Александр Стрелец. Крулевое колесо

Александр СТРЕЛЕЦ

КРУЛЕВОЕ КОЛЕСО…

Именно на рубеже XX–XXI веков, как в российской, так и в уфимской литературе (специфику национальной башкирской литературы я пока оставляю в стороне) – развиваются гнилостные, которые приводят к формированию типа массовой культуры со свойственным ей примитивизмом изображения человеческих отношений. Противовесом массовой культуре пытается стать искусство, изначально ориентированное на узкие круги ценителей, «посвящённых», – искусство элитарное. Таким образом, искусство и литература становятся всё более неоднородными, расколотыми и, увы, маргинальными…

В этом смысле издание «Книжный Ларёк» под редакцией выдающегося беллетриста Э. А. Байкова представляет нам широкий спектр разнонаправленного экспериментирования в области литературы, как говорят французы – «dans toute sa splendeur»: авторы как будто пользуются тем, что в их сторону больше никто не смотрит, и часто превращают литературное поприще в забаву.

В этом ряду очень выгодно выделяется известный в Башкирии, но новый для «Книжного ларька» автор – Сергей Круль. Начнем с того, что С. Круль являет собой замечательный образец совмещения чистых родников классической русской литературности и влюблённого в свою малую родину краеведения. Его замечательная повесть «Легенды Уфимского кремля», пронизанная духом старинных башкирских легенд и русских городских преданий, посвященная Уфе, её истории, дружбе народов и большой человеческой любви – с одной стороны, очень традиционна для русской литературы, с другой – даёт нашей привычной, в школе от классиков усвоенной словесности, литературности новый оборот, раскрывает новые грани.

Круль стремится создать в художественных образах формальную онтологию, связанную с материальными онтологиями разных народов региона, или родов сущего. За строкой сюжета он занимается сущностями и основополагающими категориями. Его «формальная» онтология изучает «формы», т. е. структуры бытия вообще, а «литературную» интересует, как эти сравнительно всеобщие формы заполняются, так сказать, «материалом» в различных главных родах сущего.

Ведь чаще всего автор «Книжного Ларька», не в обиду кому будь сказано – это молодой ультрасовременный реалист, который идёт к своим открытиям путём субъективных мироощущений, раздумий, не особенно спрашивая классиков, не видя в них учителей. В новых произведениях уфимской литературы исчез герой – носитель представлений писателя, и при этом чертополохом предельно разрастается авторское начало в повествовании. Обычно у новых авторов план событий был упрощён, пределы душевной жизни солипсически сдвинуты…

Читая же С. Круля, я ощутил непрерывность нити Ариадны интеллигентской русской традиции от Тургенева и Аксаковых до наших дней. Прозе Круля свойственно укрупнение символизация образов и мотивов историко-краеведческого материала. Анализ реальных процессов совмещается у него с романтической мечтой. Как, кстати, и у ещё одного автора «КЛ» – Светланы Смирновой, тоже тяготеющей к романтической обработке краеведческого материала. Читая Круля, понимаешь, что автор испытывал страстное влечение к классицистическому наследию России.

Великая и грозная, непростая и неоднозначная эпоха вхождения Башкирии в состав России – очень мало отражена в нашей литературе. Это давно и не мной подмеченный пробел классики – удивительно, но о Кавказе у наших писателей настоящее море самых разных книг и заметок, а о Башкирии (где события были никак не менее драматичны) – почти нет. Видимо, сказывается то, что события интеграции Башкирии происходили ДО становления русского классицизма, а события интеграции Кавказа – ВО ВРЕМЯ жизни наших наиболее выдающихся мастеров слова.

Взяв за исходник очень непростую тему «Уфы изначальной», С. Круль восполняет очень важный пробел в литературной рефлексии русского художественного слова. Честь ему за это и хвала, и littéraire de la reconnaissance!

Без художественного исследования простых и страшных реальностей войны, поведения человека на войне, которое производится писателем на материале ногайских набегов времен становления уфимской крепости, конечно, не могло бы быть и всё дальнейшее евразийское бытие России, как «pays de deux continents».

С. Круль ненавязчиво, но отчетливо занимается методологией духа и ее специфической литературной эстетикой. Его духовность необходимо нейтральна по отношению к своим предметам или темам. Иначе говоря, она выступает с необходимостью объективирующей. В контексте рассмотрения региона Башкирии по их отношению ко времени, как сущих «во времени», «вне времени», и «над временем», под вопросом остается обоснованность этих различений и то, каким образом этот регион становится объектом эстетического осмысления. Если бы мы просто и однозначно последовали положению, согласно которому неразличение не подлинно, то оказалось бы, по-видимому, что сама жизнь неподлинна. Возможно, что неразличение и нейтральность эстетики значительно отличаются от неразличения неподлинного повседневного опыта, для чего и нужна историческая романистика.

К числу этих реальностей, прежде всего, относится именно проблема человека той, малоизвестной эпохи на ногайской степной войне. Писатель именно на судьбе Уфы в полной мере отразил, что такое опасность и воинская доблесть, как переживается страх быть убитым и в чем заключается храбрость, побеждающая и уничтожающая этот страх. Он показал, что облик войны бесчеловечен, что он проявляется в крови, в страданиях, в смерти, но также и то, что в сражениях испытываются нравственные качества борющихся сторон и проступают главные черты русского и башкирского национальных характеров.

Повесть Круля учит патриотизму и бережному сохранению межнациональной дружбы. Круль со стен уфимского кремля помогает нам лучше узнать и полюбить предков – стрельцов, посадских, башкирских кочевников. Читатель Круля как бы ощущает себя частицей огромного целого и многонационального – народа, войска, защищающего свою землю. Возникает ощущение причастности к общему действию исторических великих сил, чувство гордости, радости ожидания. Мастерски разглядел Круль в войне и мире вокруг Уфы – психологию разных народов и их воинов, разные – и низменные, и возвышенные – чувства, которые руководили поведением далеких предков. В великой и романтически раскрытой правде (через любовь юноши и девушки из разных, но братских народов) принципиально много значит раскрытие психологии, душевных переживаний человека исторического, особого, того, оттуда…

Крулевская «диалектика души» включает в область исследования простых людей давно ушедшей Уфы, как будто совсем не склонных к углубленной работе. Раскрывая своего героя через его историческую роль, Круль не стирает индивидуальное в человеке, а, напротив, раскрывает его во всем богатстве. Он показывает общие переживания народа через отдельных персонажей, при этом не типизирует их, а наделяет их особенными, только им присущими свойствами.

Читатель вслед за автором склоняется, говоря словами Л. Н. Толстого «перед этим молчаливым, бессознательным величием и твердостью духа, этой стыдливостью перед собственным достоинством».

Эти слова великого старца литературы вполне приложимы к творчеству Круля, у которого мир отталкиваний и противостояний все же гораздо меньше и слабее мира притяжений. При этом писатель показывает людей со своими характерами, привычками, манерами. Он с чувством передает «неправильную» разговорную речь простонародья или башкир.

Оборона Уфы от ногайских орд для Круля – событие огромного исторического масштаба, равного по нравственному итогу великим осадным эпопеям – «сознанию непокоримости» народа. Смысл этого сравнения состоит в том, что простые люди, жертвуя собой ради общего дела, заслуживают самых громких почестей.

Повесть «Легенды Уфимского кремля» – это уже творение состоявшегося, опытного и наученного жизнью автора. Нельзя не отметить, что произведение имеет твердый и прочный историко-краеведческий фундамент. Во всем произведении Круля постоянно ощущается личностью автора, его взгляд на мир и та гармония, к которой взывает писатель каждым своим словом, продолжая гуманистические традиции русской литературы. Вот почему любовь и смерть у него всегда идут рука об руку, неожиданно соединяясь с творчеством. Хотя повесть Круля описательна – она построена на мозаике тонко подмеченных особенностей, и каждая из этих деталей отличается исключительной меткостью, точностью и выразительностью.

Итог: проза Круля, как поэзия – песнь его души, она эмоциональна и лирична. А его творчество обладает высокой степенью цельности – редкое качество для русской культуры XX века. Конечно, следует рекомендовать для чтения в школах его героическую эпопею о великой силе русского и башкирского народов, о мужестве далеких предков и их нежной любви.

Примечательно, в этой связи, высказывание писателя А. С. Дмитриева о русской литературе: «Это она навеяла нам сны о свободе, и если мы проснулись свободными – это она нас разбудила. Она была и остается самым надежным и последовательным защитником свободы и достоинства частного человека... самим фактом своего существования, своей природой, своими законами, своим музыкальным строем, удивительным постижением того, что Чернышевский неуклюже, но внятно называл „диалектикой человеческой души“» [1]. Всё это обильно представлено у Круля.

[1] Знамя. - 2000. - № 12. - С. 111.

© Александр Стрелец, текст, 2015

© Книжный ларёк, публикация, 2015