Александр Леонидов. Увидеть Кадарию

УВИДЕТЬ КАДАРИЮ И УМЕРЕТЬ…

 

– …Клык можно удерживать ещё очень долго! – гнул своё подъесаул Репьёв. – Это неприступная позиция, Тимофей Юрьевич! И пусть у нас все боеприпасы на исходе – можно камни, в конце концов, сбрасывать! Сюда они не полезут!

– А что потом? – поинтересовался вялый Рулько. – Сдохнуть тут, как мышка в стеклянной банке? Жрать чего будешь? Воду откуда возьмёшь? Ну, обложат они Клык со всех сторон и подождут, пока ты загнёшься… Ясно дело, по отвесным склонам не полезут… Да зачем им лезть?!

 

– А вы что предлагаете?

– Лично я спущусь в ущелье и буду их там ждать. Вывешу белый флаг. Когда подойдёт побольше сволочи – разожму кулак с гранатой, и всех делов…

– Это самоубийство!

– Нет, это такая военная хитрость! Одного на десять обменять! А на Клыке сидеть больше не буду… Хватит с меня! Я боевой офицер, а не крыса в капкане…

Скалу Клык – и вправду, можно удерживать ещё очень долго. Так уж она самой природой воздета над местностью – ничем её не возьмёшь… Но есаул Тимофей Рулько потерял смысл в бесконечном противостоянии. Всё равно больше ничего нет и ничего не осталось… Остатки уваровского батальона загнаны на Клык, ваххабиты ушли далеко вперёд, казаки в глубоком тылу врага, и даже если… Даже случится это самое «если» – например, на помощь подлетят «вертушки», то дальше-то что? Чечня уже сдана давно и безвозвратно. Теперь уходит Дагестан. На очереди Татарстан, и дальше по списку… Нет больше страны, и народа тоже больше нет… Города вымерзают и корчатся от голода… Власти Дагестана просили прислать в Кадарию подкрепление – а им словно в издевку прислали из Москвы новое начальство… Какого-то Путина… «Степашка» вякнул алкоголику Ельцину, что «Дагестан потерян» – и алкоголик взбрыкнул, выкинул «Степашку» за шиворот… Вместо него – какого-то Путина… Сопляка какого-то, пацана, смотреть-то не на что, выглядит моложе битого и тёртого войной Рулько…

И вот прислали этого новоиспеченного премьера на горяченькое. Ну, «Степашка» был тут уже, и что кроме соплей? А «Степашка» матёрый зверь, не то, что этот студент…

Рулько больше никому не верил и ни во что не верил. И оборонять скалу Клык не хотел. Знал, что ещё несколько дней обороны самим рельефом местности гарантированы, но плевать решил на эти гарантированные дни…

Вниз, в ущелье, они спустились впятером. Остальные остались на Клыке, осуждая самоубийство. Каждая из сторон расколовшегося отряда считала другую трусливой. Репьёв думал, что Рулько устал воевать. А Рулько думал, что Репьёв «зассал» сунуть гранату без чеки себе за пазуху…

Надежды ни на что больше нет. Помощь не придёт. А если даже и придёт – то сама будет канючить помочь, как уже не раз бывало… Кончилась Россия полностью и окончательно. Доедают её Хаттаб с Басаевым и их союзник – «генерал Мороз» в обледенелых городах с прорванными льдом теплоцентралями…

– Не хочу я оборонять Клык! – бормотал Рулько, сидя на ящике, патронном, но давно пустом, и тиская в ладони гранату. – Считайте это моим личным капризом… Я десять лет воюю, я имею право… Не хочу я Клык оборонять! Сами обороняйте, раз такие умные… А я вот не буду, и всё… Счас, побольше тварей этих инфернальных соберётся – и всему конец… Господи, Боже всещедрый, не сочти за самоубийство, это честная смерть честного солдата в честном бою… Да! Чего смотришь, бородатая ваххабитская рожа, видишь, давно тебя дожидаюсь, идём, поближе, и друзей пригласи…

Бородатый пожилой дагестанец в папахе, с автоматом наперевес приближался напуганно – и одновременно важно. Он уже видел белый платок, капитуляцию – но до конца не верил в свою удачу. И потому семенил боком, готовый в любой момент залечь.

– Ты не рассчитывай, брат! – мысленно пообещал ваххабиту Рулько. – Я на тебя одного целую гранату тратить не буду, больно жирно выйдет… Граната у меня последняя, а вас тут полны горы вшей… Давайте, как-то сгруппируйтесь, тогда уж и угощу по нашему, по-уральски…

Ваххабит, топорща бородень, подошел совсем близко. И сказал очень странную фразу, которая сперва показалась Тимофею издевательской:

– Сдавайтся, нохчи! Именем Российской Федерации! Власти России гарантируют тебе жизнь…

– Да пошёл ты! – огрызнулся Рулько.

Подходили те, кого он так ждал – другие даги. На рукавах – нашивки цвета российского флага…

– Ты кто такой? – спрашивает бородач, придирчиво осматривая форму одежды мятого и грязного Рулько.

– Я? Есаул уваровского казачьего батальона Рулько.

– Ты – есаул Рулько?

– Я – есаул Рулько…

– А я Лечи Магомадов, я из народного ополчения Дагестана! Кумыкский сводный отряд ополчения… Нас послало командование казаков спасать, говорят, ваххабиты вас у Клыка зажали…

– Ты чё, российский ополченец?

– Ну да! Нас тут триста кумыков, мы сперва с охотничьими ружьями пришли, а тот, который приехал… Ну, большой москвич, такой, маленького роста… этот, вместо «Степашки»… Велел нам армейское оружие раздать… Нас послали казаков в горах выручать…

– Нас, выходит?

– А я почём знаю, кто ты есть? Может ты ваххабит?

– Без бороды? – засмеялся Рулько и чуть не выронил из руки активированную гранату.

– Я вот с бородой, – поучал Леча Магомадов. – А не ваххабит! Если есть бородатые не-ваххабиты, то бывают и безбородые ваххабиты… Покажь документ!

– С твоей логикой не поспоришь! – улыбнулся Рулько, свободной рукой доставая из нагрудного кармана армейскую книжку. – Вот тебе документ, а ещё, будь другом, кумык, скажи, куда можно гранату без чеки выбросить? Ты же местный, знаешь, чтобы никто не пострадал, а?

Через минуту грохнула граната в ущелье, между каменных расщепов, и подъесаул Репьёв на Клыке «со товарищи» снял папаху, чтобы почтить память геройски погибшего командира. Мол, храбрый был воин, да устал…

А через час казаки и кумыки вместе ели здешний сказочный плов из большого походного казана, обсуждая – куда же запропастились проклятые хоттабычи-ваххабиты…

 

*  *  *

 

– Враньё всё! – орал Рулько, саркастически искривив рот. – Враньё! Ничего не будет! Весь народ, говоришь, встал? Я с Умаром Автурхановым начинал, там тоже весь народ вставал… Мы Грозный брали первыми – а потом нам приказали выйти оттуда, ибо Дудаев, мать его, был не готов к штурму… Ему месяц Москва дала на переподготовку, и со второго раза он танки российские пожег-таки… Они, москвичи, десять лет Чечню жарили на медленном огне, теперь вас десять лет будут жарить…

– А мы не дадим! – лез чуть не с кулаками Лечи Магомадов. – Мы кумыки, не нохчи, у нас этот номер не пройдёт! Вот, видишь российский флаг над сельсоветом? Кумыки его не спустят, зуб даю!

 

– Новый приехал! – матерился через слово Тимофей. – Путин какой-то! Да кто его знает? Разве Ельцин кого хорошего пришлет?! Очередной «Степашка», чего я их, не насмотрелся, что ли… Лебеди-шмебеди, куликовы-милюковы… Ерунда это всё… За Басаевым силища стоит, весь мир, который америкосы подмяли, весь мир ему дань платит… А вам кто? Новенький Распутин старенькими автоматами из кабинетов НВП?

– За автоматы ему спасибо! – покачал головой старый кумыкский аксакал, сидевший рядом. – А в остальном мы и без него всё решим… Точно тебе говорю, казак, тут ни Басаева, ни Хаттаба не будет, люди не позволят…

…А ведь люди ничего не решают. Рулько за десятилетие кошмара давно уже это понял. Силы адской «Ичкерии» казались неодолимыми: весь мир, подчиненный американцам, слал туда лучшую технику, колоссальные суммы, толпу за толпой глотала «Ичкерия» наемников со всего света… Как в сору рылась масхадовщина в профессионалах ближнего и дальнего боя – потому что могла предложить «конкурентоспособную оплату»…

Пышущая инфернальными серными парами, отравленная гниющей в земле кровью и плотью человеческой, «Ичкерия» выплескивала из себя волну за волной стальных «солдат удачи», жестоких, бесстрашных и хорошо обученных.

Навстречу вставал многоликий заполошный, гомонящий Дагестан. Гуси спасли Рим, говорите? Словно гуси, гомонили в загончике протухшего и вздувшего, как консерва на солнцепеке, ельцинизма племена и народности Дагестана. Но кто придёт на их встревоженный гогот?!

Премьер паскудно сбежал – как 9/10 котов бегает от крыс, предпочитая (в отличие от редкой безбашенной породы котов-крысоловов) с серыми не связываться. Он удрал аж до самой Казани, где заседал на каком-то форуме по инновациям и модернизации, и по телефону, иногда выходя на связь – нечасто он этим баловал силовиков – пытался руководить боем, который заранее считал проигранным.

Президент в Кремле бухал. С пьяных глаз поинтересовался Дагестаном, узнал, что премьер сбежал на Волгу, и стал его нудно, долго вызванивать в Казани. Вызвонил и матом приказал лететь в Махачкалу, спасать ситуацию…

«Степашка», сказав в камеры продажных российских телеканалов, давно уже купленных «Ичкерией» с потрохами, несколько фальшиво-бодрых слов, улетел в Дагестан. Там беспомощно толклись все эти «орлы без крыльев» – начальник Генерального штаба вооруженных сил Анатолий Квашнин и главком внутренних войск МВД Владимир Овчинников. Пьяный и злой Ельцин пинками погнал вослед «Степашке» тоже увиливавшего от дел министра внутренних дел России со странной и нелепой фамилией «Рушайло». В контексте событий – когда всё рушилось на глазах – фамилия министра казалась гоголевской и «говорящей»…

Понимая, что – «разве ж мыслимо – с самим Басаевым-то воевать» – чиновный люд сосредоточил свои усилия на сборе жалоб беженцев, огромным потоком хлынувших из Ботлихского района. Иорданского наемника Хаттаба государственный первый канал телевидения объявил «полевым командиром гражданского происхождения».

Потом на экране показался красный от натуги «Степашка». «Как сообщил Сергей Степашин, он уже говорил по телефону с главкомом внутренних войск РФ Владимиром Овчинниковым и начальником Генштаба вооруженных сил Анатолием Квашниным. По оценке премьера, ситуация в Дагестане осложняется»…

То есть, понимаете, Ельцин загнал их всех в Махачкалу, но они и там умудрялись общаться почему-то по телефону, вместо того, чтобы выбрать комнатушку для штаба и общего сбора.

Главное впечатление, которое вынес Сергей Степашин из этой своей вынужденной командировки – «Всё пропало!». Такая впечатлительность ему, совсем недавно назначенному пьяным маразматиком на премьерский пост, стоила отставки…

«Степашку» ругали и проклинали. Но – не будем судить его строго: в 1999 году большинство запуганных и опустившихся донизу русских не верило в возможность противостоять всемирному натиску лучших ударных сил «империи зла» через Ичкерию…

9/10 котов – не крысоловы, поймите…

Люди плакали и прятались, прятались и плакали. И только горцы Дагестана, которые не слепые же – десять лет видели под боком у себя ичкерийский ад и все его «прелести» – решили умереть за родные сёла. Обратите внимание: умереть. О победе речи вообще не шло. Если бы все эти рушащие Рушайло, овечьи Овчинниковы и квасящие Квашнины просто вытолкали бы Хаттаба обратно в Чечню – они стали бы национальными героями. Помыслить же о том, что можно – кого! самого Басаева! – окружить, пленить и на малой его родине взять за жабры – вообще никто не смел…

Но и простое выталкивание казалось делом запредельным для этих людей, привыкших сладко жрать и ни за что не отвечать на руинах тысячелетней империи.

 

*  *  *

 

Но горы жили своей жизнью. Весело и бесшабашно откликалась гора горе, сходясь, как человек с человеком:

– Откуда вы, земляки?

– Аварский отряд имени Расула Гамзатова! А вы откуда?

– Лакское народное ополчение!

 

– Смерть ваххабитам!

– Лезгинская народная самооборона! Похороним ваххабень!

Потоки людей скрещивались на горных серпантинах и расходились, и снова скрещивались:

– А вы откуда, такие бледнолицые?

– Переброшены с Мурмана! Морские пехотинцы северного флота… А вы кто будете?

– Дальневосточная особая бригада… С-под Хабаровска!

– Так тут что же, вся Россия сошлась?

Да. Всё, что от России осталось – сошлось на этом пятачке…

Шли с автоматами наперевес даргинцы и табасараны, агулы и рутульцы, цахуры и ногайцы...

 

*  *  *

 

В маленьком даргинском селе аксакал – лет за 90, поучал главу местной администрации:

– Ты «калаши» только старшеклассникам давай! Зачем двум шестиклассникам выдал?! Они только себя покалечат…

– Я не давал, Баганд-ага, мамой клянусь! Они сами из школы учебные спёрли… Не стреляющие, Баганд-ага…

– Мне давай, чтобы стрелял! – настаивал аксакал.

 

– Как можно, Баганд-ага?! Вам ведь уже около ста лет… Какой вам может быть автомат?!

Старик Баганд спорить с шестидесятилетним Булатом-главой не стал. Крепкой чабанской рукой наградил при всём ополчении затрещиной:

– Ты как со старшими разговариваешь, сопляк?! Учить меня будешь?! Я по этим горам ещё дивизию «Эдельвейс» гонял, и тебя погоняю, нужно будет…

– Извините, Баганд-ага, – исправился Булат, малость обнаглевший при должности. – Вот вам автомат! Здесь вот предохранитель, а здесь…

– Учи-учи, яйцо курицу!

 

*  *  *

 

Старики и школьники шли в бой почти без прикрытия. «Аннибалы» ельцинского генштаба «вдруг» открыли для себя, что тертые и битые грузовики ГАЗ-53, самые распространённые – в горах не проедут. Бронетранспортеры могли бы проехать – но не «хотели»: десятый год владычества приватизационных уродов даже самая крепкая техника не выдерживала, шла вразнос. Чинить было некому. И нечем – давно уже в рамках «рыночных отношений» убежали со складов на длинных ножках все запчасти…

БТР-ы глохли на подъеме или безвольным юзом скользили на спусках горных серпантинов. Трактора и тягачи застревали в каменном щебне, жалобно, как умирающие загнанные верблюды – ревели у обочин, сползая во рвы. За что бы ни хватились – ничего не было…

Рулько ждал увидеть последние кадры позора в этом фильме ужасов «Мир без России», но оказалось – не судьба. На выходе обшарпанной и разномастной колонны из деревни Новой Тимофей получил ранение в ногу и загремел в походный госпиталь. Здесь жилось плохо, а говорилось – ещё хуже. Все раненые болтали исключительно про эвакуацию, потому что мол – Басаев наступает, а чем его сдержишь? Утопия – Басаеву-то сопротивляться!

– А я не буду эвакуироваться! – заявил Рулько.

– То есть как это не будете? – удивился военврач, чуть не потеряв от изумления роговые очки.

– А вот так – не буду, и всё. Хватит с меня. Я себе по-волчьи вторую ногу отгрызу, как танк, окопаюсь, и буду стоять до последнего! Не могу я больше отступать – да и некуда нам отступать…

В таком настроении Рулько застал визит нового премьера России, навещавшего раненых в госпиталях. Окружение премьера – холёное московское ворьё – с хохотом называло такие визиты «фото с мясом». Для ельциноидов, давно пропивших и мозги, и совесть, и вообще всё – кроме жадности – раненые считались даже не людьми второго сорта, а мясом, наполняющим в числе прочих товаров лавку приватизации…

 

И вот теперь щуплый новый премьер, ещё более растерянный на вид, чем даже Степашка (умевший всё же надувать щёки) – отрабатывал номер заботы об увечных…

Сказав Тимофею пару дежурных слов вежливости, премьер РФ уже подал ему узкую ладонь для показухи рукопожатия и девка с фотоаппаратом уже приготовилась снимать «будни героев». Но Рулько, злой и отчаявшийся, жаждущий смерти – испортил образцово-показательный визит.

– А вот не подам я тебе руки! – зло ощерился грязный и во многих местах рвано-штопанный казак. – Ты что, мне знакомый, друг? Кто ты вообще такой, чтобы с тобой за руку здороваться?

При таком конфузе не только свита премьера притихла, словно бабочки, приколотые к альбому; не только больничная палата замерла, оторопев от ужаса; но даже и грохотавшие вдали орудия смолкли, словно тоже испугались казачьей дерзости…

В звенящей и лопающейся от натяжения тишине премьер улыбнулся злой улыбкой, обнажив острые зубы, и представился:

– Я – премьер-министр России…

– Вот и врёшь! – пёр напролом Тимофей. – Самозванец! Самозванец! Нет больше никакой России! Для меня – так это ясно! Новый Хасавюрт приехал подписывать?! А я и тебе скажу: хватит с меня, набегался, отсюда никуда эвакуироваться не буду! Хочешь расстреливать – давай, валяй, облегчи Хаттабу работёнку…

Премьер смотрел в упор – глаза в глаза (точнее, в единственный глаз) Тимофею. Взгляд у премьера был холодный, жестокий и страшный. Такой человек не прощает оскорблений. А Рулько опозорил его перед прихлебателями, перед медперсоналом…

– Какое у тебя звание? – процедил премьер через губу, полыхая, словно расплав в кузнечном горне.

– Есаул. Казачье звание.

– Можешь срезать погоны…

Круто развернувшись на каблуках шикарных полуботинок, премьер России вышел вон. За ним бежали подхалимы и лизоблюды, военврач бежал, бубнивший жалким голосом:

– Владимир Владимирович! Он же не в себе! Он же контуженный! Контуженный!

– Распустились! – с матом рявкал премьер. – Забыли, как нужно с командиром разговаривать?! Я вас подтяну, мать вашу! Я вам всем здесь…

– Контуженный он! Болевой шок, Владимир Владимирович!

– Вы тут все контуженные! И на всю голову отмороженные! Старые погоны ему больше не понадобятся! Я сказал!

Погоны есаула уже к вечеру пришлось срезать, как и грозил премьер.

В огромной спешке, к Рулько принесли на ознакомление приказ о досрочном повышении в звании: «войсковой старшина». Тут дополнительной звёздочкой не обойдёшься. Погоны то были обер-офицерские, с одной полосой, а новые – по личному распоряжению премьера выданные – штаб-офицерские, уже с двумя полосами…

 

*  *  *

 

Новый премьер России оказался мстительным и злопамятным. Казалось бы – кто ему какой-то Рулько, однако задел он, видимо, в премьере какие-то особые струны.

– Представляешь, – делился сплетнями военврач. – Про тебя, Тимофей, с самого верха указание имеется! Прямо личное, именное! Так и сказал штабным крысам: лично, грит, прослежу, чтобы как сболтнул этот Рулько – так и было по слову его: держать его тут, чтобы шагу отсюда не сделал! Другие Грозный пойдут штурмовать, а он пусть тут издалека любуется, локти покусает, на блокпосту…

– А штабные чего? – лениво интересовался Рулько.

– А штабные говорят – какое же это наказание, в тылу оставлять? А новый-то им и отвечает: для этого, грит, наказание – что надо. Раз ему, мать-перемать, всё про Россию ясно – вот пусть и сидит в тылу, над субординацией подумает, махновская рожа… А Грозный мы без него возьмём…

– Ага! – скептически скривился Рулько. – Нашей бы теляти да волка поймати… Пусть он сперва Чабанмахи отобьёт, чем про Грозный рассусоливать… Трепло белодомское…

 

*  *  *

 

Отряды дагестанского ополчения встали как вкопанные. Перед ними – столб, на столбе – грубо намалёванный масляными красками флаг Ичкерии, а на столбе – насажен человеческий череп без нижней челюсти…

Поистине – вот оно, гнездо кощеево! Граница государства из преисподней, Ичкерии…

 

– Давайте сперва эту голову по человечески похороним! – предложил Лечи Магомадов.

И сразу же закипела работа: череп сняли со столба, выкопали ямку, захоронили, колышком пометили место могилы неизвестного мученика…

А потом – не сговариваясь, бочком, бочком, преодолевая страх и трепет – подобрались с разных сторон к адской меже и, набросившись на пограничный столб Ичкерии – расшатали его, словно гнилой зуб, вырвали, выбросили, стали плевать и топтать…

Кто в небо стрелял, кто лезгинку танцевал, а кто и орал, словно оглашенный:

– Можно их бить, тварей! Можно! Не железные они! Вон, посмотри, сколько их по нашим ущельям гнить осталось! Небось, из того же мяса, что и мы! Можно их колотить! Бежит, бежит ичкерийская сволочь – по всему фронту, подтянув штаны! Значит, можно! Получается!

 

© Александр Леонидов, текст, 2015

© Книжный ларёк, публикация, 2015