Александр Леонидов. Бифштекс с кровью и уксусом

БИФШТЕКС С КРОВЬЮ И УКСУСОМ

(Маленькая повесть)

 

…Опять этот проклятый сон про «волков»! Много лет, порой годами выжидая в тайниках сознания, он караулил князя Диатомея, ждал, когда тот расслабится, и финским ножом выбрасывал в мозг свое лезвие…

Сгинь, пропади, проклятое наваждение!..

Большая спальня, широченная кровать, на тебе – длинная нога фотомодели, её волосы раскидались по шёлковой подушке, и кровать с балдахином, как у королей, и стрельчатое окно, изящно-высокое, с витражами, выходит в стриженный по-европейски сад…

Откуда тут взяться сну про «волков», темной и серой, пропитанной дымами Уфе, облупленной, нищей, голодной, зубастой… Начало девяностых… Банда «волков», которой верховодит Белый Волк. Имен они стараются не спрашивать и по именам не называть. Зачем? Белому Волку нравится быть Белым, его подруге – нравится зваться Ракшей, а ещё есть Старый волк, Рваный волк, Хмурый волк и, конечно, Серый волк. Старый – самый тёртый в банде, но скромный, Рваный – весь в каких-то шрамах, говорят, бритвой когда-то ему лицо исполосовали, Хмурый… ну, он такой и есть, Хмурый… Серого звали когда-то Сергеем, с того и пошло, так-то он шатен зеленоглазый…

И снилось князю Диатомею, что он как будто с ними, и прозвали его «волком-Химкой», потому что он якобы знает толк в одном важном деле: какой химией собак со следа сбивать…

…Уфа огромная, миллионник, встало все, везде – и заводы, и фабрики. Жить нечем. Но кто-то живет, в городе-миллионнике всякой твари по паре… А если есть тот, кто живет – есть и те, кто его ограбят…

 

И снилась князю весенняя трасса в проталинах по обочинам, грязная, угрюмая, на которой Ракша, притворяясь «плечевой», тормознула фуру с телевизорами. Телевизоры старой модели, кубические тяжеленные гробы, но во сне они ещё новые, потому что ведь начало 90-х…

Волки выскочили словно бы из ниоткуда. Одного дальнобойщика Рваный сразу пырнул заточенным рашпилем, насмерть. А вот сменщика его долго мучили… Белый, садист, несомненно… Он заставил Старого и Химку поставить голову водилы под удар дверцей кабины, и методично вышибал орущему бедняге мозги… Бил, как на кузнице, ухарски, размашисто, дверцей по виску… А тот все не умирал никак и даже почему-то сознания не терял…

Из расколотого черепа дальнобойщика (а он все продолжал визжать) выпал на длинной белесой нити кровавый глаз, словно детская игрушка «ё-ё», шарик на резиночке, запрыгал вверх-вниз, не с первого раза оторвался и чавкнул в талом снегу. Белый раздавил его каблуком модной обуви, выпачканной глиной на обочине, и снова ударил – наконец, со всей силы, добить несчастного…

Волку по кличке Химка, внутри которого его сиятельство, князь Диатомей – и весело, и жутко одновременно. Это мистерия убийства, таинство всемогущества вожака… А если и со мной так? – мелькает шальная мысль. – Вот не угожу Белому, и тогда… Нет, лучше не думать… Мозги водилы, как серая каша, лезут из проломов черепа, как из треснувшего горшка… Лучше вообще ничего не думать… Жить – и убивать. Убивать – и жить. Телевизоров целая фура! Даже если каждый по 100 баксов загнать… Да хоть по 50 баксов… Сколько же будет? Белый себе много заберет… Но, как обычно, волков не обидит…

Очень глупый сон, нелепый – а как пробирает! Князь Диатомей просыпается весь мокрый, с вскриком-всхлипом, словно ему воздуху не хватает. Долго озирается, щупает свою голову дрожащими руками – не расколота ли дверцей «КамАЗа»? И только постепенно понимает, что все другое, и он сам никакого отношения не имеет к волкам, провались они пропадом… Кто и зачем ему, почтенному человеку, депутату горсовета, почетному благотворителю – посылает эти видения про отморозков, давно уже сгнивших в лесных ямах?

Никакой он не Химка! Глупо и думать! Он что, не знает своей судьбы, своей биографии? Он князь Диатомей, а до того был знатным уксусоделом Яковом Игоревичем Рутиновым, и живет он ни в какой ни в Уфе, а за тысячу километров, в Новосибирске… Это все какое-то внушение, сбой в радиоволнах вселенной, причудливо смешавшей его воспоминания с неким Химкой из Уфы… Надо пойти к психиатру – но стыдно. Как такое расскажешь? Подумают – правда, было что по молодости, скрывает Диатомей что-то, юлит… А это же просто навязчивый кошмар из жизни совсем-совсем другого человека…

Однако пора вставать. Больше не уснуть. У делового человека время все считаное. А он никакой не Химка, он – Яков Игоревич Диатомей, в прошлом Рутинов, и он очень деловой человек с перспективным собственным бизнесом…

 

*  *  *

 

Яков Игоревич с утра пораньше решал задачу со многими неизвестными. Первым неизвестным в задаче была цена двухэтажного купеческого особняка на улице Фабрициуса – слишком низкая для строения такого класса. Второй неизвестной – перспективы отношений с Демьяном Паскалевичем Траповым – председателем Национального Союза Производителей Кетчупов (НСПК РФ). В зависимости от перспектив этих отношений Яков Игоревич решал вопрос о покупке особняка на Фабрициуса. В планах Якова Игоревича второй этаж был не нужен, и предприниматель тешил себя надеждой, что сбагрит этот этаж (самый фешенебельный) – Союзу кетчупистов. Первый этаж, поскромнее, заняла бы административная часть фабрики Якова Игоревича, а огромные подвалы – емкости по производству бальзамического уксуса по итальянской методе.

И тогда бы пасьянс сложился. Решился бы вопрос с лишним этажом при покупке здания по феноменально низкой цене. Яков Игоревич получил бы к себе Союз кетчуподелов, что необыкновенно выгодно для его бизнеса. Для этого нужно всячески опекать Демьяна Паскалевича, и вот ещё одно неизвестное в уравнении: пригласить вечером на ужин в ресторан инженера-технолога Рину Котарскую, чтобы она очаровывала Трапова и увеличивала шансы заманить его на территорию предприятия. Рина Котарская была женщиной красивой, видной, яркой и умной (как-никак инженер-технолог, при её-то внешних данных) – но она давно была любовницей самого Якова Игоревича. Предложение очаровать какого-то там Трапова могло оскорбить её, а оскорблять её Яков Игоревич никоим образом не хотел: ведь она была глубоко в его подноготной, как деловой, так и личной…

Поэтому лучше не рисковать – думал Яков Игоревич. Но, с другой стороны, Трапова могут утащить конкуренты, кто же из пищевиков откажется подселить к себе Национальный Союз Производителей Кетчупов? Ведь это же огромные возможности рекламы продукта, причем бесплатной, через ходы и выходы Союза, это презентации, на которых можно продвигать новые марки, это связи, контакты, репутация, наконец…

Уже к обеду разрешилась первая загадка. Прежний владелец здания, ресторатор Барвенков, честно признался:

– Яков Игоревич, ты человек не суеверный, так что тебе скажу… Неспроста в этом доме подвалы замурованы! Я не хочу, чтобы ты в обиде был, поэтому такую скидку и делаю… Сам знаешь, сколько такие особняки стоят – но, по правде сказать, мне от него охота побыстрее избавиться! Вечером тут какие-то тени по стенам ползают, ей Богу, сам видел… Поэтому – хочешь, бери, ещё скидку сделаю, а не хочешь – я весь как на ладони, и отношения портить ложью не желаю! Нельзя ресторан в таком доме открывать…

– А производство бальзамического уксуса? – поинтересовался для проформы Яков Игоревич.

– Наверное, можно… – пожал плечами Барвенков. – Дело попроще, и рабочие – народ подневольный, не то, что посетители ресторанов…

– Ну, тогда я, пожалуй… завтра отвечу…

Якова Игоревича не интересовали привидения в замурованных подвалах. Он в такую ерунду не верил. Ему куда интереснее была позиция Трапова по поводу переезда в новый офис, и позиция Рины Котарской на переговорах с Траповым.

Барвенков потому и не побоялся объяснить причину странной скидки на дом, что давно и хорошо знал Якова Игоревича.

Это был деловой человек, чуждый нелепостям и капризам.

К странностям Якова Игоревича Рутинова относилась только покупка у небезызвестного «герцога Брумеля» титул князя Диатомея. После чего Рутинов стал цинично звать себя Диатомеем, «его сиятельством» – что вызывало смех окружающих, и ничего больше. Его дразнили за глаза «князем Диареем», «князем Да-не-умеем», но признавали все же, что добропорядочный, почтенный человек имеет права на некоторые странности во внерабочее время.

А Рутинов много работал, был человеком успешным, уважаемым в обществе, и такое безобидное чудачество ему могли простить. Постепенно фамилия «Рутинов» стала уходить из оборота, вместо неё появилась нелепая «Диатомей», и кое-кто сообразил, что у предпринимателя Якова Игоревича имелись причины вымарать из биографии старую фамилию. Потом у Якова Игоревича появился и паспорт на имя Диатомея, и он окончательно «перелицевался». И тогда вообще все вопросы пропали: нужно было человеку сменить имя – значит, неспроста, а посторонним сюда нос совать незачем…

Титул же «князь» уже не в насмешку, а для облегчения разговора пристал к Якову Игоревичу просто как кличка, дружеское прозвище, и в таком виде не казался смехотворным. Мало ли кого как кличут в узком кругу? Одного Слоном, другого Оглоблей, а этого вот Князем прозвали, чего тут удивляться?

В 2013 году Яков Игоревич, уже не Рутинов, а Диатомей, князь (волей самозванца Брумеля) владел в Новосибирске производством уксуса. Отличный семьянин, отец двоих детей, пышущий здоровьем мужчина, он приобрел разваливающиеся цеха и старое, изношенное оборудование, но быстро поднял дело и раскрутил марку «Бабр-Уксус». Секретов из своего успеха он не делал: он стал в дополнение к обычному химическому уксусу выпускать на новом оборудовании фруктовые уксусы, бальзамический уксус, и покорил ими сердца российского ритейла. Особая статья – винные уксусы Диатомея. Они пошли под этикеткой «князь Диатомей» – и появилась новая версия преображения Рутинова: ничего этот джентльмен не скрывал в своем прошлом, а просто искал красивое слово для торговой марки…

Надо отдать должное Якову Игоревичу, дело свое он знал и любил. Окончил химический факультет технологического института, в поисках лучших рецептов объехал всю Европу. А за бальзамическим уксусом ездил даже куда-то в Азию…

 

*  *  *

 

– Худо построено… – думал сосед по загородному участку Ахметшин, перегоняя сигарету из одного уголка губ в другой. – Надо строить крепости, готику, рыцарский замок…

Подумал и добавил реалистично:

– Если деньги есть! А тут не замок, а теплица какая-то! Окна в полстены, сверху донизу, опоры – и то из ажурного металла… С любой стороны входи пинком – что за дом такой? Все американцы дураки, и наших научили по ихнему строить, через задницу…

Вкусы Ахметшина и Диатомея – азиата и европейца – существенно расходились. Яков Игоревич был бы удивлен, сколь нелестно отзываются соседи о его шедевре, который он сам многие годы проектировал и созидал по кусочкам, сделанным в некотором смысле слова, из уксуса.

В украшении загородного дома «князя» Диатомея господствовал стиль модерна и концептуализма. Дом украшался рядами лакированных бубликов на дорожке и розовыми геранями в центре сада.

Сам сад был наполнен клумбами из кортеновской стали (на ней образовалась уже декоративная, похожая на ржавчину патина). Беседка именовалась не иначе как «музыкальной комнатой», и в ней стебли сухого бамбука стучали друг об друга на ветру.

Именно здесь Диатомей учил летом старшего сына, Рюрика, он учил маркетингу весьма своеобразно и достаточно лаконично.

– Запомни, Рур, маркетинг очень важная наука! Она состоит из двух частей. Первая часть – это найти говно за баней. Вторая – найти дурака, который поверит, что это копченый калач, и взять с него за калач отдельно, а за услуги копчения – отдельно…

Столь своеобразное понимание маркетинга должно было рассказать сыну основной принцип торговли: убедить покупателя в том, что легко тебе доступная вещь – не так уж легко тебе досталась…

Диатомей ставил на профессионализм. Сын ещё школу не закончил – а уже учил, кроме общей химии, и толстенный учебник «Уксус. Уксусные бактерии. Сбраживание» в 432 страницы, подробнейше преподносящий дело изготовления уксуса.

– Пап, зачем мне это нужно? Инженеры же есть… – морщился Рюрик Яковлевич.

– Дурачок, любой твой пробел в химии будет дырочкой, через которую будут вытекать твои деньги…

А младший, Аскольд, в это время рисовал плакат «Спички детям не игрушка» на конкурс в элитном детском саду и был пока избавлен от уксусовой повинности. Возможно, это счастливое состояние могло и продлиться далее, до зрелых лет: временами Диатомей думал, что дело разделять не стоит, нужно все оставить в руках старшего, все подвалы и бочки, и сбраживатели, и коллектив.

А младшего – хотел попробовать пристроить в тематические чиновники, на госслужбу. Как было бы хорошо иметь брата (причем младшего) в отделе розничной торговли или департаменте пищевой промышленности!

Ярослава всегда смеялась над такими планами, наманикюренной ладонью показывая рост Аскольда возле своего длинноногого колена: мол, какой тебе отдел, какой департамент, ребенок буквы учит… Но Яков смотрел вперед, далеко вперед!

Ярославе он в делах не доверял и не поверял ей своих тайных дум. Так всегда было, но особенно усилилось между ними отчуждение после недавней поездки в отпуск, в Испанию. Жена хотела любоваться морем и рыцарскими замками, а Диатомей таскал семью по «хересному треугольнику». Они колесили на арендованном внедорожнике между городами Херес де ла Фронтера, Санлукар де Баррамеда и Эль Пуэрто де Санта Мария, пили там домашний херес и хересный бренди прямо в крестьянских домиках, фотографировались на фоне памятников Сервантесу и Леону Арагонскому. Они рвали прямо с доверчивых и бесконечных лоз кисти винограда сортов «Паломино», «Педро Хименес» и «Москатель». И Диатомей уже обыгрывал в уме звуковое сходство «Москателя» с «Москвой»…

Какое море, какой Сервантес и какие кастильские замки, если на дворе стоял средиземноморский сентябрь?! Крестьяне собирали урожай, картинно (для туристов) давили его под прессом, а в полученный сок добавляли специальный грибок для хересного сброда.

Они привыкли к интересу путников, но всегда удивлялись, узнав, что дона из России интересует вовсе не выдержанный херес (слава здешних мест) – а почему-то хересный уксус, продукт отхожий, вторичный, сопутствующий товар, так сказать.

Не было деревни, где неутомимый Диатомей не напросился бы на «молодой херес». Он очень смущал всех своим извращенным интересом совсем не к тому, чем обычно интересуются туристы, и Ярославе было мучительно стыдно за его любознательность. Здесь все болтали, что «из хорошего вина рождается хороший уксус» но, как признавались, подвыпив, с позапрошлого века уксус делают только из того сброда, который не дотягивает до высокого имени вина, тем более Хереса.

Ярослава терпела, терпела, потом взорвалась, они поругались с мужем, и до самого конца отпуска не разговаривали. Потом помирились – но вопросы уксусного сброда постарались оба обходить стороной.

Объединяющим мотивом для супругов стал дом, как раз строилась терраса Диатомея, основным мотивом для которой Ярослава выбрала синий цвет. Ярко-синяя керамогранитика волей своенравной хохлушки-жены вплетена была в гальванизированные металлические стены коттеджа, на полу. Тут красовалось искусственное травяное покрытие, а в качестве садовых кресел использовались стальные коробки.

Глаза разбегались от выдуманного ею множества стен и фонтанчиков, клумб и фонариков.

Для веранды, где любил пить кофе Диатомей с семейством, была разработана концепция гостиной на открытом воздухе со звездным небом в качестве потолка. Использованный здесь белый мраморный пол незаметно переходил в белый кварцит, который вымостил террасу, а ковер из дерна обрамляла стальная рама.

Поедая тут перед трудовым днем кулинарное творчество своей жены – томатное фондю, или клубничный гаспачо с устрицей и пылью из хамона, или её же шедевр – зелёный гаспачо – Диатомей в минуты гастрономического восхищения прощал жене недостаточную ревность к уксусным бактериям.

Серебристые «занавески» высотой 4 метра сделаны были из водонепроницаемого пластика, используемого в бассейнах, а внутри блестящего «шкафа» скрывалось оборудование, заставляющее течь воду по стеклянной стене. Яков Игоревич, как жадный человек, был жаден во всем. Даже при немалой площади дома он пытался добиться ещё и внешнего расширения жилого пространства!

А в саду-то какой шарман! Извилистая буковая изгородь вьется вокруг широких увитых плющом колонн, отгораживая дом от дороги. А сам дом зрительно кажется больше благодаря длинному прямоугольному пруду, где отражение неба в водной глади открывает необозримое пространство… Терраса над озером из сланца напоминает по форме березовый лист.

Здесь хотелось работать и жить – здесь Диатомей с охотой работал и жил. Утром, днем и вечером. А ночью – не всегда. Часто, но не всегда. Иногда виной были командировки. Но иногда приходили воспоминания этого неведомого ублюдка из Уфы, волка по кличке «Химка», и тогда ночью, в поту и бреду, в предельно натуральном мираже, князь Диатомей, бывший Рутинов, жил в другую эпоху, в другом городе, другой жизнью…

 

*  *  *

 

…Белый волк приказал Химке достать хлороформ. Когда Химка спросил зачем – Белый ответил отрывисто, обнажая желтые, ставшие действительно волчьими от постоянной злобы, клыки:

– Тело нужно. Целое.

Химка вспомнил, что Белый имеет какие-то терки с торговцами органами. Это были совсем черные тени, появлявшиеся на землях волков только глухими ночами, с лицами, всегда закрытыми, с голосами, всегда измененными специальным устройством. Они появлялись из мрака, и бесследно растворялись во мраке. У их черных длинных автомобилей невозможно было определить марку. Номера у их машин, наверное, были, но одним нажатием специальной кнопки номера захлопывались, проваливались, как нос сифилитика, и вместо номеров появлялась безликая черная дощечка.

Химка не знал – кто они, откуда, и вообще сомневался, что они люди. Иногда он считал их духами из преисподней (правда, духами очень модерновыми, которые ездят на авто и разговаривают по телефонам). Иногда думал, что они – прикидывающиеся людьми инопланетяне…

Все у них было черным. Только емкости для органов (со льдом внутри) – по-больничному пронзительно белые, и ещё какие-то хромированные, с зеркальным отливом инструменты, пахшие клиникой и смертью…

Для вот этих теней, с которыми неизвестно как и неизвестно где завел шашни Белый волк-вожак, стая иногда добывала человеческую свежатину.

И все это воочию снилось несчастному князю Диатомею, неизвестно за что, он ведь и изменить ничего не мог, ибо сон относил его более чем на двадцать лет в чужое прошлое. И таким натуральным, таким реальным казалось князю это чужое прошлое, что его блистательное настоящее уважаемого человека, гражданина и бизнесмена представлялось лишь смутным сном Химки…

Вечная притча из даосизма: «я долго не мог понять: то ли я Чжуан-цзы, которому приснилось, что он бабочка, то ли я бабочка, которой приснилось, что она – Чжуан-цзы».

«То ли я князь Диатомей, миллионер и социально-ответственный предприниматель, которому приснилось, что он бандит Химка, то ли я бандит Химка, которому приснилось, что он – респектабельный миллионер Диатомей…».

 

…Ракша, подлая кровавая сука, вурдалачье отродье, была в тот день особенно в образе, и Химке нестерпимо хотелось её трахнуть – особенно зная все о ней, что только добавляло темной пикантности. Этим жарким башкирским степным летом она была в легком облегающем топике, с открытым пупком, в котором сверкала на солнце серьга, в короткой юбке, с голыми ногами, с распущенными волосами. Для полноты образа она вставила в волосы несколько соломинок и травинок, а коленки измазала землёй. Настоящая, опустившаяся наркоманка-«плечевая», вавилонская блудница трассы, давно уже не нужная в городах, доедающая последние свои завтраки вместе со спермой у звероподобных грязных водителей… Худший и низший сорт проституток, сидящих, как галки на проводах, на «плече» дальнобойного маршрута груженых и порожних фур…

В руке – пустая бутылка от дешевой водки. Глаза – блуждающие, оскотинившиеся, движения утратили координацию, ломаные, резкие, шатает её, дуру набитую, из стороны в сторону в звенящем зное степного марева… Кто из водил такую станет бояться? Волки этим и пользовались…

…В тот раз в грузовике было не двое, а трое. Двое – водилы, а третий – попутчик, возвращавшийся из армии веснушчатый «дембель», которому до дома оставалось всего ничего, и которого водилы взялись подвезти, ему на беду…

Они, наверное, думали, что пустят Ракшу по кругу, а по кругу в итоге пустили их. Водил, как людей пожилых, несвежих, пропитых, Белый приказал убить сразу, даже в этот раз не мучая. Не до потехи ему было, важное дело вело его – и не иначе сам сатана помогал ему в этом деле…

Солдатик, не добравшийся до дому пару километров, осознав весь ужас ситуации, когда на его глазах волки резали водил – вдруг упал на колени и стал по-детски, обильно плакать:

– Не надо, ребята… Ребята, не надо, а?! Я никому ничего не скажу… Я не видел никого, ничего… Я этих не знаю, я просто попутчик… Отпустите, ничего не скажу…

Он ползал в ногах у Белого, у Рваного, у Старого, у Химки – и обнимал их голени, целовал в носки ботинок, рассчитывая на какое-то чудо или снисхожденье.

Чуда не было.

– Хлороформ! – отрывисто приказал Белый. Химка подал бутыль и большую вату. Рыдающего «дембеля» зажали головой между ног и хирургически, властно, усыпили.

– Будут довольны! – ощерился Белый вожак.

А потом они отдавали теням из ночи этого солдатика в какой-то упаковке, специализированной, похожей на гроб, только пластиковый и легкий…

Тень как-то плотоядно вытянулась (или Химке это показалось?) – сверкнула чем-то во мраке, поглотила пластиковый гроб с биоматериалом, и схватила Диатомея за шиворот, потащила, поволокла…

В ледяной испарине, серый с перепугу, он проснулся и вскочил – в своей роскошной спальне-барокко, напротив стрельчатого окна…

 

*  *  *

 

…Утро на террасе своего особого дома он начинал рано, поцеловав сонных сыновей и красавицу-жену Ярославу, за завтраком, «закусывая» кофе не чем-нибудь, а свежим номером «Российского винодела», в котором всегда начинал с 5-й страницы, с рубрики «Уксусы&пряности». Пил обжигающий свежемолотый кофе (от шума кофемолки он обычно и просыпался вместо будильника) и качал головой, прицокивал языком, всеми иными способами выражая свое недовольство происходящим.

Человеку хозяйственному и ответственному довольным быть некогда: только одну задачку решил – глядь, другая прилетела, один вопрос закрыт – другой закрылся…

– Ну, ты посмотри, какие подлецы! – жаловался Яков Игоревич Ярославе или старшему сыну Руру. – Опять пишут, что в Италии нет единого рецепта бальзамического уксуса! Ну, кто их за язык тянул?

– А что, он есть? – сонно потягивается стройная жена в просторной майке на голое тело.

– Нет его… – цедит сквозь зубы Диатомей. – Но чё об этом трындеть?! 400 евро бутылочка, малейшее сомнение – и все, нет покупателя, понимаешь?!

Ярослава не понимала. Никогда, причем в упор. Не было на свете двух более далеких вещей, чем бывшая фотомодель, сладкая девочка, блондинка Ярослава и уксус. Как и большинство украинок, Ярослава была очень красивой и очень глупой. Никто не знает, зачем Бог так пошутил с украинским народом, отлив его в подлинного, статного Аполлона, но забыв догрузить в дорожку мозгами. Одной из жертв этой косметологической шутки Бога была Ярослава Рутинова-Диатомей…

И, не добившись от жены никакого междометия, Яков Игоревич тянулся к мобильнику, набирал номер своей брюнетки, инженера-технолога Риночки Котарской, начинал с утра мотать ей нервы о «продумывании пиар-кампании» бальзамических уксусов:

– Рина, там в последней кулинарной передаче по телевизору артистка была… эта… блин, забыл… ну, известная, которая в сериале этом… как его… Она готовила салат с бальзамическим уксусом. Надо будет найти кадр, где она с бутылочкой, и вывести нам на баннер, большим форматом, если фотка развернется… Да, если развернется – а то кубиками изображение пойдет…

Рина что-то сладко ворковала в ответ про линию солодкового уксуса, с которой тоже чего-то не клеилось:

– Этикетки печатаем у «Полиграфыча», они как акварельки, при соприкасании с уксусом плывут… Нужно печатать у Боровского, там глянцем залить, чтобы, вымокая, не теряли изображения…

– Господи! – вздымала тонкие руки Ярослава, уже уставшая ревновать к Рине. – Хоть раз ты можешь позавтракать без своего уксуса?!

– Молчи, молчи! – ворчал Диатомей. – С этого уксуса все твои бирюльки, всё, что в доме…

– Рина, наш красный винный уксус делать из бордосских вин – я посчитал, без штанов останемся… Нет, никак… Я просчитал… Ни сabernet, ни merlot не катят, говорю я тебе, без штанов останемся… Ну некуда там уже поднимать цену, я пробивал… Надо знаешь что попробовать? Ты попробуй только, говорю… Надо попробовать крымские вина, а ещё лучше – абхазские…

И начиналась битва предпринимателя с технологом – одному экономия затрат нужна, хоть тресни, другому – соблюдение технологии, хоть удавись!

 

*  *  *

 

Но самое страшное случалось в этом доме, когда какие-то неосторожные люди с экрана или газетной полосы (ибо домашние такой прокол допустить уже никак не могли) напоминали Диатомею о проблеме химического уксуса.

В доме Якова Игоревича этот химический укус был чем-то вроде веревки в доме повешенного…

Кошмары химического уксуса преследовали Диатомея, бывшего Рутинова, и днем и ночью. Химический уксус – это синтетика, побочный продукт производства минеральных удобрений, когда их делают из природного газа. А ещё его получают из опилок.

Если бы кто-то нечаянно заикнулся об этом в присутствии Диатомея – попал бы на часовую эмоциональную лекцию об огромном количестве токсичных примесей, о недопустимости продавать эту гадость под названием «Столовый уксус». Несчастный узнал бы все о преступном послаблении правительства производителям минеральных удобрений, о том, что называть химически выделенную уксусную кислоту пищевой – часть геноцида русского народа и злобный замысел его врагов. Никогда уже он не смог бы быть прежним, беззаботным и веселым, угнетенный открывшейся ему страшной правдой о химическом уксусе.

Очаг боли Якова Игоревича таился в глубине и был закрыт от посторонних случайных взоров. Дело в том, что себестоимость литра синтетического уксуса была «рупь» с копейками! А натуральные уксусы выходили раз в 10–15 дороже.

Поэтому уксус от газовиков, который Диатомей называл «Столовым» только с саркастической усмешкой, не оставлявшей никакого сомнения в черном юморе произносившего – был страшной и неразрешимой бедой всего производственного комплекса Якова Игоревича.

Эта рана сердца иногда затягивалась нежной корочкой, но никогда не рубцевалась до конца. Бой Диатомея и его команды с химическим уксусом был подобен «Илиаде» и «Одиссее», вместе взятым. Вокруг Якова и его верной Рины кормились вороватые журналисты, постоянно просвещавшие своих читателей о карах земных и небесных за употребление синтетического уксуса. Синтетический уксус проклинали огромные баннеры и маленькие листовки, которые раздавали красивые девушки в супермаркетах на презентациях.

Диатомей финансировал одну за другой научные конференции физиологов, гигиенологов и прочих диетологов, посылавших в итоговой резолюции анафему за анафемой химическим уксусам. С этим Диатомей лез на телевидение, в программу «Здоровье», он не упускал ни одного, самого экзотического случая «объяснить людям» всю пагубу азотной приправы.

Диатомей постоянно заваливал как Госдуму, так и местные Заксобрания законопроектами о необходимости запрета синтетических уксусов и принятии строжайших мер к «уксусным отравителям». У него в штате даже работал специальный юрист, который долбил азотников одним судебным иском за другим и просто «достал» законодателей всех уровней прожектами о винно-спиртовой монополии для уксусной торговли.

Новый план – приручить национальный союз производителей кетчупов России – тоже имел дальней стратегической целью обрушить на химический уксус праведное возмездие общественности и государства.

 

*  *  *

 

Кроме большой и светлой мечты – уничтожить само воспоминание о химическом уксусе из азота (который, как понял читатель, не может именоваться «Столовым» даже в шутку и, тем не менее, под видом «Столового» продается в магазинах) – были у Якова Игоревича Диатомея и другие, простые, человеческие мечты.

Мечтал он, например, сбраживать как красный, так и белый винные уксусы не из виноградных вин, а из соков. При этом Диатомей мечтал сделать так, чтобы количество аромных эфиров не исчезло бы, и уксус имел бы тот же самый приятный запах, что и после вина. Несмотря на категорические возражения технологов, первым из которых была Рина (они даже в постели говорили об этом) – Диатомей, бывший Рутинов, искал разгадку для своей сверхзадачи с упорством алхимика, мечтающего найти тинктуру.

И мотивы у них были сходные: алхимику свинец обошелся бы дешевле золота, а Диатомею – сок дешевле вина…

За категорическое противодействие перевода сбраживания с вина на соки даже фаворитка «князя» Котарская однажды была чуть не уволена, и спасла себя только внезапным сюрпризом: реставрацией древнего рецепта изготовления уксуса из фиников.

Уксус поступил в продажу под названием «Вавилонский» и с изображением зиккурата на этикетке, а карьера Котарской – спасена. Однако даже она стала с тех пор держать язык за зубами в отношении сочного сбраживания винных уксусов: тут был отчетливый «пунктик», и нарываться на психопатическую реакцию даже ей уже не хотелось.

И вот – пользуясь отступлением здравомыслящей инженерши Рины, в офис к Диатомею пробрался сценарист Тамил Кашапов с бредовым сценарием художественного фильма.

В больной голове щелкопера родилась подробная и занудная экранизация известной (только Диатомею, но он думал, что всем вокруг) истории: мол, в 1046 году маркиз Каносса преподносит королю Генриху II бочонок бальзамического уксуса, и король, плененный его вкусом, распорядился неусыпно охранять ценный подарок. Сюжет фильма строился на приключениях вокруг специально отведенной для бальзамического уксуса башни королевского дворца в Модене...

Человек, менее шизнутый, конечно, прогнал бы Тамила Кашапова с такой идеей. Но «князь» Диатомей глупые листочки читал много раз, восхищаясь, и с карандашом. Кашапов тут же получил скромное финансовое вспоможествление и начал писать рекламные ролики для фирмы. Диатомей же почти год уже разрывался между страстным желанием снять дурацкий фильм и чудовищной суммой бюджета, выставленной кинематографистами. Выходило так, что снимать фильм нельзя, и не снимать тоже нельзя…

Кашапов, между тем, во все совал свой нос и стал головной болью Котарской. Он окончательно добил остатки разума в «князе», введя в сценарий вторую линию – о мучительной и кошмарной смерти фашиста Карла Гофмана, изобретателя синтетического уксуса. Хотя Гофман умер в самом начале ХХ века, по фильму Кашапова он разгуливал по улицам Третьего рейха в мундире эсэсовца и снабжал синтетическим уксусом концлагеря. Тонкость художественного замысла заключалась в том, что напрямую никто этого не говорил, но всем зрителям должно было быть понятно: именно синтетический уксус и убивал жертв концлагерей! Насилие над историей и здравым смыслом достигало своей кульминации, когда злодея Гофмана расстреливали долго и не-метко советские воины-освободители, возле стеллажа бутылей с химическим уксусом, и эта адская жидкость заливала его окровавленный труп…

– Яков Игоревич, это невозможно! – восклицала Рина Котарская. – Нас засмеют! Гофман умер ещё до начала Первой мировой войны… Он даже узников кайзера не смог бы отравить… Это же какая-то профанация!

– Художник, – поучал Диатомей своего технолога, – имеет право на свое видение…

 

*  *  *

 

В вечернем ресторане, где Диатомей потчевал вальяжного Трапова итальянским салатом с грушей и пармезаном, горячей свининой с ананасом и террином из телятины и шампиньонов, случилось то, чего так боялась Рина Котарская. «Князь» начал рассказывать Демьяну Паскалевичу про кинематографические планы, про короля Генриха II и штурмбанфюрера SS Карла Гофмана.

– …Это как бы сочетание на экране двух вселенских начал! Любовь и смерть! Добро и Зло!

Сколь бы не был туп и избалован «человек со связями» Трапов (его сослали на союз кетчупистов по причине непригодности на более высоких постах) – и он насторожился, слушая такой бред.

Рина попыталась спасти положение старым способом, который раньше прокатывал: попросила официанта принести ресторанное средство для придания блеска стеклянной посуде и потемневшему металлу. Средство называлось «Ди-Атом», продавалось в прозрачных плоских пластиковых бутылочках и производилось, сами догадайтесь, кем.

В «Ди-Атоме» содержался раствор уксуса.

– Вот, Демьян Паскалевич, это тоже образец нашей продукции, как видите, он используется рестораторами, и я считаю…

Раньше Диатомей выхватил бы из рук Рины флакончик и сам повел бы вдохновенную речь, на тему совмещения чистоты, обеззараживания и блеска в уксусе. Но в новой обстановке он оказался совершенно чужд прежним привычкам, игнорировал посыл Котарской и продолжал про свой фильм, на который все равно денег нет, да и зрителей не найдешь, кроме как из дурдома.

Тогда Рина Валерьевна прибегла к самому крайнему средству. Она стала говорить про новинку – рисовый уксус, который «значительно мягче и тоньше обычного европейского – яблочного, винного…»

И, как бы невзначай, Котарская ввернула сильнодействующее словцо страшной убойной силы:

– …яблочного, винного, СИНТЕТИЧЕСКОГО…

Это был рискованный ход, но Рина не видела других средств спасти своего босса от репутации психа в глазах важного для предприятия человека. И ход сработал. Словосочетание «синтетический уксус» заставило Диатомея вздрогнуть, насторожиться – а затем с брестской ловкостью перескочить с узкоколейки кинематографии на широкие рельсы «уксусного заговора». Здесь он был на своей почве и здесь он был дьявольски убедителен, хотя после ряда ярких и душераздирающих примеров слушатель начинал смутно чувствовать какой-то перебор…

 

*  *  *

 

Очень похоже на то, что Трапов, сочувствующий борьбе с отравителями синтетическим уксусом, до высокой партийной сознательности Диатомея ещё не дорос. Он вскоре устал от потока разоблачений азотных дельцов и нашел довольно неожиданный выход: предложил Рине потанцевать…

Диатомей выпил – и мысли его алогично путались. Казалось бы, он сам надеялся, что симпатичный инженер очарует Трапова, пофлиртовав с ним, но медленный танец под романтическую музыку заставил его поревновать.

Яков Игоревич крякнул, встал из-за стола и направился в туалет, о чем очень скоро ему пришлось пожалеть.

Двери в мужское и женское отделение в этом ресторане были рядом. Возле женских дверей стояла с сигаретой в руках та, которая помнила его ещё как Яшку Рутинова, и, к несчастью, очень хорошо помнила…

 

 

*  *  *

 

В последние годы жизнь Диатомея весьма и весьма основательно сложилась. Произошла гармонизация Якова Игоревича с миром, людьми, с жизнью, вообще со всем мирозданием. Меньше всего «князь» хотел бы чего-то менять в раз и навсегда сложившемся распорядке.

Глядя на неё, Ракшу, волчицу – бывший Рутинов понял, что попался, и сразу вспомнилась умилительная картинка из недавней, такой уютной и комфортабельной жизни.

Они с Риной склонились над чаном, соприкасаясь головами, как два школьника, увлеченные любимым делом, и любовались на брожение красного сусла с огромной, пузырчатой, плавающей шапкой. Переработка в аппаратах и прессах, отход мезги и выжимок позади: продукт на финише. Он по-своему прекрасен – «для тех, кто понимает». В нем – поэзия интересной, захватывающей работы и богатого, роскошествующего досуга.

Рина и Яков обменивались репликами, которые постороннему показались бы секретным языком:

– Дрожжевое забраживание подавляешь? – спрашивал Диатомей у Котарской.

– А то! Затермалила под сорок градусов Цельсия, не рыпнешься…

– Чего не доливаешь?

– Яков Игоревич, я уже говорила: без свободной поверхности в чанах мы выигрываем в литрах, но проигрываем в сроках… Вы как будто сами не знаете…

– Ну ты бодяжь, ты культуру бактерий засыпай двойную… Ну сердце кровью обливается – у тебя тут емкость на 80 литров, а залила 60 где-то…

– Пятьдесят пять…

– Ещё лучше! Ну нафига такой воздушок?!

– А потому, босс, что я лучше два раза по 55 сниму, чем налью 80 и ждать сбраживания буду…

Оба, и шеф, и технолог, поговорив по душам, чувствовали, что выговорили наболевшее. Диатомей жалел, что дома такие разговоры будут бессмысленным монологом возле глухой стены. Ярослава была красивее, в ней было больше славянского, нордического – но в уксусах она не понимала ничего, даже на уровне начальной школы, и тем доставляла мужу ежедневное страдание, о котором даже не догадывалась.

Однако что это страдание рядом с памятью прошлого?!

И Ярослава там, где надо, и Рина там, где надо, и Трапов будет там, где надо, и все по полочкам. Зачем? Зачем? Ну чего её угораздило явиться именно здесь, именно в этот вечер в этом ресторане… Он не Рутинов давно уже, он Диатомей, по паспорту Диатомей, у него солидное дело и отличная репутация с безупречной кредитной историей…

Он, «князь» Диатомей, как раз задумал запустить новую линию кокосового уксуса…

…А тут Ракша, собственной персоной, сатана, такая же, как была – худая сучка, как говорят, «маленькая собачка до старости щенок», а худая женщина до старости девка! И нет уже никаких уксусных сбраживателей и хересных треугольников в Испании, а есть только солоноватый вкус кровавого снега, Урал, Башкирия, Уфа, трасса, «банда волков» – нераскрытое дело 90-х годов…

 

*  *  *

 

Уксусовед Забир, в синей рабочей спецовке, жизнелюбивый бабник, простой, как полтинник, очень гордился своей ролью руководителя. Нечасто ему доводилось возле уксусных бочек кем-то командовать, а тут сразу бригада в четыре работяги, есть где развернуться неоцененному административному гению…

– Ты снизу, снизу ломиком подденька-ка! – скакал Забир, представитель редкой профессии. – А ты клином, навстречь ему, ну, вы рычаг-то используйте, чего ковыряетесь, как караморы?!

От приплясываний Забира вокруг стены она разрушалась не быстрее – но и не медленнее. Рабочие с кирками и кувалдами знали свое дело, и перегородка, намертво отгораживающая подвалы от дома, в положенный черед рухнула, подняв тучу едкой цементной пыли. В проломе, пока неровном, ощеренном, словно зев чудовища, было черным-черно, открывался вход в неведомое…

Забир включил мощный фонарик (который он называл «световой станцией») и с этим почти прожектором шагнул во мглу. Рабочие, на всякий случай надев респираторы, шагнули за ним.

Судя по всему, у того неведомого дореволюционного купца, который строил этот неприятный особняк, подвалы служили по винной части. Забир, как уксусовед (а Диатомей своих лучших рабочих посылал иногда на стажировки к виноделам, повышать квалификацию) знал, что сводчатые потолки и стены из дикого камня, множество непонятных закутков, лабиринт коридоров и залы без окон – характерная черта хорошего винного погреба. Тут и холодно и сыро, и ощущение полной отрешенности. Жалко лишь, что вина в купеческих подвалах не осталось. Кое-где виднелись останки деревянных полок для вина, сверкали в луче фонарика осколки, нашли даже несколько целых бутылок старого литья, но пустых. Дом прошел революцию, сменил массу хозяев, как казенных, так и частных, а потому вино выжить, конечно, не могло даже в самом потаенном чуланчике…

Однако Забир сразу же оценил, что для деревянных бочек сбраживания место тут идеальное. Лучше хорошего винного подвала места для уксусного цеха не найти! Тут и температуру можно выставить на заказ, и освещение на заказ, и никаких внешних помех. Это вам не корпус бывшего завода «ПишМаш» (пишущих машинок, бывших до компьютерной эпохи) – где все неудобно для хорошего уксуса, все нужно перестраивать с полов до потолка!

– Переезжать немедля! – решил про себя Забир и в таком ключе задумал отрапортовать начальству: непосредственному, Рине Котарской, и верховному – самому «светлейшему» Диатомею…

 

*  *  *

 

Тому самому светлейшему князю Диатомею, которого и не было вовсе, потому что имя его (имя морского рачка, коли быть честным!) присвоил себе бандит с большой дороги Яшка Рутинов…

Не хотел он в XXI веке быть Рутиновым, очень не хотел. Потому и придумал всю эту комедию с покупкой титула у сомнительного «регента» несуществующей монархии. И дело не только в том, что «князь Диатомей» для этикетки марка куда завлекательнее, чем «Яша Рутинов». Это, так сказать, побочное преимущество.

Самое же главное – чтобы Яков Рутинов навсегда умер. Для всех и во всех точках планеты. Был, мол, да весь вышел. Сперва везде стал подписываться, как Диатомей, потом паспорт выправил (аккуратный, хитрый – документами занялся только, когда все привыкли к его чудачеству). Не просто псевдонимом заменил исходное имя свое – титулом заменил, с правдоподобной историей заменял…

Ну, в самом деле, жил-был эру назад такой Яша Рутинов в мочой пропахших дворах-колодцах заводской, промзонной уфимской Черниковки, её между Азией и Европой в степи. И ничем не был этот Яша Рутинов примечателен: семья самая простая, заводская, рабочая, учился в школе «с двойки на тройку», за мелкую хулиганку не раз привлекался…

Потом – 1991 год, локауты, родители без зарплаты полгода, стали старую перловку размачивать и варить, которая раньше была у отца для рыбалки припасена, как рыбная приманка, лежала в подвале, воняла подвалом…

И был такой Тимур, по кличке «Белый», и была у него подружка Алсу, по кличке «Ракша». Оба – самая распоследняя мразь, хотя, как вспоминал Диатомей – по своему они даже любили друг друга. Вокруг этой парочки отмороженных наросла, как ком грязи, банда волков – самая, знаете ли, заурядная бандочка, каких в 90-е годы было пруд пруди…

Ни про каких Диатомеев, и герцогов Брумелей, и российский императорский дом, и про то, что «уксусов около 200 видов» – тогда, конечно, не думали, а думали, чего украсть, чтобы за это ничего не было.

«Волки» опирались на хорошо знакомый Тимуру Белому лесной массив, прятались там, ближе к ночи выходя на трассу, грабить дальнобойщиков. Яша Рутинов в их компании заводилой никогда не был – но, как говорится, «левым крайним» играл, как хороший командный игрок.

«Волки» были, в духе времени, очень жестоки: убивали если не всех «водил», то многих. Ракша, тварь, убивала туфелькой… Снимала с ноги туфельку на высоком каблучке, а каблучок – стальной… Ударит в глаз – дойдет до мозга колом… А случись чего – надела туфельку обратно, и «нет, товарищ лейтенант, никакого холодного оружия при мне, хоть обыскивайте…»

Яша Рутинов особенно сентиментальным никогда не был – однако эта атаманская парочка Белый с Ракшей – наводила на него суеверный ужас. Яша тупо деньги зарабатывал, без особого удовольствия, а Белый с Ракшей – наслаждались, аж ноздри вздувались от запаха крови, проклятые садисты… Многих отправили в мир иной без нужды, без причины – так, «из любви к искусству»…

…Когда кухня «волков» стала однообразной – за них взялись и организовали засаду. Менты набились в кузов лакомой фуры, и на низкой скорости повели её в Уфу. Банда клюнула: развернула «ёжика» (лента с гвоздями через асфальт), попыталась «взять» фуру, как казалось Белому, с оргтехникой…

Ну, и хорошо отрыгнулась Тимуру эта «оргтехника»: первой же пулей из открытой кабины прямо в лоб, так что и понять ничего не успел. Потом ещё стреляли – большую часть волков отстрелили, а если кто ушел – по вине милицейского начальства. Тем очень уж хотелось взять живьём хоть некоторых «волков» – потому стреляли по ногам, а по ногам попасть тяжелее, чем в корпус…

Долго бежал Яшка Рутинов, так долго, что небо с овчинку показалось, легкие, как каша, казалось, с рвотой вышли, ноги чуть не отвалились протезами. Весь необъятный лес пробежал он, спасаясь от людей и собак…

Уксус спас. Держал он при себе фляжку уксуса, если что – следы в лесу спрыснуть, от ищеек. Так и вышло: за спиной то одна псина жалобно заскулила, то вторая – глядь, лай-то и смолк…

И с того черного дня кончилась банда «волков», кончилась трасса, кончился лес с его черной партизанщиной, все пресеклось решительно и окончательно. Долго сидел Рутинов дома, безвылазно – потому что фамилии его никто не знал (даже «волки») – а вот в лицо могли опознать. И менты харю видели, наверняка видели… Наверняка ориентировки – мол, разыскивается, особые приметы…

Это было эпоха назад. От тех дней – одна только память, как сладко пахли руки спасительным уксусом, сбившим овчарок со следа.

Никого из «волков» Рутинов больше не видел – и не желал видеть. Впрочем, он был искреннее убежден, что стая перебита в полном составе, уксус-то только у него одного был, самого осторожного, самого трезвого…

Выждал долгий срок – потом метнулся вон из Уфы, навсегда, подальше, в самое сердце Сибири залез, в многомиллионный Новосибирск. Здесь вынырнул, осторожно развернулся в тихом и полезном людям деле… Стал обороты набирать, жизнь другая, люди другие, страна другая, все другое… Там и регент подоспел со своим торгом титулами – был Рутинов, стал Диатомей, и отвяжитесь. Умер Рутинов, нет Рутинова, Якоб Диатомей вместо Якова Рутинова, вот и весь сказ…

…А теперь расскажи это Ракше, девушке по имени Алсу из далекой Уфы! Расскажи, что Рутинова больше нет, а Диатомей – прирожденный князь русского императорского дома в изгнании…

 

*  *  *

 

Ракша осклабилась, по-волчьи, чтобы не сомневался, и очень вежливо с ним поздоровалась. Она тоже чему-то научилась за эти годы. Она заметно постарела, но все же сохраняла ещё остатки женской привлекательности. Как говорят в народе – «если бабе сорок пять – баба ягодка опять»!

Ягодкой она могла считаться разве что волчьей, но тем не менее…

Рутинов (теперь он снова, как-то сразу, стал Рутинов) – пробурчал в ответ невнятное приветствие, и затем сразу бухнул, что не нужно, но что десятилетиями вертелось на языке:

– Белый жив?

– Не-ет… – она странно, на монгольский манер, растягивала слова. – Белого ещё там, тогда уложили… «Макарычем» прямо в башку, с трех шагов, от головы только «розочка» осталась… Это я лично видела, верно знаю…

Хоть и глупость сделал Рутинов, заведя разговор про Белого волка, однако же, на душе ему сразу полегчало. Он представил себе эту «розочку», мясо со слизью на плодоножке крайних позвонков, наверное, с нижней челюстью без верхней, и подумал, что Бог есть на свете…

Как ни кошмарна была Ракша – без своего хахаля, без Белого изверга Тимы, она все же не так страшна. Все-таки он голова, а она шея… как смешно это звучит, учитывая, что от Белого осталась только шея с нижней челюстью…

– А ты, я слышала, теперь князем стал, Химка? – цедила Ракша-Алсу.

– Не без этого… Кручусь помаленьку…

– Наверное, и денежек куры не клюют?

– Не даю… Курам-то… клевать… Под запором они у меня…

– А я вот, Химка, поиздержалась в дороге… Не всем так везет, как тебе, мальчик… Города, гостиницы… Много я их объехала… Счас у вас живу в «Альбатросе», и отель-то паршивый, а вот так вышло – за номер нечем платить стало… Не выручишь? По старой дружбе?

Яков Игоревич потел и сглатывал разом загустевшую слюну. По глазам Ракши, по её манерным повадкам он видел, что она совершенно сумасшедшая. Причем – худшей формой безумия она больна – очумела от крови, счет трупам на своей тропе потеряла…

…А помнишь, как шли гуськом, по узкой тропке, ночью, через снега, в санатории «Абзацево», от корпуса к корпусу? Шли к беспечным отдыхающим, волчьей стаей, по одному между сугробами голубого под луной снега, шли делать что-то страшно, но она шла перед тобой, в коротком пуховичке, и её попка была туго затянута в модные джинсы, и ничего, кроме этой ткани и плоти не волновало будущего князя Диатомея?

 

– Её придется убить! – ясно и отчетливо подумал Рутинов, разорванный притяжением двух планет – Химки и Диатомея, тянувших его в разные стороны. А сам уже доставал солидный бумажник и слюнявил оранжевые пятитысячные бумажки «по старой дружбе». Второй мыслью было – «лишь бы она сейчас ушла»… А третьей мыслью – опять, «её убить нужно… тяжело и не хочется, а нужно…».

А что с ней ещё делать? Она не рассказывала – но по виду её, по манере держаться, по всей логике вещей понимал Рутинов, что она – гастролирующий оборотень. Приезжает в какой-то город, и изображает проститутку – ей не привыкать. Заманивает денежного «папика» в номер и там… неужели по-старому, острым стальным каблуком в глазницу?! Да не важно… Так, может быть, несколько раз, трупы под кровать, когда начинают смердеть – она переезжает в другой город… Сколько же на этой упыриной самке? Сколько? Боже, только не дай сойти с ума…

У неё проблемы. Она стареет. Она теряет привлекательность, это же видно. Ей все труднее подманить жертву, а если и подманит – то не самого денежного фраера… Кто на её мослы теперь позарится, кроме разных отбросов общества?

Она стареет – и вот ей подвернулся (или специально нашла) – князь Диатомей со скелетом волка-Химки в шкафу…

Она не уйдет просто так! – яростно неслись мысли Рутинова. – Она будет приходить снова и снова… Если повадится волк в овчарню… Он в её руках… Ей только сообщить куда следует и слинять самой, а ему слинять невозможно: дело, семья, дети, репутация, планы, кредиты…

Но пока она ушла. Взяла малую толику за бывшую дружбу вурдалаков и ушла. Конечно, чтобы вернуться…

Рутинову стало безразлично все вокруг. Какой там Трапов, какой союз кетчуподелов?! Нужно только одно! Только одно! Купить фашистский особняк, незамедлительно, глухой, пустой, на отшибе, особняк с тысячью привидений. И пригласить её туда. И там убить. Обязательно. Тогда кошмар, наконец, закончится навсегда… Ведь не могло же из волков ещё кого-то уцелеть, не могло! Двое – и так слишком много для тогдашней запары…

 

*  *  *

 

…Особняк был его. Особняк с замурованными подвалами и шорохами на чердаке. Мертвый, брошенный, страшный, непонятным образом разгороженный, словно его готовили для демонических ритуалов.

Он стоял на первом этаже, длинные квадраты лунного света, словно привидения, ложились лоскутами перед ним. Ни света, ни звука, ни движения…

Особняк, на втором этаже которого должна была сесть компашка национального союза производителей кетчупов со всем «пиаровским» тряхомудием. А на первом – офисные клерки, ведущие гроссбухи уксусного производства, приход и расход… А в подвалах – чаны с хересными бактериями для бальзамического, бесценного уксуса должны были встать…

Может быть, все так и будет? Ведь ничего не кончено. Просто нужно успокоиться, унять пульс и давление, сжавшее тисками височные кости, отойти, прийти в себя…

Здесь недавно прозвучал выстрел. В этой темной огромной комнате, куда, возможно, через пару месяцев внесут компьютеры и папки его, князя Диатомея, бухгалтерии… Здесь, где так удобно поражать жертву в лунном квадрате, проектированном из окна.

Выстрел был так недавно, что пистолет в руке Якова Игоревича ещё слегка курил, словно незатушенная сигарета…

На холстах, выстеленных Луной, на старом паркете неестественно-вывернутым лежало тело немолодой женщины, недавно ещё звавшейся Ракшей.

Но теперь её нет – как нет и всего прочего: уфимской юности, чертовых волков из преисподней, трупов по обочинам трассы, покупателей органов из машин без номеров и марок, Белого, Серого, Рваного, Старого… Ракши тоже нет. «Дело волков» закрыто навсегда. Князь Диатомей был достаточно сильным, чтобы поставить в нем точку…

Но что это?

Хотя в доме не было, не должно было быть никого – в коридоре вдруг неприятным щелчком взвился режущий электрический свет… Дверь в будущую бухгалтерию, пока привечающую трупов и убийц, со скрипом отворилась.

Иголки изо льда пронзили все тело Якова Игоревича. Он ждал появления кого угодно – сатаны, Бога, признака Пауля Поста, самоубийцы из ФРГ…

Но это была Рина Котарская. И с ней – два мордоворота с укороченными милицейскими автоматами.

– Медленно, тихо, положите ствол, светлейший! – с явной издевкой сказала Рина. Она была другой, совсем другой, не такой, какой знал её годы Рутинов. Глаза сверкают демоническим блеском, во всем облике нежданная сила и уверенность…

– Рина? Что? Как? Я все объясню…

– Этого не нужно, Яков, – казалось, что упыриный дух Ракши перескочил в Котарскую. – Не трудись ничего объяснять… У каждого свои тайны… У тебя свои… А у меня свои… Не бойся, это не менты, это мои люди, так что последнее слово тебе говорить на суде не придется…

– Тогда… я ничего не понимаю… Чего ты хочешь?!

– Яков, тебе не кажется, что ты глубоко вляпался в дерьмо? – риторически поинтересовалась Рина. – И вот ведь какое дело, я могу тебе помочь… За скромную плату…

– Какую плату… О чем ты…

– Ну, Яков… Ты же умный человек, даже светлейший князь российского императорского дома… Надо бы быть более догадливым! Наверное, ты понимаешь, что плох тот технолог уксусного производства, который не мечтает стать хозяином уксусного производства!

– Я ничего не понимаю!

– Оно и к лучшему! Подпишешь, не понимая! У меня тут с собой хороший нотариус, он очень быстро оформит сделку! Твое дело в обмен на твою жизнь…

– Рина, как ты могла?!

– Могла что? – сузила она пылающие глаза. – Застрелить свою старую знакомую? Это ты имеешь в виду? Если у тебя есть какие-то вопросы, Яков, задай их лучше самому себе. Ты не тот человек, который может давить на жалость и требовать преданности… Неужели и этого не понимаешь? Я никого не хочу убивать. Ты сам пришел в тихое и глухое место и застукан тут с трупом. Но трупы тоже могут начать говорить, Яков… Я думаю, этот труп будет разговорчивей, чем он был при жизни… Первое, светлейший, чего захочет узнать полиция – какие у тебя были мотивы её убивать… Одно убийство на тебе с гарантией висит, но, подозреваю, всплывут и другие…

– Рина, я никогда тебя такой не видел…

– Ну, все когда-нибудь случается в первый раз! – засмеялась Котарская. – Предложение такое: никто никого не убивает, никто никуда ни о чем не стучит, твою старую знакомую прячем в замурованный подвал, там очень удобно… Ты подписываешь бумаги, я становлюсь владелицей дела, ты начинаешь новую жизнь с чистого листа… И знаешь что мне кажется, Яша?

– Что? – тупо спросил он.

– Что это чертовски справедливо! Я возьму только какие-то вонючие чаны и реторты, у тебя остаются жизнь, свобода, будущее… Но есть одна проблема: все надо делать быстро, очень быстро! Дайте мне бумаги!

Она отвернулась, один из автоматчиков за её плечом отставил оружие, полез за документами…

Якову было плевать на второго, который продолжал держать его на мушке. В нем проснулся волк, страшный, дикий, с уфимской трассы, матерый хищник, по горло в человеческой крови, Химка…

Никаких планов – что делать потом – у Рутинова не было. Он рванулся вперед в звериной слепой ярости – убить Котарскую, немедленно, свернуть ей тонкую шею, чтобы отчетливо хрустнуло в позвонках, а там хоть трава не расти…

Автоматчик был профи. Пусть Яков не растерял звериной ловкости волка Химки – однако охотник успел упредить. Звонкая очередь отбросила Рутинова на стену, по которой как раз (опять, снова!) поползла сапфироглазная тень, снизу вверх.

– Не стрелять! Идиоты! – верещал тонкий голос Рины Котарской…

Пробитый пулями, отброшенный ими, как мяч рукой баскетболиста, князь Диатомей ударился об… Нет, не об стену. Нечто иное – то, из чего состояла тень с голубыми лучами странного взгляда – холодное, влажное, грибково-плесневое, плоть бесплотного создания, мокрицей вылезающего из замурованного подвала.

– Яков! Дурак, зачем?! – кусала ногти Рина. – Все так хорошо складывалось…

Но Рутинов-Диатомей её больше не слышал. Он умер…

 

ИЮЛЬ 2014 г.

 

© Александр Леонидов, текст, 2015

© Книжный ларёк, публикация, 2015