Анатолий Юхин. Воспоминания друзей об Александре Павловиче Филиппове

ВОСПОМИНАНИЯ ДРУЗЕЙ ОБ АЛЕКСАНДРЕ ПАВЛОВИЧЕ ФИЛИППОВЕ

 

В данную книгу вошли воспоминания друзей по творчеству и почитателей таланта народного поэта Башкортостана Александра Павловича Филиппова, более года печатавшиеся на страницах газеты «Истоки». Автор «Предисловия» и «Послесловия» – Анатолий Юхин, издатель сборника. Мобильный телефон 8-912-585-65-58. Почтовый адрес: 614023, г. Пермь, ул. Псковская, 1.

 

 

ОГЛАВЛЕНИЕ

 

Предисловие

Ушёл поэт

В. Денисов. Жажда жизни

Р. Бикбаев

А. Юлдашбаев

В. Денисов. Подборка стихов

М. Якупова. «Башкортостан, который во мне»

М. Гафуров

И. Фролов. Главный редактор

Р. Ишбулатова. Венок памяти народной

Р. Бикбаев. Слово о друге

В. Денисов. Александр Павлович начинается…

М. Рахимкулов. В память о нашем однокурснике

М. Салимов. Семь слов о поэте

А. Докучаева. «Высокий свет родного очага»

Г. Кацерик. К юбилею без юбиляра

Э. Байков. Шедший со стихами на абордаж

А. Шуралёв. Подкова на счастье Александра Филиппова

Ш. Шакурова. Последнее интервью с патриархом

Г. Баннов. Память десятилетий

А. Юхин. О человеке А. П. Филиппове

Э. Зайнетдинов. Творец добра

А. Пестеха. «Край родной мне Богом ссужен»

Н. Моргунов. «Таким он мне запомнился»

С. Янаки. Филипповские заветы

Л. Колоколова. Настоящий народный поэт

А. Леонидов. Истоки звонких родников

Р. Иксанов. Мечта поэта

Г. Кацерик. В наше время

Послесловие

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

Говорят: «Дни идут, месяцы бегут, а годы летят». Именно так. Не успела сгладиться острота боли по ушедшему в мир иной народному поэту Башкортостана Александру Павловичу Филиппову, а сколько лет уже пролетело! Ещё говорят: «Назвался груздем, – полезай в кузов». В связи с этим читателям приношу извинения за столь позднюю публикацию сборника воспоминаний.

В данной книге вы найдёте отзывы друзей Александра Павловича и почитателей его таланта, более года публиковавшиеся в газете «Истоки». Жаль, что утерян экземпляр газеты с воспоминаниями Дениса Лапицкого, что в газете по какому-то недоразумению мы не нашли отзыва Рустэма Вахитова, частого гостя на страницах «Истоков». Возможно, ещё чей-то отклик не вошёл в наш сборник, о чём приходится только сожалеть. Одновременно с текстом нашлось место и для нескольких фотографий, опубликованных в газете «Истоки», а также из фото-архива В. В. Денисова, любезно разрешившего их опубликовать.

Сожаление и душевная боль проходит лейтмотивом через все вошедшие в сборник статьи. Авторы освещают множество граней творчества народного поэта, часто повторяют один другого – это естественно. В многообразии – душа сборника, в срезе литературной эпохи – его ценность.

Книга издана на правах рукописи.

 

УШЁЛ ПОЭТ

 

15 октября, на 79-м году жизни после тяжелой и продолжительной болезни скончался выдающийся русский поэт, талантливый прозаик и переводчик, яркий публицист, народный поэт Башкортостана, заслуженный работник культуры Республики Башкортостан, член Союза писателей России и Башкортостана, председатель объединения русских писателей Союза писателей Башкортостана, главный редактор газеты «Истоки» Александр Павлович Филиппов.

 

Александр Филиппов родился 7 ноября 1932 года в селе Юмагузино Кугарчинского района БАССР. После окончания в 1955 году Башкирского государственного педагогического института имени К. Тимирязева (ныне – Башкирский государственный университет) работал школьным учителем в родном районе, затем корреспондентом комитета радио и телевидения в городах Кумертау и Салават. Переехав в Уфу, работал редактором молодежных передач на радио и телевидении. В 1991 году Филиппов возглавил в качестве главного редактора газету «Истоки», ставшую ярким явлением в отечественной периодике.

Первая его книга стихов «Зарница» вышла в 1961 году. Затем в 1965 году увидел свет поэтический сборник «Журавлиный полет» и его первый перевод на русский язык поэмы Мусы Гали «Солнце и слезы». В том же году поэт был принят в Союз писателей СССР.

За 60 лет творческой деятельности им создано более 30 книг, среди которых – «Горсть земли», «Пора тополиных вьюг», «И много-много лет», «Перелески», «Добрый свет дня. Избранные произведения», «Слог», книга переводов «Звездные пути», «Белая верба» и другие. За книгу «Пора тополиных вьюг» в 1972 году ему была присуждена республиканская молодежная премия имени Г. Саляма. Его перу принадлежат блестящие очерки, опубликованные в ведущих республиканских и российских журналах.

Александр Филиппов перевел на русский язык произведения известных башкирских авторов: «Зимагоры» С. Мифтахова, «Сын Отчизны» Х. Гиляжева, романы «Бахтизин» В. Исхакова, «Памятники для живых» Ф. Исянгулова, либретто З. Исмагилова «Салават Юлаев».

Он много и плодотворно работал в области документального кино. По его сценариям были сняты десятки фильмов о Башкортостане и его людях. Снятый по сценарию Филиппова в 1965 году фильм «Башкирский мед» был удостоен первой премии на Международном конкурсе в Бухаресте.

Александр Филиппов успешно сочетал поэтическую, писательскую деятельность с активной общественной работой. В 1968 году он был избран руководителем секции русских писателей Союза писателей БАССР. С 1983 по 1991 год возглавлял Литературный фонд Союза писателей БАССР, являлся членом Совета по связям с иностранными писателями и направления литературного фонда Союза писателей СССР, членом редакционной коллегии нескольких изданий. Был депутатом Кировского районного совета Уфы, являлся членом Президентского совета Республики Башкортостан. За большой вклад в развитие многонациональной культуры республики Александр Филиппов был награжден орденом Салавата Юлаева.

Светлая память о прекрасном человеке, выдающемся литераторе и общественном деятеле Александре Павловиче Филиппове навсегда сохранится в наших сердцах.

 

Р.З. Хамитов, К.Б. Толкачев,

А.Ф. Илимбетов, В.А. Балабанов,

М.М. Мулюков, З.Я. Рахматуллина,

И.А. Тажитдинов, Ф.А. Ямалтдинов,

П.Р. Качкаев, Ф.М. Мусин,

С.Т. Сагитов, Р.Т. Бикбаев,

Б.Н. Мелкоедов, К.Ж. Давлетова,

А.Х. Давлетбаков, А.Р. Юлдашбаев,

Н.В. Асанбаев, К.А. Аралбаев,

Ю.А. Горюхин, Д.Б. Лапицкий,

Н.С. Мусин, Р.В. Паль,

Г.Б. Хусаинов, М.А. Чванов

 

Владимир ДЕНИСОВ

ЖАЖДА ЖИЗНИ

 

Не стало Александра Павловича Филиппова, большого и вдумчивого художника, прекрасного человека, внимательного друга и наставника. Для каждого, кто хорошо знал Александра Павловича, это невосполнимая утрата, сравнимая с потерей самого близкого человека и надежного, верного друга одновременно. Сегодня сотни людей в республике, да и в других краях бескрайней России безмерно скорбят и вспоминают светлый образ нашего Палыча, как с уважением и любовью звали его уфимские писатели и поэты.

Его, народного поэта республики Башкортостан, многолетнего главного редактора газеты «Истоки», любили и почитали молодые и старые литераторы, многочисленные деятели науки и искусства, ценили и уважали власть имущие. По крайней мере – те из них, кто не случайно оказывался на вершине бюрократической властной пирамиды, знал и понимал силу и значение политического слова…

Ушел Поэт, умевший говорить простым и ясным языком с пахарем и ребенком, и стариком, с русским и с башкиром. Известное высказывание Мустая Карима: «Александр Филиппов “более башкир”, чем его иные башкирские собратья по творческому цеху» – наглядное тому подтверждение. Ушел Поэт, не деливший людей по национальности и своим многослойным и многожанровым творчеством поистине создавший Энциклопедию жизни республики, которая еще ждет своей настоящей оценки признания. Пятнадцать лет близкого и творческого общения с Александром Павловичем лично мне дали очень много в плане нового, глубокого и ясного понимания характеров и особенностей жизни людей в национальной республике. Мудрый совет, точные наблюдения, умное слово старшего товарища не раз помогали в тех или иных жизненных ситуациях. Сейчас, еще не до конца осмыслив произошедшее, я уже ощущаю острое чувство духовного сиротства, как в далеком детстве ощущал бы потерю доброго и внимательного старшего брата. Наши частые беседы о путях литературы и политики, общих знакомых, разбросанных по просторам всей необъятной России, о жизни и смерти, наконец, затягивались порой на несколько часов, неважно, ночных или дневных. И всегда оставалось ощущение некоторой недоговоренности, которая являлась залогом новых встреч. К сожалению, с этого момента недоговоренность такое качество утратило…

Александр Павлович – это целая эпоха в культуре и общественной жизни республики, символ безвозвратно ушедшего времени, которое сейчас большинством населения воспринимается со знаком плюс. А для всех нас, его друзей, соратников, учеников и последователей, – он еще и совесть русской литературы в Башкирии, ее Душа и вдохновение, поскольку все творчество народного поэта пронизано обыкновенной идеей русского национального сознания – идеей дружбы и взаимопонимания народов в пределах большого государства под названием Россия…

Как-то известный башкирский поэт Ирек Киньябулатов во время мимолетной встречи спросил меня, что я думаю о поэзии Александра Филиппова. Длинного ответа ситуация не предполагала, и я выдохнул одно только слово: «Душа!» – «Да, душа! Именно душа! Я так же думаю!» – почти воскликнул поэт, получивший в свое время хорошую советскую школу литературного образования. Емкое это понятие в оценке поэзии выше любого литературного умения и шире близкого ей, но локального понятия – дух. Признайтесь, я это стал понимать лишь с возрастом и не без влияния Александра Павловича. И еще, пожалуй, основное его качество как поэта и человека: неуемная жажда жизни во всех ее проявлениях. Жажда жизни, которая жила в Александре Павловиче и как бы освящала его изнутри, наполнила глаза радостным блеском в любых беседах о творчестве, о поэзии, в любых воспоминаниях, связанных с лихой молодостью и любовью. До самых последних дней я замечал этот блеск в его глазах, особый строй речи и молодеющий голос, когда разговор касался чего-то озорного и юного, пусть греховного и запрещенного с точки зрения строгого пуританского вкуса.

Пишу эти строки на оборотной стороне какой-то рукописи в тряском поезде, подъезжаю к Башкирии и еще не верю, что не увижу уже в Уфе старшего товарища по перу, не услышу его голоса и не пожму худую и крепкую руку. Потом понимаю, что это так, почти смиряюсь, однако не покидает ощущение, что Александр Павлович ушел рано, совсем молодым, не похожий на свой почтенный возраст, ушел таким, каким я его знал, помню и запоминаю навсегда…

 

Когда, прикрыв навеки двери,

Друзья уходят в злую тьму,

То ощущение потери

Без спроса селится в дому.

Как будто в час большого пира

У шумогласного стола

Надежда зеркало разбила,

Удача чашей обнесла.

Душа, вчерашняя от горя,

Отодвигает кучу дел,

Из-за которых не доспорил,

Не довинился, не успел…

Уехал к чёрту на охоту

Химеру за косу имать…

И остается нам всего-то

Лишь поминать да вспоминать,

Что жили – плохо ли, неплохо, –

Как дозволяла эта власть,

Что рядышком жила Эпоха,

Какая Палычем звалась.

И в нем взрастала год от года,

Грехом и святостью дыша,

Разноязыкого народа

Башкирорусская душа,

Что был своим он в общем доме,

И даже более чем свой…

И что при хане иль обкоме

Своею думал головой.

…Теперь за ним закрылись двери,

Зевнула вечность жадным ртом,

И ощущение потери

Навек вселилось в новый дом.

 

*  *  *

Равиль БИКБАЕВ

 

Наша литература понесла тяжелую, невосполнимую утрату. Перестало биться сердце народного поэта, великого труженика Александра Филиппова. Его творчество являет собой образец настоящей гражданственности. Боль за Урал и Башкортостан в произведениях Александра Филиппова связана с глубокой тревогой за судьбу всей России. Он продолжал традиции великих русских писателей, которые с любовью писали о Башкортостане.

Впервые я встретился с Александром Павловичем во время нашей совместной работы на башкирском радио. С начала 60-х годов ХХ века мы вместе трудились в литературе, были единомышленниками, друзьями. Полвека – время достаточное для самых больших испытаний. За эти годы блестяще раскрылся многогранный талант Александра Филиппова. Я с особой признательностью хочу сказать самые лестные слова о его человеческих качествах. Я не видел сам и никогда не слышал от других, чтобы Филиппов подвел кого-нибудь, не сдержал свое слово. Он был верным, очень надежным человеком. Несколько раз мы побывали на малой родине Александра Павловича в Кугарчинском районе, которому поэт посвятил прекрасные произведения. Навсегда запомнилась любовь кугарчинцев к своему знаменитому земляку. Чувство дружбы и добрососедства между башкирами и русскими Саша Филиппов познал не по книгам, а впитал в себя с младенческих лет, – слушая задушевные русские песни и волшебные напевы курая, пройдя вместе с земляками трудные испытания.

Принципиальная гражданская позиция Александра Филиппова в последние два десятилетия особенно четко выразилась в его ярких поэтических выступлениях в связи со сложными общественно-политическими событиями как у нас в Башкортостане, так и в России в целом. Возглавляемая им в течение двадцати лет газета «Истоки» открыла новые пути для наших писателей, для развития новых творческих дарований. Своей верой в Башкортостан, преданностью ему и заботой о нем Александр Филиппов, может быть, более башкир, чем некоторые башкиры.

На своем жизненном пути Александр Филиппов пережил немало радостных открытий и горьких разочарований. Но неизменной осталась его верность избранной цели, острое чувство ответственности поэта. Его жизнь до последнего часа была посвящена литературе. Поэты уходят, но их слова, их слава остается в памяти народной. Творчество Александра Павловича Филиппова всегда объединяло и будет объединять башкортостанцев, служить добру и взаимопониманию наших соотечественников.

Прощай, дорогой друг, пусть будет тебе пухом родная земля.

 

*  *  *

Азамат ЮЛДАШБАЕВ

 

Как сказал сам народный поэт: «Мы перед смертью все равны. Мы все равны перед жизнью…»

Отсюда и утраты особенно тяжкие, горькие, невосполнимые. Отсюда и личности, которых невозможно повторить и заменить. Один из таких людей – наш старейший друг и старейший коллега Александр Павлович Филиппов. Ушел от нас народный поэт, публицист, трибун и глашатай. От самого первого своего поэтического сборника и до последних дней он творил, совершенствовал, радовал нас своими стихотворениями. Сиял своей необычной силой и величайшей мудростью, был примером поэтического мастерства и гражданского мужества.

Он родился в красный день календаря – 7 ноября. Очень болезненно, как личную трагедию, воспринял распад Советского Союза. Новую власть он принял, новую Родину он признал. Но не принял глобализм и другие «измы». Он любил Родину, – таких патриотов еще поискать. Он был сыном Отечества, а отечество для него начиналось с небольшого села Юмагузино Кугарчинского района, с родного Башкортостана.

Он всегда был среди друзей, коллег, читателей, но никогда не растворялся в толпе, всегда выделялся в ней. Он говорил народу, говорил с народом, говорил от имени народа – и он был одним из немногих, кто имел на это право. Ведь он был истинным народным поэтом. Таким останется в нашей жизни. Нам будет не хватать Вас, уважаемый Александр Павлович. Будет не хватать ваших искренних советов, ваших наставлений, а для меня лично – отцовских похлопываний по плечу. Простите нас, если где-то вас не услышали, не поняли, где-то что-то не доглядели. От имени Союза писателей Башкортостана родным и близким, друзьям и коллегам, всем выражаю искреннее соболезнование. Имя Александра Павловича, его светлый образ останется навечно в наших душах. И это творчество навеки вписано в духовную летопись Башкортостана.

 

Владимир ДЕНИСОВ

К подборке стихов А. Филиппова в художественно-литературном вкладыше газеты «Истоки»

 

При подготовке своего избранного Александр Павлович перенёс на компьютер громадное количество стихотворений. Думаю, что их несколько тысяч. И это помимо прозы: статей, очерков и рассказов. Я всегда знал и удивлялся тому, как много он пишет. Древний завет писателю – ни дня без строчки, олитературенный Юрием Олешей, был взят им на вооружение всерьёз и надолго. Писал он много и наспех, после часто возвращался к написанному, постоянно что-то добавляя и переделывая. А мне, да и другим товарищам говорил: «Количество порождает качество». И в его случае этот второй закон диалектики себя оправдывал. Действительно, только написав девять средних стихотворений, возможно написать великолепное десятое. И это означает только одно: сразу написать это десятое невозможно. Многие из нынешних молодых сорокалетних считают каждое своё стихотворение, особенно только что написанное, гениальным. И это тоже означает только одно: ни одно их стихотворение ни гениальным, ни просто хорошим не является. Даже десятое, двадцатое или тридцатое…

Выбирая стихи для подборки, я руководствовался чисто эмпирическим подходом, то есть – просто настроением, и ещё желанием показать малоизвестные, а то и вовсе неопубликованные филипповские стихи на разные темы. «Десятых» здесь может оказаться очень мало, их много и не должно быть. Однако любое стихотворение, написанное Александром Павловичем, всегда бывает интересно чувством, мыслью или настроением, а иногда и всем этим вместе взятым.

А вообще-то значительного поэта надо судить не по отдельным стихотворениям, а по тому общему впечатлению, которое на тебя производит сделанное им за долгие годы.

 

Мавлида ЯКУПОВА

«БАШКОРТОСТАН, КОТОРЫЙ ВО МНЕ»

 

Так называлось последнее мое интервью с народным поэтом, который тихо, скромно, незаметно ушел из жизни. И даже ушел в субботний день, словно не хотел никого беспокоить в будние горячие дни…

Знаю точно, что совместить два в одном по жизни совсем непросто, когда ты писатель-поэт и журналист, потому что первый – это основательно, более вдумчиво, я бы сказала, более надолго, а журналистика, как говорят, это «литература на бегу». Так вот, он умел совмещать, он многое умел. Он ушел, как смену передал, – чтоб мастерство бессмертно было.

Мне нравилось, хотя в последнее время совсем редко это удавалось, забегать в его кабинет на Комсомольской, 12, где народный поэт Башкортостана, главный редактор информационно-публицистического еженедельника «Истоки», известный в республике и за ее пределами человек, к тому же – прекрасный собеседник, вел со мною беседы на самые разные темы – о жизни, о Родине, о поэзии…

Родом из башкирской глубинки, Александр Павлович всю жизнь не покидал Башкортостана. А предложения, самые заманчивые, конечно же, были, и прежде всего из Москвы и Питера.

«Чем близка Вам малая родина и что для Вас значит Россия?» – спросила я тогда его в интервью. И он ответил: «Мне этот термин – “малая родина” – не совсем по душе, но никуда от него не денешься, раз журналисты придумали. Родина начинается именно там – у ручейка, где береза растет, где в палисаднике черемуха цветет, у того дома, где ты родился, где твое село… это потом ты выходишь на широкую дорогу, осознаешь, что наша Родина – она большая, это и Республика, и вся огромная Россия. Для меня это прежде всего ощущение вроде бы двоякой любви – большая любовь к своей малой родине и в то же время большая любовь к нашей общей родине».

Этому он учил всех – ненавязчиво, по-доброму, по-отечески. В последние годы сокрушался тому нравственному климату, который он видел, чувствовал и отказывался понимать. Он жалел селян, которые в поте лица трудятся от зари до зари и практически ничего не получают.

«Я всю жизнь благодарен судьбе, что воспитывался на иных каких-то традициях, очень человечных и добрых, – говорил он тогда в интервью. – Все тяжелое забывается. Это не ностальгия, нет, просто жаль, что очень часто отворачиваются от села, хоть и обещают ему молочные реки и кисельные берега... Идет какой-то неестественный, неправильный процесс: почему крестьянство в России бедствует? Когда это изменится, ведь крестьяне в больших трудностях растят хлеб…»

В газете «Истоки», которую со дня ее основания возглавлял народный поэт, есть такой императив: «Сейте разумное, доброе, вечное». На своих страницах она показывает историю народов, населяющих Башкортостан, – русских, башкир, татар, чувашей, марийцев… их традиции, обычаи, быт, культуру. Есть надежда, что оставшиеся на смену Александру Павловичу Филиппову молодые ребята, такие же талантливые и умные писатели и журналисты, смогут достойно вести дело своего незабвенного коллеги. В наследство всем нам он оставил главное – большую любовь к родному Башкортостану.

 

*  *  *

Марсель ГАФУРОВ

 

Ушел от нас народный поэт Башкортостана Александр Павлович Филиппов. Мы все потеряли большого, настоящего мастера литературы, а я – самого близкого друга, с которым в течение 60 лет делился своими радостями и печалями.

В юности нашей его и мои стихи впервые появились в республиканской печати одновременно, были помещены на страницы молодежной газеты рядом. И мы сами пошли по жизни рядом, учились на одном факультете пединститута, жили в одной комнате, ели из одной тарелки и даже спали на одной кровати, а потом дружили семьями, вместе выбирали имена нашим детям. Для меня он был просто другом Сашей, а он в шутливых стихах рифмовал мое имя с названием реки Агидель, на берегу которой родился и вырос. Он был человеком таким же светлым и неугомонным, как наша главная песенная река, всегда очень искренним, чистосердечным, верным слову и дружбе. Хорошо, что при его жизни я успел сказать в своих публикациях, насколько он мне дорог.

У него было много друзей и среди русских, и среди башкир, и татар, словом, среди представителей всех народов, для которых Башкортостан – родная земля. В утешение всем нам он оставил прекрасные стихи и светлую долгую память.

 

Игорь ФРОЛОВ

ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР

 

Мне скажут: в первую очередь он – Поэт. Об этом его призвании (или Назначении) нужно говорить отдельно, но сейчас – в эти дни – и здесь – в его (и моей) газете – хочу говорить о главном редакторе Александре Павловиче Филиппове.

Это было во второй половине 90-х на первой презентации литературного журнала «Сутолока» (детище Александра Касымова) в художественной галерее Самосюков на Горсовете. Журнал выпускался усилием его создателя без какой-либо государственной поддержки, и такие презентации могли бы (надеялся Касымов) принести эту самую поддержку. Моральную он получил. А вот материальную… Единственным человеком, вручившему главному редактору «Сутолоки» конверт с весьма немалой суммой, был главный редактор газеты «Истоки» Александр Филиппов. Тогда я впервые увидел его – немолодого, невысокого, но красивого, тогда Касымов и познакомил нас, и Филиппов тут же предложил мне принести свои тексты в газету. Я обещал, но с фигой в кармане, – литераторы нового – демократического – призыва считали газеты «Истоки» в лучшем случае красно-коричневой, в худшем – черносотенной. Я тогда местных газет не читал, какова газета «Истоки» на самом деле, не знал, но ее главный редактор был совсем не похож на черносотенца, – да и к чему черносотенцу давать деньги в помощь явно либеральному корреспонденту…

 

Сотрудники редакции газеты «Истоки», 2005 год (Фото из газеты «Истоки», № 45, 2012 г.)

 

Прошло несколько лет. В «Истоках» я опубликовал одну статью характера литературного междусобойчика – в защиту составителей альманаха «Голоса вещей» Касымова и Хусаинова (того, что Айдар), – и, опять же, «красно-коричневый» Филиппов напечатал ее без купюр и очень быстро. И когда однажды мне позвонил Александр Павлович и предложил работать в «Истоках», я согласился, почти не раздумывая. Единственное, что я решил сделать, – проверить главного редактора на его отношения к свободе слова. Где-то за год до этого Айдар Хусаинов, который тогда числился редактором публицистики молодого журнала «Бельские просторы», заказал мне рецензию на книгу очерков Александра Филиппова. Я прочитал книгу и написал, как мне думалось, остроумную, ехидную, словом, блестящую рецензию, где прошелся по «почвенничеству» автора книги и отдельных героев его. Журнал этот текст не напечатал – может, Юрий Андрианов не счел нужным, может, Айдар потерял. И я принес несколько машинописных листков на собеседование к главному редактору «Истоков». Он встретил меня приветливо, даже дружески и, пожав руку, предложил садиться, показав на свое кресло. Я, конечно, на провокацию не поддался, сел на диван. И когда мы обговорили, чем мне предстоит заниматься, я нанес удар из засады. Сообщив, что человек я критический и даже критикантский, я положил перед Филипповым свою рецензию – вот, мол, какой я правдолюб, а теперь думайте как быть и стоит ли меня брать. Он надел очки, прочитал, покуривая, и сказал:

– Отличная статья. Жаль, что «Бельские» не напечатали. Вот так и пиши!

Как ни банально это звучит, но работа в газете под руководством Александра Павловича не только стала для меня школой профессии, но и поменяла некоторые мои жизненные взгляды. Первым уроком – и, наверное, самым главным – стало то, как Александр Павлович вел себя в политической турбулентности того времени. Все мы помним, как переплетались струи национальной и федеральной властных воль, и держать штурвал русского средства массовой информации в этом вихрении было трудно, особенно если ты хотел проводить свою линию, говорить то, что считал нужным и важным. Мне скажут, Филиппов был другом первого президента Башкортостана, ему было можно все. Я бы не сказал, что он был другом, – земляком, товарищем по общему делу. И я знаю, что в газете публиковались все точки зрения – и те, которые по определению не могли понравиться республиканской власти. В одной из своих статей, посвященных очередной годовщине суверенитета республики, я написал, что выражение «государственный суверенитет в составе России» означает, что вы, конечно, лев, но фамилия ваша Мышкин. Сверху было строгое внушение, но Александр Павлович сказал мне – пиши как писал. И вот тогда я понял, что вся эта бесконечная дискуссия про свободу и несвободу яйца выеденного не стоит. Все зависит от личной позиции каждого. И за свободу слова в стране отвечают не власти разных уровней, а не боящиеся главные редакторы. Жаль только, что их не так много, и если снять одного не боящегося, на его место всегда найдется десяток боящихся. Но это проблема селекции.

И вторым, но не менее важным уроком, полученным от Александра Павловича, был урок редакторствования (не редактирования). Будучи в первую очередь поэтом – а эмоциональная чувствительность поэтов так велика, что нередко могут быть беспристрастными ценителями, он был идеальным главным редактором литературного еженедельника. Он прекрасно видел талант – вне зависимости от того, близки были манера творчества и эстетические убеждения автору Филиппову-поэту или далеки. На прошедшем съезде писателей он сказал мне:

– Тут ко мне поэты ходят, говорят, что ты проталкиваешь всяких постмодернистов в «Бельские просторы».

Я, зная его, ничего не стал доказывать, просто дал ему прочитать несколько стихотворений М. Плотниковой из подборки в журнале.

– Но это же великолепно! – Сказал он. – Эта девочка – настоящая поэт.

Как я понимаю теперь, это редкий дар, и он имеет своим истоком собственный талант человека. Чем талантливее, тем щедрее к другим.

 

И. Фролов, В. Денисов, А. Филиппов (Фото из газеты «Истоки», № 21, 2013 г.)

 

На прошлой неделе поэт Александр Филиппов делал свою подборку для «Бельских просторов». По моей просьбе. Когда я предложил, он просто и буднично, словно собирался уезжать, уточнил – а успеем?

И я рад, что в последнем нашем разговоре по телефону, помня, как мы не успеваем сказать человеку главное при жизни, сказал:

– Я вас люблю, Александр Павлович!

…Он ушел в день рождения Лермонтова. Я верю в знаки и знаю, что там наш Александр Павлович попадет в хорошую компанию.

 

Рамзия ИШБУЛАТОВА

ВЕНОК ПАМЯТИ НАРОДНОЙ

 

Сегодня, 7 ноября 2012 года, в день Великой Октябрьской революции, народному поэту республики Александру Павловичу Филиппову исполнилось бы 80 лет. Он любил этот день, всенародный красный праздник, задвинутый ныне на задворки памяти, как и многие другие даты нашей великой и горькой Истории, не раз в последние годы сокрушался по поводу сознательного беспамятства властей, планомерного и целенаправленного очернения и искажения исторических фактов. «Возвеличивают пустые даты, – говорил он, – создают искусственные праздники. А праздник должен вызреть в сердце народа. Но придёт время, и к святыням социальной справедливости ещё вернутся. Хорошо хоть День Победы ещё не тронули…». И вот это «ещё вернутся», думается, постепенно зреет в обществе, становится всё более осязаемым.

А пока люди, знавшие Александра Павловича, возвращаются к памяти о нём, возвращаются к нему как к поэту и человеку, другу, товарищу, знакомому. По просьбе редакции, а то и по собственному желанию, прислали они в «Истоки» свои воспоминания о народном поэте, о встречах с ним, мимолётных или долгих разговорах, совместных делах и впечатлениях. Литераторы республики, да и простые читатели, все, кто знал и видел этого светлого человека, каждый вплетает свою ветвь воспоминаний в венок народной памяти, и с каждым днём венок этот становится всё больше и больше. Отмечая печальный юбилей редактора «Истоков», нашего старшего товарища, коллектив редакции намерен в двух номерах опубликовать эти воспоминания, а позже делать это периодически, по мере поступления новых. Через какое-то время, думается, на основе этих публикаций насобирается целая книга об А. П. Филиппове, которой поэт, несомненно, достоин. Так же, как достоин мемориальной доски на зданиях, где жил и работал, названия улицы в Уфе и, возможно, памятника или бюста хотя бы там, где родился. На наш взгляд, взгляд его коллег и товарищей, хорошо знающих творчество Александра Павловича, писатель создал целую энциклопедию жизни республики в своей поэзии, в художественной прозе, публицистике и фильмах, снятых по его сценариям, рассказав о её людях, известных и самых простых, об их жизни и творчестве.

Однако пусть об этом расскажут они сами, то есть сам народ, о котором и для которого писал поэт.

 

Равиль БИКБАЕВ

СЛОВО О ДРУГЕ

 

Минул год, как нет с нами нашего дорогого друга и коллеги, народного поэта Башкортостана А. Филиппова. Сегодня ему исполнилось бы 80 лет. Однако до сих пор невозможно смириться с мыслью о том, что Александра Павловича нет среди нас. Кажется, что он с нами, жив-здоров. И уж точно с нами, его друзьями и всеми читателями, навсегда останутся его стихи и проза, как и другие плоды разносторонней творческой деятельности писателя. Поэтому и говорить об этом замечательном человеке и поэте хочется, избегая прошедшего времени.

Творчество Александра Филиппова – явление уникальное в литературном мире Башкортостана, его талант многогранен. Конечно, он прежде всего поэт, замечательный русский поэт, уже в школьные годы печатавший свои стихи в республиканской молодёжной газете. Всю свою трудовую жизнь Александр Филиппов посвятил журналистике Башкортостана. Он является также смелым и принципиальным публицистом, чьё веское слово всегда защищало и сейчас защищает интересы республики, её народов, оказывает своё воздействие на умонастроение наших граждан. Филиппов-сценарист, Филиппов-прозаик, Филиппов-переводчик. Эти качества его целеустремлённой творческой деятельности достойно заслужили самой высокой оценки читателей и литературной общественности.

Главный источник вдохновения Александра Филиппова – это родная земля, жизнь народа, история и современность Башкортостана. Поэт имел счастье родиться и вырасти в одном из красивейших уголков республики, в селе Юмагузино, расположенном на берегу песенной Агидели. Но этот подарок судьбы ещё не предопределяет назначение и масштабность личности. Биография многих авторов берёт начало со сказочных мест нашей республики, но не всем суждено воплотить в своём творчестве судьбу, надежды и чаяния родной земли с такой глубиной и полнотой, как это удалось Александру Филиппову.

Творчество Александра Павловича вобрало в себя не только красоту и величие родного башкирского края. Оно всё пронизано тревогами и страданиями живущих в этом краю людей, гордостью и мужеством, мудростью и терпением народа. Корни творчества Александра Филиппова – в родной земле и в родной эпохе. Его поэзия начинается с любви и восхищения, с восторга и преклонения перед матерью-землёй, и эти светлые чувства неразрывно переплетаются с болью и тревогами грозных военных лет и послевоенных лихолетий. Беды и лишения обрушивались на страну и на людей, не делая каких-то уступок по языковым и иным признакам. И русские, и башкиры, и другие народы вместе делили и горе, и радости. Чувства дружбы и добрососедства между башкирами и русскими Саша Филиппов познал не по книгам, а впитал в себя с младенческих лет, вместе с земляками – с башкирами и русскими, пройдя трудные испытания.

В духовном развитии будущего поэта оставили яркий след предания о своей родословной и башкирские легенды об уральской земле, звонкие частушки и волшебные напевы курая. Александр Филиппов смотрит на мир взглядом русского человека, но в размышлениях русского поэта чувствуется и гордость башкира, его древняя связь с родной землёй. Поэтому не удивительно, что главным в его творчестве была и остаётся его преданность заветам отцов, забота о сегодняшнем дне и будущем республики.

Вот что пишет об этом сам поэт: «Я люблю родную сердцу Башкирию. Её природа, её народ всегда в моей душе. По мере возможностей довольно часто в своём творчестве обращаюсь к теме Родины, к её прекрасному народу – башкирам».

О Башкортостане Александр Филиппов написал целую серию киносценариев. Ещё в 1965 году кинофильм «Башкирский мёд», снятый по его сценарию, на международном конкурсе в Бухаресте завоевал первую премию. Очерки о древних промыслах и ремёслах башкир вошли в книгу «Туесок народных сокровищ». Немало драгоценных сокровищ найдёт читатель в разнообразном творчестве народного поэта. Например, так выразил он свою верность и любовь к родному краю:

 

Край отцовский Богом ссужен

И судьбой на радость дан.

Никакой мне Рим не нужен,

Если есть Башкортостан.

 

Принципиальная гражданская позиция Александра Павловича в последние годы ярко и чётко выразилась в его публицистических выступлениях, особенно в связи с большими общественно-политическими событиями как у нас в Башкортостане, так и в стране в целом. Возглавляемая им в течение двух десятилетий газета «Истоки» открыла новые пути для развития связей литературы с современниками, для актуальных выступлений наших писателей. Среди таких публикаций следует особо отметить злободневные статьи самого главного редактора.

И в периоды громогласной риторики пятидесятых-шестидесятых годов, и во времена острой политизации слова в восьмидесятые-девяностые годы прошлого века голос поэта не терял задушевности, искренности. Творческий путь Александра Павловича Филиппова продолжался почти шесть десятилетий. Как много изменилось в мире за эти годы, какие испытания прошла страна! В эпохи великих свершений и трагических катаклизмов Александр Филиппов пережил немало радостных открытий и горьких разочарований. Но неизменной осталась его верность избранной цели, острое чувство времени и ответственность русского писателя.

Заслуги Александра Филиппова отмечены высокими правительственными наградами и почестями. Он первым из русских литераторов удостоен самого почетного звания «Народный поэт Башкортостана».

Я уже писал однажды, что в этих трёх словах удивительно ёмко выражена суть поэтического творчества, главные критерии оценки его эстетических достоинств и исторической значимости. В этом определении неразрывно связаны три великие ценности: народ, поэт, Башкортостан. Чтобы быть достойным этого высокого звания, у поэта помимо таланта должен быть родной народ, которому он отдаёт все свои силы, в его сердце должен жить Башкортостан, на благо которого он посвящает всю свою жизнь. Если не сочетаются воедино все эти три качества, даже высшими директивными путями не вознести поэта на эту высоту.

Своей верой в Башкортостан, преданностью ему и заботой о нём Александр Филиппов, может, более башкир, чем некоторые башкиры, как верно заметил в своё время Мустай Карим. И высокое звание народного поэта Башкортостана всецело подходит его духовной сути.

Вслушаемся в слова Александра Филиппова о родном крае:

 

Камни, лес и тропы.

С двух сторон Урал зажат

Азией с Европой.

И сундук он, и сосуд,

И мешок с деньгами,

С двух сторон его сосут,

Стукаются лбами.

Работящ, зело богат,

Песнопев, умелец,

Сам он – полуазиат

И полуевропеец.

В ясных помыслах высок,

Устали не знает,

Он и Запад, и Восток

Собой соединяет.

 

Творчество Александра Филиппова являет собой образец настоящей гражданственности. Боль за Урал и Башкортостан в его произведениях связана с глубокой тревогой за судьбу всей России. Это стало главным лейтмотивом в стихотворениях последних лет. Можно привести много примеров, но ограничусь этими строками:

 

Петухи – будильники России,

Разбудите дремлющий народ!

Всё, что было добыто веками,

Съела эта пляшущая рать,

Было дело, раскидали камни,

Время их обратно собирать,

Чтобы грузом собственного веса

Чуждый сор перемолоть в муку,

Чтобы достижения прогресса

Снова шли во благо мужику.

 

Поэтический и публицистический голос Александра Филиппова всегда узнаваем. Призывая людей к добру и единству, поэт всегда стремился найти в самое нужное время самые сокровенные слова.

С начала шестидесятых годов ХХ века мы с Александром Павловичем вместе трудились в литературе. Полвека – время, достаточное для самых больших испытаний, и я с особой признательностью хочу сказать самые лестные слова о друге и соратнике, поскольку мы выдержали испытание его дружбой, дружбой честного, талантливого и поистине народного поэта, большого и чуткого человека.

Голос Александра Павловича, голос взыскательного и совестливого художника, ещё долгие и долгие годы будет звучать в нашей душе, обаяние его неординарной личности не померкнет в нашей памяти.

 

Владимир ДЕНИСОВ

АЛЕКСАНДР ПАВЛОВИЧ НАЧИНАЕТСЯ…

 

Передо мной в старой обшарпанной тетрадке с твёрдым коричневым переплётом – пожелтевшие от времени газетные вырезки, наклеенные на такие же ветхие и жёлтые листы. Это первые напечатанные стихи А. Филиппова. Ученик 9 класса Юмагузинской русской средней школы опубликовал их в районной газете «Ударник» почти 63 года назад, в начале 1950-го. Что тогда волновало начинающего поэта, что заставляло браться за перо?

Вот его самое первое напечатанное стихотворение под названием «Великий человек»:

 

Я Ленина хотел сравнить

С бессмертьем скал и рек.

Но кто же больше проживёт –

Гора иль человек?

Года изменят русло рек,

Убавится вода,

А гору так сметут века,

Что не найдёшь следа.

Нет! Ленина нельзя сравнить

С бессмертьем гор и рек!

Конечно, вечно будет жить

Великий человек!

 

Несмотря на чистую и детскую наивность последних строчек, можно только удивляться смелой попытке совсем ещё юного автора, обычного деревенского школьника мыслить масштабно, философски осмысливая несоразмерность вечности и земного бытия, преодолеть конечность которого дано очень немногим…

 

А. Филиппов в молодости (Фото из архива В. Денисова)

 

Астрологи утверждают, что даты и даже часы рождения накладывают свой особый отпечаток на нашу судьбу, и в этом смысле можно утверждать, что Александр Филиппов родился под знаком Ленина, под знаком его великого творения – Октябрьской Революции, в день её 25-летия, именно 7 ноября. Даже как поэт он начался с приведённого стихотворения о гении революции. И в дальнейшем всю свою жизнь не изменял юношеским убеждениям.

С того самого номера стихи часто появляются на страницах районной газеты. Филиппов пробовал свои силы, откликаясь на значимые события района, да и страны в целом, с упоением описывал красоту родного края, вникал в суровую романтику нелёгкого труда хлебороба и лесоруба, плотника и нефтяника.

Так, например, в июле того же 1950 года он описывает сенокосную страду:

 

Туман молоком поднимался с полей,

В лесу ухал филин да пел соловей.

За речкой виднелся румянец зари,

И с песнею вышли в луга косари.

Их песня звенела в полях серебром,

Журчала тихонько. В ней пелось о том,

О том, как однажды один водовоз

Задал себе скромный, но важный вопрос.

Задал и ответил, что, мол, без воды, –

Что хошь говори, ни туды ни сюды.

Потом кто-то громко сказал вперебой,

Что сено гораздо важнее зимой,

А сено-то надо скосить да свозить.

Туман с молоком поднимался с полей.

Замолк в лесу филин, замолк соловей,

За речкой уж таяли крылья зари…

Работали дружно в полях косари.

 

Немного неумелые строчки эти подкупают своей искренностью, свежестью взгляда, полнотой восприятия жизни. В них уже явственно проглядываются черты поэзии будущего зрелого мастера, который, выбрав свою тропу, шагал дальше легко и уверенно, надёжно уложив в душу, как в дорожную сумку, хлеб и воду, высокую гражданственность и проникновенную лиричность своей народной музы. Опираясь именно на эти два крыла, взовьётся она через годы, взлетит над просторами родного края, заглядывая иногда в иные города и веси, но обязательно возвращаясь к родному очагу…

Год спустя, в мае 1951-го, молодёжная газета «Ленинец» публикует первое «уфимское» стихотворение молодого автора. Учитывая название печатного органа, и здесь не обошлось без астрологии. Однако стихотворение, которое, с небольшими изменениями, автор включил даже в своё избранное, не о политике, это – яркая и незатейливая пейзажная зарисовка, практически вполне законченное лирическое произведение. Правда, название значащее – «Первый дождь»:

 

Первых молний золотые нити

Засверкали в небе голубом.

Прокатился чуть ли не в зените

Радостно и гулко первый гром.

Брызнул дождь и, широко шагая,

Побежал по полю босиком…

Это первый вестник урожая

Лижет землю влажным языком.

 

Первый дождь. Первое стихотворение в столице республики. Первый вестник будущего обильного поэтического урожая. Первые стихи народного поэта Александра Павловича Филиппова…

А каким было твоё первое опубликованное стихотворение, нынешний «молодой» поэт?

 

Мурат РАХИМКУЛОВ

В ПАМЯТЬ О НАШЕМ ОДНОКУРСНИКЕ

 

С Александром Павловичем Филипповым, который для меня всю жизнь был просто Сашей, мы учились в Башкирском государственном педагогическом институте имени Климента Тимирязева в 1951–1955 годах. Как сейчас помню нас первокурсниками. Он был в группе «А», я в группе «Б», а в группе «В» учился Марсель Гафуров, ставший впоследствии известным писателем.

Уже тогда видно было, что поэзия займёт далеко не последнее место в жизни Саши. В общем-то, все мы понемногу баловались стихами. Сочиняли в основном о патриотизме, о Родине в духе тех лет. Удивительное было время. Мы ходили в телогрейках, полуголодные, полураздетые. Зато писали стихи. И патриотизма нам было не занимать. В 1952 году к 100-летию со дня смерти Николая Гоголя мы выпустили студенческими силами рукописный альманах «Заря». В нём было размещено и одно из моих стихотворений «Песня жизни» – тоже на патриотическую тему. Один из наших сокурсников, Р. Саитгалин, был неплохим художником. Он и оформил альманах. Мы собрали в нём и стихи, и короткую прозу, и критические статьи.

 

Заседание литкружка, в центре – А. Филиппов (Фото из архива В. Денисова)

 

Но если для многих поэзия была лишь кратковременным увлечением юности, то Александр Филиппов занялся ею всерьёз. Его печатали в «Ленинце» – серьёзное достижение по тем временам. Он же был и старостой нашего поэтического кружка, который вёл прекрасной души человек старший преподаватель Василий Васильевич Гредель. У него было много положительных качеств. И одно из них заключалось в том, что он нам никогда не мешал. Сидел, почёсывал свой лысый затылок и с улыбкой наблюдал, как мы спорим о рифмах. А иногда и вовсе отсутствовал. В таких случаях работой кружка руководил Филиппов. И мы уважали его, хотя он и был моложе многих из нас.

Не могу сказать, что мы были с ним закадычными друзьями. Это было бы неточно. Но между нами всегда были добрые отношения, и понимали мы друг друга с полуслова. Саше я благодарен за то, что он открыл для меня Есенина. Нынешнему поколению это может показаться не совсем понятным, но в пору нашей молодости Есенин не был в чести. Мы воспитывались на «певце революции» Маяковском, и даже наш самый именитый лектор Лев Григорьевич Бараг отзывался о Есенине исключительно как о «певце Москвы кабацкой», противопоставляя ему Демьяна Бедного и того же Маяковского. Не буду говорить о том, что книги Есенина в ту пору мало кому попадали в руки.

И вот как-то раз Саша, вытащив из-за пазухи, дал мне на день однотомник Есенина. Я целые сутки сидел и перелистывал стихи в две тетрадки. Тогда-то и я узнал, кто такой Есенин, и полюбил его навсегда. Это действительно был орган, созданный для поэзии, как отзывался о нём Горький.

После учёбы наши отношения с Александром Филипповым периодически прерывались. Связано это было с тем, что и он, и я работали в разных городах и районах нашей республики. Помню, как в 1962 году у него вышла первая книга «Зарницы». Потом последовали и другие, каждую из которых он мне обязательно дарил. На многие из них я писал рецензии. В 1965 году его приняли в Союз писателей СССР.

А с середины 1970-х годов наши связи с ним снова окрепли. Мы вместе работали в составе редколлегии над выпуском книг серии «Золотые родники». С 1977 по 1990 год мы выпустили 37 книг тиражом от 50 до 200 тысяч экземпляров. Десять из них я подготовил полностью, ещё к восьми написал предисловия. Большую работу проделал и Филиппов. Но у этого масштабного проекта, который, в общем-то, кормил башкирских писателей, к сожалению, нашлись влиятельные недоброжелатели. И в 1990 году проект закрыли.

Рассказывать об Александре Павловиче как о поэте можно много. Мне бы хотелось в своих воспоминаниях избежать хвалебных фраз, которых наверняка и другие скажут немало, и остановиться на некоторых фактах, характеризующих его как поэта, и просто как человека.

Как правило, большие, гениальные поэты всегда прислушивались к голосу критики. Правильной она была или нет, но они обязательно обращали на неё внимание. Так поступал Пушкин. И если критика была справедливой, он не стеснялся вносить коррективы, совершенствуя свой и без того великолепный русский язык. Это я говорю как человек, работавший в Пушкинском фонде и лично державший рукописи Пушкина в руках.

Так вот Александр Павлович тоже был очень внимателен к критике. Приведу небольшой пример. Лет десять тому назад я как-то зашёл к нему на работу. Спрашиваю: «Не помешал?» Он: «Нет! Что ты! Я вот тут очерк пишу. Послушай, пожалуйста, начало. Нравится тебе или нет? На закате жизни начинаешь лучше понимать, как было». Я ему говорю: «Стоп, Саша! Начало неудачное. Если ты на закате жизни, то я уже давно должен в могиле лежать. Ты бы переделал лучше». Он почесал голову и говорит: «И верно. А как?» Я ему отвечаю: «Очень просто. С высоты прожитых лет лучше видишь, что было в молодости…». – «Действительно! Так лучше!» – воскликнул он и переделал. Вот лишь небольшой пример того, что Александр Филиппов всегда прислушивался к замечаниям, несмотря на то, что сам был неплохим стилистом.

Скажу больше, он был, помимо прочего, ещё и прекрасным переводчиком. А всё потому, что сам в совершенстве знал татарский язык. Я дважды имел возможность убедиться в этом лично. Первый раз – в сентябре 1984 года в Пицунде. Зайдя навестить Александра Павловича, я увидел, что он с ходу, без словаря переводит роман Фарита Исянгулова. Второй подобный случай представился сравнительно недавно, лет десять назад. Зайдя в редакцию «Истоков», я наблюдал, как Филиппов достаточно долго на наичистейшем татарском языке разговаривал с одним из ведущих учёных республики. Вот из таких отдельных наблюдений я и делаю для себя выводы, почему он был не только талантливым поэтом, но и блестящим переводчиком.

Мне бы хотелось также рассказать несколько фактов об Александре Павловиче, связанных с моей педагогической деятельностью в Башкирском государственном университете. Когда мне доверили вести поэтический кружок, переросший впоследствии в литобъединение «Тропинка», Филиппов был у нас частым гостем. Он находил время пообщаться со студентами в неформальной обстановке, рассказать им о том, как у него рождается то или иное произведение, поспорить с ними о рифмах, как когда-то мы спорили друг с другом в кружке Гределя. Вот такая простота общения, умение на равных общаться с каждым отличали Александра Филиппова. И хотя он был известным человеком, вращался в высоких кругах, он никогда не зазнавался, с каждым был вежлив и обходителен.

В его порядочности и уважении к окружающим я неоднократно имел возможность убедиться лично в ту пору, когда Филиппов возглавлял газету «Истоки» – лучший, да, пожалуй, и единственный в республике не просто информационный, а культурно-просветительский, литературно-художественный еженедельник. Не могу припомнить ни одного случая, чтобы материалы, которые я приносил в газету, были как-либо испорчены. Если же текст не вписывался в выделенное для него место на полосе, Александр Павлович просил меня самого внести правки, сократить. Словом, он испытывал уважение к труду других людей.

А вот ещё один случай из университетской жизни. В 1973 году талантливый журналист Исмагил Махмутов, учившийся в ту пору у нас на заочном отделении, написал преддипломную работу по творчеству Филиппова. Я был восхищён тем, какой интересный анализ стихов он провёл, подметив множество необычных деталей. Я тогда искренне сказал ему: «У вас отличная законченная работа. Исправлять и редактировать мне в ней нечего. Сколько времени вам отводят на подготовку дипломной?» – «Четыре месяца», – ответил он. «Можете четыре месяца отдыхать. Отличная защита вам гарантирована».

За время работы в университете я выпустил 125 дипломников. И это был единственный случай, когда преддипломная работа студента оказалась готовой дипломной. Конечно, тут сказался талант самого Исмагила Махмутова, но, уверен, непосредственное влияние на такой успешный результат оказало и качество выбранного для исследования материала. А ведь в ту пору Филиппов ещё даже не полностью реализовал себя как поэт – ему едва перевалило за 40.

Что ещё важного мне хотелось бы сказать о Саше Филиппове… Он – единственный среди русскоязычных писателей нашей республики, удостоенный звания народного поэта Башкортостана. Полагаю, этот факт чего-то да значит. И Филиппов достоин этого звания не меньше, чем другие, получившие его, – Мажит Гафири, Мустай Карим, Сайфи Кудаш, Рашит Нигмати. В связи с этим у меня есть предложение. Сегодня в Уфе бурными темпами развивается жилищное строительство. Растут новые микрорайоны. И, на мой взгляд, Александр Филиппов вполне достоин, чтобы одна из строящихся улиц была названа в его честь. А на стене дома, где он жил, или на стене здания, где расположена редакция «Истоков», следовало бы разместить мемориальную доску в память о нём как о первом и до сих пор единственном русскоязычном народном поэте Башкортостана. Это не только моё пожелание, но и пожелание других наших друзей, знавших Александра Павловича как Сашу Филиппова.

Он был достойным человеком, очень хорошим, совестливым писателем и, считаю, рано ушёл из жизни. Светлая ему память. Я склоняю свою седую голову перед памятью о нём – о нашем однокурснике.

 

Марсель САЛИМОВ

СЕМЬ СЛОВ О ПОЭТЕ

 

Русский поэт с башкирской душой

 

Щедрая башкирская земля породила немало талантов разных национальностей. Многие из них, повзрослев, уезжали из республики на свои исторические родины, а русские – в основном в Москву, и там становились большими мастерами, знаменитыми людьми, а то и великими личностями. Редкие «самородки» нашли своё счастье не где-нибудь вдали от малой родины, а именно здесь, где они родились и выросли. Именно таким был и наш Александр Филиппов.

Он сам не раз повторял, что как поэт формировался под воздействием той земли, на которой родился и жил. Детские и отроческие годы поэта прошли в красивых и благодатных местах Башкортостана – в селе Юмагузино Кугарчинского района. Красоту родной земли, необъятных просторов Башкортостана воспевает он с особой теплотой и любовью. Приведу лишь один пример – одну строфу из его стихотворения:

 

Где б я ни был, под любыми звёздами,

На дорогах, на путях любых,

Я зову башкирскими берёзами

Силуэты вышек буровых.

(«Башкирские берёзы»)

 

Александр Филиппов, как все русские поэты, превозносит берёзы, но не русские, как обычно, а – башкирские. Прав, стократ прав народный поэт Башкортостана Равиль Бикбаев, который отметил: «Александр Филиппов пишет о своей любви к башкирам и Башкортостану порою так, как этого не могут сами башкирские поэты».

Да, Александр Филиппов – русский поэт, но – с башкирской душой. Поистине так! Он сам любил рассказывать, что вырос среди удивительных башкирских людей, с детских лет дружил с башкирами – и потому ощущает себя башкиром. (Кстати, отмечу в скобках, Александр Филиппов неплохо знал башкирский. Правда, говорил не так как его земляки – южные башкиры, а на северо-западном диалекте. Объяснял он это влиянием языка жены-татарки.) И неудивительно, когда такой поэт становится в Башкортостане своим, родным. И вполне заслуженно было присвоено ему звание народного поэта республики Башкортостан. Впервые и пока единственному русскому поэту в мире!

 

Свой среди своих

 

Александр Павлович был чрезвычайно общительным, дружелюбным. И друзей у него было множество. Особенно среди башкирских поэтов и писателей.

Лично я с ним дружил с давних советских лет. Несмотря на разницу в возрасте, мы довольно быстро нашли общий язык. Особенно близкие отношения установились в 90-е годы прошлого века, когда начал выходить журнал «Вилы» на русском языке, и он частенько печатал у нас свои стихи в жанре сатирической публицистики.

 

М. Рахимкулов, А. Филиппов, М. Салимов (Фото из газеты «Истоки»)

 

А когда Александр Филиппов был назначен главным редактором новорождённого издания – газеты «Истоки», наши творческие связи стали ещё более тесными. Не было у него ни малейшего признака ложной скромности, он никогда не стеснялся обратиться с любым вопросом к своему более «опытному коллеге», проработавшему уже более десяти лет главным редактором, открыто и всегда искренне просил то, чем я мог помочь ему в непростой редакторской деятельности.

Он очень быстро усвоил секреты современной журналистики и стал своим человеком в нашем молодом медиасообществе. Редакторский корпус относился к нему уважительно, признавая в его лице умудрённого жизненным опытом аксакала, несравненного мастера пера и умелого организатора творческой деятельности редакции.

 

Пни всегда были

 

Наша творческая дружба получила «боевое крещение» в середине восьмидесятых, когда я попал в немилость местных вождей за публикацию в своём журнале материала, задевающего «честь» одного высокопоставленного чиновника – «зур начальника». Меня, как неблагонадёжного редактора, взяли под жёсткий контроль; обязали все материалы до публикации в «Хэнэк» согласовывать в обкоме партии с вышестоящим начальством. Тогда и сатирическая миниатюра Александра Филиппова «Пень», как «вредное» произведение, подрывающее авторитет руководителей республики, не прошла сито бдительных цензоров. А речь в этой полустраничной миниатюре шла всего-навсего о торчащем на дороге пне. Самое «страшное» заключалось в том, что автор предлагал убрать старый пень. Думаю, вам понятно, в чём смысл и сила сатиры. Начальники – не дураки, они тоже сразу всё поняли.

Конечно, я переживал за каждый материал, который не попадал на страницы журнала только потому, что был «больно острый». Александр Павлович понимал это, сочувствующе успокаивал меня, так сказать, морально поддерживал. Его поддержка для меня была особенно важна в то время, когда даже «большие» редакторы, узнав, что я в опале, не очень охотно шли на откровенные разговоры.

Наконец, не стерпев такого положения дел, я пошёл в обком и громко заявил в большом кабинете:

– Если не доверяете мне, поставьте другого редактора!

Солидный агай с седыми волосами, опытный ответработник аппарата, посмотрел на меня, молокососа по сравнению с ним, но уже не лыком шитого, а проработавшего пять лет главредактором одного из немаловажных изданий (тогда «Хэнэк» являлся «боевым оружием» народа и партии, которые были действительно «едиными»), и сказал почему-то тихо, как-то по-отцовски назидательно:

– Не горячись, ты ещё молодой, ещё не такое увидишь в своей жизни…

Как-то при встрече выплеснул я Александру Павловичу:

– Не дают мне возможности эти «пни» из Белого дома идти в ногу со временем!.. Что такое, тридцать седьмой год, что ли?!

Палыч мудро, как это только он умел, улыбнулся и сказал:

– Если бы тридцать седьмой… тебя, как редактора, давно упрятали бы за решётку и журнал твой закрыли бы, как это было тогда. А пока они, мне думается, тебя берегут. Для будущего. Как компетентного кадра. Там ведь сидят хотя и начальники, но не враги же народа.

Скоро начались перестройки, реформы. «Пни» ушли. И уже никто не указывал мне, что печатать или не печатать в журнале. Гораздо более острые, чем тот репрессированный «Пень», произведения Александра Филиппова появились в «Вилах». А сам он не побоялся опубликовать в своих «Истоках» мои «разгромные» рассказы. Осторожный, на первый взгляд, Палыч оказался очень смелым редактором. Он без оглядки напечатал даже те сатирические произведения, которые испуганно отвергли мои некоторые молодые коллеги.

Вот и думаю теперь: неужели «пни» бывают и в головах редакторов? И как это они в нынешнее, совсем бесцензурное, время могут появляться даже у молодых? Может, тут дело не во времени и не в возрасте?..

Жаль, что нет рядом Палыча. А то бы спросил у него.

 

По одну сторону баррикады

 

В девяностые, мягко говоря, непростые годы (а если сказать точно: в то смутное время) у Александра Филиппова ярко проявился талант публициста, общественного деятеля и поэта-гражданина с активной политической позицией. Естественно, мы с ним оказались на одной стороне баррикады. Не штыком, а пером боролись мы с разрушителями великой страны, справедливо защищая интересы обманутых и обездоленных. В то время, когда многие наши коллеги по перу успешно «перекрасились», мы с Александром Павловичем сознательно не хотели, да и не могли смириться с обманом, с несправедливостью. И на президентских выборах не сочиняли оды «всенародно любимому» Борису Ельцину, а были доверенными лицами его оппонента.

Мы до конца остались по одну сторону баррикады. Незадолго до кончины поэта мне позвонили из республиканского совета ветеранов и спросили:

– Как здоровье Александра Павловича?

Я ответил?

– Лежит. Но уже не в больнице.

– Можно ему позвонить?

– Не только можно, даже нужно!

А дело было, оказывается, вот в чём. В одной из центральных газет опубликовали статью, в которой задеты, говоря формальным языком, честь и достоинство нашей республики. Что, конечно, вызвало бурный протест со стороны ветеранов-патриотов Башкортостана. И от имени известных людей республики было подготовлено грозное письмо в редакцию с требованием опровержения. В числе подписантов рядом с фамилиями Героя Социалистического труда и бывшего министра стояли и наши. Я прочитал текст и спросил у руководителей республиканского совета ветеранов:

– С Филипповым поговорили?

– Да, он подпишет. Сейчас поедем к нему. А ты подпишешь?

– Что за вопрос?! Коль Палыч одобряет… Но пусть он отредактирует вот этот абзац, у меня есть сомнение.

Когда письмо опубликовали в газете, позвонил Александр Павлович и удручённо сказал:

– В одном абзаце нашего обращения надо было написать не так, а вот так…

– А ты не посмотрел, что ли, текст?

– Я увидел твою подпись и не стал внимательно читать.

– Ведь я же просил…

Но поезд уже ушёл. Что напечатано в газете – не вырубишь топором!

Это было нашей последней совместной, если можно так сказать, политической акцией, направленной против писак-очернителей, которые посмели нагло и бессовестно исказить истинные факты нашей славной истории.

 

Как Палыч стал союзником

 

Однажды, когда я был председателем Союза журналистов РБ, Александр Павлович позвонил мне и спросил:

– Ты будешь у себя?

– Буду. А что случилось?

– Мне надо с тобой посоветоваться.

– Ну давай, – говорю, – по телефону.

– Нет, вопрос серьёзный. Я сейчас подъеду к тебе.

И вот он заходит в кабинет. Серьёзный такой.

– Слушай, – говорит, – как ты смотришь на то, чтобы я вступил в Союз журналистов?

Я улыбнулся:

– Хорошо смотрю. Давно пора!

– Тогда я подумаю, – сказал он с серьёзным видом.

– Думай-думай!

Через пару дней я встретил его в Министерстве печати.

– Ну как? – спрашиваю, – надумал?

А он – как-то нерешительно, на него не похоже:

– Слушай, как-то неудобно. В таком возрасте…

– Что за вздор?! – выпалил я. – Ты ведущий публицист в республике, уже больше десяти лет как главный редактор популярной газеты и всю жизнь в журналистике. И до сих пор не в Союзе! Как тебе не стыдно?! Срочно готовь документы для вступления!

Так Палыч стал нашим «союзником» и официально.

 

Поистине!

 

В кабинете раздался телефонный звонок. Поднимаю трубку. А там – Палыч.

– Прочитал твой новый рассказ. – Голос звучит бодро. – Занеси мне свои книги на русском языке, напишу статью о твоём творчестве.

Я оторопел.

– Нет-нет! Не надо!..

– Сам знаю, что надо, – он говорил решительно. – А ты чего мне запрещаешь? «Пнём», что ли, стал?

Тут я вспомнил, что в печати готовится мой однотомник на русском языке, где будут короткие высказывания современников об авторе. Сказал об этом Александру Павловичу – и на следующий же день передали мне от него текст по факсу.

Через пару дней я заглянул к нему в редакцию.

– Ты получил мою запись? – спросил он с ходу.

Я показываю ему бумагу и – нарочно: – Эту, что ли? А её действительно ты написал?

– А то!.. А что, не нравится?

– А ты точно сам написал? Может, это твоя секретарша набрала на компьютере и отправила факсом… А вот Мустай Карим точно сам написал, собственноручно.

Он от души расхохотался.

– Ну, ты, Хэнэк! Тогда вот тебе от меня собственноручно!

И своей рукой дописал в своей записи: « Поистине Мар. Салим пишет белым по чёрному!». Это предложение оказалось последним в ряду опубликованных в книге «Белым по чёрному» высказываний известных людей о моём сатирическом творчестве.

Мне особенно нравится его слово «поистине». И не случайно, а вполне сознательно использовал это волшебное магическое слово и я в начале своих воспоминаний о знаменитом русском поэте с башкирской душой. Да поистине так!

 

Ну почему?!

 

В один прекрасный, но суматошный (как это часто бывало у меня в период тридцатилетней работы главным редактором журнала «Хэнэк») день позвонил Палыч. Такой весёлый, а может, даже навеселе.

– Я перевёл твои стихи, послушай. Нет, приезжай ко мне.

– А ты где сейчас?

– В Сипайлово. Давай приезжай скорей! Ничего с собой не бери. У меня дома всё есть. Жду тебя!

Я – в растерянности. Тут столько дел срочных…

– Не могу. Работы много.

– Всё равно приходи. Посидим, поговорим…

Надо было мне тогда помчаться к нему. До сих пор очень жалею, что не смог поехать в тот день в Сипайлово. Ведь мы с ним не так часто встречались, не так много общались. Понял я это только сейчас, когда ничего уже не вернёшь из нашего прошлого. Кроме светлой памяти.

Почему тогда я упустил возможность поговорить по душам с этим человеком? Ну почему?!

Теперь уж что ни говори, сколько ни пиши, – все думы об одном и том же: как нам не хватает сегодня поэта и гражданина Александра Филиппова, нашего надёжного товарища Палыча, доброго дяди Саши!

 

Алла ДОКУЧАЕВА

«ВЫСОКИЙ СВЕТ РОДНОГО ОЧАГА»

 

С Александром Павловичем Филипповым я познакомилась едва ли не в первый день своего появления в редакции «Вечерней Уфы» в качестве заместителя ответственного секретаря. Моим напарником был незабвенный Юрий Дерфель, он и подвёл к моему столу красивого мужчину, склонившего голову в полупоклоне: «Очень рад. Филиппов». А Юра прокомментировал: «Самый лучший в Башкирии лирический поэт». Помню эту первую нашу встречу, словно состоялась она вчера, а минуло с тех пор 42 года…

Все дальнейшие встречи и разговоры происходили в редакции, когда Александр Павлович приносил для печати свои новые стихи. Я вскоре стала ответственным секретарём, позже заместителем редактора, и он, минуя отдел литературы и искусства, сразу заходил ко мне и просил, чтобы при нём его подборку прочитала. И в первые годы работы в редакции, и в последние, где-то в районе 2000 года, когда Филиппов был уже не просто известным, а знаменитым, меня поражало, с каким плохо скрываемым волнением он ждал оценки своего труда. Я очень люблю его стихи, а потому всегда хвалила. Казалось бы, мог привыкнуть, так нет – всё равно сидел, почти затаив дыхание. А когда я уже ушла из редакции, мог позвонить домой, причём пару раз даже в час-два ночи, чтобы прочитать только что написанное стихотворение. Я критиковала его за политические высказывания, считая, что так называемая гражданственная поэзия не удаётся ему, превращая стихи в зарифмованную прозу. Он не спорил, наоборот, соглашался, но пожимал плечами: «Ничего не могу с собой поделать. Должен откликнуться, если что-то в окружающей жизни кажется мне неправильным».

Александр Павлович очень любил свои родные края. Не раз рассказывал о селе Юмагузино на берегу Белой о том, как научился играть на гармошке и как музыка вывела его на стихи, когда сам начал сочинять припевки, подыгрывая девичьим голосам на деревенских вечеринках. А всерьёз почувствовал литературное призвание, когда в руки ему попал томик Есенина. Говорил, что вырос на башкирских раздольных песнях, что привык слышать от своих товарищей башкирскую речь, а потому никаких национальных различий в общении с людьми, особенно в дружбе, не признавал. В одном из стихотворений так и обозначил:

 

Топчем землю мы одну и ту же,

Мы один и тот же хлеб едим,

На одном и том же пне сидим,

А короче, просто с детства дружим.

 

К 75-летию я подготовила большое интервью с ним, беседовали мы тогда часа три. Попросила его: «Саша, вспомни историю создания какой-нибудь своей книги, если, конечно, есть любопытные факты». Он рассказал, что в 1987 году вышла поэтическая книга «Слог», и было там стихотворение «Два слога», где он слово «Россия» разделил пополам: «Росс и я». Так цензура придралась: причём тут «и я»? «А как доказать чинушам от литературы, – улыбнулся, – что каждый из нас, каждое “я” – это и есть Россия?» И тут же объяснил название этой книги: «Слог» потому, что слово «Русь» – это один слог.

В 2000 году получила на память книгу Филиппова «Кугарчи – край родниковый». Столько в ней искреннего чувства, столько исповедальных строк о детстве и юности, о заповедных горах и озёрах. Недаром Мустай Карим так отзывался о его творчестве: «О чём бы ни писал, над ним прежде всего сияло солнце Башкортостана… в крови поэта как бы звучали две мелодии – русская и башкирская». Я иногда открываю эту книгу, чтобы напитаться нежной, негромкой лирикой одного из любимых своих поэтов и близких по духу людей:

 

Какой бы ни была дорога длинной,

Какие б ни манили берега,

У каждого в душе своя долина,

Высокий свет родного очага.

 

Георгий КАЦЕРИК

К ЮБИЛЕЮ БЕЗ ЮБИЛЯРА

 

Мы только что отметили годовщину кончины А. Филиппова, всего-то с год не дотянувшего до своего 80-летнего юбилея, который отметим 7 ноября, в день народного праздника, какой теперь всё чаще вымарывается из календарей…

 

Поэт, друг, человек

 

Если ты имеешь какое-то отношение к поэзии и твоим другом и соратником был поэт, то для тебя немаловажно, каким он был – поэтом, другом, человеком. Носителем каких непреходящих ценностей, идей или идеалов. И насколько они соотносились с твоими собственными…

На мой строгий взгляд, Александр Филиппов несомненно был выдающимся поэтом, и прежде всего народным! И не по официальному званию, а по всей своей сути, сопоставимой с такими народными поэтами, как Никитин, Некрасов, Демьян Бедный, Есенин… Носителем народной правды и справедливости, прирождённого пророческого дара. Тем более востребованного в наше тёмное лживое время:

 

Пророки в наше время лживы –

Кликуши сплошь, числа им несть…

И всё ж, пока поэты живы,

В Отечестве пророки есть.

 

Другое дело, что после ухода из жизни и поэзии таких народных поэтов, как Мустай Карим, Газим Шафиков, Александр Филиппов, про кого можно сказать то же самое?..

В очерке «Шаровая молния души» об Александре Филиппове я писал:

«Известно, что значимость или даже гениальность любого поэта не только в высоком качестве его поэтических творений, но и в их немалом количестве.

И Филиппов показал себя и в том, и в другом. Во всяком случае мало кто из поэтов нашей республики или даже всей Федерации может с ним здесь тягаться».

Теперь – что до его личных, непреходящих ценностей, вечных идей и нетленных идеалов: «Филиппов всегда был и оставался советским поэтом, и уничижительный ныне эпитет “советский” нисколько не умаляет, а скорее усиливает его природную народность». Дело в том, что за последнее время все мы до неузнаваемости изменились. Вплоть до измены тому, во что всегда верили, чем гордились, что любили или ненавидели. Все!.. Но только не Филиппов – не изменивший ни себе, ни идеям своего непростого, но, несомненно, великого времени. И это всегда больше всего восхищало меня в нём. В его незаурядной личности…

Вместе с тем он был земным и по-земному жадным до всех радостей или слабостей человеком. Что ещё больше сближало и повязывало нас – «дорогих и давних», как он любил выражаться, друзей-товарищей…

 

Третьим будешь?

 

Мы с Александром Филипповым с небольшой разницей в возрасте – чуть менее двух лет. А познакомились, уже будучи начинающими поэтами. По случаю. На улице Ленина, у тогдашнего ресторана «Башкирия». Невысокий живой мужичок в лёгком вальяжном подпитии, в паре с поэтом и записным собутыльником Эдуардом Годиным. Познакомились. Филиппов сказал:

– Вот ещё один поэт. – И спросил: – Третьим будешь?..

Было уже поздно. А мне ещё добираться до своего дома в Черниковске. И я отказался, ловко откупившись пятёркой…

Кстати, я тогда ещё не знал, что Филиппов с Годиным тоже были черниковцами.

Тогда в Черниковске жили многие из уфимских поэтов-писателей: Филиппов, Годин, Кузнецов, Сотников, Воловик… Эдвин Нуритжанов, который и пристыдил меня по одному случаю:

– Не слишком ли непринуждённо обошёлся ты с Филипповым? Всё же наш ведущий поэт…

А как-то на перекрёстке улиц Пушкина и Советской Филиппов окликнул меня и, отойдя от каких-то подозрительных личностей, сказал тихо, почти на ухо:

– Уведи меня. Куда подальше. Скажи, что меня моя Лира ищет…

И, сняв с пальца обручальное кольцо, поиграл им. Я и увёл его куда подальше – на презентацию нового ресторана «Космос». И с того случая, может быть, я и не стал третьим собутыльником или поэтом, но где-то третьим «дорогим и давним другом» сделался. А может быть – четвёртым. Или пятым… Хотя, положа руку на сердце, мне всегда и везде хотелось быть как минимум самым первым…

 

Дорогие и давние друзья

 

У Филиппова тогда было и без меня множество этих самых «дорогих и давних друзей» – из уфимских поэтов и прозаиков: Молодцов, Годин, Сущевский, Шафиков, Лушников, Цаголов, Зайцев, Максютов… Или – из не совсем уфимских: Шкавро, Горбовский, Сорокин или даже Яков Гаврилович Ухсай:

 

Мы сидим за чаркою с Ухсаем,

Огурец ухсаевский кусаем…

 

И это не говоря уже о Мустафе Сафиче, который в те годы реабилитировал нас, говоря: «В жизни можно о многом пожалеть, но только не о дружеских застольях».

Среди записных друзей Александра Филиппова были и уфимские художники – Алексей Кузнецов или Виктор Кириченко… Дружил он и с Ильфаком Смаковым, и с песенником Римом Хасановым. С врачами, соседями по Первомайской – онкологом Бебякиным и оториноларингологом Насеткиным. С полным полковником медицинской службы патологоанатомом Альпом Сагадеевым. С офтальмологом академиком Азнабаевым и геологом академиком Муталовым. Или с соратником по перу и идеологии Ахунзяновым. И даже с земляком и соседом по дому на Первомайской Муртазой Губайдулловичем… И вот теперь мне думается, что такие непреходящие ценности, как мужская дружба, были для Филиппова наивысшими ценностями, равно как и для тех, с кем он был дружен или близок. Равно как и любовь с бессмертной поэзией, что тоже меня окрыляло и притягивало к нему. Словом, в те молодые годы ничего подобное нам не было чуждым – дружба, любовь, новые стихи и споры на грани крамолы…

 

Якоря нашей жизни

 

«Какой же ты поэт, если не побывал в вытрезвителе», – говорил ленинградский поэт, друг Филиппова Глеб Горбовский. А Газим Шафиков даже посвятил вытрезвителю стихи: «Якорь нашей жизни – вытрезвитель»… Вот и Филиппов вспоминал:

– Как-то мы с Молодцовым попали в это «пристанище поэтов». А у Генки тогда был на выходе сборник стихов. Я и говорю ему как партиец партийцу: «Нас на ковёр вызывают. В обком». А он мне талдычит, как в трансе: «Я люблю Родину»…

Теперь вытрезвителей нет. Может, потому и не стало поэтов… Не стало и Родины. Советского Союза. СССР!.. О чём Филиппов сокрушался до самых последних своих дней. Тяжело и безутешно писал на смерть своего друга, трагически и нелепо погибшего в самом расцвете своей жизни и поэзии:

 

Есть одно нам утешенье:

Уходя из этих сфер,

Он не видел разрушенья

Родины – СССР.

 

Кстати, и многие другие уфимские поэты, и не только уфимские, ушли из этой жизни, и вместе с ними ушёл золотой век знаковой советской поэзии…

А ещё я думаю, что наша с Филипповым дружба была явно взаимозависимой: он пользовался моими медицинскими познаниями, а я, несомненно, успел погреться в лучах его заслуженной славы. Особенно в самые последние годы, за чашкой горького чая, Александр Павлович вдруг спросил, смерив меня взглядом:

– Ты вроде как чем обижен?..

На что я ответил:

– Да ты что, Саша! Да я, старый безбожник, всегда молился на тебя как на бога…

Он был уже тяжело и безнадёжно болен, хотя и не осознавал этого. Не осознавал и я. Всё это было в самый разгар лета, в самую земляничную пору.

Помнится, я передал ему банку душистой засахаренной земляники и лично для него написал большую статью о народных методах мобилизации лечебных сил всякого организма от любых неизлечимых болезней. Потому что так и не осознал, что это конец…

Наверное, к 80-летнему юбилею без юбиляра следовало бы написать нечто более трепетное и возвышенное… С чем я и отправляю читателя к своему мемуарному очерку об Александре Филиппове, а также к большому научно-популярному изданию – книге учёного и писателя, «дорогого и давнего друга» Александра Павловича Филиппова И. Валеева и С. Валеевой под названием «Народный поэт из Кугарчи»…

 

Эдуард БАЙКОВ

ШЕДШИЙ СО СТИХАМИ НА АБОРДАЖ

 

Извечная участь поэта,

Витии российской земли:

Дантесовский ствол пистолета,

Есенинский хрип из петли.

А. П.Филиппов

 

Фотохудожники и кинооператоры, когда хотят добиться в съёмке максимально полной передачи объекта, используют помимо основного света ещё и контровой. Последний помогает выявить детали, подчеркнуть абрис, подчас создавая волшебный ореол вокруг натуры. Вот и я, не претендуя на полное освещение жизни и деятельности героя моего очерка, хотел бы с помощью «контрового» света высветить отдельные моменты нашего с ним продолжительного (на продолжении свыше 10 лет) общения по работе и творчеству.

Об Александре Павловиче Филиппове я слышал немало лестного в приснопамятные 90-е. Уже тогда, не будучи знаком с ним лично, я воспринимал его как фигуру, сопоставимую с классиками литературы Башкортостана. Пожалуй, лучший русскоязычный поэт республики, великолепный публицист, блиставший яркими статьями на самые острые темы современности, авторитетнейший руководитель творческого объединения русских писателей при Союзе писателей Башкортостана. Уже сама аура его творческих достижений, служения обществу словом и делом притягивала к себе – особенно нас, молодых и горячих, ищущих творческого и гражданского самовыражения. Мечущихся в поисках мудрого наставничества и моральной поддержки наших замыслов, потребностей и интересов. И мы всё это находили – став младшими товарищами, сподвижниками, сотрудниками и учениками нашего Палыча.

На стыке веков и тысячелетий в литературном пространстве Башкортостана сложилась интересная ситуация: были мэтры, многие из которых годились нам в отцы, и были мы, молодые писатели, – тогда тридцатилетние служители муз. Мэтры поглядывали на нас свысока, покровительственно и снисходительно похлопывая по плечу: мол, наедитесь ещё и славы, и признания, которое вроде как должно было сопровождаться и более зримыми бонусами в виде гонораров и различных материальных благ.

И вот тут уникальная обстановка с финансируемой из бюджета республики прессой и книжным издательством «Китап» сослужила свою службу, став спасительным кругом, брошенным утопающим литераторам. А среди русскоязычных изданий выделялся еженедельник «Истоки», которым на протяжении двух десятков лет уверенно руководил Поэт, Прозаик, Журналист, Наставник и Гражданин А. П. Филиппов. Именно Филиппов создал некий оплот и прибежище для литераторов всех мастей, пишущих на русском языке. Ибо в «Истоках» можно было реально публиковаться и даже получать гонорары за свои нетленки.

Не знаю, какая бы ситуация сложилась, стань во главе «Истоков» кто-либо другой (о первом главном редакторе газеты Тайфуре Сагитове речь не идёт, слишком мало он успел поредакторствовать, и очень скоро руль управления изданием по праву перешёл в руки Филиппова). На мой взгляд, не будь Палыча, «Истоки» не стали бы тем, чем они все эти двадцать с лишком лет являлись – популярной газетой, отражающей чаяния множества простых людей, отдушиной для поклонников искусства во всех его видах, родах и формах. Но это, повторюсь, моё сугубо личное мнение. Филиппов никогда не скрывал, что он сам и ведомая им газета занимают умеренную, но твёрдую державно-патриотическую позицию. «Истокам», как и её сотрудникам, а также многочисленным авторам был чужд навязываемый Западом дух продажного себялюбия, моральный и правовой вседозволенности, культа стяжательства, прикрываемых лицемерно и в то же время стыдливо флагами либерализма, демократии, фритредерства. Главный редактор и команду подбирал именно такую, всегда руководствуясь соображениями сподвижничества и товарищеской солидарности. Потому и сумел собрать дружный сплоченный коллектив единомышленников. Но надо сказать, что Александр Павлович всегда относился уважительно и к идейным противникам и неизменно давал им возможность высказаться – вплоть до представления газетных площадей. Единственное, чего он не принимал ни под каким соусом, так это грязного очернительства трудового и ратного подвига нашего многонационального народа. Подвига, благодаря которому мы все живем и за счет которого кормимся, несмотря на тотальный грабеж черных девяностых прошлого века.

В разговорах мы частенько касались этой темы, и Палыч до глубины души возмущался поклепами и подлыми инсинуациями разного рода псевдоисториков и прочих начетчиков, коих развелось в постперестроечное время как мошкары в летней тайге. Он не мог понять, как можно так низко опуститься, охаивая тех, кто здоровье, а то и жизнь свою положили, чтоб вот такие краснобаи могли вырасти, выучиться и встать крепко на ноги в сильной, благополучной стране.

А ведь он мог, как многие вдруг «прозревшие» и перекрасившиеся, тоже «повернуть свои мозги» (по меткому выражению видного мыслителя Александра Зиновьева, бывшего диссидента, в последние годы своей жизни вставшего на защиту нашего героического прошлого) в нужную сторону и рьяно обрушиться на советскую власть (теперь уже бывшую, а потому беззубую) за репрессированных дедов. Но… вдумайтесь в смысл его строк:

 

Мы доказали невиновность тех,

Кого сатрапы века покарали.

Мы совестью своей не торговали

И Родину любили больше всех.

(…)

Пред памятью потерянных могил

Шепчу слова чистейшие на свете:

За прошлые ошибочные сети

Я Родину свою не разлюбил!

 

Порою мне казалось, что Палыч чересчур наивен и не вполне осознаёт, что всё это умело срежиссировано теми, кто всегда видел угрозу для своих глобализаторских замыслов со стороны десятой доли суши, отсюда и поток оболванивания всех и вся. (И как ни странно, но государственная пресса, да и вообще СМИ Башкортостана стояли и до сих пор удерживаются на пути этого темного информационного «потомака».)

Но я был не прав, это я ошибался, полагая, что мудрому Палычу неведомы истинные причины трагедии, постигшей наш народ. Все-то он знал, все-то он ведал, оттого и был нашим постоянным оплотом.

Но Филиппов был по-своему «либерален» и «демократичен», ибо неважно, каких идеологических взглядов придерживался и на какой политической платформе стоял тот или иной писатель или журналист, главное – чтобы он/она имели вкус к слову, были способны внятно изложить свою историю и держаться в рамках литературных приличий. Любой талантливый и просто способный литератор – поэт, беллетрист, публицист, литературный критик или журналист – мог рассчитывать на появление своих материалов в газете. И они, эти материалы, появлялись регулярно – пока жил, творил и здравствовал Филиппов. Надеюсь, будут появляться и впредь, пока жива созданная Палычем газета. И мало кто ушел обиженным, но тут уж, как говорится, неча на зеркало пенять, коли рожа крива…

Думаю, одно из самых важнейших добрых дел Александра Павловича – это поддержка молодых, ведь именно он дал старт многим начинающим любителям пера (или, исходя из нынешних реалий, компьютерной клавиатуры). Филиппов поддерживал младших коллег и публикуя их опусы в газете, и оказывая содействие в продвижении их творчества и имени на писательских мероприятиях и собраниях. Ведь для молодых немаловажно, если о них положительно отзовутся старшие товарищи, литературные авторитеты, похвалят их первые (да и вторые, третьи…) творческие порывы и опыты, дадут рекомендацию для приема в СП или выдвижение на премию…

Палычу никогда не было зазорно помогать чем может всем нам – причем совершенно бескорыстно, даже по собственному почину. И когда он произносил с трибуны или на страницах печати наши имена, гордость и тёплое чувство благодарности переполняло нас, таких самонадеянных внешне и таких неуверенных в своих силах и предназначении – в душе.

Филиппов обладал уникальной для руководителя способностью находить подход к каждому из своих сотрудников, а также к тем литераторам и журналистам, кто был близок ему по духу. И это при том, то редакция (и тем более авторский состав) в большинстве своем состояла из людей творческих, а это, скажу я вам, натуры все очень тонкие, со своими «тараканами в голове». Управлять творцами – значит наступать на горло собственной гордыни, умело подбирая струны к взаимопониманию между шефом и подчиненными.

Еще при жизни Палыча я не раз говорил – повторю и сейчас: такого чуткого, выдержанного, великодушного и сердечного начальника у меня не было, нет и, скорее всего, уже не будет. Надеюсь, многие, работавшие под его началом, поддержат это мнение.

Меня всегда поражало, как он умело гасил конфликты, кои, что уж скрывать, время от времени возникают в любом даже слаженном коллективе. Находил нужные слова, успокаивал, на примерах из своей богатой биографии разъяснял всю нелепость наших обид и мелочность претензий. Бывало, поговорит по душам, спокойно, неспешно поведет свой рассказ, и уже через несколько минут с недоумением, к своему стыду, понимаешь: да что же это я, в самом деле?.. И рассказы его, случаи из жизни – такой яркой и насыщенной – никогда не казались нравоучительными, хотя, если вдуматься таковыми были по сути, а не по форме. Палыч был умелым рассказчиком и великолепным задушевным собеседником – забежишь к нему на минутку, а уйдёшь через час. И Палыч принимал всех, всем уделял время, никому не отказывая и не ссылаясь на занятость (хотя это было правдой), находя для каждого слово, несущее бодрость или дающее утешение, – кому что требовалось.

Наблюдая этот поток визитёров, я качал головой: откуда у него только силы и ангельское терпение берутся?! И… старался сам походить на него. Не всегда получалось, оно и не мудрено – Филиппов был и остаётся недосягаемым идеалом в этом отношении. Как и во многом другом.

Но нельзя сказать, что Александр Павлович был этаким святошей или пуританином. Вовсе нет – это был живой, со всеми своими многочисленными достоинствами и немногими недостатками человек. Но – Настоящий Человек! И мы искренне любили – за его открытость и простоту в общении, деликатность в оценках, уважение в рабочих отношениях, бескорыстие в личной жизни и твёрдость взглядов – в общественной. Поражало ещё и то, что, достигнув таких высот (что для человека творческого всё же достаточная редкость) – народный поэт Башкортостана, советник президента РБ, глава крупной республиканской газеты, ранее руководивший Литфондом СП РБ, к тому же имевший кучу разных регалий, титулов и званий, он никогда не кичился своим положением даже как будто подчас забывал, кто он есть в этом мире и что может, скажи своё веское слово кому надо.

 

«Они себя под Филипповым чистят…» (Фото из архива В. Денисова)

 

Повезло, воистину повезло тем, кому выпала честь работать с ним, под его началом, а в особенности стоять рядом и помогать вести красавец – корабль под названием «Истоки» по бурным и коварным водам постсоветской действительности. Этой школы мне не забыть ни за что, и переоценить преподанную им науку тоже вряд ли удастся.

Помню, как я, мало тогда кому известный в республике литератор, принёс свои статьи в «Истоки». Их одобрили и опубликовали. Вслед за статьями пошли рассказы, очерки, а затем «замутили» с тогдашним ответственным секретарём Игорем Фроловым один очень интересный проект – литературно-критические отзывы и рецензии на произведения местных авторов. Филиппов одобрил нашу задумку, более того, он во всех своих выступлениях подчёркивал, что нам не хватает полноценной литературной критики. И горько сетовал: отчего толковые сочинители не хотят писать о своих собратьях по перу? Да они даже не читают друг друга! А ведь земляки, живут рядом, встречаются часто на писательских сборищах и литературных посиделках. Неужели нечего сказать о коллегах? Вот тогда и стартовал в «Истоках» такой проект: я под псевдонимами Виктор Ханов и Эрик Артуров рецензировал самых, на наш взгляд, интересных авторов Уфы и Башкортостана – молодых и среднего возраста (о мэтрах, как мы справедливо полагали, другие и так достаточно писали). За год вышло два-три десятка статей. Глядя на мои потуги, в проект включились и другие способные критически мыслить писатели – Юрий Горюхин, Игорь Фролов, Александр Леонидов, Светлана Чураева, Денис Лапицкий, Всеволод Глуховцев, Айдар Хусаинов, Александр Залесов. Наладился хоть какой-то конструктивный разговор о творчестве молодых. Впрочем, этим «молодым» было уже далеко за тридцать, а то и за сорок – и многие из них к тому времени подсобрали наград и прочих достижений. Так что вначале в шутку, а затем и всерьёз я предложил называть таких – младомэтрами. Как ни странно, название прижилось в литературной среде Башкортостана, – видимо польстило многим ребятам и девчатам, незаслуженно отодвинутым в тень «старшими по званию» ветеранами литературных баталий.

Сразу оговорюсь – у некоторых, а может и у многих из нас были именитые покровители в писательском обществе республики. Но, как обычно в таких случаях, кто-то важный и властный отдавал предпочтение одному-двум любимчикам, а остальные были как бы аутсайдерами. Не таков был Филиппов – младших товарищей по творчеству он не разделял на «своих» и «чужих», повторюсь: для него все были равны, выделить он мог лишь наиболее талантливых, с которым подчас даже не был знаком лично. У Палыча был незамутненный прожитыми годами взгляд на свежие удачные творения разношерстных авторов. А еще – чутье на талант. От чего-то его коробило – например, ему не нравились все эти эксперименты авторов с хайку в поэзии или сюром и прочим абстракционизмом в прозе (хотя насыщенные символизмом и, я бы сказал, экспрессией рассказы Игоря Фролова, как и написанные в русле «потока сознания» философические этюды Рустама Нуриева, Александр Павлович весьма одобрял). В эти годы отчего-то многие ополчились на первые опыты юного Игоря Савельева, а вот Палыч его неизменно поддерживал и охотно предоставлял возможность публиковаться в «Истоках». Жизнь показала, что во всех без исключения случаях Филиппов оказался прав, – из большинства обласканных и пригретых им на страницах «Истоков» авторов получились настоящие мастера слова.

Однажды на очередном съезде Александр Павлович осуждающе высказался о некоторых наших коллегах, работающих в жанре фантастики и в своих произведениях подражающих западным авторам даже в таких мелочах, как имена – все сплошь аглицкие да хвранцузско-немецкие. И впрямь, смешно, да и только! Кое-кто испытал конфуз. Палыч был, конечно же, прав – разве не интереснее и почетнее, если героем произведения российских авторов будут представители нашей славяно-тюркской нации? В конце концов, патриоты мы – или так, лишь проездом в «этой стране»?!

Вот так – не в бровь, а в глаз – он вскрывал разные по степени патологического воздействия нарывы и чирьи, время от времени появляющиеся на теле нашего литературного сообщества. Но как обличитель язв и пороков он действовал неизмеримо шире – в рамках всей жизни российского общества. При этом ни возраст, ни награды и занимаемое положение не были преградой для его порою жесткой, но непременно конструктивной критики. Как трибуну он использовал не только прессу, но и выступления – хоть на президентских советах, хоть на писательских «тусовках».

А сам Палыч был не только добродушным, но и веселым человеком, ценящим как тонкий юмор, так и грубоватые шуточки. Любил сочинять экспромтом эпиграммы и короткие стишки наподобие частушек. Вспоминаю, как он в любое время мог зайти ко мне в кабинет, с лукавым видом поинтересоваться о делах, здоровье и настроении – и тут же продекламировать сочиненные с ходу строки, в коих он частенько обыгрывал (порою преувеличивая) мой любовный опыт:

 

У товарища Байкова

Сорвалась с ноги подкова.

К девкам он бежать готов,

Даже если без подков.

 

Филиппов один из немногих, а может, и единственный из знакомых мне маститых литераторов понимал мое творчество и одобрительно отзывался о нем. Ведь не секрет, что мастера высокой словесности (ныне – часто путано – это называют мейнстримом, то есть литературой главного потока) весьма невысоко оценивает своих коллег, работающих в жанрах остросюжетной беллетристики, в каковую попадают детектив, приключения, фантастика и мистика со всеми своими поджанрами и направлениями. Даже пренебрежительные именования – «низкожанровая литература», «бульварное чтиво» – говорит само за себя.

Между тем забывают, что именно развлекательную прозу в основном и разбирает народ, то бишь широкие читательские массы предпочитают крепко сколоченный напряженный сюжет пресловутых боевиков и триллеров всяким там нудным сочинениям, претендующим на изыски стиля, эстетствующую гламурность языка и вычурные эксперименты со словом. Конечно, серьезные авторы, мастерски владеющие литературным словом, должны быть в библиотеке каждого уважающего себя грамотного человека. Но вот именно – должны… К сожалению, нынешние реалии диктуют свои условия: развлекательность в литературе (да и не только в ней) давно и основательно вытеснила ее обучающую и воспитательную функции.

Очевидно, что Филиппов это все прекрасно понимал и разделял мои убеждения: прививать молодежи моральные ценности, сведения из различных наук и опыт общественного жития необходимо посредством того, что ее интересует. Помимо нового веяния – компьютерных игр и онлайновых площадок для общения, наряду с фильмами и телепередачами это должна быть легко читаемая беллетристика с увлекательным сюжетом и ненавязчиво вложенной в текст информацией по самым разным областям человеческого знания и мировоззрения. А это для сочинителя неизмеримо труднее, чем, творя серьезные социально-психологические произведения, быть не в состоянии создать остроту интриги (детективной, фантастической, приключенческой) или атмосферу саспенса – напряженного тревожного ожидания. Это с одной стороны. А с другой – писать исключительно «галимую развлекуху» с низкопробным содержанием и бессмысленными экшн-перестрелками и кровавым «мочиловым». Где та грань, чтобы удержаться от нудноты первых и никчемности вторых?..

Вот об этом и еще о многом другом вели мы с Палычем долгие беседы, когда обсуждали тет-а-тет мои остросюжетные рассказы и повести или произведения других моих коллег – фантастов и детективщиков. Вкус к слову у Филиппова был потрясающим. Как и умение зацепить читателя вроде бы кажущейся мелочью – каким-то новым сюжетным поворотом или пассажем, подчеркивающим те или иные стороны персонажей. Он частенько рекомендовал мне изменить что-то в сюжете, я раздумывал над этим и неизменно соглашался, отчего история вдруг могла заиграть новыми красками. Вообще чужие тексты Филиппов правил очень деликатно, а так как был человеком широких взглядов, умеющим разглядеть новое и самобытное там, где остальные видели лишь банальности и трюизмы, то лучшего редактора не пожелал бы своим работам ни один автор. Увы, не таковы служащие издательств и редакций – сплошь во главу угла ставится лишь «формат» и личные пристрастия редактора, под которые и предлагается подстраиваться авторам, нивелируя все индивидуальное и порою неповторимое. Из-за этого филипповского «широкого взгляда на мир», бывало, на летучках происходили жаркие дебаты. Но все равно будущее и здесь показало, что прав был Палыч, ибо сиюминутные интересы газеты и газетчиков ничто в сравнении с духовной самореализацией человека. Люди, увлеченные какой-либо идеей, люди, возмущенные расцветающей буйным цветом несправедливостью, люди, просто желающие сказать свое слово миру, – все они искали, ищут и будут настойчиво искать возможность выговориться. Именно для этого прежде всего и создавал Филиппов при поддержке руководства республики и с помощью своих единомышленников информационно-публицистический еженедельник «Истоки».

Наверное, все-таки «Истоки» стали главным делом жизни Александра Павловича – последние два десятка лет он всего себя отдавал газете. Палыч категорически отвергал даже саму мысль о выходе на пенсию, когда можно будет забыть обо всех заботах и хлопотах, связанных с его любимым детищем. «Да я просто загнусь от тоски и безделья», – говорил он мне в ответ на вопрос, собирается ли уходить. Признаюсь честно, нас, его сотрудников, такой ответ только радовал, ибо без нашего Палыча мы не представляли себе работу в газете.

Но, увы, однажды наступил черный день, и это случилось. Как сейчас помню: хмурым холодным утром середины октября меня разбудил ранний звонок. И разрядом тока пронзила живая боль. Да, мы были готовы к худшему – продолжительная неизлечимая болезнь… И все же удар был слишком сильным и неожиданным: все казалось, что нашему Палычу отпущено еще время, что он протянет до следующей весны, хотя бы до нового года… Не протянул. Потом были хлопоты с похоронами, прощание и поминки. Но после, когда был брошен последний взгляд на дорогого человека и отзвучали полные уважения и скорби прощальные речи, вдруг осозналось – что вот, теперь без него… И какая-то черная пустота образовалась в душе и вокруг каждого из нас, кто видел его добрую улыбку и слышал его неторопливую речь почти каждый день, кто привык чувствовать отеческую помощь и защиту сильного духом и преисполненного мудростью наставника. Он ушел, ушел безвозвратно «туда, где пенятся туманы». А по прошествии некоторого времени пришло понимание: нет, не покинул нас Палыч полностью и окончательно. Он с нами в своих делах и стихах, он в сердцах и памяти тех, кто пока жив.

 

Твои сокровенные сердце и мысль

Могила не примет, ветра не остудят:

Они, вдохновенные, взмечены ввысь,

И верю: надолго останутся людям.

 

Александр ШУРАЛЁВ

ПОДКОВЫ НА СЧАСТЬЕ АЛЕКСАНДРА ФИЛИППОВА

 

Мне посчастливилось познакомиться с Александром Павловичем Филипповым в начале 90-х годов, когда он опубликовал в только ещё набиравших обороты «Истоках» серию моих статей-размышлений о раскрытии духовно-нравственного потенциала художественной литературы на уроках в школе под общим названием «Закон милосердия». В частности, в них были художественно проиллюстрированы такие нравственные принципы: «Когда тебе плохо, найди человека, которому ещё хуже, помоги ему, и тебе станет легче», «Лучше иметь в груди кусочек человеческого сердца вместо холодного камня», «Как легко и приятно говорить правду», «Пусть светит свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела», «Умение мастерски работать и честно жить, создавать, и приумножать духовную красоту и порядочность в себе и вокруг себя – это и есть культура», «Добрые мысли рождают добрые дела, из добрых дел складывается добрый мир».

Спустя годы я начал всё отчётливее осознавать, что составляющие закон милосердия моральные качества, которые были рассмотрены мною в этих статьях на примере классических литературных произведений, неброско, просто, естественно, как нечто само собой разумеющееся, повседневно реализовывались в жизни и творчестве Александра Павловича.

 

Уроки мастерства

 

В те 90-е годы и в начале нулевых наши встречи были эпизодическими, и между ними порою пролегали многолетние временные паузы. А особенно мы сблизились, когда не стало моего отца в 2006 году (мама ушла из жизни ещё раньше). С того чёрного для меня года я стал ощущать отеческую заботу Александра Павловича, без которой мне было бы во много раз тяжелей переносить горечь утраты родителей. Каждый раз, когда я приезжал в Уфу, старался как можно быстрее завершить необходимые дела и спешил на улицу Комсомольскую, в редакцию «Истоков», душевно погреться у Александра Павловича. Заходил к нему в кабинет, здоровался, он поднимал на меня взгляд от бумаг на редакторском столе, и я видел в его мудрых глазах добродушный привечающий огонёчек со смешинкой-лукавинкой, слышал обволакивающий домашним уютом бархатистый голос: «А-а-а, привет!» – и, как будто принимал награду, пожимал его одновременно заботливо мягкую и мужественно твёрдую, вселяющую уверенность руку. Каждая беседа с Александром Павловичем была для меня Событием – согревающим душу, одухотворяющим, вдохновляющим.

При его участии и во многом благодаря ему происходило моё становление как поэта. Он лучше всех понимал мои стихи, замечал мой творческий рост, очень точно подмечал и помогал мне самому увидеть недостатки и слабые места моих стихов, больше всех сделал для моего поэтического развития. Его советы, как подковы на счастье, – и оберег, и бесценная сокровищница поэтических мудростей. Например, он говорил о том, что если не пишется что-то новое, наступает некий период бессловия, то полезно отыскать свои старые, уже забытые, не получившиеся в своё время стихи и начать над ними работать заново, пытаясь переделать, вдохнуть в них новую жизнь. Часто в процессе такой переработки старого само собой рождается новое, и начинается новый этап творчества. Советовал он для тренировки играть словами, искать неожиданные рифмы, звуковые сочетания, но при этом не заигрываться, учиться видеть тонкую грань между живым и естественным словотворчеством и бутафорским, искусственным, вычурным словоблудием. Учил совершенствовать написанное, многократно очень внимательно и отстранённо от собственного авторства прочитывая, находить и исправлять незаметные при поверхностном взгляде неточности, шероховатости и погрешности. Такую чистку он называл «поиском и вылавливанием блошек».

Не раз приводил примеры из собственной практики. Рассказывал, как поначалу трудно шла поэма «Сербиянка», а потом вдруг при написании стихотворения о возвращении в родную деревню он понял, что это не какое-то отдельное стихотворение, а зачин поэмы, соединил его с уже написанной ранее частью в единое целое, и дальше поэма написалась уже легко и свободно. Впоследствии эту поэму напечатали во многих литературно-художественных изданиях, в том числе и за границей. Она имела большой успех у многочисленных читателей. Рассказывал о том, как писал стихотворение про рождение в деревенской семье малыша-крепыша. В процессе её написания, изображая обрадованного этим событием отца, для рифмы наделил его именем Константин:

 

Хозяин из новейшего сатина

Рубаху сине-синюю надел.

И не узнать деревне Константина –

Так необычно он помолодел.

 

Так строфа за строфой сочинилось стихотворение, описывающее традиционные хлопоты и обряды, связанные с рождением в крестьянской семье ребёнка, и дошло оно до места, где в церкви крестят новорождённого:

 

Несло в поддверье снегом и морозцем,

Креститель, наклоняясь к мужику,

Изрек степенно:

– В честь Победоносца

Георгием младенца нареку…

 

И в этот момент Александра Павловича неожиданно осенило: «Ба! Да это же Жуков!» Всё сходится: родился в крестьянской семье в декабре (этот месяц был обозначен в начале стихотворения тоже для рифмы «заря – декабря»), имя и отчество Георгий Константинович, крепыш… Последующие строфы были написаны сознательно и наполнились художественно интерпретированными реалиями биографии легендарного маршала. Так, почти спонтанно, без какого-либо плана и предварительного замысла родилось стихотворение «Ещё наступит дата…». Говорил он и о том, что одним из самых любимых собственных стихотворений, наиболее удавшихся, является «Пчела» (1964 год).

 

В меня пчела вонзила жало;

Жужжа, взметнулись два крыла.

Но нет, пчела в траву упала,

Наказанная, умерла.

Как плохо, что у нас бывает,

Среди людей, наоборот:

Ужаленный не выживает,

А вот ужаливший живёт.

 

Это стихотворение опубликовали в журнале «Урал», поместив лишь его на первой странице обложки. Когда после выхода журнала Александр Павлович поинтересовался у редактора, почему этому маленькому стихотворению оказана такая честь, редактор ответил: «Уж очень оно хорошее!»

 

Слово поэта

 

Чем больше и ближе я узнавал Александра Павловича, тем с большим интересом вчитывался в его произведения, поражался их искренности и простоте, вникал в их философскую глубину.

Известно, чем значительней и мудрее человек, тем он проще в общении с людьми. В одном из своих стихотворений Александр Павлович писал: «Бывает лучше всяческих лекарств простое человеческое слово». Имея царское имя, отчество и фамилию, Александр Павлович Филиппов излучал высокий свет, лечил души людей простым человеческим словом, оставаясь при этом скромным тружеником. Более полувека он собирал «горсточки земляничных строк» на плодородной почве по-сыновьи любимого им Башкортостана. В 1958 году двадцатишестилетний поэт в стихотворении «Ручеёк» выразил одно из своих сокровенных желаний:

 

Очень хочется быть похожим

На живительный ручеёк,

Чтобы в сердце моём прохожий

Черпать радость и силу мог.

 

Сегодня с полным основанием можно сказать, что мечта поэта сбылась: «ручек» его таланта дарит радость многим людям. Это и поэзия, и публицистика, и киносценарии (например, кинофильм «Башкирский мёд», снятый по сценарию А. Филиппова, на международном конкурсе в Бухаресте получил первую премию).

Одна из сквозных тем творчества народного поэта Башкортостана А. Филиппова – труд на благо Родины, поэтому героями его стихов являются простые труженики, настоящие хозяева земли. Читая эти стихи, не просто проникаешься уважением к людям труда, но и со всей очевидностью понимаешь заглушенные ныне броскими и ядоточивыми слоганами истины «Труд красит человека», «Человек славен трудом».

В совершенстве владея умением услышать и выразить в стихах «песни ветра, леса и травы», поэт, за плечами которого «тысячи дорог радостей, печалий и тревог», шагал «к новым горизонтам, к свету», вёл и продолжает вести за собой читателей в удивительный мир природы родного края, где «над полем месяц тонкорогий бодается с ракитами», «подкинутым в небо бубенчиком дрожит жаворонок», «хрупкие волнушки, как девочки, заголили рыжие юбчонки», «повиликою и ежевикою обмотало тропинку дикую», «будильники России – петухи – по-прежнему поют в рассветной рани», «плещется над рощею шальная рань зари», «широкополыми рогами кромку неба подпирает лось», «синева васильковая даль пьянит поселковую, степь вплелась перелесками ржанищ», «стучат в ольховнике золотые часики… кузнечиков и стрекоз», «вдоль дороги запах можжевеловый и запах сосен скрябают зарю», «ранний снег играет и искрится на хрустальных веточках берёз».

Пронзительно выразительны и достоверны художественные образы-детали, из которых складывается картина мира в произведениях А. Филиппова. Через эти детали во всей безыскусной правдивости разворачивается история страны, и в то же время мастерство поэта каким-то неуловимым штрихом возводит их в ореол художественных символов, соединяющих в надпространстве искусства прошлое, настоящее и будущее. Например, маленький сухарик и колосок символизируют голодное детство («Память», «Воспоминание»), немецкая пишущая машинка – ответственность человека за направленность находящегося в его руках орудия труда («Машинка»), кровать – непрекращающуюся жизнь («Баллада о кровати»), мельничное колесо – труд предшествующих поколений, без которого не было бы дня сегодняшнего («Мельничное колесо»), берёзовый веник – очистительное освобождение человека от суетной, пыльной усталости («Берёзовый веник»), горсть земли – неразрывную связь живущих и ушедших поколений («Горсть земли»), колодезный журавль – исцеляющую приветность родных мест («Колодезные журавли»), свеча – неугасающее вдохновение («Когда потух свет»).

Разнообразны мотивы стихотворений А. Филиппова. Это и вера в дружбу («Журавлиный полёт»), и уважение к женской верности («Верность»), и бережное, сострадательное отношение к нелёгкой женской доле («Покроем землю полиэтиленом», «Только ветер, только нежно дунет…», «Чистильщица», «Ты, как костёр, пылающе светла…», «Тётя Нюра», «Труд души»), и признание приоритета душевной теплоты («Некрасивая»), и терпеливое перенесение боли («Врачи нас, маленьких, кололи…»), и стремление защищать слабых («Память детства»), и горечь одиночества («Отлистопадило… Цветы уже повяли…»), и миротворчество («Уронит небо свой последний снег…), и деятельная память о павших («Тополь», «Двадцать девять», «Комиссары»), и незатухающий огонь добрососедства («Соседи по огню»), и преемственность поколений («Сон и ночи»), и интернациональная сущность человека («Откуда ты», «Сербиянка»). Все они объединены и освещены истинной человечностью, добротой и ответственностью настоящего патриота Башкортостана и России и создателя мирной жизни.

А. Филиппов предстаёт в своём многогранном творчестве перед читателями и как тонкий лирик, и как мудрый философ, и как снайпер-сатирик, метким словом разящий пороки зарвавшихся чинуш. Ему в равной степени удавались и пейзажи, и портреты, и любовные истории, и притчи, и баллады. Но особенно проявляется мастерство поэта в том, что в каждом стихотворении, о чём бы в нём ни писалось, он становится для читателя искренним, понимающим, интересным, притягательным, доверительным собеседником. Поэтому чтение его стихов – это всегда беседа с уважающим тебя, обыкновенного читателя, кто бы ты ни был, простым и мудрым, откровенным человеком, желающим тебе добра и согревающим теплотой широко распахнутой души.

 

Готов писать о чём попало,

Но так, чтоб трогало до слёз.

(«Воспеть грозу в начале мая…»)

 

Поэзия А. Филиппова афористична. Он мог быть и рассудительно-многословным, и сконцентрировано-афористичным. Вот, например, некоторые его крылатые строки:

 

На родине побыть – как встретить мать.

Так постоишь в раздумии и снова

Начнёшь до самой сути понимать,

Что наша совесть – не пустое слово.

(«Святость земли»)

 

Как бы ни был мир жесток,

Но всему первооснова

Это праведное слово –

Русь – всегда единый слог.

(«Слог»)

 

Чаша счастья только в настоящем,

А не в настоящем завтра дне;

Значит, нынче улыбайтесь чаще

И сегодня будьте на коне.

(«Тайна»)

 

Край отцовский Богом ссужен

И судьбой на радость дан.

Никакой мне Рим не нужен,

Если есть Башкортостан.

(«Дорога сердца»)

 

Подумал я: что нужно в этом мире?

Кусочек неба да глоток воды,

И главное, как дважды два – четыре,

Чтоб Родина не ведала беды.

(«В Эрмитаже»)

 

Какой бы ни была дорога длинной,

Какие б ни манили берега,

У каждого в душе своя долина –

Высокий свет родного очага.

(«Высокий свет»)

 

Всем поделись и боль других народов

Прими в себя, как собственную боль.

(«Откуда ты»)

 

Для учителя

 

Поэзия А. Филиппова заслуживает того, чтобы учителя русского языка и литературы как можно чаще обращались к ней на уроках внеклассного чтения и при изучении программных произведений русской литературы в качестве сопоставления и разностороннего осмысления прочитанного.

Например, изучая в пятом классе рассказ К. Паустовского «Тёплый хлеб», можно прочитать стихотворение А. Филиппова «У развалин мельницы»; в шестом – «Уроки французского» В. Распутина – «Память»; в седьмом «Живые мощи» И Тургенева – «Христос»; в восьмом «Телеграмма» К. Паустовского – «Трудная дорога к дому»; в девятом «Чаадаев» А. Пушкина, заключительные трагические страницы биографии Пушкина – «Чёрный миг»; в десятом образ Элен Курагиной в романе Л. Толстого «Война и мир» – «Подсадная утка»; в одиннадцатом цикл рассказов А. Приставкина «Военное детство» – «О берёзе», «Одна ночь» В. Быкова – «Машинка», жизнь и творчество М. Волошина – «Тропа к могиле Волошина», жизнь и творчество М. Цветаевой – «Судьба Поэта».

В 1961 году в стихотворении «Истоки» поэт писал:

 

У причала чайка прокричала

И упала за седую ель.

Где же ты берёшь своё начало,

Белая, как чайка, Агидель?

На ветру, на сквозняке простыли

Тоненькие веточки берёз.

Где же ты, река моя простая,

Свой исток серебряный берёшь?

Облака проходят бело-белые,

Но белей, чем эти облака,

Агидель, или по-русски Белая –

Светлая, как девушка, река.

Наклонилась нежно над протокой,

Чтоб напиться, тонкая ветла,

Видно, очень светлые истоки

У тебя, коль ты сама светла.

 

Вот и у поэзии А. Филиппова, как у воспетой им Агидели, очень светлые истоки, поэтому она так чиста и животворна.

 

Напутствие

 

Читая произведения Александра Павловича, общаясь с ним, я старался у него учиться, равняться на него. В начале нашего знакомства Александр Павлович говорил про написанное мной: «Не ахти». Потом, с годами, стал находить и отмечать некоторые удачи. И, наконец, настал момент, когда он полностью признал во мне младшего собрата по перу. Особенно дорого воспоминание о том, как во время одной из наших встреч, весной 2011 года, я прочитал ему стихотворение «Поэт» из опубликованной перед этим в «Литературной России» подборки, желая узнать его мнение. Когда закончил читать, в его глазах появились слёзы, он протянул: «Да-а-а…» Некоторое время помолчал, потом поднялся из своего редакторского кресла, подошёл ко мне, пожал руку, вернулся в кресло и рассказал о том, как в юности, будучи ещё совсем молодым, начинающим поэтом, он несколько раз встречался и беседовал с Константином Симоновым. Спустя годы, когда у него уже вышли книги и пришла известность, он приехал в Москву на Съезд советских писателей делегатом от Башкирии. Присутствующий на съезде Константин Симонов узнал его и, пожимая руку, сказал: «Ну вот, значит, мы не зря тогда с тобой встречались». Александр Павлович закончил свой рассказ об этой истории тем, что и он теперь может повторить симоновское с гордостью за себя – наставника, и за меня – своего ученика, ставшего профессионалом. Полученная мною рекомендация для вступления в Союз писателей России оказалась последней рекомендацией Александра Павловича и последним напутствием дорогого мне человека и поэта.

 

Подкова

А. П. Филиппову

 

Как сладостна страстная дрожь:

На свете есть тьма развлечений…

Всего плодотворнее всё ж –

Себя сознавать подмастерьем.

Не мастером, Бог упаси, –

Гордыня чревата никчемьем, –

А чернорабочим Руси,

При мэтре живом подмастерьем.

Прослеживать мастерский путь,

Внимая и делу, и слову;

Своими руками согнуть,

Как мастер, на счастье подкову.

 

Шаура ШАКУРОВА

ПОСЛЕДНЕЕ ИНТЕРВЬЮ С ПАТРИАРХОМ

 

Был солнечный день, когда я пришла в редакцию газеты «Истоки», чтобы взять у Александра Павловича интервью. Те часы, проведённые в разговоре с ним, останутся незабываемым тёплым воспоминанием. Как будто сейчас вижу сидящего на старом диванчике Александра Павловича, умного, тонкого, интеллигентного, честного и достойного. Таких людей, к сожалению, немного, и мне выпала редкая возможность поговорить с ним о былом… Очень горько осознавать, что Александра Павловича больше нет. Ещё хотелось о многом поговорить. Казалось, что успеется…

 

О газете и не только

 

Суверенитет дал возможность открыть киностудию «Башкортостан», открыть многие журналы, в том числе русскоязычные издания – газету «Истоки», литературный журнал «Бельские просторы». В общественно-политической газете с литературным уклоном «Истоки» есть специальный вкладыш, целых четыре полосы, где публикуются стихи и проза, часто только пробующих перо авторов. К сожалению, в республике сейчас стихи ни один печатный орган не публикует, кроме нескольких журналов и нашей газеты. Мы даём хоть какой-то простор для пишущих людей.

Мы уделяем внимание и теме патриотизма. Ведь патриотизм – высокое чувство. Любовь к Родине, как и любовь к матери, должна быть в крови. Любить надо и другие народы так же, как и свой… Любой народ украшает землю… Я убеждён, к писателям это в первую очередь относится.

 

О стихах

 

Стихи просто живут во мне. Это так же, как сказать настоящему поэту: брось писать стихи. Он же не бросит. Это невозможно. Стихи могут прийти в любой момент. Нужно их по возможности немедленно записать, потому что можно забыть. Вот, например, перед сном пришло четверостишие, я обдумываю его канву; второе четверостишие, обдумал.

А дай-ка я его повторю в памяти опять! Думаю: ну, теперь-то я не забуду, раз повторил. Утром встаю: боже мой! Я твердил даже, а чего – не помню. То есть если придумывается, надо немедленно записать.

 

О Родине

 

Я редактировал роман Джалиля Киекбаева «Родные и близкие». Великолепное произведение. Автор смог передать дух простых людей, их помыслы, жизнь и прежние страдания. И, на мой взгляд, это явление в России чрезвычайно важное: уметь передавать дух народов, живущих в ней. Ленин правильно говорил, что чем писатель национальнее, тем он интернациональнее. Интересно, знаете что? К примеру, Газим Шафиков на русском языке писал. Но всё равно говорят, что Газим – башкирский писатель. Он смог передать дух народа, поэтому его и считают башкирским писателем. Маркес пишет на испанском, но дух ведь аргентинский передаёт. Да и Чингиз Айтматов, говорят, начинал писать на русском, однако всегда был киргизским писателем. Порой в силу тех или иных обстоятельств писатель, даже пишущий на другом языке и выражающий дух своего народа, будет признаваться народом своим. Вот так и я – русский писатель. Но в силу того, что я здесь родился, в мою душу, в мою кровь вошла башкирская история и башкирская земля, можно сказать даже, что я душой и башкир тоже. Я лозунговых стихов о дружбе не писал, что вот «башкиры и русские – дружба навек». Я писал то, что у меня было на душе. Потому, может быть, башкиры считают своим, наверное, поэтому и дали звание народного поэта Башкортостана. Хотя, признаюсь, для меня это было полной неожиданностью. Даже потрясением каким-то, как молния с неба, когда мне сказали, что состоялось заседание правления Союза писателей республики и меня единогласно выдвинули на это звание. Для писателя это – высочайшая награда. Как-то Хаким Гиляжев сказал чрезвычайно для меня важную фразу, это было очень давно, я ещё молод был. Он сказал: «Знаешь, почему тебя из всех русских, русскоязычных писателей как-то выделяют? Потому что ты пишешь не о Башкирии, а от Башкирии, ты пишешь не о башкирах, а от башкир». Понимаете? Видимо, у меня был сильный эмоциональный захлёст, такое в поэзии случается. Действительно, оставаясь русским, я наравне с башкиром люблю свою Родину – Башкортостан. В поэзии и прозе тема Родины у меня широко освещена, но незаметно и тактично. Мустай Карим тоже в какой-то книге написал: в некоторых произведениях Филиппов больше башкир, чем мои собратья. Я и сам это признаю.

 

А. Филиппов и М. Карим (Фото из газеты «Истоки», № 11, 2013 г.)

 

Работа в кино

 

В кино я попал случайно. Первый же мой документальный сценарий «Башкирский мёд» получил первую премию на Международном фестивале в Бухаресте. Это был цветной полнометражный фильм. Азат Иманаев – уже умер, к сожалению,– был режиссёром и оператором этого фильма. Так вот, Азат Иманаев и втянул меня в кино. И я сам после этого фильма увлёкся пчеловодством, всегда держал у себя на даче 2–3 улья. После «Башкирского мёда» Свердловская киностудия предложила мне написать киносценарий короткометражного фильма «День Республики» для культурной программы нашей страны на олимпиаде в Мексике. Потом был фильм «Акбузат». Изначально предлагали написать о башкирской лошади. А я в то время накопил материал об исходе башкир в Венгрию. Так что в итоге фильм сняли о том, как сын Алпамыши Арпал дошёл до Венгрии и теперь там, в Будапеште, стоит его величественный памятник.

Работал я и на «Мосфильме». В основном с кинолентами Амира Абдразакова. Позднее он пригласил меня на первый просмотр уже смонтированной ленты о Салавате. Потом мы много вместе работали. Амир очень хотел, чтобы я написал сценарий о его сыновьях. Амир снимал детей с малолетства. Я просмотрел все ленты прямо на аппарате у него дома, изучил материал, написал расширенную заявку. Но сценарий писать не пришлось: не сложилось с финансированием. Я бы, конечно, с удовольствием написал о наших великих певцах. А ещё был фильм «Светлые истоки» на юбилей республики. В верховьях Агидели, там, где она вырывается из гор и впадает на равнину, я, сидя на камне огромной скалы, начинаю рассказ о своей Родине – Башкортостане. Это был такой художественный приём.

В целом я, наверное, с десяток фильмов сделал. А мог бы сделать больше. Сейчас, по прошествии многих-многих лет, я в себе даже немножко разочарован: мне надо было заняться кино! Надо было! Вот сейчас бы пригодился мой опыт. А так как я интуитивно нащупывал свой путь, профессионального опыта работы в кино не было, кроме бесед, или, говоря по-современному, мастер-классов с режиссёрами и операторами. В общем, кино, к сожалению, я не придал должного значения. Хотя и знал, что «самым важным из искусств для нас является кино».

 

О башкирской культуре

 

Мир должен знать башкирскую культуру, и тут молодёжь должна быть более активна. Возьмите башкирскую народную музыку. Это же гениальные творения. Загир Исмагилов говорил мне о приёме, который есть только в итальянской и башкирской музыке. Недавно разговаривал с одним молодым парнем-русофилом (ну, любить свой народ не возбраняется, если только не перехлёстывать в этом деле). Так вот он сказал: я курай на сцене не воспринимаю. Я ему ответил: курай настолько сросся с природой, с естеством башкира, его душой, что он в городе как-то вроде бы не так звучит. Если ты будешь слушать в горах, вокруг будут леса, речки бегут, плывёт плот по Агидели, ты стоишь на скале, и там, увидев тебя, башкир, плывущий на плоту, заиграет для тебя одного, вот после этого ты полюбишь курай всей душой. Должен заметить, что в талантливых руках этот музыкальный инструмент, по сути – тростинка, срезанная в лесу, становится удивительно привлекательным и в больших концертных залах. В прошедших веках народ знает десятки великих кураистов. Наш современник из Зилаирского района Ишмулла Дильмухаметов объехал со своим кураем чуть ли не полмира, выступал в Париже, Брюсселе, а с последних гастролей в Японии не смог вернуться в трагический момент гибели сына.

Культура – широкое понятие. Если я приеду в дальнюю башкирскую деревню, так ни один мальчик не пройдёт мимо, не поздоровавшись, он знать не знает, что идёт народный поэт. С каждым встречным в деревне здороваются. Это тоже культура. Чтобы Уфа стала культурным центром, многое нужно. Например, издавать книги, и здесь точно нужна государственная поддержка. Без государственной поддержки книга не найдёт себе дороги. Но если государство не сможет помочь в этом вопросе, то могут помочь благотворительные фонды и просто неравнодушные к культуре люди.

 

Современная литература

 

Прозу на башкирском языке читаю, а стихи – нет, это трудно, в них слишком глубокая образность.

Опубликовать писателям и поэтам свои книги у нас очень сложно. Поэтому даже трудно объективно оценивать состояние современной литературы в республике. А если говорить в целом, то есть какие-то молодые силы, они пробиваются, что-то делают. К сожалению, сам литературный поток по всей России, став значительно полноводнее, помутнел, оброс грязью и бездуховностью. Всё это временные явления, высокая литература всегда своё возьмёт. А иначе быть не может. В советское время говорили, что писатель – это голос народа. Да, это я чувствовал и по себе, и по творчеству многих товарищей по перу. И у нас в республике башкирские писатели были голосом народа. Поэтому и прислушивались к голосу Мустая Карима, Равиля Бикбаева, Рашита Шакура, Зигата Султанова. Я сам и с Шакуром, и с Султановым, и с Равилем Бикбаевым с удовольствием беседую именно на темы общего развития нашей литературы. Естественно, все они – голос народа. Но некоторые современные писатели – это разве голос народа? Стремление показать незаурядность – не в том, чтобы писать матом. Если автор пишет произведение, то будь на высоте своего языка – русского, башкирского или любого другого.

С башкирским языком тоже интересная история. Я не учил специально его, просто я вырос в смешанной деревне, в детстве мы почти все там говорили на двух языках. Я приехал в Уфу после окончания десятилетки в 1951 году. Поступил в институт. Иду в магазин, стоит башкирочка за прилавком. Я её на башкирском спрашиваю, а она мне по-русски еле-еле отвечает. В Уфе в то время башкирский язык почти и не требовался, всюду в столице в то время сами же башкиры не слишком придавали этому значения: то ли комплексы, то ли практиковались в изучении русского языка, не знаю. Прошло 5–6 лет. Я окончил институт. Муса Гали и Марат Каримов дают на переводы стихи, а так как я когда-то говорил с ними по-башкирски, дают мне стихи без подстрочника. Я сунулся, стихи же и так трудно понимать, без подстрочника не могу перевести. Получается, что без практики за 5–6 лет только разговорный язык и остался. И потом я чрезвычайно в этом каялся, потому что мне обязательно надо было знать язык. Но кто ж предугадает, какие знания человеку понадобятся. В то время Муса Гали учился в Москве на Высших литературных курсах при Союзе писателей СССР, я перевёл ему поэму «Солнце и слёзы». Он приехал и говорит: Саша, тебя тоже могу обрадовать! Эту поэму так высоко оценили, что её теперь как образец перевода на литературных курсах на практических занятиях изучают. Потом в моём переводе книга с поэмой вышла в Москве, в издательстве «Советский писатель». Книга так и называлась «Солнце и слёзы». Тогда-то я и пожалел, что утратил язык. Когда об этом я грустно поведал Гали Ибрагимову, автору знаменитого романа «Кинзя», он принёс мне буквари, самоучители, но время уже ушло, я был очень занят и не смог заняться языком.

 

О женщинах и о любви

 

Всё моё трепетное отношение к женщинам вы можете увидеть в моих стихах. Если любишь женщину, то всё в ней нравится: и как она готовит, и как она улыбается, и какой у неё характер, и голос. А в целом нравится в женщинах душевность, мягкость и красота. Когда есть душевность, наверное, любая женщина красива. У любимых, как ни странно, могут и недостатки показаться достоинствами.

 

(Сокращённая версия интервью была опубликована в журнале «Уфа. Собака.ру» в июле-августе 2011 года)

 

Геннадий БАННОВ

ПАМЯТЬ ДЕСЯТИЛЕТИЙ

 

Говоря о поэте, так и хочется начать со стихов:

 

Но когда я стану старым

И умру, тот ветер ножевой

Слёзные затеет тары-бары,

Льстивые навеет мемуары,

Что общался некогда со мной…

 

Эти строки вроде бы и не свойственны поэту-лирику Александру Филиппову, но он уже давно и часто задумывался о бренности жизни, о судьбе творений своих и не своих. Очень уж строго оценивал он собственные стихи. По скромности ли, но нет, просто недооценивал!

Возможно, и эти мои воспоминания он назвал бы «льстивыми».

А был он настоящим поэтом. Ценил всё русское, советское. Являлся частицей народа своего, которому уготована была дорога трудная, героическая. Как и его современники, Александр Филиппов мечтал о распрекрасном будущем для своего народа, которое где-то там, вдалеке затерялось… Старался творчеством своим приблизить его.

Но разочаровал его конец века минувшего, заворотившего вовсе не в ту сторону, куда держали путь в послереволюционные годы. Ещё ближе и родней поэту становится его обманутый народ.

И оставляет он нам свою беспокойную душу – в прозе, в своих стихах и поэмах… На столе моём лежат девять поэтических книжек Александра, вместивших в себя всё лучшее, что есть в человеке: любовь, дружбу и вот эти самые несбывшиеся надежды. И светлую печаль и тоску. За один из сборников стихов – «Пора тополиных вьюг» – поэт был удостоен премии республиканского комсомола имени Саляма Галимова.

Это стихи, поэмы… А проза! А публицистика! А сценарии документальных фильмов! За один сценарий ему даже присуждена была Первая международная премия!

Я перелистываю книжки, передо мной встаёт их автор – симпатичный молодой человек, талантливый поэт, – между прочим, простой деревенский парень из села Юмагузино Кугарчинского района, достигшего в республике всенародного признания и широкой известности.

Он был моим другом и спутником. Я гордился этим и старался быть достойным этой дружбы.

И вот он ушёл из жизни…

Листая его книжки, вдруг обнаруживаю, что многое из написанного я вижу как бы впервые. Так бывает, когда читаешь хорошие книги. И вот уже я взволнован самоопределением поэта:

 

Говорю сам себе: ни черта,

У тебя неплохая черта, –

Раздавай, дорогой, серебро,

Отвечая добром на добро.

 

Доброта в нём – да, врождённая, от папы с мамой. И мы дружили, и были добры друг другу и внимательны. Он был внимателен к людям, особенно к собратьям по перу. На посту председателя русской секции Союза писателей Башкирии рука об руку работал с начинающими, которых, не жалея сил, поддерживал. Читал рукописи и моих рассказов и повестей, делился советами. Читал свои новые, ещё не напечатанные стихи и чутко прислушивался к моим оценкам. Все мы понимали, что без специального издания башкирским литераторам не обойтись. И вскоре под его руководство счастливо попала газета «Истоки». Думается, она сыграла очень важную роль в становлении русского слова и в укреплении дружбы народов Башкирии.

Нежно любил он своих детей: сына Артура, дочку Таню. И незабвенную рано ушедшую их маму. Любил он жизнь, в меру своего поэтического темперамента любил вино и женщин – словом, был живым русским поэтом.

Теперь я всматриваюсь в его портреты, в его лицо, дорогое мне лицо! И мне он кажется совсем-совсем живым, никуда от нас не ушедшим…

 

Семья А. и Л. Филипповых (Фото из газеты «Истоки», № 42, 2011 г.)

 

Стихи посвящает он и дочке Тане, и сыну Артуру, и многочисленным друзьям и знакомым. И, само собой, Родине… О ней говорит просто:

 

Что заложено, что посеяно,

То пожнётся. Законы святы!

Ты – лекарство моё, Рассеюшка,

Мои капли сердечные – ты!

Нет, родимая, выше радости

Быть в тебе и дышать тобой.

Знаешь, Родина, даже в старости

Молодым я останусь душой.

 

Вспоминает о юных годах своих, о труде, и о хлебе насущном, дорогом хлебе.

 

…Но становится горьким дешёвый мой хлеб,

Если день был никчёмен совсем и нелеп.

 

В стихах его слышатся отголоски прошедшей страшной войны, которую он пережил мальчишкой. Тут и любовь его к деревне, в которой родился и жил, и к земле, в которую немало пролито пота, и к вековому лесу, и к соснам, и к символу России – белой берёзе. Всё это – любовь к родному дому, к своей земле, к родной природе.

Кажется, всё писалось легко, потому что передумано и пережито. Но это стихи, они рождаются в муках и являются особенной шкалой. Не надо ничего выдумывать: сама жизнь оставила такие приметы!

 

Разве я когда забуду

Раздобытый кем-то, где-то

И приправленный рукою моей матери

Сухарь?

 

Да, память сохранила. Это война, сорок третий год. И – подаренный матерью сухарь. Эпизод запал в душу десятилетнего ребёнка. Так его же надо было вспомнить! И читателю становится ясно, во что обошлась простому народу война – Великая Отечественная…

Мы помним твой день рождения, Александр Павлович, и всегда будем помнить: 7 ноября 1932 года, сейчас тебе исполнилось бы восемьдесят лет. Поздравляем с этой датой и говорим: пусть земля тебе будет пухом…

Спасибо тебе, Саша, за то, что посетил этот мир – нашу Россию, нашу Башкирию – и оставил здесь свой вдохновенный след! Спасибо за все твои творения: за стихи, прозу, публицистику.

И за дружбу спасибо! Я пронесу её до скончания дней своих.

 

Анатолий ЮХИН

О ЧЕЛОВЕКЕ А. П. ФИЛИППОВЕ

 

Я не литератор. А потому мои воспоминания касаются лишь Александра Павловича – Человека. С большой буквы, как мне представляется.

Впервые мы с ним встретились в редакции газеты «Истоки». Я пришёл сюда по поводу не там поставленной запятой в моей статье, только что опубликованной, посвящённой юбилею В. И. Даля. Александр Павлович заглянул в корреспондентскую ненадолго, перед отъездом, тем не менее незнакомому человеку, то есть мне, уделил внимание. Хотелось подольше пообщаться с живой легендой. Вопросов к нему было много, но у меня хватило такта их не задать. С тех пор наши контакты были регулярными.

Мне нравилось, с каким вниманием он, народный поэт республики, общался со мной, к художественной литературе не имеющим никакого отношения. Оказалось, что мы чуть ли не земляки: он – из Кугарчинского, а я – из Мелеузовского района. Позже в «Истоках» появилось стихотворение А. Филиппова «Мелеузка», тему которого навеяла, возможно, наша беседа. Такая вот тщеславная мысль у меня появилась…

Александр Павлович глубоко переживал потерю своего друга и соратника по творчеству Мустая Карима. После смерти последнего его фото в рамке под стеклом всегда стояло на письменном столе Филиппова. Как-то я спросил:

– Кто же теперь в литературе заменит Мустая Карима?

– Никто, – ответил он. – Каждый поэт уникален, каждый занимает свою нишу.

…Однажды корреспондент «Истоков» Александр Новакович в одиночестве ходил по коридору и безуспешно пытался зарифмовать тему служения Добру и Злу, Богу и Дьяволу. Из своего кабинета вышел покурить шеф и спросил: «О чём задумался, детина»? – Саша посетовал на свою безуспешность. После двух-трёх затяжек (а дымил он как паровоз!) Александр Павлович выдал:

 

Кто служит Дьяволу, кто Богу,

А журналист – обоим понемногу.

 

Хохотнул, хлопнул бедолагу по спине, свеликодушничал: «Дарю!» и удалился. Об этом поведал мне сам Новакович.

Помню, я подарил Александру Павловичу свой сборник рассказов-воспоминаний «Грачи», посвящённый приближающемуся вековому юбилею возникновения хутора Грачи, своей малой Родины. Поблагодарив, он заметил, что малой родины не бывает. Она одна-единственная.

– А вот у меня нет капитального труда, хотя материала – завались. – И, глядя в сторону, добавил: – А пора бы.

Впрочем, вскоре книжное издательство «Китап» опубликовало первый том избранных произведений Александра Филиппова, и мне захотелось взять у него автограф. Забыв, что соловья баснями не кормят, я сочинил стишок «Поход за автографом» и показал его сначала своему другу Саше Новаковичу.

– Пойдёт на бытовом уровне, – одобрил тот. С такой добротной нагрузкой я ринулся в кабинет Александра Павловича за автографом. Вот он: «Уважаемому Анатолию Петровичу Юхину на добрую память, с пожеланием всего светлого и хорошего в жизни. Продолжайте сотрудничать с газетой «Истоки». Дай Вам Бог здоровья! От автора. 26 апреля 2007 г.»

Несколько позднее книжное издательство «Китап» – теперь уже имени Зайнаб Биишевой – опубликовало второй и третий тома «Избранного» Александра Филиппова. Осуществилась мечта автора!

Я, повторюсь, не литератор, а потому не берусь судить о достоинствах творчества народного поэта. Просто мне нравятся его стихи, тематика, злободневность их, его отношение к жизни, всегда присутствующие при этом юмор, негодование, порой доходящее до сарказма, настежь открытая душа в любовной лирике (и как только после таких признаний он не боялся скандала с женой?!). Добавьте сюда прозу, написанный им сценарий к киножурналу «Башкирский мёд»… Да мало ли чего. Но вернёмся к теме А. Филиппов – человек. Вот пример, для многих достойный подражания.

Как-то мы посетовали друг другу на засилье чиновников. Оказывается, даже народные поэты по неписанным законам бюрократов не достойны более чуткого внимания, когда дело касается их засилья.

…Подошли годы. Александр Павлович решил подарить дачу своей дочери. И в полной мере хлебнул горюшка. До чего крепка и непредсказуема бюрократическая стена! Настоящая цитадель. «Пути Господни» свели с чиновником, от которого зависела судьба его скитаний. Горемыка на общественных началах был членом какой-то комиссии на соискание какой-то премии. На этот раз от его мнения зависело решение комиссии – дать или не дать премию архитектору мемориала захоронения детей, погибших при авиакатастрофе над Боденским озером. Подвернулся случай, упускать который глупо: одобрить и даже стукнуть в авторитетную грудь, а потом всё это на блюдечке поднести вельможе! Так подумал бы любой здравомыслящий обыватель. Но Александр Павлович не из их стана. Он сказал так, как считал справедливо: детям – поклон, соискателю – отлуп, так как проект слабый, идея взята с мемориала на месте взрыва атомной бомбы в Хиросиме, воплощение же далеко не лучшее. При этом он был уверен, что установка сохранения тайны «кухни» комиссии не сработает. Потому что «когда говорят одному и шёпотом, то слышат все и с грохотом». Для Александра Павловича истина всегда превыше всего.

Весной – ранним летом, а точнее на праздник Троицы 2010 года, я с братьями Александром, Иваном и Геннадием готовились к ознаменованию векового юбилея родного хутора Грачи, намечался «слёт» жителей. Поделился этими заботами с Александром Павловичем. – «Молодцы, – похвалил он. – Напиши в газету статью. Напечатаем». – Я так и поступил, правда, с запозданием. К тому времени из-за рьяной работы «портных» от редакции повздорил с заместителем главного редактора. Они исказили смысл в моей публикации «Расстрел» почти до «наоборот». И статья – отчёт о «слёте» легла под сукно. Но не ломиться же с таким пустяком к Главному! – «Что у тебя с Грачами? Получилось что-нибудь? Я уж и забыл совсем». – Это Александр Павлович удивил меня своей памятью. И статья «Не отрываясь от корней» была напечатана 23 февраля 2011 года.

В скорбную годовщину кончины Александра Павловича Филиппова мне хочется обратиться ко всем, кому дорога о нём память, к поклонникам его творчества написать свои воспоминания, свой анализ его произведений, чтобы потом, в ближайшем будущем, хотя бы небольшим тиражом издать сборник. Думается, книги с антологией не залежатся на стеллажах.

 

Энгель ЗАЙНЕТДИНОВ

ТВОРЕЦ ДОБРА

 

Редакция газеты «Истоки» сделала очередное благое дело, открыв рубрику «Воспоминания о народном поэте Республики Башкортостан Александре Павловиче Филиппове», которому 7 ноября 2012 года исполнилось бы 80 лет. Желающих сказать своё слово о нём – светлом, замечательном человеке, гражданине, патриоте, талантливом поэте, писателе и публицисте, – наверное, будет немало. Хочу и я поделиться с читателями своими впечатлениями о встречах с ним.

Впервые я увидел его в объединении «Башнефть» лет сорок пять тому назад, когда по его сценарию снимались телефильмы о нефтяниках Башкирии, её знатных людях и свершениях. Уже тогда он был известным поэтом, сценаристом, и меня, молодого инженера-нефтяника, поразило его отношение к делу – он хотел, чтобы каждый эпизод, каждый факт был предельно точным, максимально выверенным, соответствовал реальной ситуации, не был приукрашен. Он дотошно интересовался деталями отдельных рабочих процессов в бурении скважин и добыче нефти. Я был в числе многих специалистов, привлечённых к этим съёмкам, видимо, поэтому я ему не запомнился. Мне же он запомнился и понравился своим отношением к делу и весьма своеобразной манерой вести разговор. И с тех пор я невольно начал интересоваться его творчеством, по возможности быть в курсе того, что выходило из-под пера Александра Павловича.

Я – не большой любитель поэзии, но некоторые его стихотворения брали за душу, потрясали меня своим гражданским пафосом, любовью к родному краю, патриотизмом и очень трепетным, бережным отношением к прошлому. Такое стихотворение, как «Откуда ты», не может никого оставить равнодушным, касается каждого, имеет громадное воспитательное значение. Ведь не секрет, что сегодня молодёжь не знает и не хочет знать свою родословную дальше трёх поколений.

 

В. Сорокин и А. Филиппов (Фото из газеты «Истоки», № 46, 2012 г.)

 

Но особое впечатление на меня произвели его очерки «Востребованные временем», изданные в Уфе в 2005 году, где он делится своими мыслями об ушедшей в историю эпохе, о судьбах многих заслуженных людей республики, с кем ему довелось встречаться, общаться, дружить: Мустае Кариме, Валентине Сорокине, Мусе Гали, Рами Гарипове, Газиме Шафикове, Миниахмете Муталове и других. Каждое слово Александра Павловича о них, оказавших большое влияние на формирование его как поэта, писателя и личности, наполнено глубоким смыслом. Там и благодарность, и восхищение их талантом. Надо было иметь тогда большое гражданское мужество, чтобы написать: «Будущего нет, его не знаем, и говорить о нём, как это делают в превосходной степени политики, – переливать из пустого в порожнее… Прошлое – наша жизнь, все мы вышли оттуда. Его можно опорочить, исказить, вывернуть шиворот-навыворот, но оно останется фактом. Но не торопитесь рубить старое дерево. В его тени всё ещё отдыхают люди, рядышком растёт благоуханная трава, поднимается подлесок. Не торопитесь сносить старые дома, чтобы позднее не кусать свои локти из-за своего невежества: ах, мол, не знали, не думали и не гадали, что этот дом окажется единственным в своём роде и ценным для будущего. Мудрые говорят: чтобы будущее было прекрасным, надо достойно жить сегодня, чтобы прошлое было великим, надо величественно жить сегодня. Мельничные жернова времени сами знают, что перемолоть в пыль, а что оставить в память ли, в назидание ли».

Как жаль, что наши горе-реформаторы далеки от этих общечеловеческих ценностей и истин.

Благодаря его мыслям о бережном отношении к нашему прошлому я сам стал более активно, глубоко заниматься своей родословной, историей нефтяной промышленности России и Башкортостана. О зарождении и становлении новой для республики отрасли – нефтяной – уже написано немало, но зачастую всё базировалось на рапортах и отчётах, в духе требований партийных органов, или на воспоминаниях отдельных руководителей отрасли, которые грешат субъективизмом, восхвалением личных заслуг. В истории нефтяной промышленности немало подлинно героических страниц и подвигов, но немало и «белых пятен», особенно в годы репрессий 1935–37тодах. Объективная и полная история нефтяной промышленности должна базироваться только на документах и фактах, а не на эмоциях и воспоминаниях.

С такими планами летом 2009 года я оказался в редакции газеты «Истоки», главным редактором которой был Александр Павлович. На суд мэтра я, не без волнения, принёс свою большую статью «У истоков башкирской нефти». Принял он меня очень просто, по-дружески, угостил чаем. За приятным чаепитием расспросил меня о житье-бытье, о делах в «Башнефти», при этом обнаружив удивительную осведомлённость во всём, что касалось основных событий в башкирском ТЭКе, назвав по именам и фамилиям многих нефтяников республики: Д. Михайлова, Л. Марданшину, Е. Столярова, М. Галлямова, В. Вахитова… Конечно, это меня поразило: гуманитарий, далёкий от нефти человек, так хорошо знает ситуацию в «Башнефти!».

Затем, внимательно прочитав мою статью, высказал единственное, но важное замечание о необходимости уделить больше внимания первым специалистам-нефтяникам – уроженцам Башкирии. Но самое главное – он меня похвалил за желание заняться историей нефтяной промышленности республики, пообещал сотрудничество и помощь, выразил уверенность, что у меня всё получится. Его похвала была для меня выше всяких наград. Он помог утвердиться в мысли, что я на правильном пути, что надо не покладая рук копаться в архивах и музеях, обращаться к непосредственным участникам – мастерам, инженерам, геологам.

Вскоре в №№ 35–36 «Истоков» за 2009 год появилась моя статья, которая положила начало нашему сотрудничеству с Александром Павловичем и всей его дружной работоспособной командой. Каждую новую статью в газету я старался показать ему лично, он и сам мне об этом постоянно напоминал. Я с удовольствием это делал, поскольку каждая такая встреча была для меня школой. Низкий поклон и благодарность ему за эту науку!

Он был очень интересным собеседником и рассказчиком. Я поражался его эрудиции. За словом в карман не лез – говорил всё, что думал. Хотя он был членом Совета при Президенте Республики Башкортостан, не боялся выразить своё возмущение по поводу событий, происходящих в стране в последнее двадцатилетие. Не скрывал своего негативного отношения к продаже ТЭКа республики. Он считал, и совершенно правильно, что это приведёт к снижению темпов социально-экономического развития Башкортостана, большим сокращениям в коллективах нефтяников, утере всех добрых традиций башкирских нефтяников. Он говорил, что от всего этого в первую очередь пострадают пенсионеры и ветераны. К сожалению, жизнь показала, что все опасения Александра Павловича подтвердились.

Все мы знали, что он тяжело болен. Но он никогда не жаловался по поводу здоровья, продолжал руководить своим любимым детищем – «Истоками». Похороны Александра Павловича показали, какой любовью и уважением пользовался он в республике. Попрощаться с ним пришло огромное количество людей, причём среди них было много молодёжи. И не удивительно, так как он дал путёвку в жизнь многим молодым писателям и поэтам республики, был наставником, мудрым советчиком для многих из них.

 

Анастасия ПЕСТЕХА

«КРАЙ РОДНОЙ МНЕ БОГОМ ССУЖЕН»

 

Помнится, лет десять назад, в школьные годы, на уроке культуры Башкортостана учитель задал классу выучить стихотворение Александра Филиппова «Кугарчи». Как прилежная ученица я со всей ответственностью отнеслась к заданию педагога, но тогда не осознала, насколько ценно и патриотично произведение земляка, не вникла в глубину его смысла. С тех пор немало воды утекло, но строки из этого полюбившего стихотворения хранятся в памяти по сей день: «Вновь утверждаем, что нету дороже нам, нету роднее тебя, Кугарчи».

Чтобы понять человека, говорят, нужно побывать на его родине: походить по той земле, познакомиться с людьми, увидеть дома, леса, берёзки и осинки, родники. Вот и я отправилась в его родное село Юмагузино – пройтись по улицам и парку, где ходил писатель, зайти в школу и в его дом. Очень важно почувствовать жизнь человека через предметы, места, события.

 

Родной дом поэта (Фото из газеты «Истоки», № 46, 2012 г.)

 

Валентин Сорокин вспоминал об их с А. Филипповым совместном визите в село: «Мы вышли из машины возле родного дома Александра. Стоим, переглядываемся. Помалкиваем. Дом цел, но чужой. Деревня Юмагузино тоже, как наши деды и отцы, матери и бабушки наши, претерпела нашествие цековских решений и “цивилизаций”: люди уезжали, бежали в города, на фабрики и заводы, на целинные земли, свою, отчую землю, оставляя на сиротство и прозябание. Дом цел – а в нём другие люди».

И действительно, тот небольшой синий дом по улице Советской, 75 стоит и сегодня. Всё те же синие ставни на окнах, как некогда писал Александр Павлович, тот же палисадник с черёмухой и сиренью, в огороде – оголённая огромная ольха, посаженная самим писателем 9 мая 1945 года… Он вспоминал: «Постоял я рядом с домом, где прошло детство, откуда ушёл после десятилетки и навещал его изредка во время студенческих каникул да будучи в отпуске. Дом этот под низенькой крышей – единственное место в Юмагузино, что ещё роднит меня с этой незабвенной землёй». Жаль, что дом стал «чужим». А ведь здесь с родителями – Павлом Петровичем и Ульяной Егоровной – он провёл детские и юношеские годы. Как рассказывают односельчане, семья Филипповых не была зажиточной. Да и сам писатель говорил: «У отца с матерью средств никаких, шаром покати… Рос я в крестьянской семье, в которой верили в бога, в великую силу».

Для Александра Павловича родной край всегда оставался самым дорогим и любимым, об этом свидетельствуют многочисленные произведения, в которых он воспевает малую Родину. Сам автор не очень любил этот термин: «Мне этот термин – малая родина – не совсем по душе, но никуда от него не денешься, раз журналисты придумали». О Родине он всегда говорил тепло. В интервью газете «Республика Башкортостан» писатель сказал так: «Родина начинается именно там – у ручейка, где берёза растёт, где черёмуха цветёт, с того дома, где ты родился, где твоё село».

Пожалуй, Юмагузино стало неким источником его поэзии. О нём он красиво написал в стихотворении:

 

Юмагузино!

Было немало

С нами разных хлопот и труда;

Научив нас, выпускало,

Словно птиц, из родного гнезда.

 

Или:

 

Родился я в неведомой деревне

Среди башкир, тептярей и татар,

Где вечерами, сказочный и древний,

Отфыркивался паром самовар.

 

К сожалению, школа, в которой обучался Филиппов, уже не та. Тогда она выглядела совсем иначе: «Поодаль стояло двухэтажное здание из рубленых брёвен, там была школа-десятилетка, где учился, познавая азы. Там светлая память детства и юности, там неистребимый ничем дух моих прекрасных учителей». Александр Павлович не забывал посещать и современную СОШ № 1 села Юмагузино. Здесь в память о нём есть огромная выставка с его фотографиями, книгами, вырезками из газет и журналов, которые имеют хоть какое-то отношение к биографии писателя. В школьном музее хранятся фотографии его родителей, заметки, написанные им собственноручно.

– В свой последний приезд Александр Павлович побывал в школе, подарил нам большую библиотеку, которую собирал много лет, – вспоминает хранительница музея Римма Масягутова. – Потом сходил к отчему дому, в котором родился 7 ноября 1932 года. К сожалению, его учителей уже нет в живых. Некому рассказать о том, каким же он был – наш школьник Саша. Хотя, как признавался сам, он учился плохо. Только где-то только с седьмого класса благодаря пришедшим молодым талантливым учителям стал подтягиваться.

Своим наставникам он посвятил не одно произведение. В публикации «Сущность учительская – отдавать» (из блокнота писателя) он вспоминал о худощавом, с аспидно-чёрными волосами директоре школы Владимире Ивановиче Кузнецове, историке Эмме Тухватуллиной, или Эммочке, как любили они называть ее за глаза; худенькой остроглазой Галине Усмановне, которая по паспорту была вовсе не Галя, а Бибинур; Губае Губаевиче Ремееве, пристрастившем его к арифметике… Он всегда был благодарен судьбе за то, что какой-то отрезок времени прошёл рядом с ними.

По словам школьного библиотекаря Миляуши Яновой, свои первые стихи Филиппов начал писать при Александре Фёдоровне Варламовой. Позже писатель вспоминал: «Как-то директор школы Владимир Иванович Кузнецов, прознав, что я пишу стихи, вызвал меня в директорскую и почти в приказном порядке посоветовал стать редактором нашей школьной стенной газеты. И сразу же пояснил, что газета должна быть необычной… Рулоны наших стенгазет долго хранились сначала в школе, потом, когда я окончил десятый класс, у меня на чердаке…»

Проходя по селу Юмагузино, по тем улицам, где когда-то ходил Александр Павлович, я невольно вспоминаю слова поэта:

 

Край родной мне Богом ссужен,

Вечна истина одна:

Никакой мне Рим не нужен,

Если есть Юмагужа!

 

Николай МОРГУНОВ

«ТАКИМ ОН МНЕ ЗАПОМНИЛСЯ»

 

Когда не стало с нами Александра Павловича Филиппова, мы пережили большое горе. Большой души и доброго сердца был этот человек. Вспоминая Александра Павловича, невольно мысленно переношусь в тот памятный день, когда я впервые познакомился с ним. Было это в конце семидесятых годов прошлого столетия, когда Филиппов занимал должность председателя русской секции Союза писателей Башкирии.

Как сейчас помню его рабочий кабинет и стол у окна, а я, робкий и смущённый, сижу перед ним и жду полнейшего, критического разгрома – отзыва на ранее посланный свой рассказ. Видимо, этот душевный страх и заметил Александр Павлович. Он перестал курить и, потушив недокуренную папиросу, выжидательно, даже придирчиво оглядел меня и сказал чуть глуховатым голосом:

– Прочитал я твой рассказ. Ничего положительного сказать не могу. Сыроват пока для печати. Сыроват.

Это обращение на «ты» как-то по-особому подействовало на меня, впервые столкнувшегося со столь авторитетным человеком. А был тогда Александр Павлович уже довольно известным читающей публике поэтом.

– Работать надо над ним, – продолжал говорить А. Филиппов. – А что написал – это уже хорошо. Молодец! Конечно, есть и удачные места. Например, где ты пишешь, как «трогательно курлычат в заовражном поле на утренней зорьке журавли», или «когда в вечерних сумерках долина широкого луга половодьем затягивается туманом». Сразу чувствуется, что любишь ты свой край родной. – Александр Павлович передохнул, выжидательно посмотрел куда-то поверх меня, заметил: – Да и как не любить нашу природу, жемчужный уголок России? Мы, пишущие люди, должны более тонко чувствовать и замечать всё то, что простому человеку недоступно видеть. В том и задача наша – показать читателю эту красоту, показать доходчиво и красиво. Писать так, чтобы тебя знали и ждали твоих публикаций.

Уходил я тогда из кабинета Александра Павловича не то чтобы расстроенный или обиженный критикой поэта, а скорее ободренный тем, что надо писать и быть более критичным к самому себе. Почему-то уже не было того смущения, с каким я переступал порог председателя секции.

– Работаешь в районке? Литсотрудником? – спросил он в конце нашей беседы. – Это чувствуется по стилю. Но над языком надо много работать. Читай больше настоящих художников слова. Понимать надо это. Ну вот сам подумай, может ли старик-пчеловод так же говорить, как учитель местной школы? Во-первых, уровень образования разный и говор различный: один литературно и грамотно излагает речь, другой – с диалектом местного населения, с явными признаками бытовых обращений.

Тогда я не предполагал, что через некоторое время снова встречусь с Александром Павловичем, но уже в другом положении: он – главный редактор республиканской газеты «Истоки», а я – внештатный корреспондент районной газеты, вышедший на заслуженный отдых.

Меня охотно печатали, и каждый раз, встречаясь с Александром Павловичем, мы вспоминали прошлое, делились своими успехами, задумками, говорили о литературе, о своей житейской участи.

Я много читал и перечитывал этого великого поэта, слушал по радио, смотрел выступления по телевизору. Слушал и несказанно поражался его умению декламировать стихи, а его голос восхищал меня своей красотой и выразительностью. Однажды не выдержал и спросил, откуда у него такой талант не просто читать стихи, а заставлять других слушать их и наслаждаться.

Александр Павлович сдержанно улыбнулся, немного помедлил, затем сказал: «Я ведь несколько лет работал на Башкирском радио, а там школа красноречия, приёмов дикции очень хорошая».

Слушая поэта, начинаешь жить красотами края, когда он то рисует берёзовую рощу, то родник с хрустально-чистой водой, сбегающей в ложбину по каменному руслу, то уводит в сиреневую даль. Начинаешь жить этими красотами, а когда очнёшься от всего этого, беспрестанно думаешь: «Какая сила воздействия поэта, какой удивительно красивый тембр голоса!» И полностью поддаёшься этой силе, уходишь в мир обилия красок и правдивости слов стиха, когда они становятся как бы пророческими:

 

От сердца глухо отступила тяжесть,

Что небом суждено, тому и быть,

Ну что такого, не пойду бродяжить,

Зато успею вволю долюбить.

 

Как замечательно сказано, выстрадано душевным порывом и чувством признательности ко всему, что окружает тебя.

В 2004 году Александру Павловичу Филиппову было присвоено звание народного поэта Башкортостана. В том же году по итогам года я стал лауреатом премии газеты «Истоки», а когда журнал «Бельские просторы» опубликовал мою повесть «Чужая», первым, кто поздравил меня с успехом, был Филиппов.

– Не останавливайся на достигнутом, – сказал он, – оттачивай свой стиль и больше работай над собой.

Я написал и выпустил три сборника очерков и повестей детективного характера, продолжаю писать и сейчас, но что бы ни делал, о чём бы ни писал, я всегда помню слова своего наставника, старшего товарища. Добрая память об этом человеке останется у меня на всю жизнь, я буду руководствоваться его советами и хранить в себе то хорошее, что он оставил нам, сегодня живущим.

 

Сергей ЯНАКИ

ФИЛИППОВСКИЕ ЗАВЕТЫ

О поэте, вошедшем в твою жизнь

 

У огромного – во всю стену – окна типографского корпуса Дома печати стоял человек. Невысокого роста, в демисезонном сером пальто «в рубчик» и такого же цвета фуражке. Во всём его облике, в особой – со стержнем – осанке, в крепкой осанке головы на прямых плечах, в несуетном, внимательном взгляде без труда угадывалась основательность и внутренняя сосредоточенность. Если не ошибаюсь, на дворе стоял ноябрь 1998 года. В стране к тому времени уже произошло много разрушений, многое нам – соотечественникам – предстояло пережить. В то время и возрождалась газета «Истоки», набор и вёрстку первых номеров которой делали сотрудники фототелеграфного цеха, где мне три десятка лет довелось трудиться. Тогда я впервые увидел Александра Павловича Филиппова. Это был он. К моему стыду, мне в ту пору о поэте мало что было известно, – с литературой я свою жизнь напрямую не связывал. Но робкий звоночек уже прозвенел. Потом, через года три, в мои руки попал том антологии «Поэты Башкирии» – уже со знакомой фамилией составителя и одного из её авторов. Как остро необходимая мне книга оказалась в шкафу рядом со служебной документацией – не ведаю. Хозяина не нашлось. Но точно знаю, что простые стихотворения «Тяжёлая ноша», «Пчела» и «Двое» коснулись каких-то потаённых струн души и запомнились мне навсегда.

 

Р. Паль и А. Филиппов (Фото из газеты «Истоки», № 46, 2012 г.)

 

И сегодня не могу ответить на вопрос, который часто задаю себе: подойди ты тогда, в 98-м?.. Ведь в загашнике что-то уже имелось…

Ещё далеко было до наших редких, но плодотворных для меня разговоров в «истоковском» редакторском кабинете, куда впервые меня привёл Владимир Денисов. Переступить высокий порог самому – ноги спотыкались. Говорили о стихах, переводах, людях, судьбах – и не только писательских. Порой беседа прерывалась настойчивой телефонной трелью, и я вдруг узнавал, что звонил Глеб Горбовский, его книгу «Падший ангел» я давно зачитал до дыр. Или Валентин Сорокин из Москвы. Мустай Карим или Газим Шафиков. Роберт Паль, Юрий Андрианов, Равиль Бикбаев, Камиль Зиганшин, Николай Грахов… Мир литературы на моих глазах приобретал дух и плоть, становился осязаемым, реальным и близким. Тогда, видимо, созрела в моей голове мысль о необходимости наставничества в слове: эстафетную палочку надо передавать из рук в руки. С другой стороны, от начинающих, входящих в дело писателей, убеждён, требуется умение походить в подмастерьях, побыть в учениках, почувствовать себя не отдельным листиком на литературном древе, а неотъемлемой органичной его частью, где всё едино – крона, ветви, ствол, корни. Так, воочию, обретя благодатную почву, получив напутствие Александра Павловича и внимание Владимира Денисова, пошёл в рост поэт Александр Шуралёв. Перепало филипповской щедрости и денисовской литературной строгости в ряду других и мне. Это был дух «Истоков», особая атмосфера любви к русскому классическому слову, которую берёг и лелеял Александр Павлович, ненавязчиво и по-доброму передавая это чувство более молодым. С кем ни переговоришь, каждый отмечает редкий в наш век его дар зрячей доброты. Да не покажется кому-то моё благодарное, запоздалое слово – спасибо, Александр Павлович, за Ваше ёмкое и ко многому обязывающее «ты наш»… Хватило бы сил нести и дальше этот крест – уж столько много вокруг «не наших», Иванов, родства не помнящих, беспутных перекати-поле. Куда ветер подует, туда и понеслись сломя голову, ни в грош не ставя литературное (да только ли?) наследие, оберегаемое и развиваемое предшественниками. «Строители, отвергшие краеугольный камень в основании, возводящие здание на песке, что вас ждёт?..» Нет, это не «спор славян между собой», не борьба прогрессивного нового с рутиной, это – разрушение всех здоровых и потому здравых человеческих и общественных основ. Нравственность вдруг стала поруганием, «ханжеством». Творческая свобода без творческой ответственности превратилась во вседозволенность. Библейский завет «Сейте разумное, доброе, вечное» вызывает ироничную насмешку: «Искусство – это эстетические ценности, мораль оставьте себе». Но разве эстетика и этика антагонистичны? Разлад-то коренится не в названных понятиях, срастающихся у мастеров слова творчески и гармонично, а в сердцах и головах отрицателей этики как нормы искусства и жизни. Как тут не вспомнить обращение А. Филиппова к этой пишущей братии: «Покажи душу свою!», «Зачем ты ломаешь то, что построено не тобой? Ты свою гору по пригоршне насыпай»… Но вернусь к предыстории.

В будущем, куда и шапкой не докинуть, будут наши встречи в сипайловской однокомнатной квартире на Набережной, где я ночевал, устроившись на полу с пухлой подшивкой «Истоков» вместо подушки под головой. И не было мягче постели! Шло время. Воистину неисповедимы наши стёжки-дорожки: где, когда и с какими судьбоносными путями пересекутся они – кто знает. Очередной звонок – уже раскатистый колоколец – прозвенел, как всегда, неожиданно. Подрабатывал я электромонтёром в Республиканской клинической больнице имени Куватова. Как-то протянули мне газету, чтобы встать на стульчик – работу сделать. Это был очередной номер «Истоков» 6–12 ноября 2002 года с портретом Александра Филиппова и стихами на полный газетный разворот. Его я и прочитал. Надо ли говорить об испытанном мной в ту минуту воодушевлении? С какой верой в не случайность события ехал я в Черниковку навестить престарелых родителей. И читал на ходу пронзительные, честные, мужественные стихи поэта:

 

...Для чего натужно и угрюмо

И зачем за скудные гроши

Рву я надорвавшиеся струны

Нежной и податливой души?

…Унижен судьбой, но не сломлен,

Без шапки под ветром иду…

 

Одна строчка перебивалась другой, но не затмевала последнюю, а высвечивала единым светом правды… Читатель, сорадуйся и плачь с поэтом. Он написал, как прожил. И жизнь его – нараспашку, она такая же твоя – народная.

Как же быстро летит время! Оглянуться не успел, а будущие встречи с Александром Павловичем уже стали прошлыми. В минуты бессилия, когда мутные потоки безвременья с ржавой пеной и щепой от порубленного сплеча перекатываются через твою голову, как никогда становится ясна позиция поэта и гражданина. Мать-земля, своими соками напитавшая своего сына, подарившая ему свою широкую песню, взывает к его совести и долгу. И он не может молчать. Полынная горечь тогда разлилась в гражданских стихах Александра Филиппова «Русские»:

 

Хорошо, когда тебе дарован

Этот мир, где полудень горяч.

Был я от рожденья коронован

На престол пожизненных удач.

Нам богатство накопили деды,

Славу приумножили отцы,

Но плоды доставшейся победы

Мы пустили по ветру, глупцы.

Всё случилось так, как прежде было,

Нынче есть и будет навсегда;

На подворье, где падёт кобыла,

Навсегда поселится беда.

И пришла она, и лошадь сдохла,

И телега сникла без колёс,

И вода в колодцах пересохла,

Горькой стала, солонее слёз.

Реки извели, траву скосили…

И с того трагического дня

Нищета – зубная боль России –

Беспросветно мучает меня…

Где она, великая победа?

Где страна без края и конца?

Не сумел я скрасить старость деда,

Не сберёг безгрешного отца.

Шли они к Берлину и Памиру

Да у всех награда на виду,

А вот я сегодня не по миру,

Как они,

А по миру иду.

 

Горечь, а не сладкая поэтическая водица отрезвляет нас. Лекарство – горько.

Помню свой ропот, даже обиду на слова предисловия мудрого Мустая Карима к трёхтомнику А. Филиппова «Былое в памяти воскресло», где сказано о временной пелене во взгляде поэта на действительность, когда всё кажется безнадёжным. «Так бывает у поэтов. Ничего, это пройдёт», утешал Мустафа Сафич. Теперь я понимаю – один поэт спасал от разрыва сердце другого поэта, призывая: обогащённая трудным опытом, обопрись на два крыла, песня, восстань во имя жизни!

Думая о близком человеке, невольно возникает его внешний образ. Главный из тысячи других. Не дал Бог мне колонковой кисти, а так просится на холст портрет Александра Павловича. И слов бы никаких не надо. Нет, не в парадном костюме, а в той чистой, не глаженой рубашке с зелёной вышивкой на груди, почти косоворотке, каких уже не шьют, которую он надел не глядя, когда с Владимиром Денисовым я последний раз был у него в гостях в доме на Набережной. И вот в этой русской рубахе, надетой «по первому сроку», как принято у моряков перед сражением, поэт обращался к нам, а в нашем лице, наверное, ко всем: «Ребята, любите свою историю, свою землю, башкира – с его детской, открытой душой. Любовь не тратится, с любовью приобретают».

Прислушаемся к заветам нашего Палыча, а то как-то не по-филипповски получается…

 

Любовь КОЛОКОЛОВА

НАСТОЯЩИЙ НАРОДНЫЙ ПОЭТ

 

Впервые я увидела Александра Павловича в 1972 году, когда поступила на филологический факультет Башкирского государственного университета. Он пришёл на заседание творческого кружка «Тропинка» по приглашению своего друга и сокурсника, руководителя литобъединения Мурата Галимовича Рахимкулова. Уже тогда я отметила про себя: «Вот настоящий поэт!» Александр Филиппов наизусть читал свои новые стихи, подробно отвечал на вопросы студентов, делился с ними своими творческими планами.

Приятно было видеть его, маститого писателя, общественного деятеля, известного поэта, в обычной студенческой аудитории, запросто беседующего с начинающими литераторами. И такие встречи в 70–80-е годы были постоянными.

Вспоминается тот памятный день, когда Александру Филиппову было присвоено звание народного поэта Башкортостана. Это было в 2004 году, в Доме Республики. Многие из находившихся в праздничном зале тогда очень удивились: «Как? Разве Александр Филиппов ещё не имеет такого звания? А мы думали, что он уже давно народный». Безусловно, звание народного поэта Башкирии он носил заслуженно, с честью, оставаясь таким же скромным, доступным и открытым человеком, каким был до присвоения столь почётного титула и других престижных наград.

Александр Филиппов был по-настоящему народным поэтом. Помнится и празднование 75-летия поэта: в большом зале Башкирской государственной филармонии не было свободных мест, столько здесь собралось поклонников творчества Александра Филиппова. А он одно за другим наизусть, без единой запинки читал свои чудесные стихотворения. Читал так, что можно было заслушаться. Стихи Александр Павлович писал чуть ли не до последних дней, опровергая расхожее мнение, что поэзия – удел молодых.

Александр Павлович оставил огромное творческое наследие: стихи, поэмы, очерки, публицистические статьи, переводы, сценарии документальных фильмов. Но не всё, что написано им за долгую писательскую жизнь, уместилось в солидные тома собраний сочинений. Многое ещё осталось в отдельных книгах, журналах, газетных публикациях. Трудно даже мысленно охватить всё это многообразие, которое подтверждает масштаб дарования и личности писателя, уникальность поэтического таланта и невероятную работоспособность автора. Казалось, что всё даётся ему легко и просто, без особых усилий, как бы само собой. Но это, конечно, далеко не так. Удивительно, как он, загруженный ежедневной редакторской работой и многочисленными общественными обязанностями, находил время для творчества.

Но главное, наверное, для его современников то, что Александр Павлович оставил о себе добрую память. Его светлый образ, потрясающе гармоничный внешний облик вспоминаешь всякий раз, как только открываешь томики его стихов, практически созданную им газету «Истоки», слышишь его имя.

 

Чествование поэта А. Филиппова в день его 75-летия (Фото из газеты «Истоки», № 10, 2013 г.)

 

Александр Филиппов был окружён множеством людей – сослуживцев, коллег и друзей, собратьев по перу, и у каждого, пожалуй, найдутся воспоминания от встреч и общения с этим замечательным человеком.

Что бы ни писал народный поэт, в каждом своём произведении он представал как тонкий лирик, гуманист и философ. Стихи Филиппова так и хочется цитировать. Необыкновенная музыка стиха сочетается у него с редчайшей живописью слова, утончённость слога – с незатейливыми и нередко ироничными народными выражениями, лиричность – с гражданственностью. И всё это вместе составляет неповторимый филипповский стиль.

 

В пронзительно сквозные дали

На крыльях розовой зари

Неслись и воздух разрезали

Под облаками сизари…

 

Или:

 

Здесь прохладно и красиво,

Здесь, как стая лебедей,

Перевёрнутые ивы

Отражаются в воде.

А потом тропой лосиной

Я в черёмушник бегу,

Свежим воздухом России

Надышаться не могу.

 

Александр Филиппов всегда писал искренне, от души, и любовь к России и родному краю была у него настоящей, не показной. По этому случаю вспоминаются его крылатые строки: «И если б меня спросили, и был бы выбор дан, я выбрал бы снова Россию, а в ней – Башкортостан».

Думаю, творчество Александра Филиппова нужно изучать в школе – на уроках культуры и истории Башкортостана. Настоящий народный поэт этого заслуживает.

 

Александр ЛЕОНИДОВ

ИСТОКИ ЗВОНКИХ РОДНИКОВ

 

Первое, что вспоминается об Александре Павловиче Филиппове, – то благородное величие невесомости и невесомость величия, с которыми он подходил к молодым и начинающим поэтам. Его авторитет, набирая с годами вес, практически не давил на наши плечи. Он был современником в самом прямом смысле слова – сопереживал с нами в одном времени. Александр Павлович – один из самых значительных поэтов Башкортостана советского и постсоветского периода, второй половины ХХ века и начала нового тысячелетия. Он с виду необыкновенно простой, схожий с народными сказителями, и вместе с тем – один из самых загадочных.

Образы современников в поэзии Филиппова повторяют соответствующие образы народной мифологии. И потому стихии духовного накала, света и солнечного ветра, воплощающие в поэзии Александра Павловича богатый смысл, никак не отгорожены от народного мироощущения, они подлинно народны, не переставая быть глубоко личными. Такая внутренняя народность недостижима без особого дара и творческого накала. Народность Филиппова осуществлена в самой сердцевине его поэзии, в том органическом единстве смысла и формы, которое определяет живую жизнь его стиха.

Просто сказать о чём-либо могут многие, но в поэзии Филиппова говорят сами природа, история, народ. Их живые подлинные голоса естественно звучат в голосе поэта. Он стремился внести в литературу не самого себя, а то высшее и глубинное, что ему открывалось. Попутно внёс в литературу на мощных руках своей поддержки и всех нас – молодое поколение литераторов Башкортостана…

Его стихи органичны и не имеют на себе того отпечатка «сделанности», «конструктивности», который неизбежно лежит на стихах, написанных по случаю или от скуки. И простота его поэзии – это неисчерпаемая сложность жизни, а не сложность конструкций.

 

Облака проходят бело-белые,

Но белей, чем эти облака,

Агидель, или по-русски Белая, –

Светлая, как девушка, река.

 

Загадочность творчества Филиппова связана не со сложностью текстов или образов, а с трудной постижимостью на формальном уровне действия лучших образцов его поэзии, бесспорно относящихся к области всего того, что называется «русское», «национальное» и что всегда с трудом поддавалось чёткому определению – особенно в современную эпоху.

Неоднозначность же – сродни неоднозначности самой жизни, истории. Более 50 последних лет жизнь нашего общества отражалась в волшебном зеркале стихов Александра Филиппова. В его творчестве много чего можно услышать в ответ, и для нас разобраться с этими ответами – всё равно, что разобраться в себе.

Мир Филиппова – это изломанный противоречиями и сохранивший великую цельность мир патриотического сознания и языка, мир, сберегший старинность, исконность, самобытность духа и выражения вопреки всем новомодным чужеродным веяниям – и жадно вбирающий в себя современность вопреки своей же старинности.

Мир поэта из Башкирии, душой прикипевшего к Уралу, в то же время фольклорно-славянский, песенно-стихийный, то есть по отношению к современному индивидуалистическо-рефлектирующему уму во многом как бы «коллективно-бессознательный».

Но одновременно это и мир сознательного творения своего мифа, глубоко личный, авторский, пристально всматривающийся в себя, мир непосредственной, спонтанной лиричности – мир философского осмысления действительности, истории и современности.

 

Сплетая кольца околесиц,

Петляет Агидель окрест,

В ней отразился полумесяц

И рядом отразился крест…

Мечеть и церковь в водной сфере

Слились, их облик неделим,

Как доказательство о вере:

Их много, а Господь один.

 

Мир Филиппова – это мир удивительного многообразия поэтических стилей – не всегда доброго пророчествования; мир малый, уютный, домашний – вдруг становящийся огромным, холодновато-космическим; мир благоговеющий – и ернический; мир вечных констант – и злободневных переменных; мир природы – мир цивилизации…

Эти тонкости, высвеченные в зеркале поэзии, сегодня, на очередном историческом переломе, представляются необычайно важными. Как это всё уживается в одном поэте, как это всё уживается в нас? Куда идём мы со всем этим? Во многом именно через призму «советского» созерцания фокусируется у Филиппова национальное мироощущение. Однако судьба нашего социализма в ХХ веке слишком противоречива, неоднозначна. По отношению к Филиппову она не обладает той же простой объяснительной силой.

Как это всё сочетается? Странная – органичная! – двойственность. В чём больше истинности, правды, в первом или втором воплощении? Русский советский поэт, или поэт постсоветского, обновляющегося, ищущего себя многонационального Башкортостана? Думается, что оба истинны, в том смысле, что оба объективно, вполне искренно существуют; было бы идеализмом и сглаживанием углов заявить, что первое – единственная подлинная ипостась, тогда как второе – лишь его вариативное колебание.

Крестьянин по происхождению, родившийся и живший в юмагузинской деревенской глубинке, в бойком и скорее мастеровом селе Башкирии, там он и начал писать стихи, связанные с открывшимся ему здесь, в заповедных северных местах, фольклорным, глубинно-историческим ощущением языка. Именно Юмагузино, природа и люди родного края стали животворным источником его поэзии. К слову сказать, уже не раз писали, что герой стихотворения «Салих» – лицо реальное. Салих Юсупов – друг детства, одноклассник поэта. Он до сих пор живёт на той же улице Советской, где жила семья Филипповых. Их дома расположены чуть наискосок друг от друга. Когда выпадал случай, они встречались с поэтом, и всегда Салих Валеевич начинал свой рассказ неспешно, перемежая его с воспоминаниями из собственной жизни.

 

Он медленно вяжет беседу,

А мысль далека-далека;

Овчарку свою – непоседу –

Ладонями гладит бока.

В глазах его добрых – свеченье…

Мне так захотелось, Салих,

Тебе написать с посвященьем

Хотя бы какой-нибудь стих.

 

Давайте и мы будем об этом помнить! Ведь поэт – не облако рифм, поэт – живой человек с биографией. Как рассказывал мне сам Александр Павлович, первые стихи он начал писать в раннем детстве, а в пятом классе отослал их в газету «Пионерская правда». И стихи были напечатаны! А ведь в те времена печатали только лучшее, без всяких скидок на возраст…

В силу молодости и тогдашней литературной атмосферы он не мог ещё, по-видимому, резко свернуть с колеи «популярной» поэзии с её дежурным пафосом, темами, мотивами: стройка, весна, личный вклад в большое личное дело чуть ли не вселенского масштаба, возобновление мирного труда после войны и так далее.

Сами по себе эти темы неплохи, беда лишь в том, что слишком многие стихотворцы писали об этом в то время – и со слишком похожей интонацией. Но вот он, настоящий его голос:

 

Ташмурун, Ташмурун – моё детство!

Вечный долг у меня пред тобой:

Ты мне дал неземное наследство –

Небо Родины над головой.

Ташмурун! То святое богатство,

Что в наследство когда-то мне дал,

Я не тратил:

И дружбу, и братство,

И тебя, как умел, воспевал!

 

Чем дальше, тем острее чувствовал Филиппов русскую свою родословную как питающую силу своей поэзии, всё сильнее овладевают им «тяга земляного родства» и чувство вины перед предками, которым мы изменяем своим легковесным житьём. А потом он ушёл дорогой света. Чтобы свою и его родословную чувствовали и мы тоже. Вслед за ним. Как он. Те, кто помнят его, чтут и стараются продолжить его многочисленные большие дела, щедрой крестьянской рукой брошенные в борозду истории…

 

Ринат ИКСАНОВ

МЕЧТА ПОЭТА

 

Впервые с этим замечательным и обаятельным человеком я встретился, будучи ещё подростком, в самом начале 60-х годов, в Ново-Александровке, или на народном языке «Пятом», так как в посёлке тогда располагалась колония-лагерь с аналогичным номером.

Время было суровое, страна ещё залечивала раны военного лихолетья. Многие из нас жили тогда в бараках, отцы наши в большинстве своём были вчерашние фронтовики, многие из них – инвалиды войны. Все мы жили одинаково бедно, на большинстве из нас были ватники-фуфайки, на ногах – тряпичные ботинки, но у всех у нас была вера в завтрашний день, в своё будущее, мы были духовно богаты и дружны.

Ученики трёх поселковых школ собрались тогда в ДК «Новатор» на встречу с литераторами республики. Зал был переполнен. Мы смотрели на гостей заворожено, как на богов, ведь это были настоящие писатели. Мне особенно запомнились Александр Филиппов, Газим Шафиков, Роберт Паль. Они казались нам зрелыми мудрыми дядями, а ведь им тогда не было и тридцати…

Впоследствии я стал следить за их творчеством, особенно Александра Павловича Филиппова. Привлекала простота, звучность его строк, живость образов, новизна. Чувствовалось уже тогда, что это большой Поэт со своим видением мира, со своей болью в сердце. Герои его произведений были из нашей жизни, они были где-то рядом с нами, наши современники. Запоем читал его статьи, прозу, знакомился с башкирскими авторами в его прекрасных переводах.

Никогда даже и не думал, что спустя десятилетия судьба сведёт меня с этим очень скромным, талантливым человеком, обладающим глубочайшими знаниями и богатейшим жизненным опытом. С ним было всегда удивительно легко и просто. В последние годы мне доводилось неоднократно беседовать с Александром Павловичем на различные темы, и буквально во всех вопросах он был компетентен. Это был неравнодушный человек с большим горячим сердцем патриота, он очень переживал за развал великой страны, с гневом говорил о равнодушии чиновников, о несправедливости. И не боялся сильных мира сего, даже самого высокого уровня! Писал о них едко. Были даже звонки, ему советовали «остепениться», замолчать, «притихнуть», грозили судом. На что он отвечал: народ будет на моей стороне.

Газета «Истоки», которой он руководил много лет, всегда оправдывала свой девиз «Сейте разумное, доброе, вечное». Еженедельник на деле занимался духовно-нравственным воспитанием молодёжи, военно-патриотической повседневной работой. Эти темы ему, ребёнку войны, были очень близки, многое он пережил, был свидетелем тех далёких событий.

Мало кто из коллег по литературному цеху и просто читателей знает, что Александр Павлович с раннего детства мечтал о море, собирался стать офицером флота. Эта мечта привела его когда-то в Тихоокеанское высшее военно-морское училище имени адмирала Макарова, он успешно сдал вступительные экзамены, прошёл трудный конкурс. Но проучиться пришлось недолго, вердикт медиков был суровый – списать по здоровью.

Александр Павлович – народный поэт Башкортостана, обладатель многих почётных званий, наград, высшего ордена республики – ордена Салавата Юлаева. Но у него есть и серьёзная награда – медаль Жукова, в одну из годовщин Великой Победы её вручил генерал армии Говоров с формулировкой «За большую патриотическую работу».

Кабинет Александра Павловича, по-спартански простой, всегда был открыт для посетителей, он готов был выслушать каждого, равно относился и к именитому литератору, и к начинающему поэту или просто пенсионеру, зашедшему посоветоваться по житейским вопросам. Я сам видел письмо от ветерана войны, старшины – танкиста Сакаева, потерявшего в бою глаз. Александр Павлович возмущался, что медики взяли с него деньги за операцию. Он был народным поэтом не только по званию, но и по всей своей сущности.

По-отечески относился и к нам – военным морякам, видимо, до конца жизни вспоминал о нереализованной своей мечте юности. Газета «Истоки» охотно давала материалы о делах и людях нашей общественной организации – Морского собрания РБ. Александр Павлович и сам вступил в наши ряды, но, к сожалению, из-за болезни мы не успели вовремя вручить ему удостоверение, всё ждали подходящего случая. Увы, не дождались…

Хочется верить, что Александр Павлович вернётся к нам и в мраморе, и в названии одной из улиц нашего родного города, а возможно, на реке Агидели когда-нибудь выйдет в рейс красивое судно «Александр Филиппов». И исполнится тогда юношеская мечта поэта: бороздить водные просторы… Но главное – чтобы он остался в наших сердцах, делах и поступках. Настоящие поэты всегда остаются со своим народом.

 

Георгий КАЦЕРИК

В НАШЕ ВРЕМЯ

 

Российской советской литературе известны два наиболее выдающихся литератора из Башкортостана: Мустай Карим и Александр Филиппов. Два народных поэта, оказавших влияние на республиканскую и всероссийскую национальную культуру. Разные по крови, но равные по духу и мысли – оба придерживались общих идей и идеалов. Шесть десятилетий прошло с момента обнародования знаменитой социально-философской формулы Мустая Карима: «Не русский я, но россиянин!». Чуть позже А. Филиппов восклицал: «Я с гордостью протягиваю руку товарищам по общности идей». Они были близкими друзьями и просто земными людьми, каким ничто человеческое не было чуждо.

О них – эти памятные записки, тяготеющие к ветхому жанру сравнительного жизнеописания. Разумеется, несколько фрагментарные, на чисто субъективной основе…

Автору записок посчастливилось быть в дружеских отношениях с упомянутыми знаковыми, харизматичными персонами. В различной, безусловно, степени. Если одного я мог называть просто Сашей, то другого – только Мустафой Сафичем. Один подписывал мне свои книги: «Дорогому и давнему другу», другой, подавая при встрече руку, едва узнавал: «А, Георгий…».

«Стихи самообновляются со временем» – говорил М. Карим, и потому они обречены на новое прочтение. На новый перевод. Поэт В. Денисов, например, считает, что стихи Карима переводили не всегда адекватно и качественно. И на примере собственных переводов показывал, что делать это можно намного лучше. Возможно, новые профессиональные переводчики, если таковые найдутся, покажут нам нового Мустая. Я же помню его таким, каким застал смолоду. Молодыми стихотворцами выступали мы перед М. Каримом, когда мне однажды передали его записку. Оказывается, ему понравилось моё стихотворение «Караидель». Писал он письма и молодым писателям и поэтам – Игебаеву, Гарипову, Сафину, Каримову, Молодцову, Филиппову. Но даже и одна его записка могла подвигнуть тебя к самому серьёзному стихотворчеству. Я записывал его изречения. «Мысли вслух». Например: «Всё моё творчество сводится к одному – напоминать людям, что они родились не сегодня»… Напоминать людям, что у них есть прошлое, – программа не одних летописцев. Писатель и поэт Г. Шафиков ёмко и ярко опоэтизировал эту мысль М. Карима: «Я жил с повёрнутыми в прошлое глазами»… Поэты искони владели уникальным даром генетической памяти и интуитивных знаний о бывшем. В учении глубинных психологов о бессознательном этот феномен описывается как некий культурный архетип (коллективная память предшествующих поколений).

Творческое кредо М. Карима – напоминать людям о прошлом – не только программа всякого творца, но любого философа. Это философский, по сути, кол возрождения башкир через возвращение к своей истории с географией. Чего, к сожалению, так недостаёт нам, русским, славянам, катастрофически теряющим свою реальную историческую память и национальную идентичность. О чём тревожился и Александр Филиппов:

 

Спроси меня, кто дальний предок мой,

И я, забывший родовые корни,

Безмолвно покачаю головой.

 

М. Карим наверняка не был эпигоном какой-нибудь философии. Вроде новомодной прозападной «философии жизни» с её иррационализмом. Его философию лучше отнести к «народнической». Он тяготел к восточному любомудрию. К наивысшей философии «созерцания и озарения». К таким философам и поэтам, как Хайям, Гёте, Ницше, стремившимся свои философские причуды облекать в яркие и ёмкие поэтические образы.

Мустай Карим учил нас писать. Почти что жалуясь: «Проблема писателя – заставить себя пересесть с дивана за рабочий письменный стол». Филиппов тоже учил. Писал мне в Бирск: «Если хочешь войти в новую антологию поэзии, немедленно садись за переводы!». И благодаря ему многие из наших поэтов вошли тогда в двухтомное издание «Поэты Башкирии» (1980) как авторы и переводчики. А Гафуров, Сущевский, Шафиков, Паль, Дель, Даминов стали даже профессиональными переводчиками. Как и Филиппов, издававший свои переводы целыми книгами: «Звёздные пути», «Рукопожатие друга», «Избранное»…

 

Александр Филиппов и Валентин Распутин (Фото из архива В. Денисова)

 

А. Филиппов знал и понимал, что главное для писателя – издаваться. И был ярым застрельщиком всевозможных изданий – альманахов, сборников, кассет…

Его заслугой было создание литературной, по сути, газеты «Истоки», журнала «Бельские просторы». К «Истокам» мы издавали приложение, выпустив несколько эксклюзивных брошюр (на общественных началах). В том числе и мой очерк к его последнему юбилею («Шаровая молния души»). Филиппов (по дефиниции) относил себя к поэтам. Карим – тоже. Он говорил о себе: «Думаю, что поэзия главное в моём творчестве». Правда, Филиппову не довелось выдать такого знакового шедевра, как стихотворение «Я – россиянин». Хотя и он называл себя гражданином России. Этаким человеком мира.

 

Мне говорят, что я изрядно схож

Характером и обликом с башкиром,

Пусть говорят, не отрицаю, что ж –

Я, может, схож душою с целым миром…

 

Поэтические миниатюры А. Филиппова («Пчела», «Ноша», «Аквариум») были отнесены к шедеврам «литературного афоризма». Сюда же можно прибавить и крамольную «Шутку», и вещую «Притчу о пушке», и искромётную «Машинку». Или патриотические посвящения маршалу Жукову, Лидии Руслановой, друзьям – Годину, Воловику, Исангулову, Ухсаю, Шафикову, Сорокину…

 

Г. Горбовский и А. Филиппов (Фото из архива В. Денисова)

 

Его острому перу принадлежат и стихотворные трагедии. «Поэмы о поэтах»: Шателяре, Вийоне, Юлаеве (одному отрубили голову, другого повесили, третьего клеймили и сослали на каторгу). Или вот ещё – поэма о легендарном Тиртее. О поэте, писавшем «своей кровью».

 

И вот стихи, написанные кровью,

Хромой поэт выносит из дверей…

 

Фридрих Ницше, философ и поэт XIX века, отмечал: «Из всего написанного люблю я только то, что пишется своей кровью». И обращал внимание современников на признаки «слома цивилизации». На нигилизм и декадентство в искусстве, литературе, поэзии: «Поэты лживы… они мутят воду… чтобы глубокой казалась она». Ибо малейший отход от вековых традиций реализма означал одно – отход от правды в искусстве.

Творческая элита советских писателей Башкирии довольно продолжительно противостояла этому деструктивному поветрию. Филиппов приводил модному модернизму своё совершенно убийственное сравнение: «Сравни, дорогой мой, бега лошадей и тараканов…»

Если Филиппов был зациклен на подражании Есенину, то М. Карим пришёл в поэзию уже зрелым поэтом. Участник двух мировых войн писатель Э. Хемингуэй писал, что военный опыт способствует быстрому становлению любой творческой личности. Карим говорил о том же: «Наше поколение поэтов вышло из огня войны. Они – наша юность, наша зрелость». Литературовед Гайса Хусаинов свидетельствует: «Кровь на пробитом у сердца комсомольском билете Мустая Карима – это кровь его поэзии, которой нельзя не верить».

Лично мне известен один лишь сборник М. Карима, изданный в московском издательстве: «Время – конь крылатый» («Современник», 1972). И также один – Филиппова: «Перелески» («Советский писатель», 1981). Не публиковали Филиппова и в популярной «Литературке». Даже тогда, когда там работал его земляк и соратник по комсомолу Ю. Поройков. Позднее Филиппов говорил мне: «Когда с фронтисписа “Литературки” снесли профиль Горького, я стал для них слишком советским. Хотя в стольной Москве всегда боялись конкуренции провинциалов из Рязани, Вологды, Уфы». Зато «пробивного как танк» (Г. Шафиков) поэта и публициста Р. Хакимова издавали даже за рубежом. Лично я ценил и даже любил Рамиля за его эпатаж и рубленый стих под Маяковского, тогда как Филиппов недолюбливал его стихи. И всё бы ничего, если бы в разгул перестройки Хакимов резко не выступил против М. Карима, апеллируя к тогдашнему съезду писателей: «Что вы мелочами занимаетесь? Нужно начинать (понимай – низвергать) с Мустая Карима»… Был ли это отголосок времён «оттепели» с низвержением «культа личности» или ещё что похуже – неизвестно.

В годы разброда и развала появилось много «отщепенцев, блудных сынов и «вероотступников» (М. Карим). К примеру, просоветский журнал «Наш современник» погряз вдруг в махровом монархизме и антисемитизме. Продвинутые журналы противоположного лагеря стали воспевать западный образ жизни и культивировать эстетику постмодерна. Трагической кульминацией этих горьких событий стало явно протестное самоубийство Юлии Друниной. В нашей республике ещё держалась «старая стая Мустая». Редеющих «филипповцев» теснили «младохакимовцы». Авангардист и либеральный литкритик А. Касымов объявил, что в Уфе наконец-то «покончено с соцреализмом»…

24 ноября 2012 года прошло на малой родине А. Филиппова, в сёлах Юмагузино и Худайбердино, как день его памяти. С традиционным поминальным обедом. Глотком красного вина я помянул и Шагита Худайбердина – стихами его земляка и «товарища по общности идей»:

 

Не досадно ли, не обидно ли,

Что, вминая в небытие,

Возвышают дело Валидова,

Унижают дело твоё.

 

Но мне возразили: Филиппов неправ – они оба думали о своём народе. Но это вряд ли. Пламенный революционер и убеждённый интернационалист Худайбердин наверняка думал не только о своём народе…

Филиппов заявил, что его русский национализм сводят к одному – когда русские хвалят нерусских и ругают самих себя, хвалёных… И говорил мне: «Я доказывал ему (Шафикову): нельзя говорить, что французы убили Пушкина, а русские – Бабича. Кто же тогда убил Фадеи?.. Предал и сдал Разина, Пугачёва? Отца и сына Юлаевых? Кого тогда винить в убийстве Бабеля, Мандельштама?» И твёрдо утверждал, разруливая эту буксующую проблему:

 

Мир разделён на бедных и богатых,

А вовсе не на русских и башкир…

 

…Представить себе М. Карима пьющим водку и целующим «мармилашек» не получится. Зато его «дорогого и давнего друга» – вполне:

 

Что табак курил – без спору,

Спьяну – голову терял,

Мармилашек без разбору

Прямо в губы целовал!..

 

Любовная лирика Мустая – целомудренна, застольная – мудра и афористична:

 

Те – с браги набираются ума,

Те – пьют айран, последний ум теряют.

 

Это чистейший литературный афоризм из стихотворения «Я с сабантуя возвращался». Под хмельком, но с головой: лишь только шапка с головы слетела…

Филиппов повторял за одним из «товарищей по общности идей»: «У поэта может быть два состояния – вдохновения и запоя». И, добавим от себя, запойной любви:

 

За любовь, за нежность и за ласку

Я готов взойти на эшафот!

 

М. Карим вспоминает: «Курить я научился без труда. Но потом, уже в 44 года, бросил с большим трудом. Но бросил». Филиппов тоже бросал, но не бросил. Как-то упал и угодил в реанимацию: «Табачный пневмоторакс». И умер от табачного, по сути, рака ЖКТ, тогда как М. Карим – от инфаркта миокарда, на шесть-семь лет пережив собрата по перу и старого друга. Говорят, что в последние годы он частенько повторял две фразы: «Долгое детство» и «Короткая старость». Хотя оба поэта скончались не от старости, а от застарелых болезней…

Филиппов, пожалуй, не боялся смерти. Но и умирать не спешил: «Хотелось бы пожить ещё, попить целебные травы с мёдом»; «Без мёда я не живу»… На даче под Алкино у него всегда было два-три улья с мёдом…

И это означает минуту нашего молчания. Помолчим… Говорят, Мустай Карим был «главным человеком» в своей семье, опорой в своём народе, гражданином Великой державы и Мира. Александр Филиппов – тоже. Да будет им земля пухом…

М. Карим писал о счастье поэта быть первым:

 

Вышло так, что старый и хромой

Человек, пришедший в дом к поэту,

Палку позабыв, ушёл домой…

Для поэта – выше счастья нету!

 

Мустафа Сафич любил приводить одну мудрую цитату Жюля Ренара: «Гениальность поэта проявляется не только в качестве, но и в количестве его поэтических творений». Что напрямую относилось к весьма продуктивному А. Филиппову. И никто из поэтов его времени не мог с ним в этом потягаться. Ни в республике, ни в России…

Изданием первой своей книжки я обязан Филиппову. Позаботился он и о моём приёме в Союз писателей. Председателем приёмной комиссии был Мустафа Сафич. Мы встретились с ним на улице Ленина. Поздоровались, пожимая руки, и Саша тут же взял быка за рога: «Мустафа Сафич, перед вами автор двух книжек стихов и поэм! Вполне созревший для приёма в писатели». И тот, убирая мои книжки в карман, дал нам своё весомое добро.

По своей сути М. Карим был сущим «стариком Державиным» для самой яркой и многочисленной плеяды писателей Башкирии военных и послевоенных лет. У Филиппова тоже был намётан глаз на новые дарования. Он же инициировал учреждение Литературной премии имени Ст. Злобина для русскоязычных писателей. Первым её лауреатом был наш беспримерный литературовед и писатель М. Рахимкулов. Одним из последних – уфимский поэт М. Ерилин, которому премию вручил сам Филиппов. Как говорится, с доставкой на дом. Под самый занавес своей и его жизни…

Великая народная революция раскрепостила потенциал рабоче-крестьянской России. Новокрестьянский поэт тех героических лет писал, прорицая:

 

И цвести над Русью новою

Будут гречневые гении!..

 

Предвосхищая этим появление гениев советской поэзии Есенина, Васильева, Твардовского, Рубцова. И больших, республиканского масштаба: Гафури, Гамзатова, Карима, Гарипова, Филиппова.

 

У меня отец – крестьянин,

Ну и я – крестьянский сын…

 

Так упивался своим крестьянским генезисом Есенин. М. Карим тоже гордился своим отцом, пахавшим землю и старательно вытряхивавшим её из лаптей, словно боясь унести с поля малую её толику.

Филиппов тоже был из крестьянской семьи. В военные и послевоенные годы ещё подростком трудился он наравне со взрослыми. И когда в сельском доме культуры давали им медали, сидел и думал, замирая: «А вдруг и мне дадут». Когда же мы называли его «деревенским поэтом» – настораживался. И с обидой писал: «Говорили мне “деревня”, хлобыстая по спине». Впрочем, наших уфимских поэтов от земли и народа вряд ли можно назвать чисто крестьянскими. Даже такой народник, как Г. Шафиков, прямо заявлял о себе: «Я – урбанист».

В 1963 году М. Карим был удостоен звания народного поэта, что никого не удивило. Удивило другое: когда оно было присвоено русскому поэту А. Филиппову. Злые языки твердили, что здесь не обошлось без протеже его знатного земляка и соседа… Мустафу Сафича тоже пытали, зло и завистливо: «Что вы сделали для народа, аксакал?».

По тем временам даже С. Аксакова называли «колонизатором». Конечно, у башкир были свои хранители ментальной карты народа. Но ведь кое-что сделали для их движения и такие русские аксакалы и сэсэны, как Аксаков и Филиппов. Более того, по их бренным костям ещё и теперь пролегают наши пути к высотам российской и мировой национальной культуры…

Поэт, прозаик, драматург, публицист и общественный деятель Мустафа Сафич Каримов был удостоен едва ли не всех наград своего времени. От Героя Соцтруда до Ленинской премии. Награды Филиппова были намного скромнее. Хотя и он гордился званием советника президента Башкортостана. Но потом их сравняло звание народного поэта!

Поэтов не читают. Их поют. М. Карим как-то оговорился, что любит народные «продолговатые» песни. Оговориться так мог только настоящий народный поэт. Вот и Филиппов стал народным ещё задолго до присвоения ему этого казённого звания. Когда писал:

 

Пьём кагор мы с Яковом Ухсаем,

Огурец ухсаевский кусаем…

 

М. Карим говорил с усмешкой: писателю, мол, вредно читать. Но и с сожалением, что мы не читаем даже друг друга. И с извинением, что сам с годами пристрастился к чтению западных романов – Г. Сенкевича, Т. Мана. Хотя любил Пушкина, Чехова, Горького. Зато Достоевского недолюбливал: «Не мой он писатель, не мой». Мы с Филипповым тоже не особо любили Достоевского. За то, что его обожали на Западе. И в этом мы все были солидарны друг с другом.

Теперь не читают ни писатели, ни читатели. Тем более – поэтов. Ещё недавно поэзия пользовалась ажиотажным спросом. Популярные поэты собирали полные стадионы своих почитателей. Сейчас стихи и поэмы можно выставить в «окнах» Интернета. Как мёртвых мух в оконной паутине. Но люди наверняка жаждут живого слова! И если писатели не хотят остаться без читателей, то им пора обратиться не к глазам, а к ушам всех любителей изящной словесности. В конференц-залах Союза писателей, редакциях журналов и книжных издательств. В пустующих библиотеках… Ещё недавно Карим, Филиппов и Шафиков собирали тысячные аудитории в Опере, Филармонии, домах Культуры… А на нынешние поэтические междусобойчики приходят едва ли 20–30 ангажированных знакомых в надежде и самим попиариться…

Говорят, М. Карим прогнозировал, что компьютер убьёт человечество. Зловещее, кстати, пророчество! Но разве электронные средства информации не разрушают моральных и нравственных ценностей, выработанных лучшими умами человечества на протяжении тысячелетий? Разве не культивируют ложь, извращения, насилие и убийства, обращаясь к низменным страстям сбитого с толка человека?

Мустая Карима надо бы назвать выдающейся творческой личностью наравне с такими поэтами и мыслителями, как Хайям, Тагор, Гёте, Некрасов, Хикмет, Твардовский, Гамзатов, Айтматов, Кулиев. И одним из творцов российской национальной идеи, которую творил и озвучивал ещё безымянный автор «Слова о полку Игореве». Идея единения и единства свойственна и башкирскому народному эпосу. Но именно башкирский народный поэт и мыслитель нового времени придал ей самое адекватное содержание и форму – яркую и ёмкую: «Не русский я, но россиянин». Теперь это константный фразеологизм нашего нового единства, код нашей причастности к единой и неделимой России! Равно как и общей готовности интеграции в грядущее евразийское пространство…

«Я – россиянин» – ныне этому поэтическому шедевру 60 юбилейных лет. И именно благодаря ему нас стали именовать не столько страшными русскими, сколько просто и достойно – россиянами!

Созданию трагедии «Не бросай огонь, Прометей» предшествовала, казалось бы, крайне парадоксальная мысль автора. Он вдруг понял, что поначалу люди отказались принять этот божественный дар – огонь! Да мы и сами не особо торопимся принимать идеи демиургов нашего нового времени. Но недалёк тот день, когда в российских паспортах будет чётко и однозначно прописано: гражданство – россиянин, национальность – русский, башкир, татарин, мариец…

За признание просветителя и поэта Акмуллы своим соотечественником ещё и теперь спорят казахи, татары, башкиры. М. Карим радикально пресекает этот давний спор: «Не русский я, но россиянин»… Но прежде того – башкир! По своей родине. По языку. По мысли и творчеству. Даже о своём «дорогом и давнем друге» А. Филиппове он пишет, что тот «более башкир, чем его башкирские собратья по творческому цеху». «Русским башкиром» называли его и мы, «филипповцы». И он нам не возражал. Говорил мне, рассуждая на эту тему: «Девичья фамилия моей матушки – Кальянова. Родом она была из соседней Басурмановки. “Бас” – народ, “Урман” – лес. Словом, некоего лесного народа. Как в стародавнем предании о племени бурзян: “Бурзян в лесах потерялся”».

За последнее смутное и тёмное «время перемен» мы и сами потерялись. Но только не М. Карим с А. Филипповым. И эта стойкая принципиальность более всего прочего восхищает меня в них! Другое дело, что с этими знаковыми личностями иссякло наше непростое, но, несомненно, великое и героическое время:

 

А какое время было! –

Ветром било! Солнцем жгло!..

Время ушлая кобыла –

Постояло и ушло…

 

ПОСЛЕСЛОВИЕ

 

Вы только что прочитали воспоминания друзей и поклонников творчества Александра Павловича Филиппова. Кто – запоем, в один присест, кто – смакуя. Да и так ли важно – как. Важнее, что собрано воедино. Вопреки насмешки самого Александра Павловича (смотрите статью Геннадия Баннова).

Сборник начинается и заканчивается воспоминаниями В. Денисова и Г. Кацерика, в последние годы жизни самых близких друзей А. Филиппова и по духу, и по работе.

У одних авторов статья написана чётким, как бы отлитым в бронзе языком (Р. Бикбаев и некоторые другие), стиль письма других обременён охватившими эмоциями. Встречаются и неточности. Например, выше упомянутый Г. Баннов или обладатель энциклопедической памяти Г. Кацерик год спустя желают усопшему землю пухом, тогда как, по канонам, это уместно лишь до сорокового дня. Все мы выросли в атмосфере атеизма, такие тонкости простительны.

Прелесть сборника в том, что каждый автор добавляет что-то своё или известное немногим, подмечает то, на что другой не обратит внимание. А. Шевелёв, например, указывает на «царские» имя, отчество и фамилию Александра Павловича. Как педагог, советует коллегам использовать поэзию народного поэта при проработке учащимися той или иной темы, конкретно указывая на тот или иной стих.

И. Фролов обратил внимание на то, что Александр Павлович ушёл из жизни в день рождения М. Ю. Лермонтова. Спасибо тебе за наблюдательность, Игорь Александрович.

Ринат Иксанов высветил ещё одну грань личности Александра Павловича – им неосуществлённую мечту стать военным моряком. И который уж раз высказывается мысль о необходимости увековечить память о поэте в названии улицы, площади, в мемориальной доске… В частности, он предлагает именем А. Филиппова назвать теплоход.

Анастасия Пестеха поведала об ольхе, посаженной на огороде родного дома шестиклассником Сашей 9-го мая 1945-го года. О ранее неудавшемся побеге на фронт вы сами можете узнать в «Шпингалете».

Из воспоминания Любови Колоколовой мы узнаём о том, что 75-летие поэта отмечалось в большом зале Башгосфилармонии, о набившейся там как сельди в бочку молодёжи, о царившей при этом атмосфере.

В «Последнем интервью с патриархом» Шаура Шакурова в манере, близкой к разговорному стилю, сообщает о взглядах Александра Павловича на многие проблемы жизни. В частности, он подсказал, что есть благотворительные фонды, которые могут помочь литераторам. «Речь последней по сему полюбилася ему». Спустя много лет мне пришлось воспользоваться этим советом. «Его бы устами…», как говорится! О результате, возможно, вы узнаете позднее.

С Аллой Докучаевой вряд ли можно согласиться в той части, где она советовала А. Филиппову отказаться от социально направленных стихов. А как же быть с такими неоспоримыми истинами, как «Поэт в России больше, чем поэт» или «Поэтом можешь ты не быть…»? Не таков он, чтобы только «мандолинить из-под стен» о любви да о природе. Зря что ли нарекли его народным?! Напротив, в «социалке» он достигает высот и в поэзии, и в гражданских темах. К примеру, в стихотворении «Шапка» Александр Павлович так пригвоздил к позорному столбу систему снабжения населения, а заодно и подвернувшегося под горячую руку мэра города Зайцева, что тот не поставил своей подписи под некрологом поэту. На его месте я тоже не поставил бы.

 

Поэт и Власть. Президент РБ М. Рахимов и А. Филиппов (Фото из архива В. Денисова)

 

Взглянув на этот выразительный кадр, так и хочется шутливо прокомментировать:

 

Поэт режет правду-матку.

Ещё миг – и вступит в схватку!

Власть, признавши правды суть,

Хочет дерзкого смахнуть.

 

Особое внимание привлекает статья Александра Леонидова «Истоки звонких родников». Сразу оговорюсь: его публикациями в «Истоках» я зачитывался – до того правдиво и доходчиво поданы материалы. Почему же в воспоминаниях об А. Филиппове он перешёл на тарабарский язык: «величие невесомости и невесомость величия»? Вот образец словесной причудливости. «Как это всё сочетается? Странная – органичная! – двойственная. В чём больше истинности, правды: в первом или втором воплощении? Русский советский поэт или поэт постсоветского, обновляющегося, ищущего себя многонационального Башкортостана? Думается, что оба истинны в том смысле, что оба объективно, вполне искренно существуют; было бы идеализмом и сглаживанием углов заявить, что первое – единственная подлинная ипостась, тогда как второе – лишь его вариативное колебание». – Эк его занесло! Надо же так сложно о простом. Или ещё: «Мир поэта из Башкирии, душой прикипевшего к Уралу, в то же время фольклорно-славянский, песенно-стихийный, то есть по отношению к современному индивидуалистическо-рефлексирующему уму во многом как бы «коллективно-бессознательный». – Одно ясно: здесь не место упражнениям в словесности.

Рассуждая о тематике стихов юного поэта Саши Филиппова, Александр Леонидов как бы извиняет его за то, что тот «…в силу молодости не мог резко свернуть с колеи популярной атмосферы», «дежурного пафоса», царившим в советской литературе – «…стройка, весна, личный вклад в большое дело чуть ли не вселенского масштаба, возобновление мирного труда после войны и так далее». Ах, как жаль, что рядом не оказалось опытного, искушённого автора статьи: уж он-то наставил бы желторотого на путь истинный! Но читатель сам разве не в состоянии разобраться, был ли верен Александр Павлович тому пафосу всю жизнь? Достаточно перечитать хотя бы одно из его знаковых стихотворений – «Красное знамя» (А. Филиппов, Избранное, т. 1, стр. 117, изд-во «Китап»). Слова – о знамени, чувство – из глубины души. Нам же, пережившим те труднейшие военные и послевоенные годы, даже обидно слышать ёрничанье по поводу тех лет в любой форме. Над нашим беззаветным трудом теперь насмехаются! Мы и не знали такого высокопарного слова – «беззаветный». Скажи – засмеют! Да и не задумывались о величии своей скромной деятельности – просто добросовестно копировали отношение старших к жизни, не ведая о существовании незнакомого нам слова «пафос». Александр Павлович, прочитав те строки автора статьи, уверен, возмутился бы. Поэтому Александру Леонидову и иже с ним даю полный отлуп. От целого поколения отлуп.

Как уже было заявлено ранее, сборник воспоминаний заканчивается обширной статьёй Георгия Ивановича Кацерика. В свойственной ему манере он дал оценку творчеству не только наших (башкирских) патриархов – Мустаю Кариму и Александру Филиппову, – в ней вкратце освещена целая эпоха башкирской литературы второй половины двадцатого века. Кое-что, касающееся лично Александра Павловича, я бы публиковать не стал. Не хочу себя ставить в пример, просто к слову пришлось. Когда Александр Павлович мне о «том» рассказал, у меня челюсть отвисла: – «А разве можно так?» – До сих пор молчу и поглаживаю себя по затылку.

Александр Павлович боролся за чистоту стиха и прозы. Однажды за трибуной съезда Союза писателей РБ он так увлёкся этой темой, что ведущий симпозиума напомнил ему о регламенте. Возникла необходимость, и на страницах газеты «Истоки» появилось давным-давно опубликованное стихотворение «Коктебель». Искусство «делать стихи» (по выражению В. Маяковского – А. Ю.) он приравнивал к самолётостроению. О кропотливой работе Александра Павловича над словом в своих воспоминаниях пишут Сергей Янаки, Николай Моргунов и другие авторы.

Звонкой лебединой песней своего сотрудничества в газете «Истоки» прозвучали воспоминания Э. Байкова. Отдавая восторженное должное методам работы Главного редактора, он не упустил случая самому «попиариться». Вполне заслуженно, впрочем, судя по его публикациям в газете «Истоки» прошлых лет.

Не могу умолчать о громком уходе с работы Э. Байкова и некоторых других сотрудников редакции «из гнезда Филиппова». Новый главный редактор вступил в свою должность со своей командой. Получилось «перенаселение» сотрудников. Новому хозяину предстояло как можно безболезненней избавиться от служащих старой редакции. Не всегда гладко получалось. Яркий пример тому – скандал, устроенный вокруг ответственного секретаря Байкова Э. А.

…Главный редактор ушёл в отпуск. Звонит ответственному секретарю Э. Байкову: скончался известный писатель такой-то, нужно поместить объявление. Указание выполнено. Разразился скандал: писатель жив. Это только в «Служебном романе» смешно. А в жизни? Эдуард Артурович – «на иголках». Звонок. Некто Глинский посыпает соль на рану: – «Надо было проверить факт смерти». – Конечно надо, кто спорит?! Подвела проклятая уверенность в порядочности окружающих. Такая вот «подстава», говоря на модном в наши дни жаргоне. Что и говорить, недостойно памяти Александра Павловича.

О воспоминании вашего покорного слуги. Извините, краткости мне не дано. Как говорится в известной басне, «уж если начал пить, то пей до дна». Речь пойдёт о стихотворении «Поход за автографом». Из-за опасения рьяной работы «портных» от редакции оно своевременно не включено в статью. Действо же, связанное с ним, часто с яркостью эпизодов из детского прошлого воспроизводится в моей памяти. Говорят, не та жизнь, которую прожил, а та, которая запомнилась.

…Мы стояли в середине кабинета. Александр Павлович довольно легко справлялся с моими каракулями (у него самого-то почерк не лучше!). Дочитав до места, где упоминается о творческом беспорядке, он мельком бросил взгляд на стол – к моему ужасу, тот пребывал в отменном состоянии. Несоответствие оставлено без внимания. Что значит не заметить пролитого на скатерть компота!

– Этот листок будет приклеен вот здесь, – сказал я, указав на последний разворот книги.

– Давайте так, Анатолий… ах, да – Петрович (в то время мы были ещё мало знакомы). – На листке бумаги набросав мои данные, извиняюще пояснил: – Чтобы не ошибиться. Сначала поставлю автограф. – Он сделал запись на чистом листе своего тома, до портрета поэта работы художника В. Кириченко. – А теперь – здесь. – На оборотной стороне листа с моим стихотворением поэт написал: «Анатолий Петрович! Спасибо за Ваши строки о моей скромной персоне. Всего Вам доброго! 26 апреля 2007 А. Филиппов».

 

Поход за автографом

 

В магазине – стенд «Новинка».

Том Филиппова есть там.

Я по входу-лабиринту

Пробираюсь к стеллажам.

Хорошо быть среди первых!

Хорошо, когда не в бровь!

Не стихи, а сгусток нервов –

И про боль, и про любовь.

Козни нашей жизни ушлых

Взяты им на абордаж.

«Тёзка, знать, не только Пушкин,

И Матросов – тёзка Ваш?» –

Так спрошу его. Едва ли

Он признает «земляка».

Но я горд, что «Мы пахали»,

Что чахотки нет плевка.

«– Можно?» – стук согласно правил.

«– Людям я когда не рад?» –

Т-образный стол завален,

Дальше – антибюрократ.

«– Финишной страницы

Я не стал читать:

Скрипа колесницы

Мне ли узнавать?

Реквием, земеля,

Слишком рано спел.

В жизни много хмеля, –

Ещё больше дел».

 

И сказал маститый:

«– Больно за внучат.

Разные бандиты

Ласково рычат.

Тяжко жить народу!

Некогда хандрить: –

Тех – на чисту воду,

Этих – упредить». –

Тон сменил печальный:

«– Что же я сержусь?

Где многострадальный?

Дай-ка распишусь».

 

Лето 2011-го года я провёл в Перми, весь в строительных заботах. Перед отъездом в Уфу позвонил Александру Павловичу. Ответила секретарша. – А кто говорит? – оторопело спрашивает. – Он умер… уже восемнадцать дней тому назад…

…На сороковой день в редакцию несу две гвоздики. Народу – толчёк, а портрета А. Филиппова нет. Отыскал какую-то книгу с портретом Александра Павловича, примостил её в стенке для справочников и словарей, положил гвоздики. В помещениях – гул от людей, все двери – настежь. Кроме кабинета главного редактора. Георгий Иванович Кацерик разговаривает с Владимиром Владимировичем Денисовым о тематике стихов Омара Хайяма, без запятой перейдя на тему Заратустры, огнепоклонников и иже с ними… Эдуарда Байкова за своим столом даже не видно из-за спин толпившихся авторов корреспонденций. Как всегда, серьёзный и сосредоточенный, несмотря на шум, перед своим монитором сидел и. о. главного редактора Денис Лапицкий. Мысленно отгородившись стеклом от шума-гама (график выпуска следующего номера газеты никто не отменял!), Алексей Симонов корректировал рукописи. Дух неопределённости витал в воздухе: останутся сотрудники редакции на своих должностях или же их попросят на улицу?

– Анатолий! – подозвал меня Георгий Иванович. – Иди сюда, я познакомлю с другом Александра Павловича. – Хохотнул: – Он говорил: «Как хорошо иметь друга. Особенно патологоанатома».

В кресле передо мной сидел грузный мужчина и придерживал между ног одной рукой матерчатую сумку, другой – клюшку.

– Альп, – нелюдимо буркнул он. – Вам дали имя по названию гор? – глупо спросил я. – Нет, это горы в мою честь назвали. – Оказалось, он разговорчив и в целом любезен. Военврач, «полный полковник». Но с моих слов так и не понял, какая разница между погонами строевого офицера и офицера-медика. Да он их, пожалуй, и не носил. За пять минут мы близко сошлись, и он успел втолковать мне, что тело человека не симметрично, скорее, наоборот. Вот, например, кровеносные артерии в паху… Я тоже не остался в долгу, введя собеседника в курс дела: на улицах наших городов желательно бы чаще выращивать четыре каждый в своём параметре чемпиона: липу – по тишине, вяз – по задержанию пыли, черёмуху – по санитарным соображениям, клён «американский» – по аккумуляции в себе всякой уличной гари. Жаль, тополь опасен в бурю…

Все засуетились к столу. Выяснилось: это личная инициатива, что и. о. не одобряет. Лапицкий, по всему, всё ещё на что-то надеялся и на тризну не пришёл. Я – непьющий. Мне и в голову не пришло – прихватить чинарик. Выручил мой новый добрый знакомый: – «Я тоже не пью, но всегда при себе имею». – Он тряхнул неизменной спутницей пенсионера – сумкой. – «Бери-бери – это Кацерик, – Ему всё равно не в коня корм». – Мы ушли, а полнотелый, больной на ноги Альлп Шаихович остался в кресле.

Все стояли за столом корреспондентской и по очереди говорили горькие, подслащённые добротой слова. Тема увековечивания памяти поэта А. П. Филиппова, к удивлению моему, звучала тише, чем раньше в коридорах. Вот и Владимир Владимирович Денисов неуверенно как бы обосновывает её:

– …Всё-таки народный поэт Башкирии, видный общественный деятель… Это должно учитываться… Через какое-то время они (кто? Союз писателей? Горсовет? Министерство культуры? Пчеловоды? Нефтяники? У семи нянек дитя без глаза) должны войти с ходатайством…

Прошло столько лет, «а воз и ныне там». Человек, всем сердцем, всей душой в течение всей жизни своей лежавший на амбразуре в борьбе за дружбу башкирского и русского народов, спаяв их воедино, как бы незамечен и пока недостоин. Башкир Мустай Карим отлит в бронзе. Заслуженно, справедливо. А для русского Александра Филиппова не нашлось даже мраморной доски! Да им, мрамором, целые здания облицовывают! Если кто-то в этих строках усмотрит попытку разжигания межнациональной розни, я отвечу: – «Вопрос не ко мне. Сам удивляюсь»!

…В редакции «Истоков» – предновогодний корпоратив (слово-то какое – компактное по составу, громоздкое по расходам). Многолюдно: сдвоенный состав редакции. Все друг друга знают, между собой внимательно-вежливы и каждый в кармане показывает кукиш. Куда ни повернись, всюду успевает переполненный энергией новый главный редактор Айдар Хусаинов, ранее знакомый мне только по публикациям. На том корпоративе в складчину он обещал изыскать средства и возможности, чтобы издать сборник воспоминаний о Филиппове Александре Павловиче.

…На заседании русскоязычной секции Союза писателей РБ недавно избранный руководитель пишущей братии Р. Туйгунов, человек могучего телосложения, литературный и театральный деятель, мою просьбу назвал даже красивой и обещал непременно найти… Очень жаль, что такой кряж – ему бы из гвоздей узлы вязать да подковы разгибать – в расцвете сил ушёл в мир иной. Светлая ему память!

…Не пути Господни, а полулегальная информация привела меня к пустынному подъезду многоэтажного дома, что рядом с перекрёстком улиц Цюрупы и бульвара Ибрагимова. Здесь, по сведениям, размещается Благотворительный фонд Муртазы Рахимова, экс-президента РБ, земляка по рождению и друга по жизни народного поэта Башкирии А. П. Филиппова. Исполнительный директор, по тем же сведениям, – мой давнишний знакомый, правда, в шапочном варианте. Не этот ли фонд в первую очередь имел в виду поэт, когда советовал бедолагам, издающим свои опусы, обращаться за помощью? Говорят, именно М. Рахимов помог организовать достойные похороны народного поэта... Вопрос из КВН: «А чем я хуже?». – И вот я здесь.

Хорошо поставленный баритон через домофон посоветовал мне написать заявление и опустить его в почтовый ящик, который находится «справа – сзади» от меня. Результат будет известен через два месяца. А директор сегодня отсутствует. Что ж, бывает... Инструкция дежурившего с той стороны двери даже перевыполнена и по корреспонденции (исполнительному директору выше названного фонда дополнительно к заявлению написано письмо личного характера), и по времени (проситель на второй день отбыл в Пермь доживать свой век). Через год по причине прибаутки «Чем чёрт не шутит!» я снова тут. По домофону слышно, как обладатель того же бархатного голоса долго листал журнал. Наконец: – «Ага. Вот… Отказать». – Прошу: «Доведите до сведения Муртазы Губайдулловича…». Заклинание прервано вопросом: «А зачем?». И подумалось тогда: «Не помог фонд Рахимова – выручит Пенсионный».

Униженный, испытываю гордость за дружбу в былом и жестокую память в настоящем – вы перечитайте воспоминания друзей: там лучше сказано, с кем и о ком – с Александром Павловичем Филипповым.

Я благодарен Судьбе за то, что она позволила мне хоть в малой мере пообщаться с великим – не побоюсь этого слова – тружеником литературы и Человеком с большой буквы.

Буду рад, если публикацию сборника статей-воспоминаний читатели посчитают желательным и полезным явлением; за запоздание прошу простить. Уверен, читатель подметит массу нарушений канонов книгоиздательского искусства. Прошу за это строго не судить.

Выражаю искреннюю благодарность своему внуку Виктору Сергеевичу Плешкову за всевозможную помощь в издании этой книги.

 

Примечание Смотрителя «Книжного ларька»:

 

В отношении ситуации вокруг и внутри «Истоков» и в отношении меня лично (в том приснопамятном 2013 году) Анатолий Петрович Юхин не совсем точен. Во-первых, я был категорически против того злополучного некролога и не дал своего согласия на его публикацию – такое решение принял заместитель главного редактора газеты Василий Коровкин, исполнявший обязанность главреда «Истоков» на время отпуска Айдара Хусаинова. Сделав несколько уточняющих звонков своим доверенным людям, я не подтвердил сведения о том, что известный башкирский писатель Рим Ахмедов скончался. Коровкин поступил опрометчиво, настояв на размещении некролога. Другой вопрос, что теперь, по прошествии многих лет, я понимаю, что кто-то очень ловко подставил… нет, отнюдь не меня, я ж был вторым человеком в редакции – ответственный секретарь (выпускающий редактор) все ж таки подчиняется главреду. Подставили именно Айдара Хусаинова, а вот зачем – это уж, как говорится, вопрос интересный и вариантов ответа может быть множество.

Во-вторых, и это главное, никто меня никуда не выгонял и даже не гнал и не выдавливал, решение уйти из «Истоков» я принял самостоятельно, и это было осознанное решение. Наоборот и Айдар Хусаинов, и руководитель Агентства по печати и СМИ РБ Борис Мелкоедов, как и чиновники из администрации главы республики Рустэма Хамитова просили меня не горячиться и остаться в газете. Но я решил по-своему. И ни о чем не жалею, так как за прошедшие пять лет набрался такого опыта и так высоко поднял планку своего профессионализма, что всех предшествующих лет моей жизни не хватило бы на это. Поочередно я возглавлял редакции – книжного издательства, информационно-новостного интернет-портала и корпоративной газеты. А затем окунулся в «живую» журналистику, освещая такие сферы, как сельское хозяйство, ЖКХ, образование, культура, спорт и молодежная политика, а также общественно-политическая жизнь. Так что, повторюсь, я ни о чем не жалею. А все, что было – уже быльем поросло.

Палыч был мне как отец родной, и перед его памятью я преклоняюсь... Когда посещаю могилы своих близких, всегда заглядываю к нему, веду безмолвную беседу, а ухожу преисполненный светлым чувством незримого общения со свои наставником и патроном. Других у меня и не было.

 

PS

Жаль, что в книгу не вошли очерки о Палыче Камиля Зиганшина и Ильяса Валеева.

 

© Анатолий Юхин, автор-составитель, 2018

© Коллектив авторов, тексты, 2018

© Книжный ларёк, публикация, 2018