Ренарт Шарипов. Поцелуй жабы (18+)

ПОЦЕЛУЙ ЖАБЫ

 

– Клянусь Имиром, эта девка мне по вкусу! – прорычал Пиррас, хватая за черную косу коленопреклоненную полонянку.

Девушка вскинула на него свои миндалевидные, приподнятые к вискам глаза цвета темной ночной фиалки и испуганно захлопала стрельчатыми пушистыми ресницами. Над ней возвышался огромный седобородый мужчина в кольчужной безрукавке, совершенно не прикрывавшей его бугрящиеся мускулами загорелые руки, испачканные в крови. В одной из них грозно сверкала чудовищная секира с двойным лезвием, столь сильно пугавшая уроженцев царства Инь, в жизни не встречавших такого страшного оружия, а второй он мертвой хваткой вцепился в затылок девушки, не давая ей даже шевельнуться. Серые глаза, со стальным отблеском, сверкавшие, словно лезвие грозной секиры, плотоядно оглядели совершенно нагое, смуглое тело пленницы. Иньянка судорожно перевела дух, но глаз не отвела. Ее маленькие округлые груди с темными сосками, в которые были продеты кольца с камнями яшмы, взволнованно вздымались.

 

С хохотом, подобным раскату грома, аргайв отбросил секиру в сторону и по-хозяйски провел грубой шершавой ладонью по груди полонянки, затем продев палец в одно из колец, с силой дернул его на себя. Девушка вскрикнула от боли, однако продолжала смотреть на своего мучителя все тем же загадочным взглядом своих раскосых глаз.

 

– Алп-Туран! Ты только взгляни на эту косоглазую сучку! – со смехом обратился Пиррас к стоявшему в отдалении молодому великану-варвару, с буйной гривой нечесаных иссиня-черных волос. Смуглый и синеглазый Алп-Туран резко выделялся среди дружины светлокудрых аргайвов, однако нисколько не уступал им ни в размерах, ни в богатырской силе, а даже наоборот, превосходил их. Под стать ему был, пожалуй, лишь сам Пиррас – эти двое были друг другу ровней, несмотря на то, что одному еще не стукнуло и семнадцати, а второму было далеко за пятьдесят.

 

Алп-Туран выглядел не менее живописно и не менее устрашающе, чем его белокурые соратники. Его мускулистый бронзовый торс облачала грубо выделанная волчья накидка, перетянутая кожаной перевязью, на которой висел в грубых берестяных ножнах здоровенный меч – акинак. Акинак был столь велик, что мог поместиться лишь на широченной спине юного варвара, – носи он его на поясе, то меч скреб бы своим острием землю. Бедра юноши были перехвачены набедренной повязкой из клочка яркого трофейного иньянского шелка, и он резко контрастировал с его грубым варварским одеянием и простыми сандалиями, перетягивавшими исцарапанные острой травой ступни и щиколотки. С той же небрежной живописностью и полным презрением к какому-либо вкусу юный богатырь нацепил на свою бычью загорелую шею нефритовые бусы, снятые им с брюха дрожащего от страха иньянского купца, являвшегося также и владельцем шелка, который должен был пойти на халаты наложницам царя Пань Гуна, а вместо этого ставшего трофеем грубого варвара. Нежно-зеленый нефрит мерцал на загорелой до черноты дубленой коже Алп-Турана, соседствуя с дикарским ожерельем из волчьих и тигриных зубов. Все спутники юного варвара знали, что каждое остроконечное звено этого амулета было добыто Алп-Тураном в кровопролитной схватке, о чем красноречиво свидетельствовали белые насечки шрамов, усеивавшие широкую грудь и могучие плечи юноши.

– Снеси ей змеиную башку, Пиррас! – сплюнул он сквозь зубы в ответ. – Ты разве не видишь, как она на тебя смотрит? Неужели ты разделишь ложе с этой желтокожей гадиной?

– Ну уж нет, дудки! – пуще прежнего рассмеялся Пиррас, продолжая оглаживать шелковистую кожу дрожащей всем телом полонянки. – Эта желтая потаскуха будет спать со мной, если хочет жить! А иначе будет спать со стервятниками! – И под общий хохот аргайвов он за волосы потащил слабо заохавшую девушку к зарослям бамбука, сплошной стеной обрамлявшим дымящиеся развалины иньянского храма.

В этот храм дружина Пирраса ворвалась сегодня на рассвете. Белокурые здоровяки в сверкающих доспехах работали секирами, будто мясники на бойне – во все стороны разлетались кровавые ошметки разрубаемой плоти, беспощадно пачкавшие дорогие золоченые шелка, которыми были разукрашены стены внутренних покоев храма, по мраморным ступеням роскошного алтаря покатились бритые желтые головы жрецов… А затем Пиррас с победоносным ревом взлетел по ступеням вверх и обрушил свой топор на искусно вырезанную из слоновой кости статую уродливого иньянского божка, которому был посвящен храм. Идол восседал на высоком резном постаменте, где были изображены в отвратительных позах совокупляющиеся демоны и женщины. Это был сидевший в раскорячку жуткий урод – диковинная помесь лягушки и рыбы, с выпученными рачьими глазами, жуткими клыками, украшавшими широко раскрытую слюнявую пасть, на отвислой груди, украшенной тремя парами женских сосков, висело ожерелье из человеческих черепов, а ниже… ниже нельзя было и взглянуть без отвращения. Там, где у всякого нормального существа должно было находиться то, что полагается ему природой, аргайвы с омерзением узрели мешанину из женских и мужских органов…

 

– Ну и дерьмо! – прорычал Пиррас, с наслаждением круша топором порождение чьей-то демонической извращенной похотливой фантазии, которая могла возникнуть лишь в бреду, вызванном парами желтого лотоса – дурмана, которым столь любили услаждать себя изнеженные жители царств Инь и Янь. Когда, наконец, статуя демона рассыпалась в мраморное крошево, откуда-то из-под треснувшего пополам постамента с отчаянным визгом метнулась обнаженная девушка. Очевидно, она пыталась найти спасение в нише под алтарем, однако длинная золоченая цепь, крепившаяся на ошейнике, сковывавшем ее точеную лебединую шею, не дала ей уйти далеко. Пиррас с радостным рыком схватил ее за ногу и рывком потянул к себе. Подтянув отчаянно вырывающуюся иньянку поближе, Пиррас одним ударом перерубил оковы, сдерживающие ее…

 

Теперь ее стоны раздавались из зарослей бамбука, сопровождаемые тигриным рыком Пирраса, удовлетворявшего свою страсть. Наконец стоны утихли и плавно перешли в сладострастные вздохи. Алп-Туран мрачно сплюнул и отвернулся. К нему подошел один из молодых аргайвов – Адрунн и со смехом похлопал его по плечу.

– Тебе все не дают покоя твои змеи, Алп-Туран! – весело воскликнул он. – Брось! Отличная девка досталась нашему ярлу – и на слух понятно – умеет ублажить мужика!

– Оно и видно! – угрюмо процедил юноша. – Она сидела на цепи у статуи этого жуткого двуполого демона. Она была храмовой рабыней. Кто знает, какие существа посещали ее под покровом ночи, чтобы насладиться ею? На месте Пирраса я бы порубил ее в клочья, так же как и ее демонического господина.

– Да будет тебе! – протянул Адрунн. – Это на тебя не похоже! Ничего – вот Пиррас кончит забавляться с этой шлюхой и отдаст ее нам. Уж тогда ты по-другому запоешь! Страсть как умеют эти косоглазые телки ублажать мужиков!

Но Алп-Туран был по-прежнему мрачен. На удивление всем он не принял участия ни в грабеже храмовой сокровищницы, ни в ночной оргии при свете горящих развалин, когда перепившиеся аргайвы под вой гиен и трели квакш в зарослях бамбука пускали по кругу рабыню демона. Всю ночь он сидел в отдалении от резвящихся товарищей и молча потягивал вино из бурдюка. Казалось, какие-то предчувствия терзают его…

 

*  *  *

 

Алп-Туран был многим обязан Пиррасу. Нет, не жизнью, хотя… пожалуй…

Два года тому назад в далеких от джунглей Иньяна суровых краях Нордхейма – Северного Края, где маленькие хуторки и сложенные из дикого камня угрюмые замки конунгов и ярлов прячутся в поросших соснами заснеженных долинах, зажатых меж глубокими трещинами фьордов, дружина Пирраса совершила налет на Борригард – небольшой городишко, если так можно назвать редкое в такой варварской глуши, затерянной на краю мира, торжище, куда приезжали аргайвы из близлежащих хуторов и замков.

Здесь торговали моржовым клыком и мамонтовой костью из Гипербореи, оловом с Оловянных Островов и загадочной Туле, янтарем с Янтарного Побережья, мехом соболей и лисиц из Биармии. Сюда, к берегу этого небольшого залива сурового северного моря, полгода покрытого льдами, приплывали длинные парусные корабли гостей с далекого Юга. Они называли себя финикийцами, эти непривычно смуглые, черноглазые, горбоносые вертлявые лживые люди. Здесь они охотно скупали все, что только попадалось под руку – и моржовый клык, и меха, и янтарь, но самым ходовым товаром для них являлся человек. Финикийские торгаши, готовые ради прибыли плыть хоть на край света, проникали всюду в те далекие времена – ходили они и в далекий Куш и Черные Земли, где рабы с черной, как эбеновое дерево, кожей были особенно хороши, и где было много слонового бивня; и к Оловянным островам, где обитали мохнатые, приземистые пикты, одевающиеся в невыделанные звериные шкуры и не знающие ни бронзы, ни железа; и сюда, на север, к белокурым аргайвам…

Собственно фактория Борригард и возникла из-за финикийцев – северяне быстро смекнули, какую выгоду приносит торговля с южанами, привозившими на удивление тонкие ткани из хлопчатника и шелка, столь выгодно отличавшиеся от грубых овчины и льна, разного рода красивые вещи, резные статуэтки из нефрита, вкусное вино в больших глиняных корчагах, которое веселило не в пример легче солодового пива, верескового меда, брюквенной браги и даже снадобья из мухоморов, которое легко могло свести с ума обычного человека.

Обычного человека, но не аргайва из дружины головорезов Пирраса, которые налетели на Борригард как бешеный шквал, приходящий иногда в залив вместе с северными полярными ветрами. Их недаром называли берсерками – в бой молодцы Пирраса шли без щитов и шлемов, с одними секирами наперевес, одурманенные парами мухомора, а потому особенно страшные, не боящиеся ни смерти, ни демонов бездны Гинунгагап.

 

– Хо, Имир! – ревели они, как моржи с ледяных берегов Гипербореи, и крушили все на своем пути.

В городе воцарился хаос. Купцы и покупатели с воплями ужаса метались по грязным кривым улочкам, не зная, куда скрыться от ветра стали, который несли смертоносные лезвия секир. Лишь хитроумные финикийцы успели скрыться на своих длинных кораблях и, отойдя подальше в глубь залива, наблюдали за резней с безопасного расстояния.

Победа была почти легкой. Почти – потому что на пути у берсерков неожиданно выросли дюжие молодцы с кузнечных и оружейных рядов. Сами аргайвы, как и люди Пирраса, привыкшие ворочать пудовыми молотами, кузнецы встретили налетчиков достойно. И в миг, когда казалось, что еще вот-вот – и берсерки дрогнут под бешеными ударами тяжелых молотов разъяренных кузнецов, из-под одного из оружейных навесов неожиданно вынырнул оборванный чумазый юноша. Он был прокопчен насквозь, черен почти как кушит – только голубые яростные глаза сверкали на его лице. Всклокоченная копна давно не мытых и нечесаных волос билась на соленом ветру, как дикарский стяг. В мускулистой руке юноша сжимал огромный молот, и было видно, что он рвется в бой, но его не пускает длинная цепь, накрепко припаянная к ошейнику на его бычьей шее и приваренная к столбу, поддерживающему кровлю кузни. В порыве боя Пиррас успел заметить, что под ногами у юноши лежит тело здоровенного мужчины в кожаном фартуке оружейника. У него было напрочь снесено полчерепа.

«Чистая работа», – отметил про себя Пиррас. Он смекнул, что парень рвется явно не на помощь своим господам.

А невольник тем временем изо всей силы напрягал свои мощные шейные мышцы, силясь разорвать оковы. Однако то ли цепь была приварена на славу, то ли юноша слишком торопился, но высвободиться ему никак не удавалось. Наконец, парень взъярился не на шутку – взревев, как штормовой ветер, он навалился всем своим не по возрасту дюжим телом на столб, сдерживавший его свободу, и на удивление легко напрочь своротил его. Кровля с грохотом упала на землю, едва не похоронив под собой едва успевшего освободиться пленника, но тот ловко увернулся и, подхватив свою цепь, с яростным кличем на неизвестном языке, ринулся в самую гущу боя.

 

Он врезался в толпу атакующих кузнецов, как стальной таран в гнилые городские ворота. Молот и цепь бешено свистели и гудели в его мускулистых крепких руках, рассекая воздух и человеческую плоть, разбрызгивая во все стороны густую кашу из мозга и крови. В рядах обороняющихся возникла паника. Увидев это, воины Пирраса, с торжествующим ревом навалились на смешавшегося противника. Пиррас только было рассек надвое тело грузного оружейника, как вдруг увидел, что над головой сражающегося юноши занесена смертоносная кувалда, которую воздел подобравшийся к нему сзади приземистый рыжебородый кузнец.

– Эй, чернявый! – взревел Пиррас. – Гляди назад!

Он встретил недоумевающий взгляд ярко-синих глаз, однако реакция у юнца была молниеносной – моментально развернувшись, он ушел от удара и одновременно размозжил голову рыжебородого. И в тот же миг берсерки полностью смяли деморализованного врага – Борригард пал. Торгаши были повержены.

Перешагивая через окровавленные трупы, Пиррас подошел к странному юноше, который, позванивая цепью, смахивал со лба пот, смешанный с кровью и брызгами мозга. Ни слова не говоря, ярл взмахнул топором, – ни один мускул не дрогнул на закопченном лице юноши, – звенья цепи упали его к ногам.

– А ты мне нравишься, чернявый! – одобрительно прорычал Пиррас, с силой хлопая парня по мускулистому плечу. – Жаль, что ты не аргайв!

– Я не аргайв, это верно! – прохрипел юноша. – Я Алп-Туран, из кемеров. Вы, аргайвы, называете нас киммерийцами.

– А, так ты из млекоедов? – в серых глазах аргайва сверкнуло любопытство. – И как же тебя угораздило попасть в эту леммингами загаженную дыру? Ведь от этих берегов далековато до твоих заснеженных гор, не правда ли?

– Это верно! – согласился Алп-Туран. – Но тот, кто продал меня в рабство, знал, что делает. Он специально загнал меня в эту даль, как можно дальше от моей родины.

– Это кто же такой? – поинтересовался Пиррас. – Я знаю почти всех работорговцев в Нордхейме и не слышал еще, чтобы они ходили за товаром в Киммерийские горы.

– Он был не из Нордхейма, – ответил Алп-Туран и в его сапфировых глазах сполохом северного сияния сверкнула ненависть. – Это был мой родной дядя.

– Разрази его бездна Гинунгагап! – возмущенно взревел аргайв. – Уж я на что душегуб, но голос крови для меня священен. Я никогда не поднял бы руки на детей своих братьев. Другое дело, что ни одного из них давно уже нет в живых! Да кто же он такой, этот выродок?

– Он продался змеям, – прошептал киммериец. – Он смешал свою человеческую кровь с их кровью и стал им родней. Он уже не человек. Он нелюдь. Его зовут Шульган. Он повинен в смерти моего отца – Урала, и в смерти моей матери – Тандысы. Так что, считай, что я еще сравнительно легко отделался.

– Похоже, что этот самый твой змеиный дядюшка совершил большую глупость, оставив тебя в живых! – воскликнул Пиррас.

– Он был слишком уверен в своей безнаказанности! – ответил Алп-Туран. – Я был еще слишком мал. Мне было всего семь лет.

– Бедняга! – искренне посочувствовал ему старый вояка. – И ты, стало быть, все эти годы жил в неволе?

– Восемь с лишним лет, – кивнул головой Алп-Туран. – Меня приковали к наковальне. Я с малолетства только и делал, что ворочал молотом и мехами.

– Да-а, парень, не повезло тебе! – прорычал аргайв. – Восемь лет взаперти! Да ты, видать, и жизни-то не нюхал! Хочешь посмотреть мир?

– Еще бы! – в глазах Алп-Турана сверкнула радость.

– Пойдешь с нами, млекоед! – Пиррас еще раз хлопнул парня по плечу. – Отныне ты вольный аргайв!

Так началась свободная жизнь Алп-Турана и его странствия с дружиной аргайва Пирраса…

 

…В тот день в Борригарде они взяли богатую добычу – множество мехов, янтаря, бочонки старого меда и пенистого пива, но больше всего было рабов. Жирные холки бывших хозяев Алп-Турана теперь сами должны были привыкать к неласковой стали рабского ошейника. Пиррас с выгодой сбыл их финикийцам, взяв с хитроумных южан двойную цену, – те даже и не торговались – своими глазами видели гибель Борригарда, который теперь пылал, как погребальный костер, дотла разоренный и окровавленный…

Пиррас слыл бывалым воином и путешественником. С детства ему грезились загадочные страны – родной унылый Нордхейм мало прельщал его беспокойную душу. С юных лет ушел он странствовать по далекому и таинственному Востоку. Он был наемником в Микенах и Трое, Каркемише и Хатуссе, Ниневии и Ниппуре. В Ниппуре он даже стал военачальником царя Нарам-Нинуба, однако был вынужден покинуть знойный Шумер после страшной ночи, когда едва не погиб от зубов демонических существ, натравленных на него самим царем, который только прикидывался другом неукротимому северянину. Впрочем, тогда Нарам-Нинуб сам пал жертвой упырей из Дома Эрейбу, которых пытался натравить на аргайва. Что ж, не рой другому яму… После таких событий Восток опротивел северянину, и он решил вернуться на родину. Здесь, в Нордхейме, он быстро набрал дружину отчаянных рубак и стал промышлять грабежом.

 

Алп-Туран быстро приобщился к веселой и бесшабашной, полной опасностей и тревог жизни аргайвов. Он был силен как бык – молот и мехи сделали из него силача, да ведь и отец его был великий богатырь. Он был алчен до вина, до удовольствий и женщин, – проведя долгие восемь лет в неволе, теперь он пил жизнь жадными большими глотками, как человек, долго мучимый жаждой. Пиррас полюбил его как родного сына…

…Целый год дружина Пирраса наводила ужас на весь Нордхейм, но в один прекрасный день отправилась в дальний поход – навстречу восходящему солнцу. Пиррасу надоела унылая нордхеймская глушь – любовь к дальним странствиям по-прежнему манила его, как разноцветная бабочка, ускользающая из рук. Аргайвы встретили решение ярла единодушным ликующим ревом. Они были молоды, полны сил, они хотели приключений, битв, крови, женщин, золота и драгоценностей, наконец, просто впечатлений, что должен был подарить этот огромный и сверкающий мир, который они поднесут прямо к своим жадным ртам на остриях мечей…

Они шли все дальше и дальше на восток – а солнце было все так же далеко от них, как и в Нордхейме, и мир, казалось, был беспределен. Но аргайвы не роптали на это – они готовы были идти бесконечно по этой тропе насилия, крови и грабежа, ведомые стальной волей и неуемной страстью своего сурового вождя. А между Пиррасом и Алп-Тураном существовал молчаливый уговор – везде, где бы они ни бывали, они искали следы подлого колдуна Шульгана, похитившего заветный алмазный меч Урала.

Так они прошли всю необъятную степь, шагая вслед сухим катышам перекати-поля и отражая набеги коневодов – ишкузов. Вначале кочевники пытались убить невесть откуда взявшихся пришельцев, шедших к тому же пешком, что само по себе было удивительно. Но после двух или трех налетов, отраженных аргайвами с волчьей яростью, ишкузы побратались со свирепыми воинами, которых, казалось, не брали даже свистящие стрелы с трехгранными наконечниками, пущенные востроглазыми кочевниками. После буйной тризны, где было выпито немало пенистого кумыса и хорезмийского вина, ишкузы и аргайвы стали друг другу братьями и даже принесли в жертву целую отару овец и с десяток сайгаков каменным изваяниям богатырей – предков удалых наездников. А потом они вместе пошли в отчаянный набег на Хорезм, и аргайвы теперь ехали на отличных ишкузских лошадях, подаренных им новыми союзниками.

В Хорезме, в глинобитных городах, где было много золота, серебра, красивых женщин, вина и раззолоченных покоев жирных, трусливых вельмож с бородами, крашенными хной, Алп-Туран неожиданно узнал, что Шульган совсем недавно побывал здесь. Но увы – подлый колдун опять ускользнул от мести. Все, кто слышал о нем, говорили, что он уехал дальше на восток. И опять был бесконечный путь – все дальше, дальше, навстречу встающему солнцу. И Шульган, казалось, был как это обманчивое солнце: вроде еще немножко – и аргайвы настигнут его, но каждый раз он ускользал от Алп-Турана – далекий и близкий, загадочный и неуловимый. Так дружина Пирраса достигла таинственных пределов царств Инь и Янь, о существовании которых на Западе знали лишь понаслышке и рассказывали детям как о чудесной сказке.

Здесь, на длинных стенах, перегородивших всю равнину, их встретили злые желтокожие воины в чудных доспехах из лакированного дерева. У них были бронзовые шлемы, сделанные в виде головы дракона, и диковинные мечи с длинными рукоятями, отделанными слоновой костью, и широкими, плоскими лезвиями, по всей длине которых были высечены причудливые иероглифы. Но магические заклинания на мечах не спасли иньянцев от грозной стали секир аргайвов. С легкостью сломив сопротивление иньянских стражей, аргайвы перевалили через стену и оказались на необъятной равнине, поросшей джунглями, среди которых, окруженные дремучими зарослями бамбука, текли величавые желтые реки, на берегах которых вздымали свои причудливо изогнутые лакированные кровли многоярусные пагоды городов и храмов. Именно храмы были целью аргайвов – здесь, в этом средоточии многочисленных и омерзительных жестоких, кровожадных богов и демонов, которым бритоголовые желтые жрецы приносили обильные человеческие жертвы, надо было искать черного колдуна. И вот однажды они наткнулись на этот причудливый и зловещий храм Бога-Квакши…

 

*  *  *

 

На следующее утро отряд Пирраса покинул дымящееся пепелище, над которым черными зловещими тенями вились стервятники. Однако, против своего обыкновения, ярл не стал убивать девку. Не дал он ее и на полное растерзание своим воинам – иньянка уже кричала от боли, когда он вырвал ее из-под распаленных аргайвов. Он не слушал никого – ни Алп-Турана, который твердил ему, что ее надо немедленно прикончить, ни других, которые требовали продолжения утехи.

– Эта косоглазая пришлась мне по душе, – отвечал он, – а кому не нравится, тот пусть попробует на вкус мою секиру!

Так маленькая иньянка стала любимой наложницей Пирраса. Она оказалась на удивление веселой и сообразительной – все схватывала на лету. И все с удивлением замечали, что старый Пиррас совсем рехнулся от своей новой игрушке. Теперь он только и делал, что наряжал ее в трофейные шелка, увешивал всевозможными украшениями и с неподдельным удовольствием любовался ее миниатюрной фигуркой, похожей на фарфоровую статуэтку. Со временем аргайвы начали с тревогой замечать, что их вождь изменился – и далеко не в лучшую сторону. Он стал более подозрителен и жаден – при дележе добычи он стал забирать себе еще большую долю и при этом все время ругался, что воины хотят его разорить. И в отношениях с Алп-Тураном он изменился. Раньше они были неразлучны, а теперь они могли целыми днями не перекинуться даже словом.

 

А девушка с каждым днем все больше привязывала к себе старого бродягу. Каждый вечер она танцевала для него при свете костра, повесив на свои тоненькие пальчики хрустальные колокольчики. Они звенели на ветру, а наложница подпевала им мелодичным и нежным голоском. И все видели, что Пиррас смотрит на нее горящими, сумасшедшими глазами, и потихоньку качали головами.

Девица и вправду была очень сообразительной. Уже через две седьмицы она почти полностью обучилась языку аргайвов и разговаривала со всеми, смешно коверкая слова, будто мяукала. Звали ее Тай Цинь – казалось, даже само имя ее было подобно перезвону хрустальных колокольчиков…

 

Однажды ночью Алп-Туран проснулся от странного шороха. Однако он не стал поднимать шум, а потихоньку нащупал рукоять меча и продолжал лежать неподвижно, но в любой момент готовый вскочить и вступить в бой с неведомым врагом. Неожиданно он почувствовал, что по его телу похотливо шарят мягкие, нежные женские ладони. Они ласкали его умело и сладострастно, постепенно разжигая в чреслах огонь вожделения. Вскоре Алп-Туран почувствовал влажные женские губы в низу живота, однако не стал дожидаться многообещающего продолжения. Он стремительно, как кобра, кидающаяся на жертву, мертвой хваткой вцепился в волосы встрепенувшейся женщины и, легко сломив ее сопротивление, подтащил к себе, извивающуюся словно гадюка.

Перед ним была Тай Цинь – испуганная и дрожащая.

– Тебе чего-то не хватает, прекрасная госпожа? – прошептал он, вглядываясь в ее раскосые глаза, таинственно и влажно мерцавшие в темноте.

– Тай Цинь не хватай твоя, молодой господина! – промурлыкала иньянка. – Зачем твоя делай Тай Цинь больно? Тай Цинь делай твоя хорошо!

– Сначала делай хорошо Пирраса, а теперь – молодая господина? – иронично передразнил ее Алп-Туран. – Ах ты, стерва!

– Зачем стерва? – нисколько не смутившись, отвечала Тай Цинь с обольстительной улыбкой. – Моя хоти молодая господина, не хоти Пирраса. Пирраса старый, твоя – молодой! Моя хоти, чтобы твоя убивай Пирраса! Тогда Тай Цинь всегда буди делай твоя хорошо! Твоя буди иметь Тай Цинь, твоя буди ярла над всеми аргайвы! Твоя буди хорошо-хорошо! – и шлюха сладострастно провела язычком по увлажненным накрашенным губам.

 

– А твоя сейчас буди плохо! – прорычал Алп-Туран и, ни слова больше не говоря, принялся душить иньянскую потаскуху. Он уже почти довел свое дело до конца, не думая о том, что будет потом, что он скажет Пиррасу и всем остальным. Только одно его захватило полностью – уничтожить подколодную змею из жабьего храма. До него не сразу дошло, чье имя шипит посинелыми губами полузадушенная иньянка.

– Что?! Что ты сказала?! Повтори!!! – взревел киммериец, отпуская Тай Цинь.

– Шу Ган! Тай Цинь знай Шу Ган! Твоя искай Шу Ган, Тай Цинь знай, куда поехай Шу Ган! Не убивай Тай Цинь, молодая господина!

– Где он, этот нелюдь?! – спросил киммериец, переводя дух.

– Шу Ган была в храм Ся Боу – Бога-Квакши, – пролепетала Тай Цинь, – Шу Ган приноси жертва Ся Боу тысяча девственница и тысяча маленький дети. Потом она уехай на юг. Далеко-далеко ехай.

– Куда именно?

– А твоя не станет убивай Тай Цинь? Не станет говорить ничего Пирраса?

– Говори!

– Твоя клянись Ильбись, моя говори куда ехай Шу Ган! – коварно улыбнулась расчетливая интриганка. Она и это успела выведать у Пирраса! Старый аргайв знал, что одной клятве Алп-Туран никогда в жизни не изменит – клятве именем бога предков – Ирбиса.

– Клянусь… Ирбисом! – медленно выдавил из себя Алп-Туран, с ненавистью глядя на иньянку.

– Шу Ган уехай в южный страны – в Синь-Хяо!

– В Айодию, значит! – протянул киммериец. Теперь он позабыл обо всем на свете. Только одно желание овладело им – настигнуть врага во что бы то ни стало.

Тем временем иньянка поднялась с земли.

– Моя еще говори с твоя! – многообещающе улыбнулась коварная обольстительница. – Не противься, Алп-Турана! Тай Цинь хоти тебя! Твоя буди хорошо! – и с этими словами она змеей выскользнула из его шатра…

 

*  *  *

 

– Мы должны идти в Айодию, Пиррас! – таковы были первые слова Алп-Турана, которыми он встретил на следующее утро ярла. Тот вылез из своего шатра, покряхтывая и совсем по-старчески потирая шею – было видно, что он заметно сдал за эти считанные луны. От цепкого взгляда Алп-Турана не укрылись ярко-красные пятна укусов, украшавшие тело старого аргайва, и он презрительно ухмыльнулся. Заметив его реакцию, Пиррас смущенно улыбнулся.

– Эта девка совсем шалеет в постели – кусается как бешеная лиса!

Алп-Туран никак не отреагировал на его объяснения. Его ярко-голубые глаза требовали ответа на заданный вопрос.

– В Айодию, говоришь, – пробормотал аргайв, – а зачем нам туда ехать? По-моему нам и без Айодии совсем неплохо! Вчера приходили послы от иньского царя Пань Гуна. Этот желтокожий царек обещает нам десять тысяч кусков лучшего шелка и три воза золота, если мы прекратим грабить его подданных. С таким добром мы можем вернуться обратно в Хорезм и купим себе богатые имения с беломраморными дворцами и фонтанами. Тогда мы сможем до конца дней жить без забот и треволнений – как короли!

– Шульган уехал в Айодию – я это знаю совершенно точно! – возразил ему киммериец.

– А тебе не кажется, Алп-Туран, что ты гоняешься за тенью? – гримаса недоверия скривила лицо Пирраса. – Брось! Зачем тебе это? С нашей добычей…

– Он убил мою мать! – ответил Алп-Туран и, ни слова не говоря, пошел прочь.

– Эй, парень, постой-ка! Куда ты? – недоуменно спросил Пиррас.

– Я ухожу! – не оборачиваясь бросил ему Алп-Туран. – Мне больше не по пути с тобой!

– Ну и иди! – неожиданно вспылил Пиррас. – Давай, давай! Раз у тебя нет ни капли благодарности…

Из шатра появилась улыбающаяся Тай Цинь и, ласково обвив фарфоровыми ручонками бычью шею взбешенного аргайва, что-то прошептала ему на ухо. Пиррас неожиданно успокоился и поглядел на наложницу с удивлением.

– Ты и вправду так думаешь? Ну что ж, надо подумать… Все равно нам уже пора убираться отсюда, пока Пань Гун просит по-хорошему. А не то в одно прекрасное утро обнаружим, что зажаты в тиски целой оравой желтомазых солдат в дурацких деревянных кольчугах…

– Эй, млекоед! – закричал Пиррас вслед удаляющемуся Алп-Турану. – Обожди! Пожалуй, нам действительно нужно в Айодию!

Алп-Туран остановился и поглядел на Пирраса с нескрываемым сарказмом.

– Что – твоей девке захотелось кшатрийских жемчугов?

 

*  *  *

 

Дорога в Айодию оказалось не простым делом. Аргайвы шли по зловонным болотам Южного Иньяна, с трудом продираясь сквозь густые заросли бамбука, который нужно было рубить мечами. В ноги постоянно впивались ядовитые пиявки невероятной величины, над отрядом с мерзким воем кружили целые тучи мошкары, откуда-то издалека тявкали шакалы и хрюкали болотные свиньи. Дары Пань Гуна не пошли впрок – от большей части золота и шелков пришлось срочно избавляться – в этих гиблых местах такое количество добра было тяжкой обузой.

– Ничего, ребята! – подбадривал злых, облепленных грязью и тиной, распухших от укусов болотных тварей парней Пиррас. – Вот доберемся до Айодии – а уж там все сокровища кшатриев будут наши! – однако было видно, что он и сам не особенно-то верит в свои слова.

Когда, наконец, болота остались позади и перед аргайвами замаячили высокие заснеженные пики гор, отряд Пирраса здорово поредел – северян нещадно косила болотная лихорадка, парочку парней затянуло в трясину, и многие погибли в стычках с отрядами свирепых местных дикарей – приземистых, кривоногих, похожих на желтокожих обезьян, людей со свирепыми лицами, размалеванными охрой и глиной. Каждый из них едва доставал до пояса могучим уроженцам Нордхейма, однако в драке с ними приходилось несладко: дикари осыпали врага градом отравленных стрел и тут же скрывались в непроходимых зарослях, которые они знали как свои пять пальцев.

 

С нескрываемым облегчением аргайвы поднялись в горы. Здесь, на заснеженных обрывистых скалах они вздохнули свободно – Гималаи были похожи на их суровую родину – здесь так же дул пронизывающий до костей ветер, а воздух был прозрачен, свеж и обжигал грудь. Зато Тай Цинь приходилось несладко – она чихала, кашляла, с головой зарывшись в меха, и с ее покрасневшего простуженного носа капали зеленые сопли. Впрочем, это не мешало ей по-прежнему вертеть Пиррасом как ей вздумается – он только и делал, что хлопотал над ней, как клуша над больным цыпленком.

Горы становились все выше, все неприступнее, и воздух с каждым новым подъемом все сильнее резал грудь. Даже суровые северяне не сразу могли привыкнуть к таким перегрузкам. Только Алп-Турану, казалось, все было нипочем – его могучим легким прирожденного горца гималайский воздух не приносил никакого вреда…

…Но вот, наконец, измученный отряд вышел на последний перевал – и перед восторженными глазами странников предстала удивительная панорама чудесной страны, расстилавшейся перед ними с высоты птичьего полета.

В поросших густыми джунглями ярко-зеленых долинах голубой лентой серебрилась могучая река, над которой плыл молочный туман, и острый взгляд мог уже различить темные фигурки крестьян, которые не разгибая спины трудились на своих наделах, отвоеванных у вездесущей буйной растительности; смуглые мальчишки купали в воде ленивых буйволов и огромных серых добродушных слонов, а неподалеку от деревень, в непроходимых чащобах раздавались трубные голоса их диких собратьев. Повсюду были слышны трели попугаев и райских птиц, на разные голоса рычали, ревели, ухали, визжали и хрюкали дикие звери – тигры, медведи, пантеры, обезьяны, свиньи… Еще дальше к югу в лучах восходящего солнца ослепительно сверкали золоченые высокие крыши сказочных городов…

– Вот она, чудесная Страна Кшатриев! – воскликнул Пиррас. Он раскинул руки, будто пытаясь объять с горной выси весь этот сверкающий, поющий, переливающийся удивительный мир. – Вперед, воины! – прокричал он восторженно. – Золото, драгоценные камни, лежащие в сокровищницах городов и заброшенных храмов, смуглые черноглазые женщины, роскошь беломраморных дворцов махарадж и раджпутов ждут вас!

 

*  *  *

 

Отряд оголодавших, одичавших в горах аргайвов будто саранча налетел на богатую, тихую страну. Девственные долины Ганга огласились яростными воплями, криками паники, плачем детей, визгом насилуемых женщин. Пиррас не щадил никого – входя в новую деревню, он тут же хватал старейшин и начинал безжалостно подпаливать им пятки, требуя незамедлительно выдать им всех молодых, красивых женщин, еду, вино, золото из общинной казны. Также он выпытывал у несчастных айодийцев дорогу к затерянным городам и храмам, где в обвалившихся дворцах, поросших лианами и населенных стаями обезьян, ждали своего часа несметные сокровища давно погибших цивилизаций.

Наконец, в одной из деревень аргайвам улыбнулась удача – белобородый и похожий на кусок угля старейшина не выдержал пытки и повел белых пришельцев в самое сердце джунглей.

На третье утро непроходимые дебри расступились перед отрядом и проводник указал им на взметнувшиеся ввысь скалы, с которых каскадом хрустальных брызг сыпал свои радужные воды водопад. Вглядевшись, северяне обнаружили, что вся скала изрыта, будто муравейник, многочисленными ходами и лазами.

– Это древний храм, посвященный богине Кали, – прошептал айодиец. – Там живут мудрые отшельники, которые с незапамятных времен стерегут сокровища богини. Но берегитесь, белые! Гнев богини настигнет вас!

– Ничего! – нехорошо ухмыльнулся Пиррас. – Мы принесем ей искупительную жертву! – и, расхохотавшись, он по самую рукоять вогнал лезвие своей секиры в череп старого айодийца…

 

…Окутанные густым утренним туманом, аргайвы подошли вплотную к пещерному храму. Ловкий Алп-Туран с силой вонзил в камни свою секиру, и, подтянувшись на ней, полез вверх, рискуя каждый миг сорваться с отвесной стены. Но он был сыном гор и едва ли не с самого младенчества привык лазить по скалам и утесам. Словно уж, он проскользнул к темнеющему в скале отверстию лаза и молниеносно перерезал глотку часовому, дремлющему с пикой наперевес. Вскоре вниз полетела развернутая веревочная лестница – путь наверх был открыт. Ловко, как обезьяны, северяне взобрались наверх – и сумрачные коридоры, высеченные в сердце скалы тысячелетия назад, огласились их боевым кличем.

Аргайвы метались по храму, творя бесчинства, проламывая головы сморщенным длинноволосым и бородатым старцам, которые не пытались ни укрыться, ни убежать, и даже не молили о пощаде. Вскоре такое легкое смертоубийство без воплей и униженных мольб обреченных жертв наскучило варварским сердцам северян. В конце концов, они оставили в покое странных монахов, которые продолжали сидеть в своих сумрачных кельях и, отрешенно глядя вдаль, раскачивались всем телом, бормоча про себя какие-то молитвы, и направили весь свой разрушительный пыл на грабеж храма. Однако поживиться тут, к великому разочарованию налетчиков, было особо нечем. Кроме нефритовых статуэток, изображавших многоруких и многоногих демонов, и нескольких сапфиров, которые были вкраплены в стены пещер, аргайвам ничего не досталось.

– Проклятье! – взревел Пиррас. – Старик обманул нас!

Неожиданно Алп-Туран взял его за плечо и указал на алтарь, над которым вздымалась к верху гигантская статуя богини. Она представляла собой искусно вырезанное из мрамора изображение женщины со свирепым и красивым лицом, пышными формами и окровавленными мечами в каждой из ее шести рук, которые придавали ей сходство с чудовищным пауком. Стеклянные глаза богини смотрели на осквернителей храма с выражением неземной, космической ненависти, а во лбу… во лбу ее третьим глазом горел огромный переливающийся рубин.

 

– Ого! – Пиррас аж подпрыгнул от восторга. – Круто!

– Позволь, господина, моя забирайся на богиня и снимай рубина! – раздался вкрадчивый голосок Тай Цинь.

– Ну, давай, милашка, только смотри не сверни свою нежную шейку! – согласился аргайв.

Юркая иньянка, будто ящерка, молниеносно взобралась на пышные мраморные груди богини и, хищно улыбаясь, занесла кинжал, намереваясь безжалостно выковырять из лба невероятной красоты драгоценность. В этот момент со скрежетом отверзлась невидимая ранее дверь в стене пещеры.

– Стой, женщина! – густой, властный голос произносил нордхеймские слова почти без акцента.

Изумленные аргайвы обернулись – перед ними стоял высокий статный муж в переливающемся одеянии из тончайшего шелка и высоком тюрбане, с адамантовой заколкой, искусно стилизованной под павлинье перо.

– Кто ты, Имир тебя разрази?! – прорычал Пиррас, угрожающе поднимая секиру. – Ты вроде не похож на наших!

– Ты прав, воин из Белой Страны, – отвечал незнакомец. – Я айодиец, хотя в тот час, когда меня породили на свет, эта страна называлась по-другому. Меня зовут Васудэва и я являюсь Верховным Брамином этого храма. Вот уже на протяжении пяти тысяч лет я пребываю в божественном просветлении в потаенной нише этого уединенного места… Мало кто нарушал мой покой за минувшие века…

– Хватит врать, айодийская обезьяна! – прорычал аргайв. – На твоем лице нет ни одной морщинки, а кожа твоих рук – белая и гладкая как у женщины! Ты такой же смертный, как и мы!

– Убедись сам, о, невежественный чужеземец! – легкая улыбка тронула изящные губы брамина. В его холеной кисти сверкнул кинжал. Разорвав на бледной, нечеловечески красивой груди шелковую ткань, Васудэва не колеблясь погрузил его в плоть по самую рукоятку, инкрустированную бриллиантами. Ни единой капельки крови не выступило из его тела.

Аргайвы стояли молча, потрясенные увиденным. Васудэва тихо рассмеялся.

– Время не властно надо мной. Я покинул бесконечную Сансару – Дорогу Воплощений, где плоть вожделеет, а дух страждет… Это было так давно, что даже кости моих современников истлели без следа в земле древней Вендии – так называли Айодию в ту давно минувшую эпоху… Поток времени тек мимо, огибая меня, как речная вода, которой не в силах своротить незыблемую скалу. И я все видел… Орды жадных светлоглазых завоевателей не раз и не два вторгались в эту богатую страну, жаждя наслаждений и богатств. Но их слава и мощь растаяли как дым. Мир плоти бренен, дети мои, и маня к себе иллюзией радостей и удовольствий, приносит лишь кровь, страдания и в конечном образе – смерть. Но даже смерть не спасает мятущийся дух, который вновь попадает в темницу новой плоти, и все повторяется снова и снова… Моя плоть умерла, о, варвары – и вы не в силах принести мне вреда. Вы даже не в силах одолеть слабых отшельников этого храма, хотя они и простые смертные. Сталь ваших боевых топоров не страшит их – их дух путешествует далеко, по чудным и неизведанным мирам, а бренная плоть – это лишь темница духа. Избавляясь от нее, они приближаются к счастливой Махаяне, преддверии Нирваны – сияющему царству безмятежного вселенского Духа. Вы не страшны нам, чужеземцы!

– Ты говоришь странные и непонятные слова, призрак! – пробормотал Пиррас. – Но тогда почему ты не желаешь, чтобы мы забрали этот камень с собой? Ведь для тебя и твоих рехнувшихся учеников, которые губят свою жизнь, сидя в смрадной келье, он не представляет никакой ценности?

– Камни и золото – только дым, – ответствовал Васудэва. – Но я прошу вас не трогать Глаз Кали только лишь из жалости к вам. Хотя что вас жалеть? Видать, не все земное еще исчезло из моей души. Быть может, вы желаете пришествия Кали в наш мир?

– Пусть приходит, поговорим, – нехорошо ухмыльнулся Алп-Туран, угрожающе кладя свою широченную ладонь на рукоять меча.

– Тогда вся раса людей погибнет в единый миг в ливне ослепительного и всепоглощающего огня. Никто из смертных не в силах выдержать ее дыхания. Так что если вам дорога жизнь и самый мир, в котором вы живете, – оставьте Глаз Кали в покое. Прошу вас – заберите с собой любые драгоценности из храмовой сокровищницы, я разрешаю, – и с этими словами Васудэва широко раскрыл дверь, из-за которой в глаза ошеломленных аргайвов ударил целый сноп яркого света.

– Имир! – восторженно проревел Пиррас. – Значит, старик не обманул нас! Тут и вправду есть клад!

Это действительно был клад – и какой! Аргайвы пожирали глазами невиданное богатство – громоздящиеся под самые своды пещеры штабеля золотых слитков, россыпи алмазов, сапфиров, изумрудов, аметистов и смарагда, стены последнего убежища брамина были усеяны переливающимся розовым перламутром… Будто бурелом в лесу, топорщились груды слоновьих бивней, пожелтевших от времени и унизанных перстнями с огромными рубинами и бриллиантами. Поодаль лежало усыпанное драгоценностями оружие, различные диадемы, царские венцы, роскошные шелковые одеяния.

Смеясь от счастья будто озорные дети, варвары бросились в кучу несметных богатств, как в ласковые морские волны. Тай Цинь, казалось, обезумела – повизгивая от переполнявшего ее удовольствия, иньянка водрузила на свою изящную головку царскую корону, переливающуюся золотом и бриллиантами, а свое фарфоровое тело облачила в горностаевую мантию.

– Моя хоти быти царица! – кричала она Пиррасу, с восхищением наблюдавшему за ней. – Тай Цинь – царица!

– Ты будешь ею! – прорычал Пиррас. – Я сделаю тебя царицей, клянусь Имиром! С моими ребятами и этими сокровищами я положу к твоим ногам всю Айодию!

– Слушай, призрак! – неожиданно обратился он к Васудэве, который стоял поодаль, скрестив руки на груди, и взирал на радость северян отрешенным взглядом. – Раз уж ты так щедр – то может поделишься со мной своим секретом? Скажи мне – как стать бессмертным? С таким богатством мне совершенно расхотелось подыхать!

– Безумец! – с хохотом отвечал бессмертный. – Воистину, твоя алчность не имеет пределов. Увы, варвар, – тебе не суждено встать на Путь Истины. Иди по Дороге Воплощений и Страданий! Сансара – твой удел, и, быть может, через много тысяч лет и туманных эонов твой дух очистится от скверны ненависти, злобы и жадности. Знаешь, аргайв, ты напомнил мне моего недавнего гостя – колдуна, который, как и ты, пришел сюда с далекого Севера. Он исколесил много стран в поисках средства от смерти. Он пришел и сюда, он принес богине Кали многочисленные и кровавые жертвы, он умолял меня раскрыть ему секрет. Что ж, быть может, алчущая людской крови Кали Разрушительница и стала благоволить ему, но я чту другую ее ипостась – Вселенскую Мудрость. И я ответил ему так же, как и тебе. Он ушел восвояси, осыпая меня проклятиями, но бессильный что-либо изменить…

– Имя! – голос Алп-Турана срывался от волнения. – Скажи мне его имя, во имя всех богов, во имя Мудрости, которой ты поклоняешься!

Бессмертный обратил на него свой загадочный взор – веки его вздрогнули: казалось, он прочел в горящих страстью синих глазах киммерийца всю его жизнь.

– Да, это тот, кого ты ищешь – его зовут Шульган! Он был здесь примерно с пол-луны назад и ушел в сторону Великих Городов, лежащих южнее… – помолчав немного, Васудэва неожиданно извлек из складок своего сверкающего одеяния обсидиановый кинжал с рукоятью, вырезанной в виде переплетенных змей.

– Возьми вот это, юноша! – произнес он. – Это – оружие Нагов, разумных змиев, правивших когда-то нашим миром. С человеком, ставшим змеей, можно справиться только этим…

Алп-Туран принял кинжал, не говоря ни слова, но в его горящем взгляде читалась беспредельная благодарность…

Когда аргайвы наконец покидали разграбленный храм, покачиваясь под тяжестью сокровищ, Пиррас неожиданно спросил у Васудэвы.

– Скажи мне, бессмертный – зачем ты позволил нам обчистить храм? Я подозреваю, что ты обладаешь такой силой, что мог бы обратить нас в придорожную пыль – а ты вместо этого дал нам все, чего мы желали. Но зачем?

– А какая разница? – усмехнулся брамин. – Пройдут еще тысячи лет – и храм вновь наполнится золотом, которое приносят в дар богине чтящие ее люди. А если и нет – нам, хранителям, от этого ни жарко, ни холодно. Ну а вы, – что ж, удовлетворите свое мгновенное суетливое желание – и, разочаровавшись в богатстве, быть может, поймете, что в жизни не бывает беспредельного счастья. И, к тому же, я знаю, что рок Кали все равно настигнет вас. Нет, вас не поразит небесный гром, вы умрете обыкновенной смертью. Такой же, на которую вы обрекли тысячи и тысячи безвинных. В этом и есть ваш рок, ваша карма и ваша кара…

 

*  *  *

 

Гром боевых колесниц и рев слонов заполнил улицы Гаварданана – столицы Северной Айодии, встречавшей армию нового царя Востока, Великого Белого Бивненосца, Извергающего Молнии Махараджуба – ибо именно таков был теперь титул Пирраса. Его раззолоченный, убранный шелками и атласом паланкин несли десять согбенных темнокожих рабов из Магана и Меллухи, а рядом с владыкой-завоевателем, на бархатных подушках томно развалилась его царица – распутная и прекрасная Тай Цинь.

Взлет Пирраса и его дружины к вершинам власти над богатейшим и чудеснейшим из земных царств был молниеносен и ошеломителен. Покинув чудесный храм, подаривший им несметное богатство, аргайвы обнаружили, что окрестные джунгли кишат войсками кшатриев, которые выслал на них Махараджуб Гаварданана. Северяне были взяты в кольцо – но хитроумная иньянка, посланная для переговоров с их военачальником, сделала свое дело. Женские чары и элементарный подкуп были ценой предательства – из леса аргайвы вышли в сопровождении собственной огромной армии.

По дороге на Гаварданан к войску «нового царя», слухи о пришествии которого далеко опережали его, присоединялись все армии окрестных раджпутов и раджей. Подойдя к столице, Пиррас обнаружил, что он уже как-то незаметно стал Махараджубом – отцы города принесли ему на золотом блюде ключи от города и окровавленную голову царя.

Для аргайвов наступили золотые денечки – в прямом смысле этого слова. Все они только и знали теперь, что день-деньской валяться в своих раззолоченных покоях и купаться в лазурной воде беломраморных бассейнов, усыпанных розовыми лепестками, в окружении ласковых чернооких айодийских наложниц. Вечера и ночи они коротали в нескончаемых пирах, которые перерастали в разнузданные оргии, окутанные парами желтого лотоса, и главной заводилой здесь была, разумеется, Тай Цинь. Неутомимая в разврате, алчная до чувственных наслаждений, она каждый день изумляла царя и его свиту все новыми и новыми причудами и изобретениями. Дошло до того, что новый владыка по ее просьбе издал указ – вырыть в дворцовых садах огромный водоем, наполнить его вином, а на деревьях развешать мясные туши, всевозможные тропические фрукты и восточные сладости. Толпы распутных юношей и девушек, мужчин и женщин, раздетых догола, со смехом носились меж этих деревьев, предаваясь блуду и одурманиваясь лотосом.

 

У всех северян, пришедших с Пиррасом, были теперь пышные государственные титулы, но каждого из них окружали толпы айодийцев – льстивых, раболепных, покорных, готовых пыль сдувать с ног новых господ – и в то же время в бегающих глазах каждого из них проницательный человек прочел бы затаенную ненависть. И их становилось все больше и больше – они, казалось бы, отсекали каждого из аргайвов, отделяя их друг от друга и, в первую очередь, – от царя.

А со временем при его дворе откуда-то появились иньянцы – сначала это были послы от Пань Гуна, который поспешил поздравить нового владыку и его жену – свою соотечественницу – с великой победой, потом пришли купцы, чиновники, советники, какие-то жирные евнухи с одутловатыми, трясущимися щеками и глазами-щелочками, маги, прорицатели, гадалки, танцовщицы, гейши…

 

Некогда грозный и суровый северянин, Пиррас совершенно обрюзг, обленился и заметно поглупел. Кроме того, он вдруг невзлюбил своих соотечественников – порой он не желал их видеть по нескольку дней. Зато Тай Цинь и ее иньянцы бывали у него каждый день – развлекали владыку, давали ему советы, помогали править государством…

 

*  *  *

 

Алп-Туран не любил бывать при новом дворе. Будучи назначенным командиром гвардейцев, он все время проводил в казармах, в окружении немногочисленных аргайвов, еще не променявших верный меч на разврат, негу и коварный аромат лотоса. А иногда он вдруг садился на коня и в полном одиночестве покидал Гаварданан, проводя целые дни в поисках. Он повсюду разыскивал своего врага. То, что Шульган побывал в Гаварданане, было несомненно – во многих городских храмах он своими глазами видел многочисленные следы его пребывания – горы трупов и лужи крови у алтарей мог оставить только он. Но он опять сбежал, этот демон в человеческом облике, и след его затерялся…

В одно утро Алп-Туран лежал в своем мраморном бассейне в окружении кувшина вина и айодийской наложницы, которая растирала его мускулистое, покрытое татуировкой шрамов бронзовое тело и умащивала его благовониями. Несмотря на удовольствия, которые окружали его плоть со всех сторон, дух киммерийца был неспокоен. Видно, прав был бессмертный брамин, встретивший его в пещерном храме богини Кали: видимый мир – только дым, и все услады земные – всего лишь иллюзия…

Примерно так размышлял Алп-Туран, без всякого удовольствия потягивая лучшее вино. Неожиданно на чело его упала тень.

– Приветствую тебя, млекоед! – прохрипел знакомый грубый голос.

Алп-Туран оттолкнул наложницу и поднялся из воды. Перед ним был Адрунн, разодетый в парчовый кафтан, его светлые кудри, напомаженные и завитые, выбивались из-под шелкового тюрбана, атласные малиновые шальвары были заправлены в тончайшей выделки сафьяновые сапоги с гнутыми носами. Но одутловатое, испитое лицо его было угрюмо, а в светлых глазах застыло выражение тревоги и затаенного страха.

– Что привело тебя сюда, о достославнейший начальник охраны Белобивенного Венценосца? – с некоторой издевкой осведомился Алп-Туран.

– Да брось ты, не до шуток! – нетерпеливо махнул рукой Адрунн. На лице его застыла страдальческая гримаса. – Слушай, мы можем поговорить с тобой наедине?

Алп-Туран грозно сверкнул глазами на наложницу – та моментально испарилась.

– Мы одни! – он пристально взглянул на старого приятеля. – В чем дело?

– Беда! – прошептал Адрунн. – Всех нас ждет большая беда! И главное – обидно! Мы так долго шли к своей победе, терпели лишения, страдали, скитаясь по всему миру, проливали свою кровь… А теперь мы все – всего лишь разжиревшие, откормленные каплуны, которых готовят к закланию. А этот старый идиот Пиррас, Белобивенный, мать его за ногу, – ничего не желает слышать! Он уверен, что мы все желаем его смерти, что мы все хотим занять его место! Ну уж нет – не нужно мне такого царства, будь оно неладно! Оно сгубило нас! Сейчас я бы все отдал, чтобы сей же миг очутиться в родном Нордхейме, одеться в волчьи и медвежьи шкуры, осушить здоровый рог пенного пива, спеть нашу добрую песню о битве асов и ванов на полях Етунхейма… И главное – чтобы рядом не было этих шушукающихся змей, всех этих пучеглазых айодийцев и желтомазых обезьян-иньянцев!

– Так стоило ли ради этого рваться сюда все эти годы? – сквозь зубы усмехнулся Алп-Туран, не подавая и виду, что слова Адрунна задели его за живое.

– Увы – все мы были безумцами! Нам надо было тогда до смерти затрахать эту косоглазую сучку, эту подлую Тай Цинь! – запальчиво воскликнул Адрунн. – Надо было тебя послушаться, ой, надо было! – аргайв подозрительно огляделся по сторонам. – Знаешь ли ты, что за последнюю седмицу уже семеро наших отправились в Валхаллу?

– Как? – проревел Алп-Туран. – И мне никто не сказал об этом?

– Пиррас приказал держать это в тайне, – прошептал Адрунн. – В наших рядах – особо опасная эпидемия. Почему-то наша кровь пришлась по вкусу местным кобрам… Но я знаю в чем дело! Это Тай Цинь, это она! Стерва хочет извести всех наших, а главное – тебя, и уж потом – Пирраса! Ты не веришь мне?

– Верю, Адрунн, еще как верю! – и он поведал другу о заманчивом предложении, которое давно сделала ему иньянка.

– Вот сука! – возмутился Адрунн.

– Самое плохое в том, что я поклялся Ирбисом, что не выдам ее Пиррасу! – с горечью промолвил Алп-Туран. – Да, впрочем, он и не поверил бы мне!

– А теперь всем нам грозит смерть! Я узнал об этом случайно – евнух Муй Тянь проговорился мне пьяный на пиру. Он сказал мне, чтобы мы остерегались кобры, которая свила свое гнездо у сердца махараджуба. И ты бы видел, что было потом, когда он опомнился и сообразил, что сказал. Он побелел как смерть, затрясся от страха, а потом – я и глазом не успел моргнуть – выхватил трясущимися жирными пальцами пузырек с ядом, и через мгновение валялся бездыханный на полу под моими ногами. Но одно имя он все же прошептал перед смертью. Он сказал: «О, боги! Что я наделал! Тай Цинь не простит мне этого!» Так-то!

– Значит его страх перед ней так силен, что он предпочел свести счеты с жизнью, – охваченный раздумьем, проговорил Алп-Туран. – Спасибо, друг! Я буду настороже…

 

*  *  *

 

На следующее утро Алп-Турана подняли с постели, чтобы сообщить скорбное известие – его друг, Адрунн скоропостижно скончался от укуса кобры. Смертельно побледнев, киммериец не сказал ни слова – только желваки на скулах заиграли. Кое-как облачившись в ненавистный придворный наряд, северянин поехал во дворец. Но аудиенции он так и не дождался.

– Его величество встречает послов из Иньяна! – объявил ему главный церемониймейстер – жирный пучеглазый айодиец и, как бы выражая свое прискорбие, растерянно пожал плечами, однако в глубине зрачков его плескались торжество и злорадство. Ни слова не говоря, киммериец развернулся и пошел прочь. Охваченный тяжкими раздумьями, он побрел сквозь дворцовый сад, как вдруг веселые голоса и заливистый смех привлекли его внимание. Через миг он вышел на небольшую лужайку, которая была устлана шкурами тигров. На ней, окруженный обнаженными девушками и женоподобными слащавыми юношами в рабских ошейниках, восседал Пиррас – его жирное отвислое брюхо раскачивалось от взрывов хохота – напротив него, оседлав престарелого, седовласого раба, сидела обнаженная и усыпанная золотистой пыльцой Тай Цинь. Вооружившись семихвостой плетью она яростно охаживала несчастного старика, да так здорово, что кровь так и хлестала с него ручьем. Когда несчастный стонал и кричал, резвящаяся блудница начинала петь непристойные иньянские куплеты – именно сей своеобразный извращенный оркестр вызывал такую бурю радости у царя и его одалисок.

 

Алп-Туран едва не вывернуло наизнанку от омерзения. Он развернулся и уже собирался идти прочь, как вдруг Тай Цинь, шустро соскочив с упавшего в изнеможении старика, птичкой порхнула к нему.

– Погоди, отважная Алп-Турана, не уходи-и! – ворковала она, разглядывая киммерийца откровенным похотливым взглядом. – Если хочешь – останься с нами! Нам буди хорошо вместе – твоя, моя и царя! Царя не буди возражай! Он делай все, что захоти Тай Цинь. А Тай Цинь хоти тебя, шибко хоти тебя. Ай, шибко хоти! – и Алп-Туран опомниться не успел, как жадная ладонь иньянки вцепилась ему между ног.

– О-о-о! – протянула она. Ее пьяные, налитые кровью, но все так же прекрасные глаза загорелись страстью. – Алп-Турана шибко сильный мужчина! Моя хоти тебя еще шибче! – она вдруг скакнула как кошка и умело обвила торс киммерийца бедрами и руками.

– Возьми моя, Алп-Турана, пожалуйста! Твоя буди так хорошо-о! – горячо шептала она ему в ухо. Он вдруг ощутил, что она покрывает жаркими поцелуями всю его шею. Силясь отодрать от себя прилипшую к нему куртизанку, он неожиданно почувствовал, как из-под её губ вышли острые зубы – Тай Цинь, распаляясь все больше и больше, нетерпеливо покусывала его, и зубы ее медленно и верно приближались к яремной вене.

– Пошла вон, грязная тварь! – прорычал Алп-Туран и с силой отшвырнул от себя кровожадную потаскуху. Тай Цинь шлепнулась на траву и смерила варвара жгучим взглядом ненавидящих глаз.

– Твоя пожалей об эта! – прошипела она.

Шум и возня привлекли внимание Пирраса. Он поднял осоловелые бычьи глаза на Алп-Турана. Даже проблеска узнавания не мелькнуло в них. Алп-Туран понял, что царь мертвецки пьян, и к тому же обкурен парами лотоса.

– К-кто это, Т-тай-Цинь? – пробормотал он, икая и пуская слюни.

– Жеребец! – со смехом воскликнула иньянка. – Жеребец из Киммерия с большой-пребольшой ядра!

Вся теплая компания встретила ее «остроумную» шутку взрывом обидного издевательского хохота. Сплюнув себе под ноги, киммериец развернулся и пошел прочь, сопровождаемыми глумливыми возгласами Тай Цинь и улюлюканьем развратной своры…

 

*  *  *

 

Алп-Туран вернулся домой поздно. Сбросив с себя пыльный плащ, он – как есть, в грязных сапогах, завалился на устланное мягкими шкурами и бархатными подушками ложе. В дверь его опочивальни неслышно проскользнула наложница – Каниша. Она поднесла своему господину вино, ловко сняла с него сапоги и одежду, а затем, раздевшись сама, нырнула под его одеяло…

…Каниша хрипло стонала, извиваясь под могучим варваром, который не ведал пощады ни на поле боя, ни на поле любви. Он перекатывал смуглое пышное, горячее тело закатившей глаза от наслаждения аодийки, властвуя над ней, терзая ее и даря неземное блаженство. Наконец наложница исторгла из себя надрывное рыдание – любовники содрогнулись, сливаясь в финальном поединке, – и упали, обессиленные на ложе…

 

…Алп-Туран лениво водил виноградиной по пупку Каниши, украшенному вдетой в него яшмовой бусиной и любовался ее полными, округлыми, крепкими грудями, пышными бедрами, изящными икрами и стройными щиколотками, маленькими ступнями с пухлыми пальчиками, ноготки на которых были окрашены хной. Каниша нежно улыбаясь, подала своему господину фиал янтарного вина.

- Спасибо, Каниша, – промолвил варвар. – Ты можешь идти. Алп-Туран хочет остаться один.

– Может Канише остаться? – предложила наложница. – Я умащу господина благовониями из Магана.

– Нет, не стоит! – почему-то сегодня у него не было никакого желания умащивать себя благовониями, хотя он любил этот приятный для тела процесс, исполняемый искусными женскими руками. Обычно это умащивание заканчивалось новым любовным поединком, но только не сегодня… Алп-Турану почему-то вспомнились рассказы айодийцев о том, что яд могут подмешать и в благовония, и даже в духи… Не то, чтобы он подозревал свою одалиску, но все же… От его пристального взора не укрылось разочарование, блеснувшее в глазах девушки. Впрочем, может, она просто желала продолжения… И все же, и все же…

 

Наложница задула лампу и неслышно, на цыпочках, удалилась, задернув газовый полог. Алп-Туран лежал в тишине, но сон все не шел к нему. Перед глазами вставала хищная гримаса, исказившая кукольное личико Тай Цинь, оскал ее белых острых зубов и тупой, рыбий, напрочь лишенный сознания взгляд Пирраса… Да. Адрунн был прав. Их всех ждала большая беда. А в первую очередь его.

Неожиданно Алп-Турану почудилось – каким-то шестым чувством, варварским первобытным инстинктом – что Каниша никуда не ушла, а затаилась в темноте рядом с его опочивальней и терпеливо, сдерживая дыхание, ждет, пока он забудется сном. Алп-Туран притворно захрапел, однако не так громко, чтобы не услышать шороха приближающихся шагов.

Однако шороха не последовало – вместо него напрягшийся варвар услышал, – почти почувствовал своим волчьим чутьем, – еле слышный свист и шелест чешуи по мраморным плитам пола. В свете луны, тускло освещавшем спальню, промелькнул жуткий силуэт кобры, раздувающей капюшон, – но на этот раз она не нашла своей цели. Алп-Туран увернулся и накрепко придавил голову яростно забившейся в конвульсиях гадины к постели, а затем, подчиняясь наитию, закричал, как кричит спросонья человек, ужаленный змеей.

Завершив крик сдавленным хрипом, он затих и стал ждать. И его ожидания оправдались. Полог отодвинулся – в спальню крадучись вошла Каниша. Она тихонько свистнула, подзывая сделавшую, по ее мнению, свое черное дело змею:

– Идем, Царица Нагов, ты заслужила сегодня свою чашку молока!

– Ты тоже! – взревел варвар, вскакивая и мертвой хваткой вцепляясь в волосы завизжавшей от ужаса предательницы. Раздув лампу, он поглядел на свет на искаженное ужасом побелевшее лицо наложницы. Затем поднес к ее горлу извивающуюся кобру, которая яростно раскрывала свою пасть – яд, переполнявший ее, капал на пол.

 

– Пощади, господин! – истошно завизжала Каниша, охваченная смертельным ужасом. – Это Тай Цинь приказала мне! Я не могла не послушаться! Она замучила бы меня до смерти в своих страшных забавах! О, господин!

– Я не спрашиваю, кто подослал тебя, сучка! – прорычал варвар. – Я знаю это и без тебя! Но во имя Ирбиса, скажи мне – что с царем?

– Не знаю, господин, я ничего не знаю! Не спрашивай, господин.

– А может она знает? – улыбнулся киммериец, поднося шипящую от гнева гадину еще ближе к перепуганной наложнице.

– О, пощади! Сегодня его должны убить! Когда владыка засыпает, Тай Цинь уходит в свою опочивальню, и он остается один. Сегодня его должны убить! Пощади!

Не говоря более ни слова, Алп-Туран выпустил дрожащую девку, и та без памяти свалилась на кровать. Выходя из спальни, он брезгливо отшвырнул извивающуюся змею, и та с шипением уползла в темноту. Уже на пороге своего дома он услышал прорезавший тьму отчаянный женский крик. Ядовитое возмездие все же настигло предательницу…

 

*  *  *

 

Молниеносно перерезав горло часовому, безмятежно дремавшему на посту у дверей царской опочивальни, и предусмотрительно оттащив его в сторону, Алп-Туран тенью проскользнул внутрь. С огромного ложа, стоявшего у большого окна, украшенного витражами, раздавался богатырский храп – пожалуй, только в этом и проявлялась былая сила и мощь северного бродяги.

Постояв немного у кровати, Алп-Туран решительно сдернул одеяло с безмятежно похрапывавшего Белобивенного Махараджуба.

– А?! Что?! Кто здесь? Стража! – заполошно пробормотал разбуженный царь, но широкая ладонь киммерийца накрепко закрыла ему пасть.

– Помолчи, о Белобивенный! – ухмыльнулся Алп-Туран. Наконец-то в глазах Пирраса появилось осмысленное выражение – видно он уже успел проспаться после вчерашней оргии.

– Алп-Туран – ты?! – прошептал он, высвобождаясь из объятий киммерийца. – Какого демона ты тут делаешь, млекоед?

– Такого и делаю, что здесь скоро появится другой любитель молока!

– О чем ты?

– Кобра, что приползет по твою душу, сестрица той, что приползала за моей!

– Что?! Брешешь?

– Ирбисом клянусь!

– Но кто посмел? Покуситься на приближенного царя?

– С каких это пор я вдруг стал твоим приближенным? – горько усмехнулся Алп-Туран.

– Что ты, млекоед! Я всегда…

– Не шевелись, во имя Ирбиса! – и в следующий момент сапог киммерийца придавил извивающуюся кобру к полу.

– Вот, полюбуйся! – прорычал он царю, демонстрируя ему извивающуюся тварь. – Подарочек от твоей зазнобы!

– Что ты брешешь? – взревел Пиррас. – Я не позволю тебе клеветать на Тай-Цинь!

– А вот и она, собственной персоной! – воскликнул варвар, указывая ошеломленному царю на распахнутую дверь, в которой мелькнуло искаженное страхом и ненавистью лицо иньянки. Видимо, злодейке не терпелось полюбоваться на творение своих рук.

– А ну-ка, цыпочка, иди сюда – и твоя буди хорошо! – тоном, не предвещавшим ничего хорошего, прорычал Алп-Туран, подступая к побелевшей от ужаса заговорщице. Неожиданно его оттолкнул Пиррас, замахивавшийся мечом. Его лицо было багровым от ярости.

 

– Позволь мне самому расправиться с этой тварью! – взревел он.

– Стой, Пиррас! – воскликнул Алп-Туран, бросаясь ему наперерез, – в руке у подлой иньянки извивалась новая кобра.

В следующий миг он почувствовал острую боль, будто от ожога. Желтые круги поплыли перед глазами. Уже теряя сознание и, кривимый судорогами, валясь на пол, он услышал крики Пирраса:

– Лекаря, скорее! Во имя Имира! Хватайте эту паскуду!!!…

Солнце светило ему прямо в лицо, щекотало в носу, ласкало его, будто руки матери, давно уже ушедшей туда, откуда не возвращаются, в Страну Йер. А может, это и есть мать – и они уже встретились. Ведь он умер, умер, ужаленный змеей!

– Матушка! – пробормотал он. – Я – покойник?

– Сдохнешь, как же! – прорычал знакомый голос.

Алп-Туран открыл глаза – над ним склонялся Варлок, один из аргайвов, младший брат ушедшего в Вальхаллу Адрунна.

– Так я и не умирал? – воскликнул киммериец, вскакивая на постели, однако тут же получил изрядный тычок в грудь.

– Лежи, млекоед! – воскликнул Варлок, сурово супя брови. – Тебе сперва надо выздороветь. Трое суток тебя лихоманка колотила.

– Какого демона я буду тут лежать? Как Пиррас? Надеюсь, кончал эту тварь? Да чего ты морду воротишь?

Алп-Туран с изумлением обнаружил, что из серых глаз северянина текут крупные слезы.

– Пиррас готовится пировать в Вальхалле! – пробормотал он, тщетно пытаясь скрыть свое горе.

– Что?!

– Он высосал у тебя весь яд – сам, до последней капли. Но эта тварь все же погубила его. У него на губе была ранка от ее поцелуя. Он умер в страшных муках. Перед смертью он просил, чтобы именно ты поджег его погребальный костер…

 

*  *  *

 

Ветер трепал седые волосы Пирраса, распростертого на своем последнем ложе. После смерти Белобивенный Махараджуб Айодии и ярл дружины аргайвов вновь приобрел благородство и мужество, которого его так усердно лишала свора подлипал и потаскух.

Здесь, вдалеке от обжитых мест, на одинокой скале, обвеваемой всеми ветрами, у ложа ярла стояли в ряд одни аргайвы. Здесь не было ни айодийцев, ни иньянцев – это был ритуал, на котором могли присутствовать лишь дети Нордхейма – те, кому суждено отправиться пировать в Валхаллу, к престолу Одина. Только сыны Имира… и сын Рипейских гор, которому выпала сегодня печальная и почетная миссия – отправить дух воителя в пиршественные залы богов и героев.

 

– Имир! – хором прокричали воины, и эхо подхватило их хриплые, нестройные голоса, унося его вдаль – быть может, донесет оно их клич до Страны Белого Безмолвия, где ждет возвращения своих блудных сынов Ледяной Великан?

– Ирбис! – тихо проговорил Алп-Туран и, взяв из рук Варлока горящий факел, подошел к погребальному костру…

Пламя извивалось, как живой огненный зверь, играя то с бородой, то с волосами покойного. Наконец горный ветер раздул его – и оно заревело, загудело, будто напевая последнюю Песню Смерти Пиррасу, любившему жить и сражаться и умершему так, как полагается настоящему воину. Судьба, жестоко сгубившая ярла, все же оказалась милосердной к нему – его смерть стала его последним подвигом, достойным саги, а не позорной гибелью ожиревшей скотины, к которой он в последнее время шел.

Огонь бушевал, и вот сердца у аргайвов дрогнули – их вождь неожиданно сел на своем ложе, будто очнувшись от сна смерти и, весь почерневший, обугленный, ласкаемый неутомимым пламенем, воздел к небу руку с вложенной в нее секирой. А затем налетевший сильный порыв ветра разметал его прах по окрестным горам и на пепелище осталась лежать оплавившаяся почерневшая секира…

– Один! – хором проревели северяне…

 

*  *  *

 

Алп-Туран долго спускался по потемневшим выщербленным ступеням – все ниже и ниже, туда, где мрак и вековечная сырость заставляли напрочь забыть о жаре Айодии, царившей наверху. Толстый тюремщик с медным кольцом в мясистом носу, сипло закряхтев, услужливо звякнул запорами – и киммериец оказался в темнице.

Лишь поднеся факел к самому лицу, Алп-Туран смог узнать в жалком, зарывшемся в груду тряпья создании прелестную иньянку. Но глаза, взглянувшие на него, были все теми же – раскосыми, цвета темной фиалки, и в них по-прежнему сверкала лютая ненависть.

– Зачем ты сделала это?

– Тай Цинь мстить! – прошипела иньянка, забиваясь в угол. – Мстить за разграбленный храм Ся Боу! Тай Цинь быть любимый наложница Ся Боу! Тай Цинь быть дочь иньский князь, шибко богатый и знатный князь. Ее похищай жрецы Ся Боу для жертва. Но Ся Боу – Бог-Квакша полюбить Тай Цинь. Он не стал убивать ее, а делай свой наложница!

 

Алп-Турана передернуло при мысли о том, как темной иньянской ночью под вой гиен в храм на кривых жабьих лапах вползает мерзкое демоническое чудовище, а юная прелестная девушка, сидящая на цепи, ублажает его, чтобы сохранить свою жизнь. Теперь понятно, откуда в ней столько нечеловеческой похоти и злобы... Но осталось ли что-либо человеческое в этой рабыне похотливого демона? Пиррас вытащил ее из этого дерьма, а ей видно все время хотелось назад – на цепь, в страшный нечеловеческий блуд…

– Но Ся Боу сам отомстить Пирраса! – с торжеством воскликнула Тай Цинь. – Никто не моги обижай его! Он велик и страшен! И он еще добирайся до тебя – он мсти за себя, он буди мсти и за Тай Цинь, подлый дикарь!

 

– Посмотрим, сучка! Поживем – увидим! – Алп-Туран взмахнул мечом.

– Нет! Ты не можешь убивай меня! – истошно закричала Тай Цинь. – Ты поклялся свой бог!

– Думаю, что он меня поймет! – криво ухмыльнулся киммериец – и голова ведьмы с развевающимися волосами, похожими на змеиное гнездо, покатилась по тюремному полу…

 

*  *  *

 

Дружина аргайвов скакала во весь опор по Айодийской равнине. Путь им освещали лениво выползшая на потемневший небосвод луна и зарево Гаварданана. Там, в оставленном завоевателями городе раздавались панические вопли мечущихся у охваченного пламенем дворца царедворцев, оставленных на произвол судьбы своими недавними господами, и злорадное улюлюканье восставшей черни, которая металась по охваченной хаосом столице, грабя лавки, дома купцов, виллы знати и богатые храмы.

Алп-Туран, скакавший во главе отряда, ухмыльнулся – славную тризну они справили по Пиррасу – айодийские обезьяны надолго ее запомнят! В самый разгар поминального пира ему надоело слушать завывания плакальщиц и смотреть на натертые луком фальшивые слезы жирных евнухов и придворных шлюх – безжалостно смахнув со стола кубки с вином и блюда с жареным мясом и фруктами, он вырвал из шандала горящий факел и швырнул его в тяжелые бархатные драпировки. Сухая пыльная ткань занялась враз, а затем языки пламени перекинулись на забрызганные жиром скатерти.

– Имир! – взревели аргайвы. Все они как один поднялись со своих опостылевших мест и, выхватив секиры и мечи, принялись крушить все, что попадалось под руку. В огонь летели бесценные фарфоровые иньянские вазы, многоногие и многорукие богини и боги, искусно вырезанные из слоновой кости, дорогие шкуры, раззолоченные шелка. Разбушевавшиеся берсерки успели проломить черепа десятку перетрусивших шлюх и евнухов – остальные, охваченные паникой, разбежались кто куда.

 

– Гуляй, братва! Жги! – ревел Алп-Туран. – Пиррас глядит на нас из Валхаллы! Круши все во имя Ирбиса и Одина!

Когда начали падать охваченные пламенем балки перекрытий, аргайвы наконец покинули ненавистные чертоги. Они покидали Айодию – навсегда…

 

*  *  *

 

…Аргайвы стремились вперед, к горам, смутно белеющим на горизонте, и на их прокопченных чумазых свирепых лицах впервые за долгие луны сверкали улыбки – они возвращались домой, в Нордхейм, где люди не поклоняются осклизлым жабам, а если и приносят людские жертвы – то не на алтаре, а на поле боя; туда, где Северная Тьма простирает свою власть на ледяные торосы Гипербореи и где в небе искрится северное сияние; туда, где песни похожи на рев моржей, где пенится в рогах забористое пиво и серые седые волны бьются в скалистые берега, где вдогонку заходящему солнцу идет драккар, а на носу его стоит свирепый вождь; соленый ветер развевает его рыжие волосы, а глаза жадно вглядываются в туманный горизонт в ожидании нового мира…

 

 

*  *  *

 

Алп-Туран неожиданно остановил коня и сделал знак дружине. С недоумением аргайвы взирали на темнеющую перед ними громаду заброшенного храма или дворца, который внезапно вырос как по мановению колдовской руки среди лесной чащи. Северяне спешились, сжимая в руках секиры и пристально, настороженно вглядываясь в белеющие величественные руины. Мощеная огромными циклопическими плитами, которые, казалось, клала рука титанов, площадь перед храмом была усеяна статуями всевозможных уродливых демонов. Свирепые отталкивающие хари слепо уставились на аргайвов, будто предупреждая их о грядущей беде.

Неожиданно в глубине развалин мелькнул зеленый огонек и раздался еле слышный хор голосов, похожий на стон. Алп-Туран, затаив дыхание, подобрался вплотную к чернеющему провалу окна и замер…

В заброшенном храме шло священнодействие. Толпы обнаженных людей усеивали пол огромной залы – киммерийцу были хорошо видны их смуглые согбенные в поклоне спины. Он перевел взор на алтарь – и едва не вскрикнул!

На огромном нефритовом алтаре возвышалась гигантская фигура статного человека, облаченного в черную мантию, которая волнами ниспадала до самых ступней. Бледное лицо с острыми скулами, глубоко запавшие глазницы под огромным выпуклым бритым лбом, седая козлиная борода… Сомнений не было – это был Шульган – тот, кого Алп-Туран тщетно искал все эти годы.

 

– Сатха-а! – пронеслось над рядами молящихся, будто надрывный стон.

Алп-Туран с трудом оторвал глаза от ненавистной фигуры и перевел их на гигантскую статую божества, в честь которого и происходил весь обряд. Это было высеченное из цельной глыбы черного гагата изображение колоссального змея, свернувшегося кольцами и кусающего собственный хвост. Исполинский гад возлежал на огромной куче человеческих черепов, а его плоскую голову с двумя злобно горящими жадеитовыми глазами венчала усыпанная бриллиантами корона дивной красоты.

 

Статуя змеебога поражала своим совершенством – казалось еще немного – и чудовище оживет и метнет свою башку к добыче, распластанной на жертвенном камне – изумительно прекрасной девушке, обладавшей ослепительно белой, молочной кожей, столь необычной для здешних краев и роскошной короной иссиня-черных, вьющихся локонами волос, ниспадающей до самых бедер. Огромные, зеленые, будто два озера, очи несчастной пленницы с ужасом взирали на жуткого жреца, уже воздевшего над ней обсидиановый нож, потемневший от крови многочисленных гекатомб, в которых ему довелось участвовать.

 

– Яо, Сутех! – напевно провозгласил Шульган слова древнего заклинания поклонников Отца Тьмы – Змееголового Сета и начал замахиваться для решающего удара.

– Кетеп тор, йылан! – звуки киммерийской речи прозвучали будто раскаты грома в сумрачной тишине, царившей в зловещем храме. Раздался звон кинжала, выпавшего из неожиданно задрожавшей руки жреца, а лицо Шульгана перекосила гримаса невыразимого ужаса.

– Ты! – еле слышно прошептал он побелевшими губами, неотрывно глядя на могучую фигуру Алп-Турана, который медленно подходил к колдуну, воздевая меч. – Но ты не можешь появиться здесь, ты, давно отправившийся в Страну Йер, откуда нет возврата! О, проклятый брат мой!

– Что, змей, испугался? – от души расхохотался Алп-Туран. – Нет, я не Урал! Ты прав – он давно уже умер, изгрызенный змееголовыми гадами, посланными по твоей указке. Помнишь ли ты деревушку, затерянную в горной долине, от которой остался лишь пепел, втоптанный в снег? Помнишь ли ты женщину, поднявшую меч в свою защиту? Помнишь ли ты маленького мальчугана, угнанного в неволю, в далекую Северную Глушь, лишенного матери и отца, лишенного отцовского меча и свободы?

– Проклятый ублюдок! – прошипел Шульган. – Мне следовало скормить тебя псам!

– Какой ты добрый, дядюшка! – криво усмехнулся киммериец. – Прости уж племянника – он не будет столь любезен. Я попросту кину твое змеиное сердце свиньям – лишь они смогут переварить такое количество желчи, злобы и яда! Попрощайся со своим змееглавым господином!

Алп-Туран весь подобрался для решающего броска – колдун в ужасе закрылся длинными рукавами своей черной мантии – будто ворон захлопал крыльями, – и в этот момент киммериец почуял, как чье-то обжигающе холодное тело обвило его торс.

– Поцелуй меня! Твоя буди хорошо! – до боли знакомый мурлыкающий голосок заставил вздыбиться волосы Алп-Турана.

– Ирбис! Тай Цинь?

– Нет! Уже не Тай Цинь, а богиня Цзен-Тсхо! – прошипела в ответ смертельно бледная иньянка, вцепившаяся в тело ошеломленного варвара длинными лакированными ногтями.

 

Алп-Туран в ужасе увидел кровавый обод, пересекавший ее белую лебединую шею. Ярко-красные пухлые губки живого мертвеца приподнялись в зловещей улыбке, и из-под них метнулся раздвоенный на конце язычок – он сновал туда и обратно, с головой выдавая свою обладательницу – нет, не земная женщина обнимала киммерийца – а злобное чудовище, живой труп с голосом и языком змеи! В глубине фиалковых зрачков неожиданно сверкнули желтые огоньки и в следующий миг раскосые веки расползлись в стороны – иньянские миндалевидные очи превратились в выпученные жабьи зенки.

– Глупый варвар, гора мяса! – прошипела женщина-жаба – ее акцент куда-то улетучился. – Много, очень много времени утекло с тех пор, как Тай Цинь была маленькой глупой девочкой, думавшей, что в мире существует лишь дворец ее доброго отца и сад, населенный безобидными ланями и поющими соловьями! Сколько лет, по-твоему, просидела она на цепи в храме Ся Боу? Еще праотец прадедушки Пань Гуна не истек семенем в лоно своей матери, когда жрецы в черных одеяниях похитили маленькую глупую княжну из отчего дома… Ха! Бессмертие дорого стоит, варвар! Ся Боу взял всю мою кровь, когда лишал меня девственности в ту страшную ночь жертвоприношения. Но он полюбил меня, ибо я пыталась ему угодить – я хотела жить! И тогда он вдохнул в меня новую жизнь, поделившись своей холодной кровью… А теперь, варвар, ты поделишься со мною своей кровью, чтобы хоть на мгновение вдохнуть тепло в мое осклизлое холодное тело.

 

Чудовище исторгло странный булькающий звук – глаза ее загорелись алчностью, – и Алп-Туран опомниться не успел, как увидел, что ноготь вампирши вспорол ему плечо в опасной близости с сонной артерией. Синие губы женщины-жабы издали жадное чмоканье – но полакомиться ей не довелось – с бешеным ревом варвар оторвал от себя липкое тело демонической шлюхи и с силой швырнул ее на пол. Раздался мокрый шлепок – женщина-жаба распласталась на полу, трепыхаясь как настоящее земноводное, и Алп-Турана едва не стошнило при виде ее мертвенно белого лягушачьего брюха.

– Подлый кусок мяса! – прошипела вампирша. – Ни один из вас не уйдет отсюда! Оглянись вокруг, презренный!

– Да, взгляни на мою добрую паству, племянничек! – к ней присоединился издевательский голос Шульгана, который с нескрываемым удовольствием наблюдал за этой сценой с алтаря.

– Один, сохрани! – вскричали аргайвы, инстинктивно собравшись в ощетинившееся оружием кольцо – со всех сторон к ним тянулись когтистые серо-зеленые лапы, щелкали прогнившие зубы, вращали кровавыми зрачками такие мерзкие твари, которые могли бы присниться, пожалуй, лишь бывалому курильщику лотоса из Иньяна. Живые трупы сбросили с себя личины скромных айодийцев, которыми они, возможно, прикрывались при свете дня, когда выползали из своих нор, чтобы похищать людей и высасывать из них кровь во славу своего змееголового господина…

– Вперед, братья мои в Сете! – зычно вскричал Шульган, указывая на побледневших северян. – И да свершится кара Сетова по его темному закону!

Единый утробный рык исторгли тысячи вурдалажьих глоток в миг, когда для дружины аргайвов наступила пора кровавой развязки.

Сталь сверкала в темном воздухе, глаза вампиров блестели, будто в бреду мелькали бледные лица варваров. Никто на Востоке не мог сравниться с ратной мощью белокурых пришельцев, и каменные плиты стали скользкими от зеленой крови ночной нечисти, но ряды воинства змеебога, казалось, были неисчислимы. Шелестя чешуей, в храм вползали новые сонмища гарпий, горгулий, волколаков, темными тенями пикировали из-под крыши жуткие кровососущие летяги-лисы, какие-то гипертрофированные помеси животных и людей – отвратительные рожи, украшенные свиными пятачками, слоновьими хоботами, саблевидными тигриными клыками – казалось, айодийские джунгли исторгают из себя весь древний ужас, который копился в них с начала времен.

 

И ряды дружинников редели к каждым мигом – их кровь лилась уже не ручьем, а хлестала бурными потоками – и тут и там слышались алчное чавканье вампиров, добравшихся до павших в неравной битве, и хруст перемалываемых демоническими зубами костей…

 

Алп-Туран сражался, как бог, сжимая в одной руке секиру, в другой – меч. Он крушил ряды вампиров, стремясь добраться до злорадно хохочущей демоницы. Неожиданно Тай Цинь – Цзен Тсхо, как она теперь себя называла, – сама скакнула к нему навстречу, облизывая черные губы в предчувствии пиршества.

– Как много мяса и крови! – проквакала женщина-жаба. – Ну же, дикарь, подходи ближе – твоя буди хорошо! Моя хоти тебя! Твоя плоть и кровь!

– Сейчас, сучка Сета – попируешь вдосталь, – зловеще пробормотал Алп-Туран. Не отрывая глаз от крадущейся к нему демоницы, он нащупал за спиной лук и колчан, в котором лежали стрелы, обмотанные просмоленной паклей.

Щелчок кремня, вспышка, свист тетивы – и вампирша с воем покатилась по полу, превратившись в огненный шар. Пламя с жадностью пожирало прогнившую плоть, которая с отвратительным хлюпаньем расползалась на глазах Алп-Турана, близкого к приступу тошноты. Со смачным треском один за другим лопнули жабьи глаза демоницы, будто два тухлых яйца, и лягушачья пасть разверзлась в предсмертном вопле:

– Ся Боу! – кричала издыхающая тварь. – Цзен Тсхо призывает тебя! Слышишь?

В следующий миг от женщины, называвшей себя Тай Цинь, осталась лишь лужица дурно пахнущей черной жидкости, растекавшейся по полу. Алп-Туран, как завороженный, уставился на ее останки, сам не понимая почему. А лужа черной грязи все растекалась, подбираясь к самым его ногам. Неожиданно он вскрикнул – маленький черный лягушонок выскочил из нее, а следом за ним – еще и еще. Вскоре весь пол вокруг Алп-Турана оказался усеян квохчущим выводком квакш. Грязно выругавшись и содрогаясь от омерзения, киммериец принялся давить сапогом мерзкие скользкие тела лягушат. Но их становилось все больше – черная лужа все увеличивалась в размерах, а затем с чудовищным шумом треснули титанические плиты на полу – Алп-Туран едва не провалился в разверзшуюся перед ним дымящуюся смрадную яму, недра которой уходили, казалось, прямиком в ад. Богатырское утробное мычание, лишь смутно напоминающее кваканье, раздалось из зловонных глубин провала, и в следующий миг целая волна нечистот, взметнувшаяся вверх, окатила еще оставшихся в живых аргайвов. Храм содрогнулся от чудовищного скачка, который проделала выбиравшаяся на поверхность демоническая жаба. Облик ее был на удивление хорошо знаком аргайвам.

– Ся Боу! – вскричал Алп-Туран, взирая на истекающее ядовитой слизью, оставляющей за собой на камнях едкие зеленые пятна, гигантское уродливое тело. Шесть выпуклых глаз тупо уставились на киммерийца, а затем колыхающееся туловище медленно двинулось на него…

Алп-Туран задыхался от зловония в цепких объятиях демона, который намертво обхватил его своими на удивление длинными для жабы передними лапами, и, не обращая никакого внимания на страшные удары меча, которые наносил ему человек, спокойно и равнодушно подтягивал его все ближе к разверстой пасти, в которой лязгали, будто вращающиеся жернова, дымящиеся и совсем не лягушачьи клыки.

 

– Жри его, Тсаттогуа! – раздался злорадный клекот Шульгана. – Жри, верный слуга Великого Сета, Прародителя Нагов!

– Наги! – прохрипел истекающий Алп-Туран: будто молния озарила его мозг. Рука нащупала за пазухой небольшой обсидиановый кинжал, каким-то чудом не выпавший в разгаре сражения.

– Получай, многочлен Сетов! – взревел варвар и с размаху всадил оружие давно исчезнувшей расы в равнодушное око демона.

Рев, исторгнутый из горлового мешка Тсаттогуа – Бога-Квакши, мог затмить хор взбесившегося стада слонов, – варвара отбросило в сторону, и он лишь благодаря своей врожденной ловкости не переломал себе все кости, перевернувшись в воздухе как кошка и приземлившись на четыре конечности. С трудом переводя дыхание, наблюдал он за чудовищными метаморфозами, которые с молниеносной быстротой происходили в теле бога-жабы. Казалось, в нем бушевал вихрь каких-то потусторонних субстанций, раздираемых космической катастрофой. Наконец, вспышка ослепительного света озарила храм – и поток жидкости, переливающейся, будто живая ртуть, с клокотанием истек туда, откуда появился Тсаттогуа – в бездну ада, где он был порожден сотни эонов назад для того, чтобы править молодым миром…

 

Налитые кровью, яростные глаза Алп-Турана медленно поднялись от дымящейся ямы и уставились на побледневшего от злобы Шульгана. Сжимая в окровавленном кулаке оружие, дарованное ему брамином, варвар с трудом поднялся на ноги и, шатаясь из стороны в сторону, двинулся к своему ненавистному родственнику.

 

– Путь открыт, дядюшка! – прохрипел киммериец. – Прыгнешь туда сам или тебя проводить?

– До встречи, ублюдок! – неожиданно злорадно расхохотался Шульган, змеиное торжество зажгло его глаза сумрачным багровым светом. – Поищи меня в Мисре или в Куше! А может, я отправлюсь в Ниппур или в Ларсу – там тоже есть много мест, приятных моему сердцу! Но пока ты доберешься дотуда – я, быть, может, уже буду далеко-далеко… Поиграем в прятки, племянничек!

С леденящим душу воплем Алп-Туран бросился на дядю, намереваясь всадить кинжал ему прямо в сердце, но длинные сухие пальцы колдуна коснулись огромного перстня, украшенного головой змеи. Ее бриллиантовые глаза вспыхнули багрянцем – и в следующий миг варвар, как ему показалось, с силой ударился о какую-то преграду. Зеленая искрящаяся сфера с головой накрыла чародея и, завертев его в вихре астральных потоков, растворила в колышущемся от нестерпимого зноя воздухе. Юноша, еще не веря глазам, настороженно огляделся – но Шульгана нигде не было – он снова исчез, а ведь был почти у него в руках…

– Все из-за этой жабьей суки! – в сердцах прохрипел варвар, пытаясь унять кровь, струящуюся из его многочисленных ран. Неожиданно его поразила мертвая, звенящая тишина, царившая в храме. Окровавленные обрубки тел аргайвов лежали повсюду, безжалостно истерзанные воинством Сета, а их давно уже истлевшие кости были похожи на груды валежника в лесу, в котором свирепствовал ураган. Живые трупы исчезли, будто по мановению волшебной руки, – впрочем, так оно, наверно и было – как только Шульган исчез, чудовищный спектакль, который он вел в этом проклятом месте, прекратился сам собой.

Но увы – Алп-Туран был совсем один. Тщетно он взывал к своим братьям по оружию – ни один из них не откликнулся. Все они сложили свои головы в последнем бою. Нордхейм так и не дождался своих сынов…

Неожиданно внимание юноши привлек слабый стон – он моментально обернулся: на алтаре перед неожиданно потускневшим и потрескавшимся, заросшим паутиной изваянием Сета шевелилась, тщетно пытаясь избавиться от оков, всеми забытая жертва.

– О, Ирбис! – пробормотал Алп-Туран, бросаясь на помощь к девушке. Моментально освободив ее от оков, он бережно поднял ее на руки.

 

– Как тебя зовут, крошка? – спросил он у спасенной от жертвоприношения, восхищенно разглядывая ее.

– Даяна из Каркемиша! – мелодичным голосом произнесла зеленоокая красавица, оправляясь от пережитого потрясения.

– Каким ветром тебя забросило сюда, девочка? – удивленно приподнял брови Алп-Туран.

– Я – дочь знатного царедворца, – отвечала Даяна. – На охоте меня выкрали работорговцы. Они продали меня сюда, в Айодию, местному раджпуту, а он оказался пьяницей и гулякой и проиграл меня в кости заезжему чародею. Я так благодарна тебе, о, отважный рыцарь! – девушка поглядела на киммерийца с безмерной благодарностью, к которой примешивалась изрядная толика женского любопытства, привлеченного богатырской фигурой и яркими глазами молодого воина. Это не укрылось от киммерийца, который, не без самодовольства ответил:

– Считай, что тебе повезло, детка! С Алп-Тураном ты будешь в полной безопасности! Никто тебя больше и пальцем не тронет!

– Сомневаюсь! – игриво покачала изящной головкой красотка и лукаво стрельнула в юношу изумрудами очей.

– Ну, считай, что почти никто! – тут же поправился варвар, и, без лишних церемоний, наградил слабо вскрикнувшую деву крепким поцелуем в затрепетавшие губы…

 

*  *  *

 

Восходящее солнце застало Алп-Турана скачущим во весь опор к западу, где на горизонте искрились снегом вершины горной гряды Секандерама. На луке его седла, доверчиво прижавшись к широкой груди варвара, сидела Даяна.

– Во имя Ирбиса, вперед! – воскликнул киммериец, вбирая легкими прозрачный утренний воздух.

Все было в прошлом – Пиррас, Айодия, сгоревшие Гаварданан и храм Сета, откуда отправились в Валхаллу его боевые друзья. Впереди был долгий путь на Запад, к чудесным городам Медждуречья, где стены и дома покрыты разноцветной глазурью, где воздух напоен зноем, а небо синее, как его глаза. Там его ждут новые приключения, подвиги и битвы, и там, быть может, он все же настигнет своего заклятого врага. А пока обо всем этом можно было не думать. Вокруг него щебетали свою рассветную песнь птицы, ласково светило солнце, а к сердцу прижималась красивая и славная девушка.

– Ну, красавица, поцелуй-ка меня! – смеясь, попросил Алп-Туран, глядя в счастливые глаза Даяны.

Та улыбнулась в ответ:

– А ты не боишься моих поцелуев? – спросила она.

– А чего мне бояться? – пожал плечами Алп-Туран. – Ведь недавно я целовался с самой смертью! Хотя и от вашей сестры ничего хорошего ожидать не приходится! – ворчливо добавил он и, покрепче прижав к себе рассмеявшуюся девицу, дал шпоры коню…

 

© Ренарт Шарипов, текст, 2003

© Книжный ларёк, публикация, 2016