Евгения Козловская. Три грамма колдовства

ТРИ ГРАММА КОЛДОВСТВА

 

Тихий шелест страниц в полутемной комнате…

– …Люди из моря выходят и себе дозором бродят…

Тишка примолк и прислушался к посапыванию в кроватке, на спинке которой он уютно устроился с книгой.

Эх, сладко сопит малец… Однако, рассиживаться нечего. Дел по горло.

«И себе дозором бродят»… Нравилась Тихону эта фраза. Всё же молодец Сергеич, хорошо написал. Никак Нафаня Арине Родионовне о родичах рассказывал. Только вот приукрасил явно. А то Тишка не знал, в какой такой «дозор» мотались Черномор и его ребятушки, страдая от дедушки Бодуна? Щас, за подвигами они шастали! Как же! У Ягишны после их налетов медовуху всякий раз как корова языком слизывала. «И какую медовуху…» – взгрустнул Тишка и сладко причмокнул. Однако воспоминания воспоминаниями, а дела-то не ждут…

Домовёнок легко соскочил на пол, подернул домотканые штанишки и на цыпочках выбрался из детской. Он и сам в дозоре бывал еженощно. Вот и сейчас прошелся по-хозяйски по дому, вполголоса ворча для серьезности и прибирая на ходу разбросанные по всей квартире вещи. Что с них взять, с молодых-то? Васька намаялась с дитем за день, Иван и того пуще в своем заповеднике. Спят оба, а дом весь на нем, на Тихоне.

Всё так же ворча (больше для порядка), Тихон привстал на цыпочки и захлопнул дверцу стиральной машины с оставленным в барабане Василисой бельишком. Умаялась, сердешная, и простирнуть силенок не хватило. А дитю что же, страдать в мокрых портках-то? Подумав, что-то шепнул, и машинка заработала, совершенно бесшумно. То-то! Неча дребезжать на весь дом.

Вот так-то! Теперь и чайку испить можно. Эх, самоварчик бы поставить. Да веточками его протопить, можжевеловыми, чтобы с дымком ароматным, с лесным духом! Морщась, достал из коробочки пару чайных пакетиков и опустил в заварник. И как они это пьют? Разве что с сахарком, вприкуску.

Налил полное блюдце чайку, макнул сахарок и… Никак в детской шум? Со вздохом отодвинул от себя чай и прокрался в комнату. Ох, сейчас он этой крыксе-плаксе устроит! Ишь, моду завели – ночами детей пугать.

Однако весь пыл его тут же угас. Разматывая смутные паутинные тени по стенам комнаты, в свете ночника суетилась сухонькая, чуть всклокоченная старушка в стареньком, словно зацветшем тиной платье. Ловко наклоняясь над холщовым подобием сумки, которое она с гордостью именовала почему-то ридикюлем, старая выхватывала цепкими пальчиками перевязанные тесемкой пучки сушеных трав и раскладывала их на пеленальном столике. Казалось, конца-края этому гербарию не будет.

Тихон с тоской посмотрел на образовавшийся на еще недавно чистой пеленалке «стог» и сердитым шепотом рявкнул:

– Капитолина!

Старушка, выронив от неожиданности из рук пучок вербены, так и застыла сухостоем в испуге. Тишка ухмыльнулся: мимикрия, раскудри твою черешню. Надо же, и до кикимор дошло... Мирно предложил, всё также шепотом:

– Отомри, горемычная, я это.

Капитолина, а для своих просто Капа, облегченно вздохнула, огладила подол платья и, подобрав с пола вербену, аккуратно положила на столик.

– Тихон… Ты чаво подкрадываеси, ирод?! Я ж, чай, не девочка уже. Аж сердце захолонуло.

– Капа, с твоим растительным житием, – рассудительно заметил домовой, – сердце захолонуть не могет. Ты ж этих трав на сто лет вперед сама под разным соусом съела, Ваську всё детство кормила. Теперь вот меньшому принесла. Ну на кой оно ему, когда всё прям здеся, в городу, купить можно? Да хоть в той же аптеке за углом.

Капитолина сердито замахала руками, что кустик веточками на ветру:

– Ишь, удумал тоже – дите порошками толчеными пичкать! Кто их знает, чаво там понамешано? А у меня всё природное, ухоженное, во пору собранное. И от болезней, и от сглазу…

– Ну, опять завела свою шарманку, – только вздохнул Тихон. – На кой ему от сглазу-то? Али сама чего натворила?

– Да ты что?! – возмущенно трепыхнулась Капитолина. – Чтоб я да Васькиному чадушке… Да вот те…

– Капа!! – Домовенок едва успел перехватить руку кикиморы. – Ну сколько ж можно!

 

Капитолина всегда отличалась, как говорят нонешние, экстравагантностью. Но последнее ее увлечение, как многие тогда наивно надеялись, удивило всю лесную братию и прочий окрестный волшебный люд. Как только случилась в России революция, Капа уверовала. Водяной еще шутил по этому поводу. Мол, когда черти к власти пришли, даже чума креститься начала.

Чумой Капа не была, даже по «карахтеру», но креститься периодически пыталась. Что нечистой силе категорически возбранялось, дабы не развеяться. Так что как только Капитолина заводила «Вот те крест…», неизменно раздавалось страдальческое «Капа!» и кикимора успевала отдернуть руку.

 

Вот и сейчас, смущенно накручивая на палец подол и без того пострадавшей от суровой болотной жизни юбки, Капа благодарно кивнула Тихону:

– Спасибо, милок. Всё никак не привыкну.

– Спасибой сыт не будешь и кафтана с него не пошьешь. Айда-ка, болезная (на всю голову-то), на кухню, чайку попьем. Пущай малой спит. А мы городским, пакетишным, пошмыркаем, вприкуску. Хоть и не твой чаек-то, не на травках пользительных настоянный, а всё ж таки какую-нито видимость дает. Как Василиса приговаривает, когда малому титьку сует: «Иллюзия наслаждения…»

Но тут дитё, причмокнув во сне, тихонько пискнуло, и на пороге комнаты возникла заспанная Васька. Жмурясь после темноты в свете ночника, она автоматически поправила на уже мирно сопящем малыше одеяльце и шепотом окликнула затаившегося в тенях домового:

– Тихон, ты чего тут-то? Илька плакал?

– Да что ты, Васенька, что ты! – Капитолина вступила в неяркий круг света. – Спит твое чадушко. Вот те…

Дружный сдавленный шепот:

– Капа!!

Василиса подхватила кикимору под руку и повлекла из комнаты:

– Год за годом одно и то же… Сколько ж можно? Тихон, вы вроде чаевничать собирались? Али мне показалось? Ставь чайник-то.

 

Через полчаса, чинно рассевшись вокруг стола, вся компания мирно беседовала.

Капа за чайком вспоминала дни прошедшие, периодически плутая в эпохах, на что Тишка лишь ехидно ухмылялся:

– Отсырела ты, Капа, совсем у себя на болоте, в одиночестве-то. Склероз вон одолел. Хоть бы в город перебралась. Все к обчеству поближе.

– Да что ты, что ты! – замахала руками Капитолина. – Скажешь тоже – в город! Чаво я в вашем дыму-то забыла? Ни те травинки, ни деревца. Сплошной камень да гарь кругом. Хотя, по совести сказать, одной-то…

Кикимора утерла набежавшую слезу краем паутинной шальки, повязанной на шее поверх платья:

– Мне б котеночка.

Домовой чуть чаем не подавился. Аккуратно поставив блюдце на стол, он с изумлением воззрился на давнюю подругу:

– Кап, ты чего, совсем уже? Какой котеночек в твоих хоромах-то? Он же мле… мло…(тьфу!) мо-ло-ко-пи-таю-щий-ся. У него ж ни перепонок, ни жабров нет. Куды ему в твой омут?

Кикимора вздохнула:

– Так я ж, Тихон, с самой-то трясины на бережок перебралась. Давненько, годков пятьдесят уже как. Радикулит, проклятый, замучил. Так что в избе таперича живу. Ягишна своего аркитехтора присылала, состроил и мне домишко.

Тихон толкнул Василису под локоть:

– Ишь, мало в лесу было одной стару… тьфу!.. избушки на курьих ходулях, вторую сваяли. Ну Ягишна-то понятно – она через трубу влетает. А ты как со своим радикулитом туды влазишь?

– В самом деле, Капа, – перебила ехидного домового Василиса, показав ему под столом кулак. – Неудобно же.

– Да что ты, светик, я ножки-то не велела пристраивать. Чай в своем уме пока что. На пригорочке домовина моя, все как у людей. А кругом така благодать… Вот по весне приедете с мальцом в гости, всё и покажу.

– Дождаться бы еще ее, весну-то, Капа, – вздохнув, Василиса подлила кикиморе еще чайку и придвинула ближе коробку «Родных просторов». Капитолина, как ребенок, млела от шоколадных конфет, а от этих «пирамидок» и вовсе была без ума. Вот и сейчас, смутившись, она подцепила тонкими пальчиками конфетку и, полюбовавшись, ловко отправила ее за щеку.

– Ты приезжай, Василисушка. Вы как Ваньшой в город перебрались, хиреть Лукоморье стало-то. Ягишна почти из дома не выбирается, русалки – те сплошь в модели подались. А Костик, Кощей то есть… этот совсем с глузду двинулся.

– Костик?!

– Ты как уехала, он тоже в город засобирался. Мы-то все думали – за тобой увязался. Мол, простить не мог, что ты Ивана выбрала. Долгонько сам не показывался. Только нечистиков своих туды-сюды гонял. Да не просто так. Все скарб его из подвалов таскали.

– Крохобор! – проворчал Тихон. – Сколь живет, всё копит, копит… А к чему – и сам не знает. Кощей, он и есть Кощей.

– Да, – согласилась Капа. – Токмо таперича он энтот… никак упомнить не могу.

Кикимора порылась в своей явно бездонной сумке, вытащила карточки и протянула Василисе.

– Вот, как последний раз заезжал, всем подряд давал, бумажки-то эти.

Василиса не без удивления приняла из рук Капитолины «бумажки», на поверку оказавшиеся стильными визитками. Серебром по черному витиеватые буковки складывались в слова: «Константин Бессмертных, антиквар».

– Антиквар, надо же... – Василиса неопределенно хмыкнула и отложила парочку визиток, вернув остальное Капе. – Навещу как-нибудь.

И, поймав недовольный взгляд вмиг надувшегося домового, девушка улыбнулась:

– Хотя и город, а приглядывать за… хм… Костиком надо. Мало ли чего удумал, лиходей?

– Так зачем самой-то соваться? Вона, – Тихон выволок откуда-то из-за спины и поставил на стол блюдечко с золотой каемочкой. – Только вот для яблочек не сезон – зима ж таки. В подполе этого урожая, конечно, еще пяток есть, но ить они уже какие? Связь не та будет, с помехами да рябью.

У кухонной двери тихо кашлянули. Капа в испуге обратилась в кустик, а домовой шустренько прикрыл блюдечко полотенцем.

– Так, господа хорошие, опять волшебством балуемся? Ведь договорились же – ни грамма волшебства, всё сами. Как люди.

Ваньша пригладил вихры, вошел на кухню и подсел к столу.

– Вы и мертвого разбудите, а мне завтра, между прочим, раненько вставать. Капитолина, да отомри ты уже наконец. На вот, еще конфетку.

Еще с полчаса полуночничали всей честной компанией, предаваясь воспоминаниям, обсуждая планы на будущее. В том числе, и стоит ли присматривать за новоявленным антикваром.

– Опосля праздников и решим, – подвел итог Тихон. – А сейчас и на боковую пора. Кап, я тебе в детской на раскладушке постелю.

Кикимора замотала головой:

– Нет-нет, касатик, спасибочки. Я уж до дома пойду.

Ваньша почесал затылок.

– Посреди ночи-то? Одна? Ладно, была-не была.

Он метнулся в коридор и почти тут же вернулся. Босой, но в полушубке и в шапке-ушанке набекрень.

– Вот, со мной-то, почитай, быстрее будет.

Василиса поправила на нем шапку и вздохнула:

– Опять шиворот-навыворот? И вообще: кто только что по-человечески, без волшебства жить собирался?

Ваньша-лешак подхватил смущенную Капитолину, вместе с ее ридикюлем, на руки и широко улыбнулся:

– Так ведь время такое, Васенька, – Новый год на носу. И потом – сколько его тут, колдовства-то? Три грамма, не больше.

 

© Евгения Козловская, текст, 2014

© Книжный ларёк, публикация, 2017