Александр Леонидов. Ледовое позорище

ЛЕДОВОЕ ПОЗОРИЩЕ

(Новелла из романа «Осколки империи», тематически продолжающая сюжетные линии публикаций «Книжного ларька» «Лампасы неба» и «Голоса над обрывом»)

Из записей Ивана Имбирёва:

…Препаскуднейшее дело разбирали мы тогда в казачьем добровольческом батальоне: о безобразии, устроенном на льду Солдатского озера в Парке Революции Тимофеем Рулько и Артёмом Трефлонским. Чтобы сразу была понятна начинка истории – этот Парк Революции расположен совсем недалеко от дома Ксении Елененко, к которой оба наших сослуживца неровно дышали. Потому что, видите ли, один сдуру решил, что другой туда поехал, а как на самом деле было – теперь уже никто не разберет.

Строго говоря, Парк Революции – всегдашнее место для конных прогулок городского кавалерийского клуба и встретить там всадника или всадницу – дело самое для нашего города обычное. Они там обычно дают круг, и клуб даже специально смотрителям доплачивает за уборку навоза, который клубный инвентарь от себя отваливает по ходу действа…

Конечно, когда ударят сильные и внезапные морозы – всадников и всадниц там меньше, но тоже случаются.

А уж тем более такие оголтелые, как Тима или Треф: этим волю дай, они вовсе из седла не вылезут. Ну, морозы, натуральным образом, стукнули, нормальные люди дома сидят – Треф вздумал, что благодаря этому климатическому факту он «на круге» сможет лихо разогнаться. Не шагом плестись, как обычно, а дать рыси, так сказать.

Скачет Треф вокруг Солдатского озера, имеющего форму овала и весьма удобного для всякого рода пробежек, и горя не ведает. И тут навстречу ему выезжает Тима Рулько. Но тот не на клубном жеребце – тот на своем семейном достоянии, на Солоке, тяжелом, ломовом и староватом коне…

А, насколько я понял из сбивчивых объяснительных, ехал Тима не просто так. Он собирался под балконом Ксюши Елененко то ли джигитовку показать, то ли серенаду спеть…

Так, если подумать – больно нужны его серенады в такое холодное время! Окна, можно сказать, давно заклеены на зиму, глухо в квартирах, на балконе ей что ли мёрзнуть, смотреть, как дурак этот коленца свои выделывать будет?

Словом, не знаю, на что Тима рассчитывал – но факт, завёлся он основательно, потому что, завидев Трефа, приписал ему тут же свои намерения.

Спешились они оба возле трёх ив, где ещё спуск к прорубям у городских «моржей», и стоят, молчат. Тима молчит, пыхтит от злости, и Артём тоже молчит – с чего ему первому говорить?

Тима достал из кармана знаменитого своего овчинного полушубка плавленый сырок «Дружба», решил демонстративно подкрепиться. Треф симметрично достал из походного несессера бутерброды «по-советски» (горбушка, толстый слой масла и сыр-колбаса сверху), и тоже жуёт, помалкивает.

Казалось бы, ну кушает себе человек, чего особенного? Однако Тима давно уже на взводе, не вчера у них началось молчаливое противостояние, а тут чувствует наш Тима: бесит его эта жратва, так бесит – как будто Артём одновременно кощунствует и святотатствует…

Воспалился Рулько злобой на сослуживца и ядовито так спрашивает:

– А ты, твоё благородие, по какой нужде на мороз сегодня выперся? Чего тебе тут нужно, возле обоим нам известного дома?

Трефлонский – парень незлой и учтивый, в другой раз и другому он бы всё объяснил про дурацкий свой план разогнаться вдоль берега, пользуясь малолюдством гуляющих. Но в другой раз. И другому. А Тиме с его наездами оскорбительно как-то отвечать…

– А я, – говорит, – братец, не обязан тебе докладывать! Иди, – говорит, – к моему взводному, он тебе путевой лист покажет, если интересно…

Рулько на таком ответе совсем взбесился, желваки, рассказывают, так и заходили ходуном, набычился весь и рычит:

– Я, знаю, куда ты намылился. И очень даже зря ты туда намылился. И незачем вовсе было тебе с дивана вставать, если ты туда лыжи навострил…

Тима, короче говоря, думал, что не один он такой дурак – джигитовать у Елененок под окнами. Он думал – все такие дураки. И что первый из таких дураков – Артём Трефлонский. До того себя Тима этой нелепой мыслью довёл, что, казалось, пар из ушей повалит…

И стал Артёму злобно заливать про эту свою Украину (известный его пунктик) – что, мол, удивляюсь, куда это некоторые стыд свой девали, когда, мол, на Украине, можно сказать, бунт коромыслом, а некоторые тут, и благородного даже происхождения, вместо служения империи к дамочкам под окна катаются…

Логика у Тимы всегда страдала, а когда злился – и вовсе испарялась на сковороде его эмоций. Ну, скажите на милость, не он ли сам только что намеревался поступить подобным образом, несмотря ни на какую Украину? И вот этот свой неблаговидный поступок он приписал отчего-то Трефу, да ещё и с таким осуждением, как будто Треф у него плавленый сырок из кармана стырил!

– Ну, – говорит в итоге Тима. – Я, твоё благородие, человек простой, и довольно ты мне византизмом своим голову покружил… Полгода я на тебя смотрю и на коленца твои очевидные… Доложи мне, как на духу, что собираешься делать? И как мы с тобой, два батальонных казака, нужных в бою под Киевом, будем Ксению Январьевну делить?

Треф побледнел от злости и цедит через губу, как только он умеет (потому что кровь играет):

– Я с тобой, Тима, ничего делить не намерен. Украина твоя нас с тобой и поделит. Который герой – тот первый в рубку бросится, а другой какой себя для тыловых утех сбережёт…

Тима весь взбеленился, и говорит:

– Нет, Треф, долгая эта история, давай-ка, пусть Бог нас прямо сейчас и рассудит, и выберет. Поехали к ней кратчайшей дорогой, кто доедет, того и счастье…

А надо вам пояснить, что кратчайшая дорога к Ксюшиному дому лежит напрямую через льды Солдатского озера. Оно небольшое, и в середине зимы по нему ходят свободно. А тут только-только лёд встал, похрустывает ещё, морозы недавно стукнули, хоть и сильно. И ходить в такой сезон мы, кувинцы, по льду не отчаиваемся, благо, что и обогнуть по дуге озерцо – невелик маршрут.

Но тут ведь у Тимы не в экономии времени дело было, а в ретивом его, взыгравшем. Он, как чёрт, вспрыгнул в седло, и Солока своего прямым ходом гонит, прямо по бетонным ступеням…

Подковы у Солока были шипованные, однако на молодом льду и они разъезжаться стали. Конь блеет, как баран, ушами крутит, назад пятится, а этот бессердечный чурбан Рулько шпорит его в бока и прямо на середину водоёма, так сказать, «по воде, аки посуху».

Дурак, конечно, и видно, что дурак, а Трефу что прикажете делать? Если уж такой вызов недвусмысленный, и что-то вроде дуэли на льду – потомку ли князей Трефлонских уклоняться? Треф ругается, матерится, кричит Тиме в спину – «вернись, дурак, у меня и в мыслях не было» – а сам, волей-неволей, за ним чалит…

И цокают они оба по молодому льду, а лёд им эхом цокает, трещинами ползёт.

Треф говорит – справедливости тут никакой и в помине не было. Откуда же может быть в такой дуэли справедливость? Сам Треф худощавый, тонкий, как из картона вырезанный. И конь у него клубный, тонкокостный, скаковой породы. А у Тимы Солок – ломовой, тележный, веса немыслимого, плюс и сам Тима мясист не в пример Трефу…

– Выдумал, болван, состязание! – ругается Артём в полушубковую чёрную спину. – Ты бы сперва на весах нас обоих взвесил, а потом бы на лёд вылезал!

– Ничего! – огрызается Тима через погон за спину. – Бог на небесах разберёт своих…

Бог, однако, ничего разбирать не стал – а может, и наоборот, разобрал очень тщательно. Аккурат посреди ледяного будущего катка Солдатского озера провалился Солок, как псы-рыцари, в ледяную воду, и седока своего туда же уволочил.

Ну, форменный ужас – брызги фонтаном, куски льда вразлёт, ржание конское, мат казацкий, барахтанье беспомощное…

Треф – хладнокровный, как англичанин, недаром у них в роду, говорят, английские лорды водились. Аккуратно спешился, и стал со своего коня уздечку снимать.

– Твоё, – орёт мокрый Тима, – счастье, подлец!

И с этими словами думал он пойти ко дну, но Треф его за шею, как арканом, длинным концом недоуздка захватил и тащит на себя. Тима грешным делом подумал – додушить хочет, чтобы уж верняк…

Пока у них вся эта борьба шла – клубный конь Трефа, к таким бурлескам непривычный, обгадился со страху и ускакал, куда глаза глядят. Тут Трефа винить нечего, ибо на льду посреди озера привязать коня было не к чему. Но, впрочем, если бы и было к чему – уздечка с недоуздком всё равно на «удушение» соперника пошла…

Солок – тоже не будь дурак, дожидаться конца сцены не стал. Конь он был крестьянский, работящий, умный – передними копытами на край покрепче опёрся, да и по-собачьи выкарабкался из полыньи. С таким, наверное, думает, хозяином-дурнем, и первая конская радость – купание – не в потеху…

В общем, пока наши двое сослуживцев отношения в проруби выясняли, обе лошадки отбыли, причем в разные стороны, но с одинаковыми намерениями.

Остались Тима и Треф на льду одни.

Тут, конечно, впору сказать, что родня Тимы должна бы украинским сепаратистам свечку поставить. Знать того не зная, эти бунтари своим бунтом в уральской Куве спасли по меньшей мере, одну жизнь. Как, спросите? Тима после своего провала (причём в буквальном смысле слова) – в такое неистовство духа пришел, что непременно бы или сам убился, или Трефа убил. Но Трефа Господь надоумил спросить – если, мол, мы тут оба рыб покормим – кто походную уху под Львовом расхлебывать будет?

После этого Тима уже ерепениться перестал и дал себя в полузадушенном виде вытащить на более-менее устойчивый лёд. И, хоть зуб на зуб у него не попадал – стал Тима вылавливать свою знаменитую папаху из воды с мёрзлым крошевом.

Выловил он её и, словно ведро воды – со злости себе на голову надел. Пар вокруг стоит – как будто баню топят! На морозе вода леденеет моментально, Тима сосульками обрастает, да и Треф не лучше…

Казалось бы – ну чего им ещё, двум дуракам? Коней оба потеряли – а если бы в бою? Вымокли, замёрзли, клыками своими волчьими дробь выбивают – а всё равно друг на друга скалятся…

Артём, желая добить противника благородством, снимает с него кабардинку, и одевает свою, относительно-сухую норковую шапку. Тот понял поползновение, сорвал с себя этот приют тепла и в полынью выкинул. Правда, удалось и её выудить, но теперь – извольте видеть – у дураков две мокрых шапки вместо одной! Идут по скрипучему льду, а с ушей, как лапша, сосульки свисают, и паром курят, словно они две дымных сигары, а не люди.

И обмениваются:

– Такая ты сволочь, Треф! Тут Украина, можно сказать, а ты…

– Сам ты сволочь, сам и Украина! Не сегодня-завтра выступать, а ты вона чего устроил…

Слово за слово – Тима Рулько пригрел князя по уху. А рука у Тимы тяжёлая, плюс перчатки с утяжелителями, специально для драки, в Трефе же всегда неизвестно в чём душа держалась. Словом, брякнулся Треф набок и признаков жизни не подаёт…

Другой, может быть, на этом счел бы инцидент исчерпанным, и Ксению Январьевну поделенной. Тима же рассудил, что это не Бог, а самочинно он, Тимофей Рулько, сослуживца ухайдакал. То ли ему страшно стало одному на Украину идти, то ли совесть, наконец, заговорила – но поднял он Трефа на свои могутные плечи и понёс дальше уже на себе.

Тут мороз стал всё сильнее сказываться, потому что озлобление у Тимы прошло. Понял Тима, что далеко, да ещё с «падалью» этой на хребте не уйдет.

И – как следует ожидать – заявился он с Трефом в ближайший знакомый дом, а ближайший дом (отчего, собственно, и весь сыр-бор начинался) – был домом Ксюши Елененко.

Пока нёс – наговорил Трефу на четыре дуэли вперёд. И про подлость его, и безответственность, и про то, что «вечно вы, благородия, у нас на горбу катались, и сейчас вон катаетесь»…

Благо, что Треф был в бесчувствии, а то была бы и вторая часть этого театра абсурда!

А так – острая фаза уже исчерпалась. Но огрызались они друг на друга долго ещё.

Донёс Тима Трефа до Ксюши, свалил перед ней, остолбеневшей в дверях, как мешок картошки, и повернулся назад идти. То есть, представляете, как есть, весь в сосульках – обратно на озеро. Но это он, не подумайте худого, не топиться пошел, а коней искать. Была у него надежда, что перепуганные животины далеко не разбежались. В крайнем случае, Солока выловит, а за клубного коня пусть сам Треф отдувается, как хочет, он под роспись брал для подлой поездки к Ксюше под балкон.

Ксюша, однако, догнала Тиму и не отпустила, потому что хоть один человек среди сумасшедших должен оставаться нормальным.

– Вы, – хнычет, – мальчишки, себя не жалеете, меня бы хоть пожалели… Что вы со мной делаете?!

Однако хоть у Ксюши по женской части, как и положено, глаза на мокром месте, но сообразила она быстро, что делать.

Трефу принесла нашатыря понюхать, про который мерзавец, чуть очнувшись, сказал, что Тимой Рулько пахнет.

Потом обоих бузотёров Ксюша усадила в большую ванную, врубив туда полный напор почти кипятка, думая соискателей своих отогреть, а заодно и ошпарить, как следует, котов бешенных.

Благодаря этому героическому поступку товарища Елененко имели мы в итоге двух спасённых казаков Уваровского казачьего батальона. Пока эти спасаемые друг на друга в голом виде зыркали и любезностями обменивались, Ксюша позвонила Бунякову в батальон и попросила принять меры: отловить беглых коней, что на балансе значатся, и забрать двух балансовых бойцов непосредственно с её жилплощади, дабы они, ободренные кипятком, друг друга не добили бы.

Спасло двух мерзавцев только то, что кони были тихи нравом: клубный жеребец вернулся в свою конюшню, в клуб, а Солока нашли возле паркового ресторана «Весна», где он в крайне утомлённом виде грелся брюхом на теплоцентрали. Если бы не эта редкая удача – век бы хулиганью не рассчитаться…

А так всё закончилось для них довольно мирно. Треф, правда, схватил двустороннюю пневмонию и две недели в больнице кашку жевал между уколами. Рулько же и вовсе не заболел (хотя купался, по большей части, именно он) – что доказывает его богатырское здоровье и полную пригодность к воинской службе…

© Александр Леонидов, текст, 2015

© Книжный ларёк, публикация, 2015