Александр Стрелец. Толстой как революция русского зеркала

ЛЕВ ТОЛСТОЙ, КАК РЕВОЛЮЦИЯ РУССКОГО ЗЕРКАЛА…

Недавно телеканал «Культура» показал проект «Охота на Льва», такую очень интересную программу о всех съёмках фильмов о Толстом. Большая часть там была об этом фильме, как его задумал и снял Сергей Герасимов. Фильм нашёл недавно целиком. Посмотрел с удовольствием. Продуманность и детали очень впечатляют. Очень хороший фильм. Редкое ощущение близкого родства с человеком такого высокого порядка. Впечатления сильные…

Высокая режиссерская культура Сергея Герасимова, точное воссоздание эпохи, отличная актерская игра. Ничего общего с постановочной небрежностью многих современных фильмов… Великий фильм! Его можно смотреть снова и снова и наслаждаться образом Толстого, его мыслями, масштабом его личности. А как показана Россия! Просто поразительно, что Герасимов в столь почтенном возрасте создал этот шедевр, подлинный шедевр. Это работа гения…

Но вот что интересно: в момент выхода фильма в системе кинопроката советские вожди проводили очередной эксперимент. Создателям фильмов решили платить от сборов. Они должны были составлять отчёты о количестве проданных билетов по фильмам.

Этот не собрал почти ничего, и режиссер Герасимов обиделся на всю страну… Теперь другой факт – но о той же теме: Великий Л. Н. Толстой, великие произведения, великий фильм... Но где был, в своё время, Нобелевский комитет?

Почему секретарь комитета по литературе (не хочу называть его), несколько раз вычёркивал Льва Николаевича из списков кандидатов на самую значимую премию планеты? И нет ли тут связи между провалом советского проката и провалом в нобелевских кулуарах?

Вдвойне обидно, что после учреждения этой премии, Толстой прожил ещё 9 лет. И, самое смешное, что «альтернативой» Льву Толстому стали литераторы, которых сегодня мало кто помнит. Так почто же?

Дело в том, что Лев Толстой стал революцией русского зеркала, русских представлений о самих себе, он изменил взгляд народа на самого себя. И это очень многим не нравилось и не нравится.

Чтение и анализ произведений Толстого убеждает, что в них содержится весьма развитая система литературного осмысления русской истории и гегельянского раскрытия русского духа. И я говорю не только о «Войне и мире»: самоё совершенное произведение писателя, на мой взгляд, повесть «Казаки». Вот уж, где в одной точке, без потуги и в едином порыве, сошлись все параллели души неповторимого Мастера...

Но как увидеть русский дух глазами Толстого? Чтобы увидеть его, методологически важно принять во внимание два положения, которые имеют и для Толстого концептуальное значение.

Первое касается соотношения теоретического и практического. Уже первое изложение его литературных опытов включает в себя две части: основания русского духа и основание русской практики. Толстой разделяет познавательную способность и волю, практическую способность.

Термин «историческое» у Толстого имеет два смысла: собственно историческое (познание истории как развития во времени) и эмпирическое. Это знание из опыта, опытное знание. В данном случае речь идёт об опыте истории как процессе развития человечества.

Лев Толстой — подлинный представитель, описатель и истолкователь русской народной души: и не только потому, что подлинно знает и правдиво, без искажений, описывает то или иное явление, а скорее потому, что он сам есть то, по существу то, что ему надлежит отобразить.

Он не пишет о России, а показывает Россию: сам дышит ее воздухом, и сердце, бьющееся в нем — русское сердце; он повествует не о чужом, он говорит о себе самом. Помните миф о птице Сирине, птице, которая издревле слывет символом самоотверженной материнской любви? Разрывая грудь свою, она поит птенцов своей кровью! Примерно то же самое можно сказать и о Льве Толстом: своими сочинениями он как бы отдает свою собственную плоть и кровь и, терзаясь, наполняет героев своих романов материей своей души, своим духовным содержанием, перевоплощается в них и таким образом отражает и изображает Россию.

Причины я ищу в особенностях биографии Льва Николаевича, которые хотел бы особо выделить. Истинно русским был дед Льва Толстого, Илья Андреевич, человек широкой натуры. Он устраивал обеды, на которые собиралось пол-Москвы, давал деньги всем, кто догадался у него занять, проигрывал в карты огромные деньги и, в конце концов, разорился. В 1815 году его назначили губернатором в Казань, но по мягкости своей он распустил всю администрацию, так как выговоров делать не мог.

Отец Льва Толстого Николай Ильич родился в 1794 году, по-видимому, в Москве. А 28 августа 1828 года в Ясной Поляне родился гениальный писатель земли русской Лев Николаевич Толстой (28 августа – это по-старому стилю).

Дворянский титул Толстых был пожалован Петром I Петру Андреевичу Толстому в 1718 году за заслугу: тот ездил в Неаполь, чтобы заманить беглого царевича Алексея, бывшего в оппозиции к реформам отца, обратно в Россию. Мать Льва Толстого, Мария Николаевна умерла в 1830 году, еще до того, как Леве исполнилось два года.

Отец Льва Толстого, Николай Ильич, скончался через семь лет после смерти жены. Пятеро детей Толстых, четыре мальчика и одна девочка (Мария) остались на неофициальном попечении дальней родственницы, тетушки Татьяны Ергольской, которая была влюблена в отца Левы, но добровольно уступила свое место наследнице князя Волконского, чтобы спасти семью своего возлюбленного от финансового краха.

Она добросовестно и нежно заботилась о детях. Официальной опекуншей детей Толстых стала тетя Александра Ильинична – родная сестра их отца. Она была красавицей, блиставшей на столичных балах. Александра Ильинична вышла замуж за богатого и знатного графа Остен-Сакена, сына саксонского генерала и дипломата. Ее муж сошел с ума, ему казалось, что у него хотят похитить его красавицу жену. Однажды, когда они ехали в карете, он решил, что их преследуют. Он достал два пистолета, один отдал жене, сказал ей, что они должны убить друг друга, и со словами: «Стреляй в меня» – выстрелил в упор ей в грудь. Остен-Сакена после этого поместили в больницу для душевнобольных. А Александра Ильинична спустя некоторое время поселилась в Ясной Поляне. Она была очень набожна и умерла в Оптиной пустыни.

Маленький Лев Толстой написал стихотворение-эпитафию, которое поместили на ее надгробии. Это первое литературное произведение Толстого.

Уснувшая для жизни земной,

Ты путь перешла неизвестный.

В обителях жизни небесной

Твой сладок, завиден покой.

В надежде сладкого свиданья

И с верой за гробом жить,

Племянники сей знак воспоминанья

Воздвигнули, чтоб прах усопшей чтить.

После смерти Александры Ильиничны Остен-Сакен опекунство над семьей Толстых перешло к другой родной сестре отца – Пелагее Ильиничне. Она вышла замуж за богатого и знатного гусарского полковника Юшкова.

Под влиянием Пелагеи Ильиничны молодой Лев Толстой увлекся светской жизнью. Но от природы некрасивому, неловкому, очень застенчивому юноше было нелегко добиться этого. Старшие братья без труда закончили университет. У Льва были трудности и с учебой. Он провел два года на восточном факультете арабско-турецкой словесности – но не сдал экзамены…

Этот краткий абрис судьбы, её знаковых указателей – имеет более широкое значение, чем просто анкетные биографические вехи: перечисленные мной факты заложили в Толстом начала русского воплощения.

У Толстого впервые дедуцируется особая русская воля как основная деятельная способность, принципы права, морали, религии. Все они являются приложением духовных принципов русской воли к более специальным предметам. Некоторые из них поэтому прямо относятся к литературе или истории: многие сочинения Толстого – о назначении человека и писателя. И об особой русской жажде жизни…

Жажда жизни у Толстого — это не то, что принято разуметь обычно под этим словом: желание испробовать все чувственные удовольствия. Правда, в молодости, до тридцати пяти лет, он вел светскую жизнь: и кутил, и увлекался женщинами, — но даже и в этот темный период, о котором с чувством горького покаянного стыда вспоминал он всю жизнь, даже в этот период — подлинная жажда жизни не затихала в нем.

По словам офицеров, служивших с ним в Севастополе, Толстой после кутежей делался мрачным и потом со слезами и безысходным горем каялся кому-нибудь из друзей в своих грехах.

Но дело не в этом. Жажда жизни Толстого была совершенно другого порядка. Достоевский называл русский народ самым религиозным из всех народов. Белинский — самым атеистическим. Оба они были правы, но оба видели лишь одну сторону.

Достоевский видел устремление русского народа «к небесному», его «искание Бога», «града невидимого». Жажду покаяния, подвига... Белинский видел земную красоту его, стремление к справедливости, трезвое, прямое отношение к жизни, в искусстве — его тяготение к реализму.

По моему глубокому убеждению, в душе русского народа земной рационализм и религиозность заложены в равной мере, без противоречий и без внутренней вражды. Сам народ еще не сознал этого, но это с поразительной яркостью видно на нашей интеллигенции. В ней нарушено равновесие, и потому составные элементы «психики» резко бросаются в глаза: ведь вся история нашей интеллигенции есть борьба двух начал — религиозного и рационалистического.

То, что в народе «гармонично», в интеллигенции стало противоборствующими стихиями. То, что в народе главный источник силы, в интеллигенции обусловило ее трагедию.

Толстой всеобъемлющей личностью своей выражает полноту народной души. Небесное отразилось в его религиозности. Земное — в его стихийной любви к земле, к «чернозему», к природе. Первое выражается в его «религиозной системе». Второе — в его художественном творчестве.

Руководствуясь данными положениями, нетрудно выделить общую концепцию литературной истории в трудах Толстого. Она вся представлена, дана в них, её не надо вымучивать, реконструировать. Особенность лишь в том, что большие её фрагменты, точнее, отделы, находятся в разных сочинениях. Чтобы дать опору для воображения (интуиции) и мысли читателя, мы сразу же формулируем основные структурные звенья его концепции литературной истории.

Толстой начинает с анализа назначения человека как такового – «в себе» (an sich), то есть с выяснения сущности человека; затем раскрывает назначение человека в обществе. Русское общество неоднородно, оно имеет сословное деление.

Поэтому решается вопрос о различии сословий в обществе. Одно из них – сословие лучших (аристократов), что определяет постановку и решение проблемы о назначении дворянина. Толстой, который не придавал, как Шеллинг, первостепенного значения естествознанию, главным предметом литературы считал изучение и совершенствование человека.

Этого нельзя сделать без изучения истории, стадий или ступеней её развития. Все обозначенные проблемы решаются в сочинении «Война и мiр».

Важнейшее дело Толстого – раскрытие того тезиса, что история есть всемирный процесс воспитания человечества, наиболее объёмно представленный в поздних романах. Толстой выделяет и по-своему решает проблему свободы и необходимости в историческом процессе, иначе, чем в немецкой классической философии – то есть иначе, чем в Западной Европе.

Смысл литературно-исторической концепции Толстого в самых общих чертах таков: Толстой начинает с понятия человека, с того самого «Я», которое образует исходный принцип его психологического анализа. Затем он вскрывает в нём его атрибуты, которые отныне не исчезают, а всё время лишь преобразуются при переходе к последующим шагам русского бытия – человека в отношении к природе, к обществу, сословию, назначению и т. д. – до самых общих проблем.

Общелитературные принципы проходят через весь более конкретный человеческий, социальный, исторический материал Толстого, объединяя его или открывая в нём целое и освещая содержание смыслом жизни, что и даёт синтез литературии и истории, то есть определённый образ литературной истории.

Среди различных вопросов, относящихся к человечеству, Толстой формулирует «высший»: каково назначение человека вообще и какими средствами он может вернее всего его достигнуть. Толстой берёт сначала человека вне всякого отношения его к себе подобным. Он является не средством для чего-то, но своей собственной целью.

Кроме того, это некое определённое, чувственное существо. Он несёт в себе черты из того «Я», которое лежит в основе произведений классика: тождественен самому себе или находится в согласии с собой («Я есть Я»), ни от чего не зависит, есть самоцель.

В то же время второй пласт повествования гласит, что «Я» противоположно «не-Я». Здесь это поясняется тем, что в «не-Я» – многообразие, а в «Я» – «абсолютная одинаковость». Поэтому, хотя русский человек должен быть в согласии с самим собой, как существо чувственное, он может себе противоречить.

Третье достижение Толстого в литературе: противоречие «Я» и «не-Я» разрешается (всегда частично) через ограничение противоположностей. Противоречия, в конечном счёте, не должно быть.

Усложненность русского характера социология объясняет развитием народа на перекрестке двух полюсов мировой истории – Востока и Запада. Кроме того, философы видели в русской душе два начала – природное и религиозное, что вело к амбивалентности его менталитета.

Лев Толстой, тесно общавшийся с простым народом, приходил «в восхищение от силы, кротости, справедливости этих людей» и в тоже время был в «озлоблении на народ за его беспечность, неряшливость, пьянство, ложь». При этом нельзя не отметить и то, что правящий класс, русское дворянство, создало высокую духовную и этическую культуру, заложило потенциал культурного развития России на долгие годы.

Она была частью русского менталитета. В особенности это было следствием огромного энергетического потенциала русского национального гения. Высокое чувство чести, воинская доблесть, патриотизм составляли принадлежность передовой дворянской культуры.

Так и у Толстого: понятие «народ» в языковом употреблении Льва Николаевича имеет не одно, а несколько значений. Одно из них – народ как трудовая масса, как обозначение тех людей, на которых держится производство всех благ земных и, в конечном счете, самое жизнь. Другое значение – народ как исторически возникшее и сложившееся сообщество людей, связанных единым языком, принадлежностью к одной земле и т. д. В этом втором своем значении народ и есть главное действующее лицо романа «Война и мир».

Народ в «Войне и мире» – это не только Платон Каратаев и Тихон Щербатый, Тушин и Тимохин, это также – Пьер Безухов и Андрей Болконский, Николай Ростов и Наташа. К историческому народу относятся и Курагины, и Друбецкие.

К тому же народ в «Войне и мире» – это не только нравственно здоровое и положительное. Для автора исторической эпопеи, посвященной эпохе Отечественной войны с Наполеоном, понятие «народ» заключало в себе сложное и противоречивое единство, разнородное и в нравственном, и в социальном отношении – такое, каким оно, впрочем, и было.

Толстой помог русским иначе взглянуть на себя. Он сорвал европейские фижмы и напудренные парики, затенявшие русскую суть со времен Петра I. Он даровал русским русскость. И даже те, кто не читали Толстого, – сегодня в слове «русские» обретают открытые им смыслы. И потому Лев Толстой – революция русского национального зеркала, взгляда русских на самих себя.

Dixi omnia…

© Александр Стрелец, текст, 2015

© Книжный ларёк, публикация, 2015