уже и не думал ничего такого, но продолжал вести в танце эту неумолимость следующих встреч с Анной Николаевной. Она была в юбке серо-стального цвета и водолазке похожей по шороху ткани на инфернальный треск синтезаторов «Краски Звука», купленным Мильштейном чуть ли не вчера по однозначно бросовым ценам (он-то уж знал, что продаст их в Германии по ценам, «похожими на сон и на сердец хрустальный перезвон»).

А директор вдруг загрустил и заказал пива еще и продекламировал Гольду вполголоса, но через все пространство кафешки: «Иванов-то, оказывается, на остановке сегодня в предвкушенье кружки пива ст-стоял, а в понедельник, хотя сегодня и не понедельник, но ж-жизнь тяжела. А вот простые людья, что кругом, что в транспорте оттоптали Иванову и ноги, и крылья. Хорошо, что он здесь с нами танцует и пьет и все его волшебные конечности сейчас отдыхают». МузЫка закончилась так же как и началась. Анна сделала книксен и сказала, что пойдет посмотреть на себя в зеркало, а Иванов, довольный отправился за свой столик и попросил у официантки пива ещё. Пива ему принесли и он, отпив два глотка (раз уж это пива, то «отпив», а если вино, то «от винта»...) вышел подышать в этом послеполуденном вторнике. Анна Николаевна вышла через минуту-другую и достала тончайшую из сигарет. Иванов сказал: «Курить вредно». А Анюта сказала: «Мерзнешь, небось». «Поехали ко мне, – задыхаясь от волнения, быстро пробормотал Иванов. – У меня есть телескоп и мы можем увидеть 7-й астероид». «Ай-яй-яй», – ответила Аня и, нырнув в тепло помещения, вынесла Иванову куртку, и они, уходя в назревающий закат, растворились за горизонтом и за третьей отсюдова остановкой. Мильштейн, несмотря на то, что рушится бизнес, решил, что он счастлив оттого, что жив.

Гольд заторопился домой, а Директор взял пива еще и позвонил поэту Крышевееву, тот приехал буквально через полчаса, как и обещала мобильная трубка Директора Директору, и это было начало другой истории.

 

Многовариантность мира

 

Анна Николаевна родила Иванова. Колесо жизни проскочило очередной часовой сектор. Родился сын – Константин. (Константин Всеволодович.) Река снова взломала лёд… Иванов приступил к путешествиям по магазинам, он покупает теперь молоко, хлеб, детское пюре, памперсы, погремушки и так далее и далее…

На Аляске пошел дождь. Крышевеев вместо путешествия по городу начал путешествовать в своей еще ненаписанной поэме, Ласават Венгерович превратил своё издательство в электронное и красиво перевелся на работу в журнал «Белые Всхолмления», да и не просто а в ответственные секретари. В результате во всем мире закончился алкоголь. Автор в начале умиротворенного января вернулся из Китайской Народной Республики.

И об этом уже написано несколько глав назад. Ведь тогда ещё до посадки в ероплан Пекин-Россия познакомился с девушкой Valary. Познакомился потому, что она на китайском и ДютиФри покупала вино. И значит она может перевести его, Автора стихъи с русского языка на язык даосизма.

«Нельзя войти в одну реку дважды» – река доказала это снова. Автор вышел в социальную сеть и целых часа три разглядывал фотографии незнакомого населенного пункта, как выяснилось постепенно из комментариев пользователей Интернета, этот пункт оказывается являлся дореволюционным городом У. Река знала всё это задолго до появления Интернета. Она, огибая современный город на эту же букву, сделала его полуостровом, огибая его или коридором с прилегающими к нему комнатами-районами: С-во, Д., И., Ч., З-н, Ш-а.

Автор уже и не стремился к внутреннему диалогу со своим умом, даже узнав в самом Пекинском аэропорту о том, что есть такой рейс «Пекин-Сан-Франциско», и его существование только подтвердило то, что и не только Россия западнее Соединенных Штатов, но и самое что ни на есть восточное по менталитету государство – КНР.

При всем при этом, все дети, взрослые и даже их кошки и коты, с собаками на тот момент, когда Автор возвращался в город У., знали, что все, что ни сделано материального, например плащ, или миникомпьютер, или недорогой автомобильчик: все сделано в КНР. И все, что ни существует или не существует материального или идеального – есть только проявления весздесущего «дэ». Этот геополитический факт пронесся для авторского размышления незамеченным, он летел в самолете со своим гастрольным очередным оркестром, подтверждая тем самым посыл Пауля Маккартнеу, певца и его сольного альбома 1973-го, посыл как название альбома: Band on the Run. Оркестр находился в коротком гастрольном пути через КНР и теперь возвращался из Пекина в Россию, которая ждала музыкантов екатеринбургским аэропортом. А там уж и на обычном плацкарте до города, который У., который огибаем рекой, в которую нельзя дважды.

Читатель может легко вычислить название города, достаточно открыть карту России за 2012-й год, и не обязательно бумажную.

Анна Николаевна стала Ивановой. А Иванов и не возражал против того, чтобы быть подкаблучником. Пусть и не на 100%, может и на 15, может, на 10 или на 5. Как говорила музыкантская молодежь 1990-х – «Муж и жена – один Люцифер».

Автор полузнал, что ему надо резко переключиться на новую тему. Он немного отошел в сторонку от компьютера, на 19-тидюймовом мониторе которого которского и решил прелюдию и куранту для виолончели соло И. С. Баха из сюиты № 1 соль мажор, но не на виолончели, а на 5-тиструнной, привезенной из Штатов бас-гитаре «Ибанез» (казалось бы, мексиканский «бренд»), и сделанной в КНР.

Ноты основательно, хотя и не совсем еще виртуозно ложились под пальцы. Он умудрялся играть и подглядывать в «новости «В контакте», и к своему изумлению узнал, что именно на «басухе» он играет хуже, чем родная бабушка Леши Хазарова. Автор, уважая продукцию КНР, не швырнул в гневе инструмент, а аккуратно сняв с плеча его, подошел к клавиатуре и путая буквы «вэ» и «зэ», написал Хазарову, что пусть мол бабушка в его рок-группе и играет. В интернете поднялся легкий шумок, вокалист Вурдалак попросил Автора не вестись на провокации, но автор все-таки подметил, что все-таки на пионерском барабане играть легче, чем на «Фендер Джаз басе». Вурдалак извинился перед Автором сего трактата о белом и чистом снеге о том, что позвали играть Автора, но недооценили. Было такое чувство, что рок-группа Хазарова развалилась на куски.

 

Снова река оказалась не та.

 

Товар-Деньги-Товар

 

Пишу новый рассказ зачем-то. Ещё один краеугольный камешек в «Проторомане». А может эссе это или не это. Смотрел фото старые свои, черно-белые. Я на них и те, кто близки и родные, совсем не те, которые описаны в новых и старых чьих-то рассказах.

Вот ведь, то ли те, то ли не те, а все-таки это мы на фотографиях. Я будто бы должен писать все то же самое, но медленна эволюция Автора, так сказать, которая казалось бы не та, которая возможно совсем не та и даже абсолютна не та, и может вообще её нет.

И если Алеша Бакланов читает мое письмо вслух образца 80-х, то я вот и вот и самоотстранился от семантики письма школьника, но Леша сопереживал тексту о том, что был когда-то промозглый мировой дождь над садоводами, переплывшими вот только что ну естественно на пароме реку Уфимку. А я будто бы и вспомнил о том, что была эта небыль. Но была ли неболь? Не было боли. Не было были. Пыль была и плыла. Плыла над дорогой. О дожде забыто. Только плыла и только она – зелёного чая пиала.

И топала ножками не моя Светлость детства где-то в ДК и ничего ценного не помнилось. А когда не надо писать то, что-нибудь да и вспомнится. И как тут уж и не вспомнится блошиному рынку, во-он он там за углом. «Ах, Вы, Чайники мои, чайники, чайники электрические» – кричит мозг покупателя, уходящего без покупок. «В другой раз куплю» – бормочет он. А Торговец вслед Покупателю не унимается: «Купи плоскогубцы, купи. Я ведь вижу, что они тебе нужны. Нужны? По глазам вижу, что Да». Но Покупатель демонстративно задерживается взглядом на вилках Торговца № 2. И Покупатель берет и, не стесняясь, покупает все 12 мельхиоровых штук. Ну прям, все 12, что лежали секунду назад на бордовой ткани по соседству с пластмассовыми машинками «Жигули».

А Торговец, ну тот, первый который, и кричит – «А у меня в два раза дешевле, в два! Те же самые вилки, да ещё и позолоченные!!!» Какая Мировая Скорбь может сравниться с этим не таким уж и громким криком, но напоенным печалью и потери богатств, и обретением их, и дарением, и прогоранием любого бизнеса, и чувствованием заново этого ежегодного но неизменно одинаково магического путешествия в Китай за хорошим Товаром. Можно подумать, что Торговцу № 1 не повезёт сегодня за весь День жаркопромозглого стояния посреди асфальта и пыли да еще и посреди пиал узбека Карима, который тут продает-то всего полгода, а уже перстень золотой и жирный на указательном пальце появился.

А Его величество Покупателю и вовсе стало неловко и странно и он, стараясь никому не смотреть в глаза, тенью уходит подальше от Торгующих и Покупающих, от этого мирка разнообразных соблазнов и полуцыганских иллюзий.

Но только вот стремглав текст перелистывается на другую страницу, но только вот и Покупатель садится в троллейбус № 4 и уезжает для того, чтобы открыть ключом свою квартиру и превратиться в Квартировладельца, пьющего чай «Принцесса Нури».

«И более того. Аой!» Покупатель Второй, о котором мы еще и не думали и даже как бы предзабыли несколько предвзято, я бы сказал, выбирает себе старую советскую бритву. И, наверное, он прав. Это не просто бритва – это «Агидель». Это она побывала на орбите в руках советских космонавтов. И как ни странно, ни у кого из них не было на безымянных пальцах жырных и залотых калец из Прийскуранта дяди Вазгена. А «Агидель» была. Это ж надо, вот именно такой поворот.

А Покупатель № 1, который вообще-то Квартировладелец, спит и видит «сны о чем-то большем». «Но зачем что-то большее, когда вот они настоящие, аккуратно выложенные на скатерти мельхиоровые ложки. Те, что предлагал взять в два раза дешевле Торговец № 1 ну полное, ну не знаю что. Ну сталь, хорошо, сталь. Или алюминий. Да какие они позолоченные? Ну, конечно позолоченные, ага» – вот так не бормотал, но думал еще на рынке Покупатель с большой буквы и номер 1.

«Эти 12 ложек надо показать эксперту и для этого надо ехать или в Спб или Мск, третьего города или третьего Рима России не дано. Возможно эти ложки из сервиза царской семьи. И не надо мне рассказывать про орбиту и про одноименный сыр, про электробритву и про электрочайники. Сами с усами» – вот так вот.

А я вот написал рассказ новый, а я что могу возразить такой вот мельхиоровой логике? Ведь понятно, что ничего сразу не понятно во взаимоотношениях Покупателя и Продавца. Но главное, что в Прискуранте дяди Вазгена все абсолютно верно.

И когда же мы научимся продавать пусть и старые, но советские и даже побывавшие в космосе электробритвы по неплохим, хотя бы ценам тем, кто ценит космическую тематику? А может, уже кто-то и умеет, а я и не знаю. Все, что я написал, является всего-навсего Художественным Вымыслом. Нет у узбека Карима жирного перстня на пальце. С чего это я взял. А вот в Прискуранте все верно. А то, что и марсиане бреются «Агиделью» и «Харьковым», так это и хорошо, и дядя Вазген так же скажет и Квартиросъёмщик, однако. И чтобы до Марса долететь и вернуться, Прискурант составить не помешает никогда.

Однако политэкономию преподавали в ВУЗах СССР. Уважение прививали советскому человеку к триаде «Товар-Деньги-Товар».

 

III. Буквы играют в слова

 

9. Марикаев поддерживает Протороман

 

«Напиши роман. Ну а чо? В Уфе у нас будет и даже уже есть чудесное ожерелье романов» – так говорил Марикаев, ну и Заратустра также говорил. Да я делаю, что-то. Вот, например, заново буду перебирать буквы промеж собой. Ну а чо?

 

Протороман. Тропомарн. Ромотаронп. Ромотапрн. Нроторомап. Нторомопар. Тноропаром. Пароморонт. Онторомарп. То паром, то Торонто, то Онтарио, а и то вовсе роторный двигатель Ванкеля.

То тропа в лесу слов, то дорога широкая как Проспект 10-го месяца, а то и хайвэй и даже вообще – автобан, или, например, уютная трасса в Чехии, или трап к океанскому лайнеру, или дорожка между кресел аэробуса, то колонка, из которой можно напиться холодной самой воды, на улице Армавирской, спускающейся вниз к улице Пугачева.

«Проторяема дорожка буквами в тайгу, и не повторяема дружба таёжная наша. Мы всегда будем помнить и чай в котелку, и суп, приготовленный альпинисткой Машей из простого рабочего топора!» – ну а чо, бардовская песня.

 

Альтернатива. Чуть больше

 

Я как будто играл словами и ассоциациями. И значит, нарисовался потихоньку на основе другого готового текста этот готовый текст. Муравьи-термиты построили новый дом. Бобры построили плотину. И я, не отставая от уважаемых насекомых и грызунов, однажды собрал из детского конструктора мельницу. И после этого я чувствовал себя представителем своего животного вида – Человеком!

Человек написал отрывок из своей автобиографии в энный раз. Человек по-прежнему мечтает увидеть Мехико и при этом мнит, что он уже там. Что его туда манит, при наличии телевизора и Интернета? Он и сам не знает ответа. Он не выспался…

Он не знал, что еще такого добавить или в конце Текста, или в начале, или в середине и даже писал и об этом. Вот он хитрый Графоман, однако. Человек оставил сам себя с этим недоумением и сохранил файл как «Альтернатива. Чуть больше». Но вспомнил, что как это здорово, когда Лошади Радости скачут сквозь красную степь восхода 6-ти утра сквозь всё и вся, не боясь штампованных пошлостей газет и статей на злободневную тему времен позднего СССР. Лошади радости – персонификация детства Человека 1972-го года рождения, года брежневской Бодрости и подписания ОСВ-2. Брежнев любил кататься на мощных автомобилях. Вот и достаточно и 70-х. Но только вот одна деталь – у меня каким-то чудом живет открытка с неким зданием города Мехико образца того самого 72-го года. Достаточно.

Опять я не выспался, хотя старался. Старался не смотреть в монитор «компа» до 4-х утра, но смотрел. Старался лихорадочно выключить компьютер, но он не сразу понимал, что сейчас вот уже и есть «Завершение работы» и я, снова не заботясь о его здоровье, выключил его тумблером с задней стенки, поступив, таким образом, с ним как с утюгом. До 4-х утра я застревал в потоке аудио и видео и запивал поток обычным дешевым чаем. Вот так-то вот. Потом я спохватился, проснувшись около обеда, и решил все-таки идти и нести свои новые словообразования в виде текстовых файлов в хорошо знакомый журнал, в «Ацтекские Приволья». («Приволья», а не «Пиволья», что это за опять опечатка. И не «Пиво лья»… «Приволья» – это те же, что и у нас в Башкирии синонимические «Просторы». «Просторы», а не «про сто грамм»). Нашел вещи написанные за прошедший месяц, нашел и вещь 5-тилетней давности и добавил обрывков воспоминаний. И все только ради того, чтобы занять свой немного бездельный до вечера день лени, который мне сулит в студии запись песни под названием «Ум».

В песне идет речь о том, как я подумал, что у меня украден ум. И как раз ум мне об этом и говорит, вот и получается дилемма о том, что все-таки ум есть, так как он говорит о том, что он есть, и он же говорит о том, что ума все-таки у меня нет.

И такого же толка дилемма о городах Мехико и Уфа, вот она в следующем абзаце…

Вот только непонятно – если я живу в городе Мехико, то я несу файлы в «Ацтекский» журнал, и тогда при чем тут Башкирия, и почему «У нас в Башкирии», и откуда я знаю про «Просторы»? Или я все-таки живу в Башкортостане, в Уфе? Не совсем состыкованный получается этот абзац своими географическими деталями. Но ничего, главное при мелодекламации всех эти предложений не облажаться на литературном утреннике при Великих писателях Уфы или Мехико. Да поможет мне в этом Гитара!

Альтернатива то ли аллитерация, то ли аллюзия. Созвучия слов, как ветки деревьев зеленолистьево охватывают целый лес. И только буйная буря может повалить половину массива. Но не от этой бури перестали рубить лес в Ашинском районе, а просто от некоего творческого полуневерия некоего десятилетия некоего века. И деревня В. сократилась по количеству прекрасных людей. Ну и из-за этого захотелось бояться прироста населения в Китае. Но киты ничего об этом не знают, но зато, знай себе, бороздят океан Т. или океан А.

Мне казалось, что я пишу в качестве некоего экзамена сочинение. Вчера во сне казалось или позавчера. И мне почему-то пришлось бить в подъезде по лицу или куда-то не туда (одна из декораций спектакля сна) свое альтер эго, которому было что-то от меня надо. А может оно было и не альтер эго, я не как бы не знаю или знаю, как толковать элементы снов. Меня только и радовало то, что я могу спокойно уйти в свой дом, в свою крепость. Альтернатива альтернативе альтер эго. Эгрегор где-нибудь ищет авокадо. Нельзя сказать, что я в рамках формы, нельзя сказать, что я вне. Январь явно неявен, кто знает о январе то, что он вежливо здоровается с метелью. И надо переводить с английского песенку о весне и вчера, но лень. Такая ночь была метельная, что не высунуть носа. Вот и сидел я дома, не стремясь гулять вместе с поземкой. Прекраснодушие бряцало оружием оптимизма. И я верил и не верил, так как речка извилиста, она такова какова есть. И верил и не верил потому, что одинокая звезда снова оторвала от дома. Альтернатива просится выйти погулять, но я прошу подождать лета. И мне совсем не нужен триумф. (Как не нужен? Еще как нужен.)

Февраль не врал, он был суров, но совершенно не Снежно-гневнокоролевен. Ну было несколько метелей за 28 дней, да и все. Да и немного было зябко в квартире, при неплотно закрытом евроокне. В январе якобы другие метели. В феврале потихоньку начинает дышать март. От этого марта не меньше оберешься ожиданий, то сосульки, то прижимает сырым холодком к сиденью в трамвае, то вроде как хочется побыстрее заскочить в «Газель». Про апрель споёт Цой. Кстати, это я его процитировал. А в мае у меня никакой маеты. Вряд ли юн в июне. В июле очередной не грустный День Рождения у меня. В августе желательно было вчера напроситься на День рождения к Юлию Лобанову, не особо переживая об этикете. Когда август кончается, он почти как сентябрь, то ветреный, то жаркий и всеобъемлющий как суммирование летних ощущений. Сентябрь почти иллюзия, и он мне немного страшен. Октябрь прост, он желтый, красный и не зелёный вовсе. Ноябрь был в 1996-м бесснежный и морозный до «-25». Декабрь молчит-молчит и вдруг заставляет всех горожан бежать – за подарками, ёлками, салатами и алкоголем. О Временах года мне рассказала весна…

Так как Весна сказала все, что могла, то мне показалось тогда, что я все еще не старше 23-х. А когда я вышел за порог окрестности точки сборки, тогда я забыл настолько все, что атомное сердце матери не противилось дыханию леса, и мне осталось сопереживать и не более – западной музыке, встречающей рассвет. Потом я встретил книжку Ф. С. Фитцджеральда, великий Гэтсби отвез меня на «Тойоте Ланд Круизер Победа» на вечеринку к Раису, там мне пришлось петь песню об Ишимбае и ишимбайской нефти в ре-мажоре, но может быть не в тему. Альтернатива пришлась зато по вкусу слушателям. И проникновение в утро росы лишний раз театрализировало повествование из жизни молодого заблуждающегося человека. Захотелось смеяться. Захотелось бесполезной клоунады. И это напоило меня спиртным напитком до булькания мозга. В мозгу английский коллектив «Пинк Флойд» играл песню «Сияй! Сумасшедший бриллиант».

Шли годы.

Так я и пел песню про Ишимбай в течение 10 или более лет и особо не переживал, потому что ре-мажор – это великая идея, найденная мною и не только мной в 1991-м году незадолго до экзамена по Прикладной Механике в рамках учебного курса небезызвестного технического уфимского ВУЗа. Думал ли я о том, что вот так и останется мое почтение постоянной величиной к альбому ансамбля «Аквариум» – «Равноденствие»? Нет, не думал. Но величина осталась. Я возможно именно с этими именно идеями так и живу, как умею.

Альтернатива следующего утра разбудила меня где-то в горах в двух шагах от Пика Коммунизма и отвела меня на спектакль, состоящий из активного студенческого движения и двух-трех недурственных интонаций. Все-таки я живой человек, и мне было страшно и неясно. Это способствовало японским трехстишиям о вреде неправильного образа жизни или о пользе. Тут ведь как посмотреть.

Удивительный мастер Лукьянов был хорошо одет, от него пахло одеколоном «Облака». Носатый в тот год говорил, что плевать он хотел на облака. Потому, что это тоже нестарческий маразм. И судя по его гневной речи, бессмысленным оказывалось все. Собственно-то взяться что ли, якобы спонтанно за самопоявляющийся сюжет. Но я не оказался сошед с ума.

Не сошед потому, что поленился.

Я не пошел на поэтический вечер парижского поэта Р., выходца из Уфы, состоявшийся в Юношеской библиотеке на улице Комсомольской Радости Труда Комсомольска-на-Амуре (или Комсомольского карьеризма брежневского СССР), а вместо этого поехал к троюродному брату с 3-мя всего-навсего литрами пива на дачу в Дёму, чему и был весьма рад. После этого я успел заехать и в кинотеатр «Родина» и даже угостить хорошим пивом философа и корсара Хуана Ренарсио де Альмейду. Психолог познакомился с Оксаной и познакомил нас с нею. Мы мирно выпивали пива. И почему-то, не успев законфликтовать, мгновенно помирились. Видимо у нас было коллективное знание о том, что надо тушить бикфордов шнур. Ну и славно, все четверо мы его и потушили. Мы разошлись по домам. Ну а дальше… Я тайком выпивал вообще-то Разливное, а психолог почему-то только «Медведя», я наливал пиво философу. Оксане нравился Психолог, а мы нет. Вот и хорошо, вот и славно. Как говорил великий Первоуральский философ Дмитрий Соколов: «Все правильно, все верно. Майкл Джексон, США!»

Грезил я или пиво?

Я просто продолжил ходить-бродить по кругу. Я всего-навсего одолжил себе немного денег. Я вышел из дома, не поигрывая мышцами. Парк вышел из себя и самоповторился в отражении пруда и вокруг водоёма пробежал на детской железной дороге детский пассажирский поезд, состоящий из каплевидного локомотива и двух маленьких вагончиков. Король Артур неспешно вышел из кареты и взошел на сцену с саксофоном и заиграл «Маленький цветок» Сиднея Беше. Удельная творческая единица Раннанов сказал мне какую-то не тонкую адость. Я на мгновение наступил в мелкое болото творческого, так сказать, ада.

«Я знал, что так будет, но не знал, что так скоро» и от этого знания я испытал грубую радость осознания раннановской бездарности. Не нужна она – грубая радость общения с теми или иными демиургами Уфы. Не хочется яда. (В тот год мне удалось проехать на 51-м автобусе по улице Сагиша Агита мимо магазина «Рада», и мне удалось испытать противоречивое чувство. Противоречия – это жЫзнь. Через букву «Ы». ЖЫзнь – это операция из одноименного фильма! Я рад.)

Но то, когда он сказал, случилось давно, что я даже успел научиться писать и считать немножко другим слогом, нежели чем тогда, когда он сказал. Да и сказал ли.

Было ли сказание вообще, был ли эпос. Была дружба и есть с философом-пиратом Р. и психологом М. Было путешествие в Екатеринбург и обратно и шедевральные ненарисованные пейзажи Республики Башкортостан на обратном пути и по дороге туда.

Было некогда и счастие сидеть на берегу мельчайшей из рек в Месягутовском районе в 1999-м, летом, сидеть и ничего делать, а чуть позже делать вид работы в стройотряде имени кого-то. Оказаться через неделю сразу на берегу реки Юрюзань и просто вливаться в эти соотношения реки и гор, гор и полей, леса с папоротником и ползания в пещере со страхом в ней застрять. Не застряли. Вряд ли именно тогда я думал о том, как написать стихи или рассказ. Ну и правильно. Главное поскорее выскочить из пещеры летом 1999-го года.

Рассказ не был дописан, но упорно искал продолжения где-то вообще там, где я не знал, что придумать. Можно было бы написать: «…где-то под Мелеузом» или «Где-то на 4-й странице недавно купленной школьной клетчатой тетрадки» или «Где-то в черновиках, наброшенных на квитанцию об уплате квартплаты».

Чувствовалось, что это уже на абзаце номер таком-то сквозит самопародия, причем навеянная авторами других пародий на уфимского писателя Н. Казалось, что пародии не так глубокомысленны в сравнении с оригиналом, но и оригинальный автор решил было скатиться в легкомыслие, но получалось ли. Причем, конечно, я не отказывался, когда автор пародии на Моё угощал меня пивом в кафе, что на улице Пушкина. Снова перенесли бюст Пушкина, теперь в другой угол улицы Пушкина. В течение 60-ти лет таскают его то туда, то вот сюда, то во-он вообще вправо. И памятник Ленину совсем недолго обитал вне сквера Ленина, что находится на улице Ленина, совсем недолго он обитал где-то на задворках завода и ждал возвращения. Лет 20 ждал памятник. Вернулся. Ура!

И я почти устроился играть в группу «Аннигиляторная пущка» безбредовского созыва (то есть уже без покойного вокалиста Бреда) обычным бас-гитаристом, но получилось, что ненадолго. На какие-то 2 года. Неведомые силы устроили меня на гастроли, на 70 дней в симфонический оркестр, колесящий по США. На гастролях на 33-й день мы устали и почти срывались друг на друга или прятались за благословенный алкоголь. А за окном автобуса пейзаж, принадлежащий как ни крути все тем же индейцам, бесконечно воюющими с понаехавшими незнамо откуда янки. И скоро в Сан-Франциско мы погрузимся в обычный «Боинг» и полетим поближе к России, в Германию, а там уже и 2-хчасовый полет до Санкт-Петербурга. И один в хостеле. И поезд, обычный медленный плацкартно-купейный до Уфы, до дому. До приятного созерцания на привезенные и вынутые из чемодана футболки, брюки, брелки, плащи.

И я снова хожу по кругу, упомянутому в каком-то из предыдущих абзацев…

Констатация факта? Так ли это? Существует ли альтернатива. А алкоголю альтернатива аллитерация? А Аллитерация спасительна? А владение техникой рифмой выносимо? И аллюзии кажутся вынутыми из памяти отдельными минифайлами, если они есть, конечно, аллюзии эти.

И наверное, сейчас будет финальный аккорд. Наверное.

 

*  *  *

 

Неспешно шел я незнамо куда. Хотелось тщеславие утешить. Просить хотелось опубликовать хороших людей в хорошем журнале в 12-м номере что-то. Из стихов разных-всяких.

Буквами застрять захотелось в межстраничье в не первый раз и даже за это взять денег немножко, называемых гонораром…

О, эта великая правда самолюбования. И едва только выйдет в свет, в печать моя стихопроза вещиц драгоценных, я буду счастлив как пиранья сытая.

И денег хватит на посидеть в «Пилоте» и угостить друзей-й.

И пиво неспешно наполнится в кружке. О пиво!

 

Директор и Крышевеев (о стихах)

 

Уважаемый, О-Читатель! Ты читаешь ту главу самую не 5-ю, которую надо было править с директором электрогонного издательства. Но как выяснилось в не 4-й главе, то есть в предыдущей, и эта связка 4-5 лишний раз убеждает нас, обывателей и не очень, в том, что связка «пошлое-настоящее-будущее» управляет нами и будет и была. Причем это переписано съ бумажки найденной в каморке оперного уфимского театра, у кого-то из оркестрантов, скорее всего у контрабасиста, только они – согласно своим цеховым привычкам, склонны к тихому сумасшествию, похожему на исторический смех. Да и 5-я ли это глава после той ли 4-й? Ой ли. Но и 6-я тоже ничего из этой чудной нумерации. Ну а чо?

Итак: Абракадабра была правдоподобна. Директор издательства «Гранат» написал в Москву. Москва не ответила, но издательство уже успело минимизировать бумажные книги в электронные. Так как навсего-всего директор успел ещё и максимизироваться в ответственного человека в журнале «Бесконечность очень Белая»... а абракадабра – добра кадабра.

Да дело задело бумажные крылья и они собирались рассыпаться, но стихотворный конкурс – вот он да. То есть опять все то же самое, псевдосатира, протофилософия, и пессимизм Ромы Ф. – как правда, надеюсь на выживание. «Да он прогрессирует вперед и не иначе», – похвалил Главред газеты, из-за которой конкурс, вот как-то так.

Директор уехал в Москву, но ненадолго. Он вернулся, директор в град У. Потом он угостил пивом Иванова, а Иванов увез к себе домой Анну Николаевну (краткое содержание предыдущей главы, однако. Здравствуйте, что ли, О-читатель!).

 

Директор звонил автору по возвращении и сказала мобильная «самсунга»: «Ты давай там напиши, если не забыл, о том, что я поехал к поэту Крышевееву пить вино». Ну вот, кстати, Директор после той пресловутой кафешки поехал к К. пить коньяк и вино, а может быть сначала вино, а потом коньяк. А Крышевеев не отказал ни себе в этом намерении, ни своему закадычному другу, и причем – более чем не отказал, они набрели на магазин «Азык Тулек» № 4 на улице Оптимистической и взяли этого напитка, о котором изволил К. высказаться (в 18-м веке (наверное)) – «Перцовочка сладчайша». Мильштейну тоже, кстати, хотелось выпить, но его что-то сдерживало, вероятно, он думал поехать к Варваре Сергеевне. Но вместо всего этого тупо пошел домой. Зато Крышевеев думал: «Ух, – подумал Крышевеев, – сейчас у меня дома загорятся огоньки на виртуальной ёлочке». Не сомневайся Читатель, он именно так и проговаривал эту фразу в мозгу своём светлопоэтическом («Ух – подумал К. – ...»).

А в это время... Филолог-Художник спал (до 11 утра, кстати, – Он – богема!, так как вчера еще составляли с Ивановым «Словарь выдуманных слов и их отличий в Спб и Москве), он спал, вероятно о том, что незнаемый и смутный в снах Директор возвращался видно из Москвы, так как денег у Москвы не было на книги Авторов, что тщеславно и ежедневно толпятся у этого директорского кабинета. Но это не подтвержденная информация. Филолог-Художник никогда не рассказывает о своих снах. Просто и всего-то филолог и Иванов вчера пили в наисветлейшем и щебечущем птицами лесу баллонное пиво, что неуклонно теряло вкус при каждой новом стаканчике...

Директор и вчера выпил немного, но баночного, и возомнил, что стихи Иванова точны – «Вот вчера, кстати, ярчайшее из впечатлений – кружка пива. Однако зачем понимать английский, если эстетика рекламы одна на всё». «Возьму-ка я вина и коньяку», – сказал он тогда Крышеввеву. «Ух, ты», – подумал Крышевеев.

 

А на сутки позже Иванову хотелось играть на гитаре в лидийском ладу, ведь: «Лад – лидийский, вино – «Лидия», но Аня есть Аня, она не Лидия. И так-то завтра идёт ветер... вот почему понравилась юбка Анны Николавны. «Хм, а ведь про юбку и про ветер можно немного по-другому повернуть слова» – не поворачивал слов Автор. А Иванову хотелось еще и рассказ какой эссейный написать, он думал, что автором может быть чего-то такого грандиозного. Но разве может быть кто или что важнее Анны? Иванов чувствовал как-то подспудно, что автор заговорился, но при этом он знал, что литературный приём это. Автор подспудно знал, что Иванов прав как никогда и колебался между тем, чтобы или продолжить 5-ю главу (ещё править с Директором), или попросить себя бросить компьютер и нырнуть в омут бессмысленных, но незряшных переживаний в контакте с гитарой. Да и если править эту главу, останутся как раз те самые ляпы и ошибки, что неведомым образом подчеркнет в Директоре как в персонаже надредактора главы, и наоборот, именно сейчас на второй рюмке коньяка, что Директор где-то в параллельной квартире или комнате поднимает с Крышевеевым за поэзию города-зерна Уфацентризма, размышляет неспешно о правке 5-й главы.

 

Смотрят вот уже телевизор с сериалом и пьют Крыш. и Дирек., сериал очень хорош под закуску. И говорит телевизорное Оно вполголоса и вполъуха поэтам что-то рекламнопотоковое. Но поэты они на то и поэты, чтобы выпивать, а не слушать информационный фон постиндустриального общества.

«Ну и это… а она такая и говорит такая, чтобы уж так-то». «Она это кто?» «Ну, эта...» «А, понятно». «Ну вот и она говорит: А чо!» «Вот, правильно сказала, молодец». «А этот тоже не молчит и говорит: «Так а чо не понятно-то?» «Всё» – она такая говорит. «А я битый час, и то говорю и это, а ты как глухая стена» – это он ей. А она ему – «Ага, щас взяла я кредит в вашем банке!»

«Так я тоже не взял как-то, – сказал К. – Это ведь выбор в пользу рабства». «Я подумывал насчет кредита, деньги нужны, издательство надо как-то поднимать и тащить, но передумал», – замахнул коньяку Директор.

И взмахнул Крышевеев рукавом правой руки и с потолка посыпались буквы Автора этого набора якобы сиюминутных глав...

 

«Последние дни вдруг становятся первыми и не остается ничего, кроме перемещения от одной к другой вспоминаемым издалека и с потеплением в левой стороне груди. Маленькая ночная серенада все ещё висела в воздухе, но под самое утро вышел некто-обитатель-сосед и выключил фонарный столб. Вы уж простите, читающие за то, что был использован этот благодатный материал с фонарем. Да он и не использован толком, обозначаем только. Вот и приятель-компьютер устал и просит у меня немного воды и системную дискету нулевых годов, только где её найду, вот и смотрю я на него, спящего, и этого для счастья достаточно, для того, чтобы следить за процессом игры шариков и роликов. А как же ещё смотреть на себя. Ну и что, что я немножко с двоюродной сестрой и её подругой Ленком уговорили три бутылочки неплохого шампанского? Хорошо так, что хорошесть жести преобразовывается в умение воды запомнить меня и тут же забыть созерцание ли это или значок на ткани.

Вот там, где дельтаплан заполонил крыльями небо и около двух-трёх часов дня, я включаю механизм сна и уезжаю в страну, где нет снов, где есть некоторые основы, но их не видно. Найти бы бесценный сюжет, но процесс испечения пирожков уже конкретнее пафоса сочинительства.

Но одна партия пирожков неуловимо отличается от другой. «И каждый пятый как правило был у руля».

И каждый раз в пространстве рассказа я живу разную разнообразность, в которой из деталей-похожестей и собирается собрание слов. Я не Лючевский, но ключей у меня есть, штук 6, и все это для того, чтобы быть бытийным с ключами как с гарантией завтрашнего дня. И тогда, «когда запляшут облака», я уеду на море, глядя как друг на друга все обустраиваются на Черном море. Ну что я еще могу изменить в самопонимании, да и после и того, что накопилось шампанским в умиротворенности, и это тоже умозрительная птица, мираж испарится пузырьками газа...»

 

Автор: Эти буквы я нашел, когда убирался на своей лоджии, это драгоценно.

 

10. ОСЕНЬ 2014

 

Из уфацентристской тетради, найденной на чердаке садового домика в районе деревни Дудкино около реки Уфимка рядом с городом Уфа. Из тетради, подписанной:

Франсуа Гишиньо «Путешествие на письменном столе в деревню Сент-Мишель» 1967-й год.

В деревне Сент-Мишель светало, еще 2 секунды и петух пропоет свой короткий шлягер, нежно-розовое солнце запуталось в проводах и в красной черепице лавочника Луи. И хорошо, что Луи дот этого нет дела, ему еще надо добрать полтора часа сна, а потом идти открывать свой продуктовый магазин... И златокудрой Шарлотте никакого дела нет до рассвета, ведь ей снится коренастый Шарль – водитель маршрутного такси, который бывает-то в деревне 3 раза в месяц. Как бы дать ему понять, что пора бы уж переехать в деревню и не мотаться в своем авто по провинциям Французской Республики...

 

Автор всю ночь обдумывал первую строчку этого романа, выпив при этом 6 чашек кофе, заев их 3-мя бутербродами, а лист бумаги, так и не получив долгожданных букв, был уже весь усеян кляксами.

После описания рассвета, которое он написал еще вчера, ничего не приходило на ум и не являлось словами... И где-то часов в 8 утра он уснул, и ему было ясно, что когда приедет Мари, она посетует на грязную чашку и прильнёт к нему свежим ветром, веющим от щеки, обнимет его крепко, да так, что будет казаться, что прошло 20 лет разлуки, а не всего-навсего три дня в Марселе...

Автор уснул в обнимку с Мари... Темные шелковистые волосы 27-милетней молодой женщины, в которых автор утонул и уснул, как наитончайшие ветви подсказывали ему новый сюжетный шахматный ход в игре, где Черное авторство начинает и выигрывает, несмотря на пугающее Безмолвие Белой бумаги, с неясными силуэтами белых: королей, ферзя, коней, ладей и так далее.

Шарль думал... Сидючи за рулём 13-тиместного «Рено» и заглушив мотор, и вглядываясь в ночную даль где-то на берегу неизвестного озера, о том, что уж сколько лет он курсирует по маршруту Марсель-Париж, и сколько раз говорит себе, что всё-таки запомнит название этого озера, написанное на дорожной вывеске и ни разу не удавалось, то машина глохла именно на этом километре, то бензин почему-то именно здесь заканчивался, то на мобильный звонила дорогая как русский алмаз, и душистая как полевое сено Шарлотта и приходилось говорить о том, о сём и отвечать на вопрос: «Как дела?»

Шарль думал-думал и решил, что завтра же надо ехать делать Шарлотте предложение более чем дружбы, и вот это вот ясное решение заставило его открыть переднюю дверь и войти в пассажирский салон и разложить там из кресел временный диван, достать из бардачка термос с чаем и гамбургер... Он немного еще посидел на берегу, вернулся в машину, прогрел мотор, салон немного отогрелся. Он немного пожевал свою еду и немного отпил из термоса и лёг спать.

Автор не знал, как продолжить сюжет. Вполне возможно, что если бы линия «Шарль и Шарлотта» закончилась бы свадьбой, а значит и хэппи-эндом, то у автора возникает закономерный писательский страх того, что не интересно было бы продолжать эту повесть, но с другой стороны, много ли в мире хорошего, без оговорок хэппи-эндов, много ли в мире банального счастья, обыкновенного здоровья, и бесхитростности, равной по возрасту возрасту человечества?

Автор проснулся и бесцеремонно, но мягко начал тискать Мари. Она не сильно-то была настороженна, но ведь всё-таки три дня, когда «не вместе» превратили чувства в нечто плотное и бесцельное…

Все-таки это была не Анна Николаевна. И это была не Вера. Вера мстила. Себе. Вопрос? Вопрос. Шарль женился на Шарлотте. Шарлотта купила Шарлю шарф. Шарль купил Шарлотте шар. Они ели на завтрак каждый день шарлотку. Оранжевый шар заката благословлял их каждый день на шариковость ахов и охов в ночи. Через девять месяцев в мир пришел Пьер.

Непонятно, так кто тут и что тут? Франсуа – автор? Или Р.Н.? А что если Шарль – альтер эго автора Ф.Г. или автора Р. Н.? На любой вопрос читателя Автор может ответить тем, что все написанное и в начале и в середине и в конце – это Поток Сознания. Безответственность, знаете ли какая-то. А Шарлотта – это Мари?

 

Эти строчки приснились ночью между апрелем и маем в 2001 г.

 

*  *  *

 

Шуршащие крылья.

 

*  *  *

 

Осенние листья.

Фонари в пивной бутылке.

 

*  *  *

 

Надо же!

Стрекоза пьёт вино

Из соломенной шляпы.

 

*  *  *

 

Одна мысль

И точки на белой странице.

 

*  *  *

 

Вот и денёк

Упорхнул вместо тени.

 

*  *  *

 

«А» вслед за «Б»

Мое тихое слово.

 

*  *  *

 

Счастливый билет –

Компаньон

В наслаждении новостью.

 

*  *  *

 

Для чего писать стихи?

Когда свежесрубленный запах дров и пеньков

Колышет Восточное Солнце и нос.

 

«Ехать ехай» (косноязычие косноязычника)

 

Автор, то есть или я, увидел как-то в недрах интернета фото интерьера деревенской избы изнутри и как прожженный романтик вздумал фразой для 6-й главы (где-то тут и пятая есть, предыдущая!), что так ушла от эссейных рассуждений 1-й, ушла, не собираясь возвращаться: «Приехать б сюда на целое лето и писать роман с 1 июня по 31 августа.... потом целую осень топить печку черновыми вариантами и гонять чаи по ночам и рассуждать с гостем из Уфы обо всем. Ложиться в 3 или 4 часа ночи. Вставать в 10 и идти или за грибами, или на речку, или колоть дрова».

Автор насмотрелся и на интернетовскую социальную сеть (одну из) и, слушая и то и это, и детский ВИА 70-х, и смотрел незнамо что, и политику, и видео, да придумал стихи:

 

1.

 

Ехать ехай и блестяще побеги,

Взвейся над теми, кто смотрят сквозь

Да набеги монгол и татар избеги или если сам ты Тартар или Гломон,

То ничего, ты наш!

Да холодный ручей

Да сон на полянке

Да взлюби её

Дорогую свою девочку

Только поезд гудит как маятник

Может, неправда все это?

Вот и иди и не пиши.

Играй себе джазик.

Бегают пальцы, струны и ветки, и шампанское.

 

2.

 

Ну а я-то думал, что что

Плотность разрежена в тех стенах

В тех стихах, ненаписанных тогда

«300 лет тому назад»

В тех стенаниях, в тех стиханиях

Причем так правдоподобно

Что можно было все это петь в составе:

«голос-гитара-контрабас»

 

3.

 

Я думал, что находка художника-филолога ни туда, ни сюда

На самом деле меня злило, что он может более залихватски создать свою поэтическую эстетику:

«Воркование карканием»!

Я не додумаюсь никак до такого звукового ряда.

Но тут еще вот еще что –

Из звуков и «эр» и «ка» появляется нежность ворон к воронятам

Не какая-то голубиная – «Гур-гур»

И не часто встречающееся кошачье для котят – «Мур-мур»

А вот эта грубая и нежная как маска инстинкта воркующая нежность – «Кар-кар»...

Вот, что значит думать несколько дольше, чем 13 с половиной минут...

 

4.

 

И тот каприз, в которой автор якобы попал не он, не он

Наш автор шутит, к нему пришла сюжетная зацепка

Быть может и затасканная и в детективах, и в рекламах

Ту, что зовёт капризом шутник такой наш

Пусть шутит или размышляет

Стол и под столом направлен и на тебя и на меня изящный дамский пистолет

И интересно будет пусть читателю, редактору, главцензору и Кому-нибудь ещё...

 

Эти строчки даже и не приснились по дороге из града Уфы на гастролях оркестра Башкирского Государственного театра Оперы и Балета в город Октябрьский весной 2014-го года:

 

До свидания, абстрактно-белый шар на пианино

Светильником туманно-матовым

Призвание твое такое было быть

Прощаться только толк какой с тобой

Тебя разбить на свалке удосужились бомжи.

 

Жанна Фриске (певица)

 

«Уфацентристкий рассказ», написанный это самое того 4 года назад относительно 2011-го года, по мнению А. Х. – слабая вещь и к тому же нарисованная левой ногой. И если это да, то кризис был уже и в 07-м, то есть он зрел типа тогда, а если нет, то «У. Р.» надо проверить не только, но и на и ну и ну. То есть надо дать почитать еще кому-то.

Нет, а что так-то не зная как-то так переживаний о том, что завтра я был не тем, злиться не стоит.

Но главное-е: дома меня ждет Регина и то строчка, и то любовь. И когда победителей не судят, я думал о двигаемой встрече, той, что выравнивает того и это самое того, душевное равновесие и это вполне «полный вперёд» и я объясню почему (а не кто-то): «Я считаю, что олени лучше самолёта».

Но такова ли в лаконичности такого ответа Эйфелева башня? Вероятно, нет ответа. Это как с глобальным потеплением, обыватель чувствует его присутствие или отсутствие, но не может спрогнозировать течение сего природного факта. И может быть рок-н-ролл отнюдь не мертв.

А Х. А. – это просто некая субстанция внешнего (или несколько другого мира), что высказал(а) мнение насчёт «Уфацентрического рассказа», и несоответствие иногда автора собственной песне и есть лишнее подтверждение появления трека № 6 не-якобы якобы по авторской воле. Да-да, не сомневайтесь.

И вот, движущаяся встречность плана в цеху номер «икс» нарисовала метафизику человеческомуравьиных общений у немаленьком городе, в 3-ем по длине в России (длина этад линная базируется на соединении Севера и Юга речного полуострова реки Очень Белой).

И вот, надо бы брать оттуда имена и персонажи, из муравейника, из кактусов и репейников, из пробежек на тренажере и потом хорошо бы перекодировать все «А» в «Н», и все «В» в «Д» и в результате будет моя хоррор-шая песня, и возморжно и может быть, обубликованная вследствие де где-то. Ну и гонорар дадут, если Штаты.

Зато и счастье двойной жизни само собой заиграет на контрабасе новой жизни на новом посту большой Театры Опор и Балконов в первой изнанке, а во второй – и вовсе на гитаре, умудряясь-пиша этот лес букв.

А в детстве-то, а в детстве была летающая тарелка за 35 копеек образца 1986-го года, а в США какие-то «фрисби», и вот мы и дожили до Фриске. Нельзя-зя-зя скакать, что этот абзац – глубокая траншея на стройке 9-тиэтажного дома и затем потому – «мечи стаканы на стол».

Как раз, то есть в пору, то есть в демагогии рьяности мне удалось не наварить о метафизике с транспортной добролицией, отвлекая их от работы, просто реалии вагона гэгов № 4, это нечто в компании с молодыми людьми, что оказались нормальноразными в рамках российской действительности, выпивающими электропроводку и закусывающими приоритетными пирожками, купленными на станции Арзамас (один из них – я, «наблюдатель»).

И городковость наших провидений-провинций кажется серой. Но эта вот тетрализация «на троих» окрашивает все подряд в одну сплошную радугу и в размножение этих лиц, что со мною сейчас и от этой праздничности мозга вопрос о цвете отпадает сам.

Ибо скакали кони в степи, и казалось князю Игорю, что солнечное затмение – это знак для вступления в биту против хана Кончака, что и кончилось примерно через 700–800 лет оперой Бородина, и мне казалось, что обозначенная ситуация – это декорация к серьезному правительственному концерту Башкортостана в Москве.

Несомненно, есть смысл «косить» под группу «Элой» (не путать с «Электрик Лайт Орхестра» и с «Желтыми»), то есть играть-подражать на мидисинтезаторе, приклеенному к компьютеру «Пентиум 2-4». Ну, надоела эта непротивная «пинкфлойда». Несомненно, есть и «Бураносские бабушки», что незыблемы как доски в сарае в башкирской деревне. А еще и «Дип Форест», и «Иван Купала».

Неужели «Эх-Америка» – ты такая вся гипсокартонная? Неужели Нью-Йорк не город контрастов? Вот я там был, нету различий в формообразовании лиц евро- и афроамериканцев по финансовому ли, по духовнодушевному ли, и по «козырному» принципам. Не увидел. Может, переехать туда и «и т. д.»?

Вот-вот, переехать – и какая там уфацентричность? Ну да – и эта тяга к обниманию звездочек Голливуда и снежинок Техаса изнеженно как раз за приоритет параплана пред телевизором Зворыкина.

Переехать и на нет уфацентризма и суда нет...

 

Жанна Фриске пела нечто и что-то в контексте так сказать певицы, девы-красавицы, покоряющей Москву. Москва превратилась в другую Россию, где за МКАДом вся остальная Россия это ареал обитания «замкадышей». Не была ли подобной ситуация при дворе Елизаветы Петровны? Не могу ответить. Но двор царицы был офранкоязычен, не отделял тогдашний французский ту Россию от Этого Двора? Не знаю. То есть певицы есть разные, от Каллас до Сумак, от Вайнхауз до Агузаровой – пусть поют. Так-то да, пусть. И я повторяю чуть ли не дословно момент из 14-й главы: «Сей пассаж весьма можно и льзя внести в ту 14-ю или 13-ю главку, и будет все хорошо».

 

Аркаим-городище как надежда на выздоровление вызревал все лето, я казался себе то графоманом, то все мои 10 струн казались мне легче воздуха, и вот я читаю литкритику знакомого уфимца о том и о сем, и я знаю, что «кто-то должен стать дверью, а кто-то замком, а кто-то ключом в замке»... Я прекрасно понимал Крышевеева о том, что Автор не так уж и поэт, как озаик, но с другой стороны Ему говорили и обратное... Но только я думал, что редактирую Самостоятельно 1-ю главу путем написания этого абзаца. Америка уплывала из памяти тяжело и безвозвратно, вернуть в принципе можно, но надо пересмотреть все эти фото, все эти вещи, привезенные оттуда, и вспомнить эту трехавтобусность перемещения с востока на запад и с юга на север. «На 2-й день похмелье потяжелее и от этого мерещится творческий кризис» – думали птички за окном, но я выискивал странные слова и говорил людям о зеленой планете, нашей родной Земле. Потом я написал «Письмо близким», как раз «эн» лет тому назад и забыл, что собираюсь его написать. И эта несложная манипуляция со временем желала бы быть равной Павичу, но выходило не Оно.

 

11. Благоприятен Брод

 

Благоприятен Брод через Великую Реку

 

Подо мной трещит лёд. Они идут отнимать парадом, отнимать мой хлеб и мой кров. У них готова посуда для моей крови. Они выучили молитвы для моего жертвоприношения. Они идут всё ближе и ближе ко мне маршем. У меня не поставлен удар. Остаётся только бежать к середине Реки. Кажется, там прочнее лёд. Я готов быть скотиной, только для того, чтобы оставаться Человеком, вот только дайте мне винтовку. Но страшно стрелять, не миновать тюрьмы, особенно после меткого выстрела. Я думаю, поиграть что ли на дудочке минут 5.

Еще не нае... меня, но почти. Но лёд прочнее подо мной, а под Ними трещит назойливее и противнее. Подыхайте, мои дорогие Твари. Я Крыса, которая Сама играет на Дудке. Тоните, Крысоловы мои любимые. И это такое Счастье, видеть остервенение тонущих врагов, с которыми я был весьма вежлив.

Я уже на другом берегу. А они Нафсигда в постоянной середине Реки. «Благоприятен Брод через Великую Реку» – пел в 1984-м году Борис Гребенщиков.

 

Черные птицы – это Корм для Кота Вагнера

 

Дом, которого нет, существует как фантом, видимый только детям Владельца. Над ним кружат чОрныя птицы. Я прихожу сюда всего-то раз в год по праву одного из детей и отстреливаю Птиц по одной. А они пока еще и видите ли не отстреливаются и не падают и продолжают чирикать какой-то неслышной скороговоркой: «А ты Дурачок». Я делаю вид, что ничего не слышу. И снова вскидываю черное как смоль ружье в их Невидимые Туши и снова не промахиваюсь. А им хоть бы хны. Ну, хны так хны. Стреляю хной. Быть может, кто-то и видит, а кто-то нет из прохожих ли или проезжающих внезапные промельки коричневого неясного силуэтного смога очертаний Чорных птиц. Я вижу, как летит вниз белая гадость их Испражнений. Приходится оттирать Ружжо набензиненной тряпкой. Приходится уворачиваться от слишком яркого и белого птичьего самовыражения. Но я знаю, что неубиваемых Птиц надо убивать. Откуда это знание у меня?

Дом, которого нет, как мне кажется, полумолча благодарит меня ставнями и отблесками Солнца в окнах за мои такие дежурства и даже не сердится за их редкость. Все-таки мои выстрелы отпугивают и размывают полёт мерзких Сущностей. И все-таки, вот он вот потек этот чорный пахучий сок одной из. Вот она заваливается на бок, Птица Черни, и словно нехотя и постепенно срывается в свое полужидкое падение. А вот и Вторая и не менее живучая Тварь кричит змеиным шипом, и шипя, и сдуваясь, шуршит перьями уже не Полета, а Падения, и шмякается оземь. Я нацелился в Третью, она начинает мне Льстить, но мой предпоследний патрон уже сработал, не дав моей слабохарактерной натуре услышать дифирамбы. Вот уже и Птица № 3 кружится на ветру и из её виска течет что-то липкое.

Пришел кот Вагнер и простил меня за то, что я его отдал дедушке 5 лет назад, он за эти 5 лет догадался, что я своим внешне некрасивым поступком подарил ему Радость обычной котовой Жизни, что в марте, что в июне, не важно и Радость Некастрации, которой у многих котов, живущих у теплых батарей в квартирах, нет.

Он пришел для того, чтобы оттаскивать вонючие и нежные мешки Бывших Птиц поближе к ивам, что растут себе и даже не помнят о том, что я их когда посмел рубить. Они просто выросли вдоль дома еще плотнее, чем когда дом, которого нет, был домом, который есть.

«Послушай, Вагнер!» («Я между прочим Барсик, а не какой-то там композитор» – уточняет Кот). «Имей совесть не чавкай ты так. Все-таки Они были Птицы». «Ну были, были, – говорит Кот. – И вообще, – говорит, – Ты достал уже вспоминать прошлое». А я и спрашиваю – «Ну чо, вкусно?» «Не, курица на крыльце у Дульцева намного вкуснее» «Ну, значит тебе неплохо у новых хозяев», «Ну да». В первый раз вот так запросто пришел ко мне сам Барсик, и я понял, что в следующий раз из всех Чорных Птиц прилетит сюда через года только самая Резкая, ну еще возможно и в компании и со Второй. И значит, количество Тревожных Птиц все меньше и меньше.

А дом, которого нет, мне и сказал: «Ну, что ты так переживаешь из-за мелочей, иди к себе в дом, который есть, и отдохни». Я сказал: «Ладна». И я пошел. Дом и Барсик остались в гостях у Дома дома. А я решил, что я юный Шукшин, и что я еду поступать во ВГИК на общих основаниях...

Я не живу теперь прошлым. Слишком плотная сессия во ВГИКе, стоит о ней подумать, так всю ностальгию о доме и о Вагнере выносит как щепку на просторы Мирового Океана. Получается, что и с детьми я скоро встречусь. И у одного из них мама будет Автором бестселлера «Мой сын – сон». Но Вы, господа Читатели, не переживайте! Все Чорные Птицы на сегодня убиты. Осталось только включить на всю громкую систему колонок трехголосную фугу И. С. Баха. И кто-то ведь включил, где-то за забором. И Вагнер-Барсик выказал свое любопытство по поводу Выборов Капитана Музыки от Кировского района г. Уфы и залаял на него. Самое главное – пить он будет только чай или кофе, но только в присутствии адвоката.

Жизнь, однако, поскакала дальше.

 

Виноватое лицо невиноватого полководца

 

Стою на пороге. Затягиваю ремень потуже на хорошем от полноты животе. Прикидываюсь одной сплошной орфографической ошибкой. Вижу в опечатках потенциал Диалекта, но ленюсь составлять Словарь. «Трактат о Морозе» повторяет одни и те же мотивы, все те, что использованы в «Снегах Сенегала». Я знаю, что Чехов сказал о том, Кто такая Краткость. Самое плохое то, что Паровоз для Анны Карениной набрал пары, а Вронский то ли не знает об этом, то ли не может дать взятку машинисту Паровоза. Жизнь продолжается. Анна Николаевна родила еще одного Иванова. Я вместе с Кортасаром Хулио подозреваю, что на свет появился очередной все-таки хроноп.

Хроническое мое стояние над Белой у магазина «Волна» все еще длится. И я все еще чувствую себя зайчиком-побегайчиком, хотя уже за моей спиной стоят Орды, и стоит мне только приказать, и появится ненужная переправа с точки зрения обывательской логики между Двумя Автомобильными Мостами Оренбургского и Самарского направлений, но очень нужная мне. «Протороман» буксует вот уже сколько-то месяцев, но может, он правильно всё делает, он отражает мое нерешительное Топтание на месте. Я тут топчусь, понимаешь, а Анна Николаевна растит Иванова, Следующего после вот Этого. Что ли я имею право быть Сложным в данные быстротекущие секунды? Нет, конешно. Нет, конешно. «Разве можно, надевая Виноватое Лицо, Выйти на Следующий Уровень Игры?». Нет, конешно. Нельзя, однако. Даже шаман Орхон так мне сказал, живущий на берегу Енисея. А Енисей, река куда ширше чем Белайа. Не знали штоли? Вот знайте теперь.

У невиноватого полководца лицо виноватым может быть весьма недолго. А если долго, то Империя может того... Это и Императора тоже касается.

 

Просьба

 

Они стояли тенями Дерьма, говоря мне, что всё хорошо, презрительно сплёвывали себе под ноги. Я скромно держал в кармане фигу и говорил: «О, всемилостивейший Аллах, не оставь меня в беде». И с нетерпением дрожали мои зубы. Я знаю, он меня услышал. Просто во мне боролись и борются терпение с нетерпением. Ну а те, кто не те или те самые, постепенно превратились в дерьмо Теней. Трупы их удивительно быстро высохли на астраханском Солнце и превратились в блеклые невзрачные арбузы без запаха. Я с трудом удержался от рвоты. «О, Всемилостивейший Аллах» – эта усушка рогов и копыт произошла удивительно быстро. Я вытащил из карманов руки и поднял вверх ладони и зажмурил глаза и не знал плакать мне или смеяться. Я немедленно отправился на Волгу и окунулся в неё три раза, смутно начиная понимать свои многие неверные поступки вчерашнего Дня. И от того, что наступило счастливое Избавление, было страшно, и что я начну слишком гордиться своими несущественными хорошими поступками, и что я куплю в ларьке вина. И я побежал в свою избушку писать новые стихи. Стихи это то, что я умею худо-бедно делать. И всемилостивейший Аллах разрешает мне этот вид деятельности, и это как минимум неплохо для одинокого Бибигона, которым я являюсь в трезвом уме и четкой памяти.

 

Разум и зима

 

Я развел в аквариуме рыб-истеричек. Разум медленно просыпался. 21 день он искал ключи к самому себе. Я не знаю, все ли нашел. Разум не забыл вывести меня из Страны Безумия. Конечно, он вывел меня постепенно. И то хорошо. Погуляю-ка по вьетнамскому рынку, если таковой еще существует в городе. Это то самое состояние – хотеть идти на рынок – расслабленное. Я не знал, что мне делать. Но я верю в то, что я вылезаю из невидимого Болота, которое я планомерно когда-то сотворил из Алкоголя и Более чем Ненужных Фраз. Как ни странно, я всё ещё не утонул. Как медленно я все-таки выбираюсь.

Ну и пусть. Путь начался. И рассвет наступил. И зима сказала: Ты, пожалуйста, выспись как следует. Зима не может ошибаться. Разум тоже. Ура.

 

III. Вот и сказочке Финал так называемый

 

Сиюминутности набросок стучится молотком соседа

Он что-то делает за стенкой со своим окном

Ох, и дурак, дурак я,

Сознание, меняя с подсознанием как картинки

Раза 3 в неделю случайным выпиванием пива

Пугаясь проблематики проторомана

«Так он написан ведь, написан?

Или нет, какая разница

Записки были, есть и будут количеством и качеством и букв и знаков

Рассказывающие об себе, обо мне ли, об Тебе ли»

Ну, вот и всё, а что ещё? Как будто бы движенье из пункта А в пункт Б и снова А

 

Петля какая-то дорог

Петля суждений хоровода:

«Тезис-антитезис-синтез, Деревня-Городок-Деревня, Городок-Деревня-Городок

Уфа-Петербург-Уфа, Уфа-Ижевск-Казань-Уфа-Екатеринбург»

Нет, не понять мне тех, что из Уфы в Казань по М5 летят

Когда спокойно можно черепашьей скоростью

Ехать через город Мензелинск и Город Брежнев

И снова историческая шутка добрая, простая о переименованиях:

«Набережные Челны сначала изначально – потому на камском берегу переименовали в честь Леонида Ильича в город Брежнев и снова Набережные, как только перестройка».

Ну, факт есть факт.

И что неплохо есть весьма –

Добавила меня в друзья Светлана.

То ли написан этот самый вот «Протороман»,

В котором трепет есть, а может только кажется пред женским именем тем или другим

То ли не написан.

 

Полярники

 

Этот слог как будто и не изменился за «эн» лет. Захотелось или якобы стало охота написать ответвление или фантазию на тему песни гр. «Аквариум» «Боже, храни полярников». Можно сказать еще – током ударило, искрами озарило. Чичерина поет, кстати, каверверсию этой песни. А в нулевых годах был еще и проект 386DX, компьютер научили петь ломаным акцентом разные хиты. Вот бы спел бы 386-й и «БПМ». Было бы замечательно.

Полярники как субстанция – часть Большой Идеи о победе Мировой Революции и Мирового Пролетариата и все такое прочее. Полярники – часть атеистической доктрины о Всеобщем Счастье и Бесстрашии жить у Бездны вот тут под боком. И я не знаю, что мне делать.

 

Полярники это те, кто у Холода в гостях, это те, кто на полюсах планеты около Дороги в Космос. И все, что у полярников есть – теплая изба, буржуйка, чай, радиоприемник с радиопередатчиком.

Полярники вынуждены убивать моржа и съедать, но морж возрождается снова. Вот в этом цинизм соотношения требования Живота и страха перед небытием.

Полярники не могут так просто вернуться на материк. Быть может это им и не нужно. Я знаю, что завтра на работу я пойду, и вот играя того же Шопена ламбаду тайком от музыки оперного моря, целый абзац напишу. Пока идёт этот процесс, процесс изобразительства блеска города-миллионного У., я просто пишу про тамбур как Цой. И почему-то молчу, не кричу. И этот вот круг образов, сформированных в сердце подростка, так и танцует как колода карточек по практике вождения класса «Б», то что-то из БГ, то из Цоя, то из даже из самого Мидхата Наильевича. Цитат, однако, из неведомого мне Учебника по Неведомому Предмету.

Хожу по кругу. Но и Полюса это тоже круги или точки. Точки разрастаются и вот они – полярники на прекрасных, так сказать, льдинах.

В избе так хорошо натоплено, что Мировой Холод не так уж и страшен. Мыслящие полярники обживают Космос, как бы это ни было трудно.

Полярник, когда выходит на пенсию, возвращается на материк. И вот уже новый полярник начинается заново на Полюсе Земли, нашей планеты, такой какая она есть.

Является ли полярник во сне ко мне? Нет. И я холодным умом собираю буквы в единое целое Этого Текста. Будто бы действительно сочинялись мои стихи в году эдак таком-то гораздо более яркие, так как было чудо ожидания Их появления. О, это было во времена существования кружка поэтов с Анатолием Яковлевым. И я при чтении Своего Вслух в Кружке на мгновение становился писателем Зульфикаровым. Так говорил Яковлев.

Этот абзац про Яковлева и Зульфикарова уводит Читателя от темы Полюса, но знайте: если уходить далеко-далеко от Северного Полюса, можно и в Африку прийти и даже на Южный полюс. И кстати, в Уфе есть гипермаркет с таким названием на улице Армавирской. И вот и на Южном полюсе опять-таки наши полярники. И если они по обоим Краям планеты, то может это именно они охраняют планету от враждебного Духа метеоритов и комет.

Полярники, может, этого и не знают, а просто варят картошку, привезенную из Перми в алюминиевой кастрюле, да кипятят чай. И правильно делают.

И вот я знаю, что на улице сейчас около дома, не на полюсах, а в Уфе «-25». Пишу и на мне футболка с картинкой Статуи Свободы, свитерок бы нацепить, но то ли лень, то ли нет. Но вот она клетчатая рубаха поверх футболки, почти техасская. Вот и вся моя автобиография.

Полярникам легче, чем тем, кто мы сами. Но кто мы сами, без всякого типа, вез бликого ляпа, лез к скользкому лету. Но ведь летом был секс, и это тоже отрывки из автобиографии.

До полярников сквозь шумы старого приемника прорывается песня про Коней Привередливых, и кто-нибудь из полярников мучительно думает, что «Роко Торо Маронго» – это по-испански, а «Аннигиляторная пушка» – это по-русски, но все равно круто. Он думает еще, что «Кони Привередливые» это «Los Cabbalos Cappriciosos». А вот – круто это или не круто – уже никто не знает.

Упорядоченности надо добиться в построении Этого Текста, надо пронумеровать в блокноте абзацы и перемешать их номера в шапке и вытягивать потом по одному, чтобы получилось что-то совсем уж другое.

Хочется подражать стилю обычных писем или открыток, найденных в шкафу при уборке квартиры, в одной из которых мама пишет тебе на Новый год поздравление, папа пишет маме и сестре, когда я еще не родился. На открытке, на лицевой стороне Дед Мороз мчится на санях, а на тыльной мамина одногруппница по Казахстану пишет маме про своих.

Полярники – наблюдатели. А я мог наблюдать за открытками прошлого, они когда-то дышали изморозью декабря и мандаринами, и шелестом шуб гостей, и родители только что купили елку.

Человек – есть наблюдатель за своей жизнью, в которой маячками и снежинками сверкают детали Детства. А откуда же еще?

И вот, когда хочется выпить и есть деньги, я созваниваюсь с другом и мой голос становится донельзя командным.

Но сегодня я сижу и никуда не иду, я стараюсь смотреть телевизор и пить чай с сахаром вприкуску с тортиком и вареньем.

Пусть полярники, пусть не они, но чай для нас и для них, и для тех, кто писал открытки, будет, есть и был всегда.

А пингвины стоят толпой, греясь на Антарктике, не отрываясь от коллектива. Без коллектива совсем беда. Тем, что в центре толпы, даже жарко, и они потихоньку двигаются к периферии, периферия стремится к центру. Пингвины как элементы массива меняются местами и это есть общество равного Блага. В то время как у обезьян – вожак всегда в центре, а ближе к периферии те, кто ниже и ниже по иерархии.

Казалось бы у пингвинов счастье и рай, а у обезьян жесткая тирания. Но ведь у пингвинов столько наработанного веками эволюции жира. А обезьяны, скорее всего, не знают, будет ли завтра тепло или холодно и поможет ли при этом шерсть.

И что мне сдались Полярники эти? У них все хорошо. Вот дом, вот холод, вот печка, вот бездна.

А у животных, оказывается, куча проблем, да еще и у насекомых свои дела, и у птиц тоже. И каждый Живого Бытия это каждый раз новый вид решения проблем Социумов.

И если увязать то, что некто пишет, пользуясь цитатами песен, прослушанных во Вьюности и даже раньеш с Рассуждениями о том и о сём, то наверное самое лучшее что может быть, так это открытки на Новый Год, 8 марта, 23 февраля, 1 апреля, 1 мая, 7 ноября и 4 ноября от Родных.

Ну, Вы, полярники, блин даете. Автор хотел говорить о Вас, измеряющих что-то, да греющихся у буржуйки или более совершенного отопления. А тут сантименты какие-то. И получается, что детские воспоминания никакой Бездной не прошибёшь.

Поставить бы точку сейчас, все равно, что утверждать: «Берега Жизни всегда с тобой». Да еще и многократно, намекая на многоточие.

И полюса это тоже берега. И любой случайный ураган может унести всю эту конструкцию в Океан, у которого нет названия.

Поялрникам названия не нужны. Но чайник все-таки вскипел под названием «чайник», и значит, пора пить напиток с характеристиками чая.

Пускай говорят они – Поток Сознания. Кто угодно: полярники или пингвины, главредакторы или поэты, обозреватели и водители «маршруток». Ну и пускай.

 

12. Связка-увязка-сказка для будущих чистовиков

 

Связка-увязка сказывается, и «море волнуется три», и золото партии не гори, и в Нарнии нет толкиенистов, и это нормальный социальный срез современного общества.

Когда-то Анна Николаевна держала под столом в кафе мелкий пистолет. Мильштейн, значит, благоразумно испугался. Это было. И возможно, это была попытка что-то понять по мере игры в самотерапию. Но будто бы сам я где-то рядом с Протороманом, который отражение жизни, которая зеркало в том числе, в числе многих зеркал… Нужно ли это доказывать? Я думал, что не надо пить чуть позже чем выпил, а потом и чуть раньше. И я умудрился зайти и выйти в реку более чем дважды. Собираюсь ли ещё? Надо ли, не надо ли – того это – в реку? Да ещё двойственное отношение какое-то типа, к авторской, у меня к песне. Сочинить новую песню зачем-то надо? Но ведь Анна стала мамой, а Иванов – папой… ура. Вот вымысел-таки.

Однако, да. Лучше бы я стихов написал бы ворох. А-то – «Протороман»! Ну и там в лит. журнале об авторе Н. придумал чего-то Психолог М. Ну об том придумал, тчо мол рост самопознания был и есть, но тут и там недостатки письма, мол, ждём-с «продолжение следует» и новой прочей новизны.

Казалось, что это невезуха, когда текст то пишется, то не пишется. И только невозмутимость Дж. Мухаметшина, человека с гитарой и Прекрасными Богинями, помогла вспоминать танцы в петербургском клубе «Пурга», в который хотелось бы еще раз приехать. Там так и крутит свои пластинки ди-джей Громыхалов-Заокский, а некто Артем декламирует свой самосозерцательный стишок: «Я дедушками был и бабушками тоже». И если предположить, что где-то есть физик-ядерщик Рома, то, наверное, в его лаборатории летает ротон. Но мне знаком не физик, но контрабасист Роман, что переехал быть может не навсегда в СПб. Но протон созвучен планете Плутон. А контрабас прекрасен низкими частотами. И дальше Марса улетели советские и американские аппараты. И крановщица Н, что хорошо, уехала из моей комнаты куда-то, и это, я повторюсь, очень хорошо.

А Лавасат Венгерович веет над крышей ДК улицы Первомайской г. Уфы своими бумагами стихов как веерами среднебездарного и среднебуржуазного качества, но интересного содержания, стихами начинающимися неизменно с одной и той же строки: «Снимите, женщина свои чулки». А стихи ему отвечают: «Я устала для России рожать сыновей»…

Но потом материализовался сам Крышевеев рядом с Лавасатом Венгеровичем Мохитовым и я тоже, кстати, потому что у меня в пакете 0,5 л водки по объему и минералки полтора литра и плавленых сырков с хлебом штук 7. И весь этот натюрморт на троих мгновенно опоэтизировался совсем и не на крыше ДК, а вообще в сквере Маяковского.

И как будто я видел, пока был в Калифорнии с Техасом закат, а там на западе Россия с Китаем и Индией.

И в июле появился «Трактат о Морозе», а в октябре совсем другого календарного года появился после Москвы, то есть уже был этот самый сквер Маяковского с Лавасатом и Крышеветровым-Крышевеевым и мною. А в Москве так вообще есть стела в честь Петра 1-го и тушинский подвал-мастерская известного очень художника-акциониста в сталинском доме на улице Свободы и я там целое это лето и ночевал, и дневал по милости моего друга Антона Н. и в гости приезжал сам Саша «Бомбила» на вишневой 7-й модели «Жигулей» и даже подарил мне на ДЕНЬ РАШДЕННЯ флэш-носитель на целых 2 Гигабайта. Потом август начал заканчиваться.

Стремглав в Уфу домой после лета в осень ехал на поезде я. Папа сказал: «С приездом!» Снова та самая работа, с неё я бежал когда-то как ошпаренный, на которой все было весьма хорошо, работа сложилась так, что я поехал в Америку и потом та же самая работа, но чуть с другим названием и даже Китай был в процессе работы. И вот он самолёт – «Пекин-Екатеринбург», и опять Уфа, и умение поддавать и поддавать на тему: «Запад – это там, где неизвестная Россия» – вот такие вот штампы и стихи.

И что тут говорить, понаписал тут непростительно затянутую миниатюру. И всего-то навсего: разочек видел я Океан (Атлантический).

Я повторяю повторенное много раз. И ничего – если повторяется и метафизика на три метафизии в вечном сквере имени Маяковского. И как не опоэтизироваться нам, если сквер носит имя поэта, и это совсем не скверно.

Имя Поэта! Вот поэтому. И не вырваться мне дальше муки основного звукопотока ситара или гитАра. Ну и пусть, поток сознания. «Протороман», говоришь? Ну и говори.

Это я себе, не читателю.

И я как будто хотел бы послушать заново «Оркестр Электрического Света» и даже «Оркестровые маневры в темноте». «Аквариум» хотел тоже изучать построчно и даже позвонил мне сам Евгений Гребенщиков, но я боялся, что я буду пить «Неводу» и малодушно не активизировал сенсорный и недорогой мобильный телефон «Муха». А ведь сам Гребенщиков позвонил! Может, я сам ему звякну завтра?

Завтра звякну я звонко и тонко, значительно взвонюсь в надпись «Евгений» из списка контактов. Звенением буквальным зело зазвоню незнойным разговорным жанром на зависть музыке группы «Только Нуриевское Музло». Да на раззз-два-три и дозвонюсь и здоровье моё замечательное! И на Зитаре сыграю звузыку здобную и медзитативную да так, что услышат меня в Адзиттарово и в Каге, в Зилаире и в Кирзе, в Амзе и в Мезягутово и даже в Зарапуле и Заратове, и даже в Азрахани. Такие вот «Мукузани».

 

Уфацентристкий рассказ № 7

 

Быть или не быть снова уфацентристкому рассказу, такому, ну такому, ну призванному рассказать об Уфе нашей любимой, о городе, что вырастил и воспитал меня как человека с двумя высшими образованиями и одним средним мышлением? Риторический вопрос себе задал я, и тут же ответил: «Да». Как-то так, что они написаны штук 6, ну этот вот, номер какой? Номер 7.

Все-таки уфацентристкая линия моего почерка присутствует в «Антморопе», плавно вбирая в себя чуть и понемногу из лыжешуршания в ночное время суток, стараясь выходить к «Симфонии о приключениях Ильфа и Петрова», пытаясь быть чище «Оды Воде». А Вода Света прям так и сквозит из-за Дверей Прошлого, находящимся в книге № 5.

Номера какие-то. Зачем они нужны? Но я пронумеровал, будто письма обычные и бумажные прошнуровал.

 

Альтернатива.Чуть больше

 

Альтернатива то ли аллитерация, то ли аллюзия. Созвучия слов, как ветки деревьев зеленолистьево охватывают целый лес. И только буйная буря может повалить половину массива. Но не от этой бури перестали рубить лес в Ашинском районе, а просто от некоего творческого полуневерия некоего десятилетия некоего века. И деревня В. сократилась по количеству прекрасных людей. Ну и из-за этого захотелось бояться прироста населения в Китае. Но киты ничего об этом не знают, но зато знай себе бороздят океан Т. или океан А.

Мне казалось, что я пишу в качестве некоего экзамена сочинение. Вчера во сне казалось или позавчера. И мне почему-то пришлось бить в подъезде по лицу или куда-то не туда (одна из декораций спектакля сна) свое альтер эго, которому было что-то от меня надо. А может оно было и не альтер эго, я не как бы не знаю или знаю, как толковать элемента снов. Меня только и радовало то, что я могу спокойно уйти в свой дом, в свою крепость. Данный мне в восприятии сон в какой-нибудь Неведомой классификации снов, наверное, имеет свой порядковый номер. И потому можно предположить, что смог побывать в стране юнговского бессознательного. Умею умничать, и это неплохо.

Альтернатива альтернативе альтер эго. Эгрегор где-нибудь ищет авокадо. Нельзя сказать, что я в рамках формы, нельзя сказать, что я вне. Январь явно неявен, кто знает о январе то, что он вежливо здоровается с метелью. И надо переводить с английского песенку о весне и вчера, но лень. Такая ночь была метельная, что не высунуть носа. Вот и сидел я дома, не стремясь гулять вместе с поземкой. Прекраснодушие бряцало оружием оптимизма. И я верил и не верил, так как речка извилиста, она такова какова есть. И верил и не верил потому, что одинокая звезда снова оторвала от дома. Альтернатива просится выйти погулять, но я прошу подождать лета. И мне совсем не нужен триумф. (Как не нужен? Еще как нужен.)

 

Так как весна сказала все, что могла, и мне показалось тогда, что я все еще не старше 23-х. А когда я вышел за порог окрестности точки сборки, тогда я забыл настолько все, что атомное сердце матери не противилось дыханию леса и мне осталось сопереживать и не более западной музыке, встречающей рассвет. Потом я встретил книжку Ф. С. Фитцджеральда, великий Гэтсби отвез меня на «Тойоте Ланд Круизер Победа» на вечеринку к Раису, там мне пришлось петь песню об Ишимбае и ишимбайской нефти в ре-мажоре, но может быть, не в тему. Альтернатива пришлась зато по вкусу слушателям. И проникновение в утро росы лишний раз театрализировало повествование из жизни молодого заблуждающегося человека. Захотелось смеяться. Захотелось бесполезной клоунады. И это напоило меня спиртным напитком до булькания мозга.

 

Так я и пел песню про Ишимбай в течение 10 или более лет и особо не переживал, потому что ре-мажор – это великая идея, найденная мною и не только мной в 1991-м году незадолго до экзамена по Прикладной Механике в рамках учебного курса небезызвестного технического уфимского ВУЗа. Думал ли я о том, что вот так и останется мое почтение постоянной величиной к альбому ансамбля «Аквариум» – «Равноденствие»? Нет, не думал. Но величина осталась. Я, возможно, именно с этими именно идеями так и живу, как умею.

Альтернатива следующего утра разбудила меня где-то в горах в двух шагах от Пика Коммунизма и отвела меня на спектакль, состоящий из активного студенческого движения и двух-трех недурственных интонаций. Все-таки я живой человек, и мне было страшно и неясно. Это способствовало японским трехстишиям о вреде неправильного образа жизни или о пользе. Тут ведь как посмотреть.

Удивительный мастер Лукьянов был хорошо одет, от него пахло одеколоном «Облака». Носатый в тот год говорил, что плевать он хотел на облака. Потому, что это тоже нестарческий маразм. И судя по его гневной речи, бессмысленным оказывалось все. Собственно-то взяться что ли, якобы спонтанно за самопоявляющийся сюжет. Но я все-таки не оказался сошед с ума.

 

Я не пошел на поэтический вечер парижского поэта Р., выходца из Уфы, состоявшийся в Юношеской библиотеке на улице Комсомольской, а вместо этого поехал к троюродному брату на дачу в Дёму, чему и был весьма рад. После этого я успел заехать и в кинотеатр «Родина» и даже угостить хорошим пивом корсара Хуана Ренарсио де Альмейду. Психолог познакомился с Оксаной и познакомил нас с нею. Мы мирно выпивали пива. И почему-то не успев законфликтовать, мгновенно помирились. Видимо у нас было коллективное знание о том, что надо тушить бикфордов шнур. Ну и славно, все четверо мы его и потушили. Мы разошлись по домам. Ну а дальше…

Я просто продолжил ходить-бродить по кругу. Я всего-навсего одолжил себе немного денег. Я вышел из дома, поигрывая мышцами. Парк вышел из себя и самоповторился в отражении пруда. Король Артур неспешно вышел из кареты и взошел на сцену с саксофоном и заиграл «Маленький цветок» Сиднея Беше. Удельная единица Раннанов сказал мне какую-то не тонкую адость.

Я знал, что будет, но не знал, что так скоро и от этого я испытал грубую радость осознания раннановской бездарности. Но то, когда он сказал, было так давно, что даже успел научиться писать немножко другим слогом нежели чем тогда, когда он сказал. Да и сказал ли.

Было ли сказание вообще, был ли эпос. Была дружба и есть с философом-пиратом Р. и психологом М. Было путешествие в Екатеринбург и обратно и шедевральные ненарисованные пейзажи Республики Башкортостан. Было некогда и счастие сидеть на берегу мельчайшей из рек в Месягутовском районе в 1999-м, летом, сидеть и ничего делать, а чуть позже делать вид работы в стройотряде имени кого-то. И даже оказаться через неделю сразу на берегу реки Юрюзань и просто вливаться в эти соотношения реки и гор, гор и полей, леса с папоротником и ползания в пещере со страхом в ней застрять. Не застряли. Вряд ли именно тогда я думал о том, как написать стихи или рассказ. Ну и правильно. Главное поскорее выскочить из пещеры летом 1999-го года.

Рассказ не был дописан, но упорно искал продолжения где-то под Мелеузом. Чувствовалось, что это уже на абзаце номер таком-то сквозит самопародия, причем навеянная авторами других пародий на уфимского писателя Н. Казалось, что пародия не так глубокомысленна в сравнении с оригиналом, но и оригинальный автор решил было скатиться в легкомыслие, но получалось ли.

И я почти устроился играть в группу «Аннигиляторная пущка» обычным бас-гитаристом, но получилось, что ненадолго. Неведомые силы устроили меня на гастроли, на 70 дней в симфонический оркестр, колесящий по США.

 

Читателю решать

 

Я вернулся на Запад, в Россию. Америка это восток, Южная – тоже. Париж, куда перебрался Кортасар Хулио, это западнее Запада, то есть западнее России, а Аргентина это Восток, потому что она западнее России, а Хулио, он ведь из Аргентины, и значит, он восточный человек, а Уфа (с Проспектом 10-го календарного месяца в том числе) это тоже Запад. Так как Уфа это город в Российской Федерации.

В поисках слов где-то между снов и основ непонимания своего собственного рассказа я умудрился тихо бронзоветь от самосозерцания. Пыльный закат июньского города внушал уверенность. И вот на волнах «Проторомана» я умудрился выпить немало и наговорить незнамо что. Я подозревал, что я все ещё авиатор. Ну, типа у меня есть полузабытый синий диплом. Но мухе как летательному аппарату было на всё на это до волшебной лампочки. И вот, значит, Фролов пришел в гости на спутниковое телевидение Уфы, и тогда-то выяснилось, что самомнение Р. Н. приравнялось к радости от того, что у меня есть струны. Но только вот дорога России трясла неслабо и это был Проспект Октября…

И в заброшенную школу игры на кубызе затесался сухой ветер и в этих руинах взялся за релаксацию барабанщик Сычуанский Вова и гитарист Махатма Рустэм, и ваш покорный слуга с бас-гитарой «Иолана». И меня потянуло в грязь воспоминаний с чистотой звуковых медитаций.

Я всего-навсего ехал на пикник на дачу… Вероятно, понимал я, что выпью рюмку-другую и съем шашлык-второй-третий. Но понял, что немецких сигарет я не довезу в Ашинский район, я вроде как был от этого взбешен и хотел уехать в Баден Баден.

И выскочив из «маршрутки» и стоя впоследствии на остановке «Колхозный рынок», я потихоньку графоманил в память подслушанные слова и рифмы, посматривая и вслушиваясь в людей. Шуршание шин машин радовало меня, птицы пересвистывали неизвестные коды своих посланий, пыль улицы Кольцевой намекала, что надо искать смысловые арки... И может быть надо закончить «Протороман» именно 24 апреля сего года, пока еще не кончился март, так как некие предыдущие рассказы написаны именно 24 апреля, но не сего года. Пусть где-то будет апрель, а где-то и октябрь.

Мильштейн написал, что у него всё в порядке, что он жив-здоров. Стремглав хотелось выскочить в прохладу летнего вечера, не стесняясь банальных оборотов речи… Неумолимый джаз-рок времени замиксовал мои мозги в алкогольность гудения трансформатора забытья…

И так вот и понесло поэта в ширь полей подсознания. И это был взаимообразный процесс… А может, это просто самолюбование того, кто пишет или составляет из букв слова. Не забывая о том, что делимость атома это принцип матрёшки.

После всей этой моей письменности захотелось побежать в психологический лагерь и, может быть, я потерял второй сундук с серебром. Но прости меня, о, читатель – мой хороший знакомый сочтет это за кокетство (ну это про 2-й сундук, когда и 1-го-то не было).

Психологический лагерь где-то под Белорецком оказался школой рисования для мальчиков и девочек, примитивных деццких картинок, от которых могло и затошнить, но нет, не затошнило. В город У. ко мне в гости на улицу А. приехал А., который не хотел работать в Газпроме, но все-таки устроился туда работать.

А «Протороман»? А что – «Протороман»? Он вот он.

Он связывает-увязывает и то, что вот это, и вон то, что совсем не то, но при этом примиряет и сглаживает все, что можно примирить и не примирить. Во как – выдаю желаемое за действительное, читателю решать.

 

*  *  *

 

Город золотой оказался там по ту сторону стекла

Тем самым подействовал на персонажиху

Из стихотворения сюжетного саратовского поэта

Ну а я пошел клянчить публикацию в 12-м номере журнала

Чтобы уж, чего скрывать

Гонораром журчать

«Эх-женьшень-аптека

Журавли летят на Юг

Осень – медитация ин «Дэ».

 

23. Многовариантность мира или Дыхание Женщины

 

Анна Николаевна родила от Иванова. Колесо жизни проскочило очередной часовой сектор. Родился сын – Константин. Река снова взломала лёд… Иванов приступил к путешествиям по магазинам, он покупает теперь молоко, хлеб, детское пюре, памперсы, погремушки и так далее и далее…

На Аляске пошел дождь. Крышевеев вместо путешествия по городу начал путешествовать в своей еще ненаписанной поэме. Ласават Венгерович превратил своё издательство в электронное и красиво перевелся на работу в журнал «Белые всхолмления», да и не просто а в ответственные секретари. Во всем мире закончился алкоголь. Автор в начале умиротворенного января вернулся из Китайской Народной Республики.

«Нельзя войти в одну реку дважды» – река доказала это снова. Автор вышел в социальную сеть и целых часа три разглядывал фотографии незнакомого населенного пункта, как выяснилось постепенно из комментариев пользователей Интернета, этот пункт оказывается являлся дореволюционным городом У. Река знала всё это задолго до появления Интернета, и она, огибая современный город на эту же букву, сделала его полуостровом, огибая его или коридором с прилегающими к нему комнатами-районами: С-во, Д., И., Ч., З-н, Ш-а.

Автор уже и нестремился к внутреннему диалогу со своим умом, даже узнав в самом Пекинском аэропорту о том, что есть такой рейс Пекин-Сан-Франциско, и его существование только подтвердило то, что и не только Россия западнее Соединенных Штатов, но и самое, что ни на есть восточное по менталитету государство – КНР. При всем при этом все дети, взрослые и даже их кошки и коты, с собаками на тот момент, когда Автор возвращался в город У., знали, что все, что ни сделано материального, например плащ, или миникомпьютер, или недорогой автомобильчик: все сделано в КНР. Этот геополитический факт пронесся для авторского размышления незамеченным, он летел в самолете со своим гастрольным очередным оркестром, подтверждая тем самым посыл Пауля Маккартнеу, певца и его сольного альбома 1973-го, посыл как название альбома: Band on the Run. Оркестр находился в коротком гастрольном пути через КНР и теперь возвращался из Пекина в Россию, которая ждала музыкантов екатеринбургским аэропортом. А там уж и на обычном плацкарте до города, который У., который огибаем рекой, в которую нельзя дважды.

Читатель может легко вычислить название города, достаточно открыть карту России за 2012-й год, и не обязательно бумажную.

Анна Николаевна стала Ивановой. А Иванов и не возражал против того, чтобы быть подкаблучником. Пусть и не на 100 %, может и на 15, может, на 10 или на 5. Как говорила музыкантская молодежь 1990-х – «Муж и жена – один Люцифер».

Автор полузнал, что ему надо резко переключиться на новую тему. Он немного отошел в сторонку от компьютера, на 19-тидюймовом мониторе которого которского и решил прелюдию и куранту для виолончели соло И. С. Баха из сюиты № 1 соль мажор, но не на виолончели, а на 5-тиструнной, привезенной из Штатов бас-гитаре «Ибанез» (казалось мексиканский «бренд»), и сделанной в КНР.

Ноты основательно, хотя и не совсем еще виртуозно ложились под пальцы. Он умудрялся играть и подглядывать в «новости «В контакте», и к своему изумлению узнал, что именно на «басухе» он играет хуже, чем родная бабушка Леши Хазарова. Автор, уважая продукцию КНР, не швырнул в гневе инструмент, а аккуратно сняв с плеча его, подошел к клавиатуре и, путая буквы «вэ» и «зэ», написал Хазарову, что пусть мол бабушка в его рок-группе и играет. В интернете поднялся легкий шумок, вокалист Вурдалак попросил Автора не вестись на провокации, но автор все-таки подметил, что все-таки на пионерском барабане играть легче, чем на «Фендер Джаз басе». Вурдалак извинился перед Автором сего трактата о белом и чистом снеге о том, что позвали играть Автора, но недооценили. Было такое чувство, что рок-группа Хазарова развалилась на куски.

Снова река оказалась не та.

 

24. Многовариантность неопределенности

 

Целый движенье моё мимо денег, но на работу и на хлеб хватает.

Китая немного нащёл, понравилось.

Америки Северной сосновой подышал чуть. Вернуться туда?

Посмотрел на видеоютубовское концертов наипозднейшего БГ что вот-вот запоёт ранним певцом начала эры – решил я: «Слишком многофирменных музыкантов, нет того сплава как в 80-е» Может быть, я ошибаюсь.

«В неопределенной среде» – это как раз о будущем, вторгающемся в бесконечное настоящее.

Какая такая цепь событий жизни субъекта от нуля до неопределенности должна быть основой проторомана?

Он чувствовал и Её нелегкое дыхание (не важно, что она ему была никто, не жена, не любовница…) и лёгкое дыхание будущего ребёнка. Она Ему…

 

Она Ему ничего не говорила, но только он узнал об этом самом из слухов, летающих шёпотом над потенциалом служебного романа.

 

Он мог бы быть и автором, и Ивановым (например), а Она могла бы быть и Анной Николаевной, и Мариной, что вышла замуж за финна.

Мильштейн, именно он мог бы слышать Её дыхание в тот момент.

Он даже там, уже переехав в Израиль, мог бы слышать никому не рассказываемое дыхание отсюда, из негеографической середины России.

И как прокомментировал фото съ литературной встречи победителей конкурса перевода стихов с башкирского языка на русский главред журнала «Дельные разговоры» Марюхин: «писателю Энскому опять ничего не дали» (мол, никакой премии не дали писателю Энскому). Зато после встречи Марюхин угостил пивом этого Энского и они думали, о чем же писать дальше, в новой обстановке сегодняшнего дня. И вот оно что – Энский неплохо пел свои странные и околовиртуозно-гитарные песни.

Дыхание женщины слышалось на самом деле всем – демонстративно выпивавшим пиво в клубе то ли в граде У., то ли в бурге СПб., и Крышеветрову с Мохитовым, и счастливому Иванову, и Мильштейну. Только не каждый это чувствовал, разве что на четверть и кто-нибудь единственный. Женщина ради ребёнка дышала на всю планету.

Один только Автор боялся впадать в антифеминистскую позицию. Думал ли он, что то ли Протороман, то ли Псевдоповесть, то ли электрический свет «продолжают наш день и коробка спичек пуста»? Но Он все-таки ходил на репетиции оркестра театра оперы и балета.

Автор предполагал в своё Творение вставить и «У-центристский рассказ», и некоторые стихи. Но эти замысли и отступали, и замирали перед Дыханием Женщины.

И даже компьютер Автора перестал включаться в Интернет, намекая тем самым Автору, чтобы он отвлекся, наконец, от социальных сетей на сочинение новых текстовых кусков.

Автор позвонил в нужный сервис, спросил, что нужно делать у симпатичного девичьего голоса из мобильной трубки, и с Интернетом все стало хорошо. Вот как хорошо.

 

25. Обретение шанса. Рассказ

 

Я обретал исподволь шанс под неопределенным номером, но я также и терял (исподтишка). Дамоклов меч надо мной показался так явно, что стало явно и ясно то, что он был всегда и будет, но о нём не думалось, так как именно «сегодня, здесь и вообще» я сам завис в куче предположение о своем будущем.

И только слово «вообще» вот только что подарило веру в завтрашний день, но пока ещё не одарило безмятежностью. Естественно и то, что текст «Проторомана» пробуксовывал, а я уверенно и параллельно ему лез в кризис самого себя. И только парящий в эфире «Аэростат» намекнул мне о том, что умею я, все-таки умею самостоятельно настраивать басы и высокие частоты на своем усилителе Жызни. И потому, я могу быть и умею быть чуть молчаливее, чем нарастающая болтливость праздников без повода, и значит снова только и остаётся, что зацепиться за формулу «Время – Отец Чудес».

И вот он таракан, ползущий по стене, разбудил во мне охотника. Сумел ли он сбежать? Знает только ветер. А в основном ветер молчит, ну иногда что-то такое необъяснимое возьмет да и подскажет дуновением в парке имени Аксакова в городе Уфе.

Все-таки уфацентристская линия моего почерка присутствует в «Антморопе», плавно вбирая в себя чуть и понемногу из лыжешуршания в ночное время суток, стараясь выходить к «Симфонии о приключениях Ильфа и Петрова», пытаясь быть чище «Оды Воде». А Вода света прям так и сквозит из-за Дверей Прошлого, находящимся в книге № 5.

…Скорее всего – сбежал таракан. Вот и играл я когда-то в школьном ВИА «Ритм». Когда-то на этот факт опирался на мой биоритм. Не таится ли в этой фразе какая-нибудь новая книга?

Играл я вчера с группой «Калипсо» новую песню, двойными нотами на бас-гитаре, на 5-тиструнной. Записывать помогал песню. Во как!

Если и биоритм, то значит – сыграю я этот очередной Икзамен по контрабасу.

 

© Рустам Нуриев, текст, 2015

© Книжный ларёк, публикация, 2015