Роман Филиппов. Калёный снег

КАЛЁНЫЙ СНЕГ

 

Посвящаю моему отцу, который всё редактировал, дополнял, подправлял – и при этом отказался поставить себя в соавторы… Папа, всё моё – всё равно всегда твоё!

 

Мальчик Осия родился вторым в семье, 27 августа, на рубеже веков, за что, собственно, и был крещён в Осии. Отец возражал, уверял батюшку, что память Осии – 17 октября. Но батюшка пояснил, что в октябре памятуют одного из двенадцати малых пророков, а летом – Осию, святителя и исповедника Кордувийского.

Подобно имени, решилась сразу же и судьба мальчика Осии. Поскольку он был вторым «мужескаго полу» – он должен был унаследовать заведование заготконторами в дальнем медвежьем углу Лесогорья. Старший брат, Еремия, с первых же шагов учился у отца заведовать кооперативными лавками в мегаполисе, огромным, просевшим в землю, сложенным из дикого камня амбаром – «лабазом» краевой кооперации. По преданию, лабазы этого ряда восходили к пугачёвским временам…

Лавки с натуральными продуктами, травные аптеки пользовались у горожан неизменной популярностью. Как говорится, «с руками отрывали» волшебный дягилевый мёд, и в морозы остававшийся жидким, брали к богатым банкетам охотно глухарей, рябчиков, сибирских фазанов с «золотым пером»… Особый шик!

Постоянство торга делало постоянным и жизнь разветвлённого рода Вёсельниковых, столетие назад связавшего себя с потребительской кооперацией. Вёсельниковы по своим медвежьим углам, заготавливая «дары природы», пережили и советскую власть, и приватизацию: не превратились ни в государственное, ни в частное предприятие, несмотря на все соблазны. Как завещал основатель лесогорской кооперации Давыд Вёсельников – так и жили.

 

*  *  *

 

В глуши основательная, длинная, но покосившаяся от времени, бревенчатая, белёная изнутри заготконтора – была «центром жизни». Она служила более чем двумстам «сдатчикам»: принимала охотников, бортников, собирателей того, что на казённом языке зовётся «лектехсырьё». В заготконторе пахло как в чайной коробочке. А через длинные кривые сени приходилось идти, раздвигая ряды свисавших с потолка вяленых гусей… И спотыкаясь о брусья завёрнутого в вощёную бумагу прессованного прополиса…

Сюда из далёкого города приезжала автолавка, «Газель», у фургона которой открывался бок, превращаясь в козырёк. Откуда ещё кержакам-зимовальщикам сурового дикого края было взять соль, спички, плиточный дешёвый чай, сахар, керосин, ситец, бурое номерное хозяйственное мыло?

А самое главное (без мыла-то жить можно, ране торфом мылись) – привозили Вёсельниковы порох, патроны, дробь разных нумеров. Кому нужно – всё же XXI век! – стекло оконное везли. Большой популярностью в кооперативной автолавке пользовался чеснок, верное средство от цинги. Правда, здесь он выходил больно дорого, если сравнивать с городскими ценниками…

Издалека, меж увалов, завидя автолавку, кержаки бранились, перебирая свои лестовки (чётки) из кости лесного зверя:

– О-о! Висельниковы опять нам обману привёзли!

Но хоть и звали старообрядцы здешних мест Вёсельниковых «Висельниковыми» – а жить без кооперации не могли. И никто из коммерсантов, кроме Вёсельниковых, с кержаками работать не умел. Пытались некоторые сунуться в Лесогорье, поторговать со скитами, с чалдонщиной, с лесными заимками – но ушли, несолоно хлебнув. Кержаки – они как лешие: мелькнут меж стволов, а выйти не выйдут. Ищи их по тайге – не найдёшь. Встань на дороге с товаром ждать – не дождёшься.

– Упрямее кержака остолопа нет! – учил дядька Еруслан мальчиков Еремию и Осию. И приводил аргумент, казавшийся ему неотразимым. – Кто ишшо бы мёд сдавал по пятьдесят рублей литр?!

Мёд входил в число основных товаров заготконторы, в городе на него «накручивали» цену более чем в десять раз…

 

*  *  *

 

Ярким до бриллиантовых бликов плотно слежавшегося снежного наста, на пологом берегу реки Подкаменной, с которой возили «сдатчики» в заготконтору КООП огромную массу мороженой рыбы, – мальчик Осия выделывался перед хорошенькой молоденькой кержачкой.

«Красивая, но глупая! – думал Осия, всеми прозванный Осиком. – Ладошками закрывается, а сквозь пальчики на меня подглядывает…»

Ручонки у девушки, выбравшейся в лес по какой-то скитской хозяйственной надобности – были тонкие и маленькие, резко отличались от огромных, свисавших на резинках рукавиц.

«Не иначе как соль пошла тырить!» – пытался думать по-хозяйски наследник этого медвежьего угла Осия Вёсельников. Местные не хотели покупать соль в заготконторе у «хозяв», действительно там дорогую, и с наивной хитростью соскребали по щепоти с соляных глыб, которые Вёсельниковы подкладывали таёжным лосям. У КООПа, помимо всего прочего, ведь и своё охотхозяйство было.

Кержачка пришла на корявых самодельных снегоступах, и теперь с показным безразличием, якобы ей ну совсем не интересно, смотрела на городского гостя, у которого лыжи тонки, изящны, упруги и с иностранными буквами.

Надо-не надо, но чувствуя интерес из-под тоненьких пальчиков девчушки, глядевшей со стороны увала, где вилами разошлась расщеплённая некогда молнией лиственница – мальчик Осик снял одну лыжу с модным креплением, с видом знатока провёл по полозу… Достал из кармана набор смазок для лыж, отобрал по цвету подходящую (типа) – и навощил желобоватый эластичный полоз. Медленно и картинно пристегнул лыжу обратно к ботинку, и проделал то же самое с другой…

Кержачка пару раз вроде как порывалась убежать – но всякий раз только дёргалась и в шаге замирала: молодой «хузяин» со страшной фамилией «Висельников» заполонил всё её небогатое скитское воображение…

Чувствуя почти осязаемые лучики зеленоглазого любопытства, электрически постреливающие из-под заиндевевших от жаркого дыхания ресничек, Осик продолжал «презентацию». Подтащил на ремне со спины «на перед» модную, обтянутую камуфляжной резиной, «бочку» музыкальной колонки. Той самой, завидной даже в городе, колонки для айфона, заменившей на плечах молодёжи негритянские «бумбоксы» 90-х. Деланными жестами водил по экрану своего телефона, вводил для колонки задание.

Осик хотел включить что-нибудь современное – из «Нойз-эмси» или «Оппа-ган-нам-стайл», но поскольку понтовался не в меру – палец соскользнул не туда, и колонка во всю дурь грянула:

 

Москва! Звонят колокола!

Москва! Златые купола!

 

Это осталось в памяти агрегата со вчерашнего вечера, когда дядьки в заготконторе, Вёсельниковы младших колен – выпивали маслянисто плескавшую блики водочку с морозца… Подбрасывали в выложенный из булыжника, обдававший волнами жара зев камелька дровишки… И просили – «поставь на своей бандуре чё-нить для души!»

Младшие колена казачьего клана, наследовавшие должности егерей в кооперативном охотхозяйстве, с гордостью считали себя москвичами. При этом ни один из них никогда в Москве не был, а если и был – то только в советские времена на школьной экскурсии пару дней, не более того.

Москвичами они были – в смысле московитами, москалями. Здесь, в Лесогорье, они, увешанные орденами и медалями за разные российские войны, видели себя «рукой Москвы», орлами империи – и в этом смысле противопоставляли себя кержакам.

Тем, с кем жили сто лет бок о бок, соседям по огню, со всей их боровой дичью, морожеными лесными ягодами, кедровым орешком и рыбой из Подкаменки, с оленьими и лосиными рогами, с медвежьими, волчьими, рысьими шкурами, над мездрой которых поработал грубый бабий кержацкий скребок…

Противопоставляли – не подозревая, конечно, их в государственной измене. Какой там подозревать? Егеря и заготовители КООПа точно знали, что кержаки – «антигосударственный елемент», «проклятые уклонисты», оттого «с энтой публикой надо ухо востро!». Старообрядцы не служили в армии, не уважали государство, считали, что всякая власть – от антихриста, отчего, собственно, они в своё время и оказались раскиданы по увалам и распадкам Лесогорья в скитах и заимках…

– Эта сволочь бородатая – властей не разбирает! – ругался при Осике дядька Еруслан, собирая почищенный и умасленный карабин «Сайга». – Им шо мы, шо Гитлер, едино встретят: глазом исподлобья да камнем за пазухой…

Местные кержаки проповедовали ненасилие, как-то сочетая это с охотничьим промыслом. Осик по малолетству не понимал – как?! Но чуден и странен человек в верованиях своих… Не опасаясь отместки, Вёсельниковы кержаков порой крепко били и таскали за бороды. И даже брились, живя посреди тайги – лишь бы на «сволоту» не походить…

– В Великую Отечественную, – поучал мальца дядька Митряй, – отцы наши для фронта купили за счёт кооператива два танка! Даже фотки остались – с дарственными надписями танки: от кооператоров Лесогорского района… Думаешь, Осик, это сволота местная деньги и пушнину сдавала?! Попотели со сволотой антинародной наши отцы – и нам велели…

Поэтому для души у дядек были песни про Москву. Немного морщась от старомодности, племяш тешил им душу на попойках, выставляя эти вот «Москва – звонят колокола…»

Вот они и выплыли в морозное свежее солнечное утро – ни к селу, ни к городу!

Но всё равно сработало: кержачка у расколотой лиственницы как гусыня, шею от любопытства вытянула…

 

*  *  *

 

К сожалению, не она одна! От громких и непривычных береговым урочищам звуков пробудился в распадке матёрый кабан-секач. Вепрь килограммов на триста – страдал мучительной по зимам маетой одиночества. Другой вепрь, в полтонны, не очень давно отвадил этого от выводка свиней с поросятами, и как раз в период кабаньего гона несчастный скитался в тоске…

А тут ещё звуки какие-то поганые, не лесные – колонка «JBL» – даром, что от смартфона, а так орёт не приятнее рэперского «бумбокса»!

Кабан выбрался на свободный покатый укос, сводящий к ныне укрытым одеялами снегов плёсам и отмелям Подкаменной реки… Угрюмый и свирепый…

Маленькие глазки стреляли ненавистью, клыки топорщились кинжалами. Жёлтая слюна вместе с пеной бешенства падала с тёмной оттянутой, уродливой губы…

Осик выключил свою ухающую колонку, и довольно сноровисто – но было уже поздно. Трое таких разных, словно бы из разных миров или измерений, существ замерли в ожидании…

«Главное – спокойствие! – думал Осик, и думал, почему-то дядькиным голосом в голове. – Вокруг заготконторы зверьё битое и шуганое… Оно человека боится… Оценит обстановку – и свалит, хряк волосатый…»

Кабан, действительно, колебался. Он был раздражён, рассержен, терзаем своими свиными обидами… Но он и правда побаивался людей, Лесогорье – не совсем уж необитаемый континент…

Оттого вепрь не атаковал, как обычно атакуют вепри, а сделал парочку неуверенных шагов в сторону девчонки-кержачки… Закинул морду, как умел повыше (у кабанов они высоко не поднимаются из-за горба холки) – и…

Горожанин Осик ожидал, что кабан хрюкнет. Он же кабан, чего ему ещё говорить, кроме хрюканья?! Но лесной кабан умеет страшно, ошеломляюще, непередаваемо реветь…

И – подбадривая самого себя – оскорблённый одиночеством, шумом и вторжением на его желудёвые угодья вепрь издал рёв, способный ввести в ступор даже бывалого охотника…

Тут и совершила роковую ошибку молоденькая кержачка: она хоть и лесовичка прирождённая, а всё ж женщина: все бабы заполошны. Перепугалась, скинула с тулупного плечика «утятницу», да и зарядила кабану прямо в морду…

«Нашла из чего – овца! – лихорадочно понеслись мысли в голове Осика. – Дробью-пятёрочкой из карабина «Чирок» хлестнула секачу в рыло! Лучше б просто плюнула ему в харю…»

Попади девчонка кабану в бок – он бы подумал, что вошка беспокоит… Но девчонка со страху пальнула в морду, в упор – и дробинки кучного («Чирку» в этом не откажешь) выстрела попали кабану в обе глазницы…

Кабан ослеп. Это была его проблема. А вот то, что от боли и ужаса кабан потерял всякую осторожность и ополоумел – это была уже проблема для детей в лесу…

Зрение для кабанов – далеко не самый главный орган чувств. Ослепнуть для кабана – примерно то же самое, что для человека нюх потерять, когда нос соплями забит. Обидно – но отнюдь не смертельно…

Вепрь поводил по морозному свежачку рассечённым в кровь влажным пятачком – и рванулся на максимальной скорости в сторону обидчицы, стремясь затоптать, разорвать клыками, уничтожить субтильную обидчицу.

Девочка поступила очень по-женски: создала проблему, и в кусты. Точнее, не в кусты, а на лиственницу, благо та росла вилкой, и старик залезет…

– Вот коза! – рассердился маленький Вёсельников, наследник края. – Правильно дядьки говорят, сволота они…

Но развивать тему было некогда. Пришлось оценивать обстановку такой, какой она сложилась. Слепой и яростный кабан, здоровенный секач, с диким рёвом раскидывает снег под корнями лиственницы, на которую белкой взвилась хорошенькая кержачка… Цветастый плат сбился у неё с головы, и Осик между делом подметил, что она русоволоса…

Кабан к Осику в профиль, но нечего и думать завалить его из карабина «Соболь» – с которым Осия вышел поохотиться за «золотым пером» (так в наших краях зовут зимнюю охоту на фазанов). Если «Соболь», мелкашка, сберегает тушку даже лесной птицы, то уж тушу матёрого секача тем более сбережёт в лучшем – точнее, худшем – виде…

 

*  *  *

 

Было два варианта: кержачий и казачий. Кержачий перед глазами: деревьев вокруг полно, выбирай любое и ховайся! Так и поступил бы «антигосударственный елемент», который заботится лишь о личном спасении души, а на остальных ему плевать…

Казачий, который Осия впитал вместе с генами отца и рода своего – требовал решать проблему, а не прятаться. Как бы ни было страшно – Осик дал выстрел в воздух, «перепрограммировавший» внимание кабана, и заскользил по склону вниз к заледеневшей реке…

Конечно, с точки зрения обоняния, главного свиного органа, Осик вонял по сравнению с кержачкой нестерпимо. У той – естественные запахи, ну, может быть, ещё запашок пота со страха… А у горожанина – и дезодорант, и одеколон, и смазка для лыж, и прочая резкая, для кабаньего носа, как бритва – химия…

Кабан тяжело, всем корпусом, «бразды пушистые взрывая» – развернулся, как танк… И, частично проваливаясь в хрупкий для его туши наст, погнался по густому аромо-следу городского «вонючки»…

Скажем сразу: от кабана лыжнику не уйти. Может быть, только чемпион лыжного спорта… На хорошей лыжне… Да и то – никто таких экспериментов не ставил…

Обычный же лыжник от кабана в лесу не уйдёт. Осика спасало вовсе не искусство биатлониста, а значительный уклон. Осик не шёл, а катился под горку, набирая всё больше скорости по инерции спуска, и холодея даже при кусочках мысли, что будет, если он налетит на камень или выпуклый корень…

Целина увала была вовсе не степной, не скатеркой тянулась. Это была лесогорская целина снежного наста, повсюду вспученная разными препонами, то в снежных шапках, то просто взъерошенным торчком…

«Если упаду – умру… – соображал Осик, а дядькин голос в голове отвечал племяшу: – Коли так, тогда не падай, да и всё!»

 

Рёв слепого, но прекрасно ориентировавшегося чудовища за спиной не приближался, но и не стихал. Кабан гнался упорно и разогревая зверский гнев. Кабаны – вспомнил мальчик уроки у жаркой пасти булыжникового камелька в заготконторе – самые неутомимые из всех лесных преследователей…

– Пошёл на медведя – закажи на дом врача, – балагурят охотники. – А пошёл на вепря – закажи на дом гроб…

 

*  *  *

 

Два раза Осик Вёсельников чуть не упал. Но «чуть-чуть» не считается…

Дядькин голос по-прежнему вёл его: это был голос рода, голос крови, голос казаков-первопроходцев, столетиями владеющих здешними неприветливыми местами:

– Внизу, за плёсом, есть на Подкаменной горячие ключи… Там на лыжах не ходи, племяш! Там даже когда льдом затянет – он всё равно слишком тонкий… Место легко приметишь – там балки гнилые торчат, раньше там бабы ходили с заготконторы бельё полоскать, мостки были… Мостки сгнили, а столбики стоят…

– А есть ли у меня варианты? – спросил себя Осик.

Вариантов не было. На дерево, как глупая кержачка, он уже не успеет забраться «по-любому». Да и заберёшься, сколько просидишь, когда такой монстр внизу ходит? Раненый кабан – в мести упорен, обидчика просто так не оставит…

Так что – решил Осия – пройду по тонкому льду между столбиками, а вепрь тяжёлый, и копытца острые: провалится нахрен!

Хороший план. На бумаге был бы... Подлетая под уклон к пологому берегу, обозревая надвинувшуюся с другой стороны громаду обрывов, обточенных речной лукой известковых скал и «столпов» – Осия понял, как плохо всё распланировал…

Оно, конечно, и времени было… в обрез… Но ведь будь взрослее, умнее – спросил бы, как это ледоходы ежегодные мостки и столбики не завалили? А вот как – теперь-то видно… Пологий берег, откос, отмель, основная масса льдов прёт по стрежню… Термальные ключи обозначены резко, чёрным по белому: вся река белым бела, испещрена только следами разного борового зверья, а где роднички адовы бьют – там ледок словно оконное стекло, без снега, чёрный и прозрачный… И на вид, не прочнее стекла… По всему видать, длинная серповидная полынья в районе столбиков замёрзла вчера-позавчера, а до того ещё плескалась живенько, по-летнему…

Шансов, что этот декоративный, тоненький лёд выдержит мальчика на лыжах – мало. Ещё меньше шансов, что Осия доберётся дотуда: укосина кончилась, пошли ровные места, и бежать приходится, уповая только на собственную силу… А бешеный вепрь, судя по рыку и хрипу за спиной – дальше не стал…

Осик выжимал из себя всё, что мог. Но на ровной поверхности кабан настигал неумолимо…

Не сумев удержаться от соблазна, мальчик обернулся на мгновение – и увидел мохнатую клыкастую гору, почти совсем его догнавшую…

Но термальные ключи уже начали помогать. Здесь земля от них грелась, наст был вялый, не то, что на увалах! В рыхлой снегомассе лыжи Осика пошли ещё хуже, но и кабану доставалось в полной мере.

Снова оглянувшись (а, чего уж теперь!) – Осик увидел, что вепрь глубоко увяз во влажной яме, и, словно в белом болоте, барахтается кисельно, вязко, вырываясь к заветной мести…

Вместо лыж Осия Вёсельников теперь тащил на ногах две снежных бабы: налипло до колен! Однако лыжи держали на студенистой поверхности, кабаньи же копытца пробивали до самого грунта, и гигант-мститель шёл по грудь, порой по холку, прорывая за собой снежную канаву…

Ну, вот и лёд! Упас Бог, спаси Господи! Осия перекрестился мысленно, потому как во плоти некогда, но особо подчеркнул, что «троеперстием, а не как эта сволота»…

Пока шёл по заснеженному льду – было ничего. Как вышел на стекляшку, под которой отчётливо видно было течение реки и колыхание жухлых подводных трав – ноги стали неумолимо разъезжаться… Прямо корова на льду! Тут коньки нужны, а не лыжи! Одна надежда – кабану-то тут ещё хуже будет…

Но по настоящему испугался Осик только сейчас: он увидел всё ничтожество своего, с виду хитроумного, плана… Конечно, когда глядишь сквозь воду, дно кажется ближе, факт… Но даже накинув этот обман зрения – всё одно видно: мелко тут, неумолимо мелко! Ну, провалится здоровенный вепрь, в холке Осику по плечо, встанет копытцами на дно… Вода там теплее, чем в целом в Подкаменке… Но хоть бы она была и совсем ледяная (понятно, что там не баня!) – мохнатой твари какие проблемы?!

Как провалится на мелководье, так и вылезет. И что ты тогда будешь делать, умник-Вёсельников?

«Как решил, так и буду делать! – подумал Осик устало. – Некогда перерешивать…»

Тонкий лёд между полусгнившими, похожими на редкие зубы старого таёжного скитника, столбиками – коварно похрустывал и скрежетал нездоровым гулом. Это на лыжах идёшь, площадь давления большая… А как ступит эта косматая мразь, три центнера, копытца овечьи – тут-то…

…Провалится – и вылезет! Ещё злее вылезет!!!

Миновав чёрную проплешину в сверкающих снегах, мальчик Осия вышел на крепкий лёд и тут круто, как на соревнованиях в школе, развернулся. Всё!

Во-первых, выдохся. Мокрый настолько, как будто не кабан, а сам провалился с головой в полынью! Ноги трясутся, руки дрожат, в глазах троится… Выдал спурт, жалко физрук не видал – а теперь как бы сердчишко не остановилось…

Во-вторых, бежать дальше некуда: лёд на стрежне Подкаменной прочный, метровый, ровный, как на катке, на таком от кабана точно не уйти. Даже если добежать до другого берега – что само по себе смешно и думать – то упрёшься в обрывы с летними ласточкиными гнёздами, а ты не ласточка, крылышек-то нет!

Будем ждать, решил мальчик, как кабан провалится. Зимой купанье не в радость, может, второй шок у него первый вышибет! Может, он от воды нюх потеряет? Маловероятно, конечно, но вдруг? Другого-то ничего не остаётся…

 

*  *  *

 

Свирепый и слепой, с капельками крови, бегущими по косматой морде из опустевших глазниц, вепрь добрался до стекольного, чистого льда. Заскользил, ударился боком от наискось торчащую опору бывших бабьих полоскальных мостков… Ещё больше разозлился и рванулся вперёд…

Осик сжался, уже предвкушая удар мощного, как локомотив, корпуса и разрывающие клыки. Выхватил из ножен на поясе для последнего боя подаренный отцом гранёный нож с янтарными накладками на рукоятке…

Хруст и брызги, дрогнувший рёв чудовища – сломали картину. Кабан проломил тонкий лёд, ушёл под воду и там бешено плескался, словно разыгравшийся младенец в пластиковой ванночке…

Осия сразу не понял – почему злобный рёв преломился на стонущие, жалостные нотки? Лишь потом, секунду спустя, заметил: провалившись под лёд, вепрь всей тушей сел на длинную острую щепу, торчавшую остатком сломанной опоры… Подводный кол пронзил вепря с брюха, наколол, как бабочку в гербарии, и вышел в районе крестца… Теперь вепрь, пуская кровавые пузыри, дёргался из стороны в сторону, но с места сорваться не мог…

– Ну надо же! – покачал головой мальчик Осия, и выбросил нож в снег. Потом размашисто, троеперстно перекрестился, и не один раз…

– Слава тебе, Боже…

Тут у мальчика ноги сами собой подкосились, он упал на карачки, уткнулся разгорячённым и потным лицом в снег и зарыдал. Так и застыл, измождённый, выжатый, как лимон, не в силах даже на ногах держаться, попой кверху, мордашкой в реку…

Вскоре визг и рыки дырявого кабана затихли. Осик всё ещё холодил лицо, не хотел вставать.

Но появились другие звуки: юная кержачка выстрелами привлекла своих кержаков, и теперь вся эта живописная группа толклась на берегу, у бывших мостков, гомонила, пытаясь выяснить, что случилось…

– Эй, малой! Висельников! Ты чего там на карачках? Ранен, что ли?

– Дураки вы! – сердито сказал Осия, степенно поднимаясь с колен и отирая от снега лицо. Подобрал кинжал, папин подарок. – Молился я, понятно? Богу нашему, Вседержителю…

Откуда только взялись в мальчике силы? Не иначе как свидетели своим вниманием добавили тонуса!

Осия стоял по другую сторону промоины, пытаясь придать себе подходящее статусу величие. Он уже играл в полной мере – в хозяина заготконторы, и эта игра ему нравилась – как девчонка-кержачка, и как вся здешняя жизнь…

– Значится так! – командным (правда, иногда срывавшимся) голоском заявил Осия Вёсельников. – Кабана этого снимайте, мужики… И ко мне в заготконтору… Оформим, как боровую дичь, хорошие деньги дам за кило…

– А щурят мороженых можно? Заодно? – пискнул кто-то из группы кержаков.

– Валяй! – по-царски махнул варежкой Осик. – В конторе разберёмся… Ну, вы тут управляйтесь, а мне недосуг… Дел ещё на сегодня по горло…

И заскользил на своих модных городских лыжах, стараясь держать беговой стиль. Уезжал всё дальше по крепкому льду и чувствовал, что молодая кержачка смотрит в спину… Она глупая, конечно, спору нет… Но ведь красивая, на натуральных продуктах росла, не отнимешь…

 

© Роман Филиппов, текст, 2017

© Книжный ларёк, публикация, 2017