Александр Леонидов. Путешествие в поисках России
09.04.2016 16:07От Смотрителя онлайн-издательства «Книжный ларёк»:
В 2001 году управление по делам молодёжи выпустило довольно крупным по тем временам тиражом сборник Александра Леонидова «Путешествие в поисках России». Именно там, в этом сборнике, который стал весьма нетривиальным явлением в уфимском книгоиздании, впервые увидели свет стихотворные произведения этого автора. Развития эта сторона его творчества не получила, как и драматургия (хотя одну пьесу он всё же написал). Тем не менее, в наши дни эти стихи – в чем-то уже памятник истории, особенно если учесть, что в них встречаются элементы сиюминутности (маршрутка по 4 рубля и т. п.). С удовольствием предоставляю их на суд читателей «Книжного Ларька»:
ПУТЕШЕСТВИЕ В ПОИСКАХ РОССИИ
ПОЭМЫ
ГЛАДИАТОР
ПРОЛОГ
Есть в Риме закон; от первых времен
От Ромула с Ремом дар:
И Римский Форум в крови обагрен,
И каждый заштатный базар.
Молох, Ваал, и сам Вельзевул –
Невинная шутка повес,
Когда занимает центральный стул
Кровавый бог Гермес…
Но если в родне тебе западный бог,
Ты civitas roma рожден.
Заплатят двойной кровавый налог
Дети соседних племен.
Судьба их – сплошной багровый кошмар,
Но ты каждому снишься, Рим!
И каждый грезит под звуки фанфар
Стать гражданином твоим.
И только волк, уходя от псов
Под лай и загонщиков гам,
Вендетту ведет без лишних слов
Кровавым твоим богам.
Травля зверьми…
Есть Цезарь – и это приказ
Для скверной богини любви,
Влюбленных в него среди нас
На каждого – штуки по три.
Гай дарит [1] ему Колизей
С рабами, шутами, зверьми,
И Гай собирает друзей,
И хлопают клетки дверьми...
А Цезарь надменен и строг,
Вчерашний холоп старика,
Чей гнусный и грязный порок
Изгадил анналы слегка.
Да, Цезарь плюгавый пигмей
С проплешиной глупой над лбом,
Но именно он для зверей –
Кормилец, поилец и дом!
И Гай мельтешит для него,
Роняя с себя жирный пот.
Забава – в начале всего –
Как львы растерзают народ.
Валит на арену толпа
Под свисты и выплеск помой.
Кровавая эта тропа
Давно уж изучена мной.
Идут эскулапы-врачи,
Философы, учителя.
И спорят – и каждый кричит,
Что им процветает земля.
Мол, Цезарь поймет и спасет,
Опустит ристалища стяг
И бросит он пурпурный сброд
Заместо ученых бродяг.
Вон Цезарь!
И шапки долой!
Дай боже ему процветать!
Ведь он человек молодой!
Он хочет лишь нас испытать!
Я, пойманный в клетку, как волк,
Гляжу на баранов и злюсь:
Ну хоть бы пред вечностью в толк
Приняли б достойную грусть!
Но нет! Ликованье в рядах!
Детишек на плечи воздев,
Как тыквы на римских грядах,
Сияя, идут в львиный зев!
Сказал им: мол, короток век
У вас возносить подлецов,
И бледный, худой человек
Мне плюнул сквозь прутья в лицо.
Сказал мне, что рабства надел
Для сильных, за рабство – держись!
А ты б гладиатор, хотел
Республику равных, кажись?
Оставь свой плебейский задор –
Учил он меня в кураже.
А я промолчал. Этот вздор
Я слышал и раньше уже...
Сенаторы, руки сложа,
Дремали поверх львиных грив.
А Цезарь привстал, задрожав,
Стал бледен, губу закусив.
Почти что срывается крик
И шарит рука в пустоту,
И мне показалось на миг,
Что он пожалеет толпу.
Сказал пожилой ветеран
Из наших – уму вопреки:
– Ведь он же не старый тиран!
Глядишь, поживем, мужики!
И билась в экстазе толпа,
Алкая от Цезаря ласк,
И кто-то в пергамент кропал,
Что милость готова для нас.
Но Цезарь молчал и молчал
И только дышал тяжело.
В глазах его зрела печаль:
Неужто его проняло?!
Рычали облезлые львы,
Лениво людей сторонясь,
И вот уж на крыльях молвы
Счастливая весть понеслась.
Но Гай, оплывая свечой
В пылании солнечных струй,
Львов в задницу тыкал мечом
И все им орал – «Атакуй!»
И вызверил их, наконец,
И львы приступили, рыча,
К терзанью кишок и сердец,
А Цезарь молчал и молчал...
Толпа, на колени упав,
С молитвой следила за ним,
И красные лужи средь трав
Зарделись сияньем своим.
Насытились хищники всласть
И стонов волна проплыла,
А плоть все рвалась и рвалась
И плоть неподвижна была!
Вы ждали от Цезаря слов?
Когда оборвался кошмар,
Он встал, одинок и суров,
И Гаю втемяшил удар.
Гай дар от владыки приняв,
Скатился с трибуны, скуля.
Вот истинно-царственный нрав!
Сказал ветеран у меня.
Средь поля в крови оглядясь,
Пнул Цезарь ногой по стене:
Мерзавцы! Влюбленная мразь!
Потеху испортили мне!
Гай, мягко сказать, не орел!
Поднял тут смятенье и крик!
Каких-то блаженных привел –
На что моления их?
ГЛАДИАТОРСКИЙ БОЙ
Нас двое – а выход один,
И двое в него не пройдут.
Мы куплены. Наш господин
Взирает с трибуны, как спрут.
Ликует чиновная знать,
Трибуны ревут и гудят,
И им никогда не понять
Погибший сегодня отряд.
Нас двое. За мной и за ним
И клятвы, и семьи, и долг.
А будь старый мир невредим,
Мы б не были жертва и волк.
Но вот он глядит на меня,
По-волчьи привздернув губу,
Сверкает под глазом синяк,
Зловеще, как будет в гробу.
Я знаю – он ловок, силен
И так же как я – славянин.
И кровью не раз обагрен
Меча его узенький клин.
О, дух конкуренции! Спорт!
Судьбы тонкопрядная нить!
Жена его носит живот,
Он должен ее прокормить!
За мною же – старая мать,
Ее голодающий стон...
Ведь власти у нас наплевать,
Что ей отменен пенсион.
Ведь здесь не прощают калек.
Награда убогому – смерть!
Смотри же, гаденыш-стратег!
Здесь будет на что посмотреть!
Сошлись мы, без лишних прикрас
Глазами глаза леденя,
И понял я, здесь и сейчас,
Что он ненавидит меня.
Он в выпадах вихрем свистел,
Кольчугой своей шелестя,
Но слишком он, глупый, жалел
Свою и жену, и дитя.
А мы ведь не люди. Товар.
К чему не щадить своих сил?
Он как за последний удар
За первый удар заплатил...
Я выдохнул. Вдавлена грудь.
У сердца скрипят тормоза.
И больше уже не вдохнуть.
И кровь заливает глаза.
Но он подвернулся под нож
Руке и не нужно смотреть!
Раз, думаю, рядом – так что ж!
Не матери нынче сгореть!
В стране, где бушует пожар
Дележки и рыночных склок,
Удар – он средство.
Удар – он суть, и спасенье, и бог.
Нам нечего было делить
Всего лишь вчера – а сейчас
Лежит он – и что говорить?
Мой нож обеспечил рассказ.
И имя мое стадион,
Ревет, и ликует толпа!
Я выдержал. Я же не он.
И ярость моя не слепа.
От ран я немного ослаб,
Но схватка для нас – эпизод,
И вот уже рослый араб
Ко мне по арене идет.
Звенело в ушах и спине,
И хлюпала кровью ноздря,
И кратко пригрезилось мне,
Что он не ударит меня...
В глазах его волчья тоска,
Он пойманный, загнанный зверь,
И брызгать ли горстью песка
В глаза его, смертную дверь?
Он думал прикончить меня
Легко и без лишних хлопот,
Наверное, тоже храня
Беременный чей-то живот...
Я сплевывал зубы на грудь
И кровью пускал пузыри,
Не мог я ни встать, ни вздохнуть
Минуты, наверное, три.
Лежал подо мною араб,
Поверженный вместе с семьей
И смерть, как чудовищный краб,
Влекла их ко дну, на покой.
Топорщились пики прислуг,
Толкавшие нас на бой.
Арена – наш замкнутый круг,
Где каждый условно-живой.
Сиял восхитительный день.
Не ищем мы славы в бою.
И прислана новая тень
Плутоном по душу мою...
НОВАЯ НЕАПОЛИТАНСКАЯ ПЕСНЯ
Как близко испытанье!
Иллюзия блаженства!
И глаз твоих сверканье!
И нежный облик женский!
Тебя встречаю!
Но о том забудь ты!
Как я в отчаянье свои целую прутья
Молчит Неаполь; о его прохладе,
Бросаясь на пол, мечтал как о награде.
Пусть врут, что воздух проходит сквозь решетку.
Неаполь гвозди в мою сажает глотку.
Мечта былая! Ты стала наказаньем!
В глазах пылая до осязанья!
Но смуглый вечер напомнит мне о коже,
А тьма без свечи – о волосах до дрожи.
А мир огромен! Его хочу вдохнуть я!
Но он обронит – что между нами прутья...
За ними грезы – и семь чудес Плутарха!
Маяк Фароса! И Розы для подарка!
Я триумвиром мечтал тебя вернуть бы…
Но между мной и миром цезаревы прутья!
СКАЗ О ТОМ, КАК ПОМЕР ОЛЕГ ЕРМОЛАЕВ,
ПО ПРОЗВАНИЮ ЕРМОЛАЙ...
1.
В городах эта вещь в законе,
Очень свойственная ряду мест:
Коль живешь в отдаленном районе,
Платишь лишний налог –
За проезд.
И автобусных дел, как заплечных,
Мастера, воротя рули,
Из рабочих запасов запечных
Не копейки берут – рубли.
А за них воротил Ермолаев,
Туповатый по склону мужик,
В этой жизни, без дна и без правил
Свою ношу, к которой привык.
Два рубля отдавал неохотно,
А как взъелись до трех рублей
Он до боли душевной и рвотной
Стал жалеть. Да жалей – не жалей!
И не мог он осмыслить причины,
По которой с него дерут:
Не за вещи и не по чину,
А за вход на работу тут.
Но тянули все цену на баррель,
Никогда не приемля в расчет,
Что соленый свой рубль Ермолаев
Мимо рта своего пронесет.
С нутряным, кровяным надрывом
Всю семью на себе, как в плену,
Ермолаев тащил от обрыва –
А обрыв приближался к нему.
2.
И все время свершалось чего-то,
Что Ермоле совсем не с руки.
И жену не пошлешь на работу
Надорвалась, таская тюки...
С комиссарскою лихостью швали,
Впавшей в экспроприаторский раж,
Отобрали кладовку в подвале
И снесли Ермолаев гараж.
И била жизнь мужика, будто в ступе,
Ни на что не давая ответ.
Он и в мэрии был за заступной
И с прошеньем ходил в райсовет.
Под хвостом не прижиться вожже;
У чиновников зенки ясны:
Мол, подвал – это собственность
ЖЭУ. А гараж справедливо снесли.
Да не в этом и дело; ропщет
Ермолай не на эту сыть!
Приходилось работать все больше,
Чтоб вчерашнее нынче купить.
От работы соленым потом
Ермолаев Олег течет
И теряет он счет доходам,
И расходам теряет счет.
Ермолай от такого воет
И впадает в недобрый раж:
Вроде норму вчера удвоил –
Денег больше, а пища та ж!
3.
А в тот вечер на грех случилось –
Дали больше, чем думал взять.
Как с небес та прибавка свалилась
Да за месяца три – благодать!
И довольный своим успехом
Ермолай до автобуса – в бег,
Засыпая ботинки снегом,
Состоятельный человек!
Много денег в кармане.
Трудился он не смеху – забавы для
Он в маршрутку залез-пробился...
А маршрутка – четыре рубля!
Тихо, душно. И тонкой струйкой
Из-под шапки змеится пот.
Вот те на! Сатану расцелуй-ка!
Словно в прорубь упал с высот.
Укололо, как будто булавкой:
Ну теперь уже точно не всплыть!
Получается, вышла прибавка
Этот рубль четвертый покрыть!
Прощевай, ненаглядная доля,
Посерели до срока снега.
И опять проклятущая доля
Закуржавит, схватив за рога!
4.
Ермолай докатил до конечной,
Три рубля «подарил» по долгам
И с тяжелою болью сердечной
Тихо выдал: «Четвертый не дам!
Как не дашь?!
Ах ты, пьяная рожа!
Как клешнею заклинен рукав...
Эй, братва! Помогите мне тоже!
Эта сволочь не платит, удав!
Набежали водители стаей
(На конечной их много толклось),
Гомонят – и толкать уже стали,
Как средь этой братвы повелось.
Ермолаю б отдать! Да не лишний
Этот рубль в запотевшей руке,
А в кармане – великие тыщи...
Только новые к ним – вдалеке.
И осклабивши желтые зубы,
Матернув приставучих «водил»,
Ермолай развернулся да грубо
Кулаком по кому-то всадил...
5.
...Били долго. И били ногами,
Отобрали получку с лихвой,
Отшвырнули; в дорожку поддали:
– Мол, иди-ка ты жмот, на покой!
Шел Ермола – и тверди не чуял,
Хлюпал кровью; искал свой кисет,
В кулаке зажимая свой рубль,
Как последний и главный кастет.
И упал в двух шагах от дома.
Было тихо. Кропала метель.
И рублем – тем родным и знакомым
Вышла светлой луны канитель.
ПУТЕШЕСТВИЕ В ПОИСКАХ РОССИИ
1.
Получилось, что ехать с руки,
Да пора уж родню почтить.
И поехал я в Ессентуки
Через всю Россию почти.
Только если встать у окна,
Не отпустит тебя вагон.
И пошла предо мною страна.
Не страна, а сплошной стон.
2.
САМАРА
Сперло жаром дух на засов,
Порождая мытарства и стон.
Но стоял в степи шесть часов
Бедный наш прицепной вагон.
Зной стекал, зажимая вокзал,
С облаками плыл на восток,
И плутал над путями вокал
Про Самару – про городок.
Ну, а что про нее говорят?
Что нельзя ее не любить.
Да еще, говорят, шоколад
Не забудь в Самаре купить.
А всего вокруг – навалом
Да уж некого поражать.
И ОМОНовец-дуболом
Уронил со скамейки бомжа.
И разбил ему пол-лица,
Применив болевой прием...
Оскотинили мы до конца
И друг друга живьем жрем.
Садоводы бегут опять
Занимать в электричке места,
Или драться – или копать,
Как за тысячу лет до Христа.
Невелик культурный запрос
И стремления на нуле,
Заменил нам книги навоз,
Телевизор – и тот в дерьме...
Эх, Самара! Куда идешь?
Обмелевшая, как река,
Ну, а в устье – тифозная вошь
И голодный стон мужика.
3.
СЫЗРАНЬ
Город Сызрань. И звон монет.
Пирожками вокзал замело,
И конечно, закрыт туалет,
Так что все внутри посвело.
Проводницы свой давят смех
И ключами звенят веселей,
Извели пассажиров всех
«Санитарной зоной» своей.
Так уж принято, что говорить,
И уже не отменят, кажись:
И дорогу на Зоны делить,
И на Зоны делить жизнь.
Город Сызрань – весь в церквях,
Но пониже слоев куполов
И торговцу – пройти второпях,
И грабителю – нищий улов.
Рыбу ловят тут испокон
И торгуют ей с плеча...
Только много битых окон
И досок, что из стен торчат.
Эх! Страны моей баловство
Жрет ее похуже чумы
И с одной стороны – воровство,
Тунеядство с другой стороны.
Люди пыжились центра для
Не сказать, какие умы!
Не промолвить, какие лбы!
А на кладбище – только глянь:
Раньше жили по сто лет!
А теперь пошла одна пьянь:
В сорок пять ее уже нет.
5.
РОСТОВ
И мазутом прет, и ухой,
Южный воздух кружит, пьяня,
И газетною шелухой
Осыпает Ростов меня.
А толпа кипит, впавши в раж,
Прет, куда и не надо переть...
Но молчит завод «Ростсельмаш»,
Вот ему бы толпой кипеть.
А в степях – табуны коней,
А на станции реки помой,
Чем южнее страна, тем бедней
Вопреки природе самой.
Здесь земля, как сад, вся цветет,
Нет ее красивей и свежей,
А хозяин ей – нищеброд.
Да какой он хозяин уже?
По перронам толпа продает
Груши, яблоки, вишню с доски.
На вокзалах – баночный мед,
А за ним черновдовьи платки.
И народ – голытьба и пьянь,
И живого-то места нет...
Ну не этим же вдовам впрямь
Разжигать над Россией свет.
И в глазах и в поступках грусть,
А за грустью былая стать.
Овдовела ты, моя Русь!
Мужика б тебе! Да где взять?!
Здешним южным своим говорком
Сыпешь ты, впав в торговый раж,
Исстрадалась ты под платком,
Изувечил тебя алкаш...
Много ряженных водила ты:
Под военных «косили»в строю.
И охальники, как попы,
Облачались в рясу твою.
Сочиняли тебе имена
И на голову вешали нимб,
И воруя твои ордена,
Раздавали себе и другим.
И кружились, как воронье,
Как над падалью волчья сыть,
И таким было липким вранье,
Что слова перестали быть...
6.
ТИХОРЕЦКАЯ
У окна я стоял на посту,
Караулил России витки.
Наблюдал я здесь нищету,
Меж которой шли пикники.
И давясь, шашлыки у реки,
Мародеры суют в рот.
А по тюрьмам все – мужики,
Нищета, да голимый сброд...
И безвылазен общий барак
Без дверей и без берегов.
Наш народ – сам себе враг
И имеет других врагов.
Тихорецкая! Гордость страны,
И стоять бы ей на века.
Но давно уже нет тишины,
И давно отравилась река.
7.
КАВМИНВОДЫ
На Минводах шикарный вокзал,
Только было мне нехорошо:
Не сыскал того, что искал;
Я Россию-то не нашел!
И пути мои все верны,
И по карте сверял – то!
А вот только нет страны
Вне базара и кладбищ-крестов.
Здесь истоки – наперечет
Из земли бьют подобно слезам.
И Нарзана все меньше течет,
Говорят – иссякнет нарзан...
Край садов и курортных грез
Черной тенью грозит покрыть.
У меня ж не осталось слез.
Почему у земли должны быть?
Взгляд куда не кинь – все плоды труда:
В горький год полынь.
В добрый – лебеда.
Счастья вычета мерили следы –
По количеству лебеды.
И пошло с тех пор – да с матерком –
В добрый год топор, с красным петухом.
А по злым вопрос – только пост да крест,
Пост хотя не пес – да любого съест.
А потом палить – пьян, как мерин сив,
Ведь кого молить, храмы посносив?
[1] Не удержался автор от незатейливой игры словами: Гай – конечно же, имя римлянина, но в сочетании «Гай Дар…» звучит намеком на 90-е…
© Александр Леонидов, текст, 2001
© Книжный ларёк, публикация, 2016
Теги:
—————
